Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30

часть псалма 50, хотя деление тут, я повторяю, условно. Условно оно и

потому, что слово, которое оказывается ключевым для этой части

настолько, что почти каждый стих оно либо пронизывает прямым смыслом,

либо его содержание все равно не уходит окончательно, - это слово

"чистота". И соответствующая просьба об очищении.

В прошлый раз мы об этом говорили, как и о том, что при

конкретном и предметном осознании греха (при том, что грех осознается

во всем своем антиструктурном и жутком безобразии) жить невозможно -

возможно только умирать. Жизнь в контексте такой смерти (потому что

грех есть смерть) и превращается в процесс умирания. И напротив того,

смерть в аспекте жизни является содержательным процессом духовного и

нравственного восстановления, поэтому тут важнее всего контекст:

смерть в контексте жизни ведет к восстановлению.

Первичный элемент восстановления - это, конечно, прощение.

Следующий момент (хотя и условный) - изглаживание. Это достаточно

плавно переходит одно в другое: где эта грань, за которой речь может

идти не о прощении, а об изглаживании, а тем более, когда перед нами

встает и третье слово: очищение. А вместе с тем не только сердце это

чувствует, не только сознание что-то, хотя и довольно туманно,

пытается сказать, но больше того - вся вторая часть псалма говорит о

- 3 -

некоем ином процессе. Если вначале, как у всякого грешника, горько и

стыдно осознавшего свой грех, само содержание греха пока застилает

взгляд, тем более, что "грех мой передо мною есть выну". По вере и

совершается этот процесс изглаживания, а в психологической памяти он

продолжает стоять, и потому-то многие особенно совестливые люди, к

сожалению, недостаточно понимающие греховность своей жизни, когда

наиболее тяжкие грехи остались в далеком прошлом, с таким постоянством

(особенно бабуси) относятся к прошлым, наверняка давно прощенным

грехам (особенно если у них совесть и тогда работала), а они вновь и

вновь обращаются к ним.

Это и хорошо и плохо. Хорошо - потому что это знак того, что

совесть все равно ищет своей вины, ее предметности, и это правильно,

потому что совесть не может быть беспредметным, хотя предметом совести

не обязательно может быть поступок, даже выраженный в слове или в

помысле. Предметом совести не обязательно должно быть и состояние

(уныние, печаль и т.д.). Предметом совести может быть непрекращающееся

переживание падшести, греховности - и это не теория. На моей памяти

есть много случаев, когда это сознание предметности постоянно живущего

греха и делало покаяние покаянием. Но когда предметность так

всепоглощающе стоит перед лицом твоим (предметность греха и твоего

греховного бытия), то уходит из сознания либо вообще, либо

отодвигается на второй план (что тоже недопустимо) личность Бога.

Есть в покаянии время абсолютной занятости грехом, а есть в

покаянии время, когда Бог и даже, я бы сказал, священник в самом

совершении таинства оказываются главнее кающегося. Потому что далее

дело совершает Бог, и священник оказывается Его орудием, но орудием не

бессловесным, а орудием, личностно слышащим и принимающим участие. Это

довольно трудно даже для хорошего, серьезного религиозного сознания и

переживания, когда оно организовано в индивидуалистском устройстве (а

это почти всегда по нынешним временам) и даже

религиозно-индивидуалистском, когда в конечном итоге от любого

человека, даже от священника, остается лишь функция. Как к функции

радости своего духовного бытия, когда это, скажем, Бог, или близкий

друг, или жена, всецело понимающая тебя. Но все равно функции -

функции религиозно освобождающей от греха (священник, стоящий здесь).

В общем, это дело трудное, и оно перестает быть трудным только в одной

ситуации - когда ты ищешь чистоты именно для того, чтобы перевернулась

неверно повернутая структура души, чтобы она перевернулась так, чтобы

Бог стал для тебя главным. Нечистое сердце на это не способно - оно

все равно продолжает быть занятым только своим грехом.

Эта вторая часть покаяния совершенно замечательна в том смысле,

что она задолго до Нового Завета открывает тайну благодатной жизни во

Христе - ту тайну, при которой человек, узнавший каким-то образом

личного опыта Бога, либо никогда не перестает жить им как главным,

либо если когда-то перестает (чаще всего по греху), то и стремится

вернуться главным образом для того, чтобы вновь жить Богом как главным

в своей жизни. И это-то есть пересоздание личности, создание новой

твари. Но то-то и удивительно, что новая тварь созидается не на

постороннем материале, а на материале этого же лица, и каждый раз в

покаянии она вновь оказывается новой.

Как, вероятно, бывало у многих, однажды наиболее основательным

образом происходит некий переворот. Понятно, что это однажды может

быть краткий миг, а может быть и растянутым на годы, но все равно есть

некие границы этого процесса, формализовать которые невозможно, но

ясно, что впереди от этой границы идет новый отсчет, а до нее - отсчет

прежнего бытия, а что в промежутке - это непонятно, потому что всяко

бывает. Впрочем, всяко бывает, как знает опыт любого человека, потому

что любой подходит к таинству покаяния не ради формального знания,

- 4 -

хотя есть и такие, и не просто ради некоего радостного ощущения. При

этом мы не скидываем со счетов это радостное переживание, просто надо

знать его содержание и цену. Не скидываем, потому что и Давид ее не

скидывает: "Воздаждь ми радость спасения Твоего". Об этом мы еще

поговорим, а сейчас я хочу довершить о том, что это новое ожидаемое

устройство ново именно потому, что в нравственном плане определяется

словом "чистый" и лучше всего, поскольку относится к главному предмету

в личностном бытии человека, т.е. к сердцу, лучше всего, когда

говорится о чистом сердце (не следует смешивать с бытовым словом

"чистосердечие", которое является не более чем психологической

платформой, часто отстоящей довольно далеко от нравственной

проблематики чистого сердца, т.е. новой твари).

Так вот, в нравственном отношении определяется словом "чистый", а

в духовном лучше всего все же остается слово ап. Павла "новая тварь",

т.е. то существо, в котором не просто уже совершился однажды когда-то

переворот, растянувшийся на годы или на какой-то миг (как с тем же

Павлом при дороге в Дамаск). Новость этой твари именно в том, что

только сердце совершенно очищенное и оказывается способным не просто

видеть Бога (это подтверждается и Новым Заветом: "Блажени чистии

сердцем, яко тии Бога узрят", но и смысл своего духовно-нравственного

устройства в том постоянно и полагает, чтобы эту чистоту, приходящую

время от времени в состояние если не прежнее, то во всяком случае

некоторой замаранности, вновь вернуть. Вот это и становится так

существенно важным, потому что в конечном итоге именно это определяет

возможность того вернувшегося в верные смыслы бытия - в те смыслы,

которыми жил первый Адам до грехопадения и, разумеется, также,

поскольку ведущим нравственным направлением (если это уродливое слово

подойдет по отношению ко Христу) было благочестие по отношению к Отцу

Небесному, то, следовательно, и для людей, увидевших и осознавших этот

духовно-нравственный идеал, он остается ровно так же значимым, т.е.

сердце чистое, обращенное к небу. Что означает, что все дальнейшие

предметы, склонности, интересы и вообще все, что можно отнести как к

внутреннему, так и внешнему на любом уровне взаимоотношений

человеческой личности, определяется этим началом - началом

обращенности такого рода, при которой Бог - главное. Это определяет

все остальные смыслы.

Тогда-то как один из признаков этой отчасти выработанной, потому

что это оказалось отчасти результатом духовно-нравственной покаянной

работы (в частности не только предварительной, когда еще я,

согрешающий, горько стоял перед глазами, но и потом), - одним из

признаков и становится подлинная радость. Тут очень существенно

обратить внимание на цену радости и на содержание.

Во-первых, как и все на свете, случающееся быть с человеческой

личностью, радость способна либо иметь вовсе автономное начало ("смех

без причины - признак дурачины"), причем и тут не всегда легко

разобраться, потому что будучи отчасти почти нейтральной, она все

равно хоть сколько-то склоняется либо в одну сторону, либо в другу. В

одну - что реже - склоняется в сторону духовного переживания смысла

сотворенного Богом бытия. В этом отношении человеку так легко себя

обмануть, заставить себя поверить, что именно эта радость и живет в

себе самом, что при такой не особенно видимой причине радости хорошо

быть осторожным, хорошо хранить трезвость. Другая сторона может и

правда иметь своим источником просто зоологическое ощущение бытия, а

порою и хуже, потому что, как вы знаете, обычный мотив и содержание

греховной радости в том и состоит, что личность ощущает себя

удовлетворенной от того, что она имеет нечто желанное. Само по себе

это нормально, но это желанное относится к низшим ценностям

человеческой жизни и вообще бытия, а то и к ценностям отрицательным.

- 5 -

Но когда вместе с тем они, во-первых, значимы, а во-вторых, уже

приобретены, это и имеется основанием обычной радости. У человека,

живущими только греховными смыслами и стремлениями, это происходит

просто само собой; у человека, который имеет более развитое

нравственное чувство, это слегка умеряется - по крайней мере

настолько, насколько интуитивно живущее чувство и нравственный закон

подсказывают, что нечто из того, чего он желал и даже получил, не

очень-то и хорошо. И хорошо бы не так уж и радоваться, а, пожалуй,

даже и постыдиться, что было бы делом вполне разумным. Но мы знаем,

что дальше продолжается история человечества, тем меньше эти духовные

интуиции говорят, хотя в разных слоях общества пр-разному. Во всяком

случае именно такого рода ценности (либо автономного, либо

полугреховного, либо вовсе греховного) бытия определяют ощущение

радости - радости как чувства блаженного переживания от имения того,

что желанно.

По механике ровно то же самое относится и к нравственному

христианскому сознанию. Никакой другой механики тут нет. То же самое

"чувство глубокого удовлетворения" (как раньше писали об одном из

главных чувств советского человека) от того, что ты приобретаешь те

ценности, которые ты желал бы иметь.

В таком случае вопрос, во-первых, о цене радости. Радость в таком

случае имеет цену не саму по себе значимую, а именно как хороший

признак в нравственном отношении. Дополнительно к этому можно сказать,

что это еще и хороший стимул к хорошей нравственной жизни, потому что

когда ты постоянно удовлетворен именно тем содержанием, которым и

нужно быть удовлетворенным, то естественно, что в этом отношении все

нормально и надо так и продолжать жить.

Ценность самой по себе радости довольно ограничена. Она

становится абсолютно антиценной, когда даже в условиях не этического

бытия, а как бы духовного она приобретает самодовлеющий характер.

Собственно ищешь этой радости как самой по себе ценной. Ищешь приятных

ощущений от молитвы (об этом много писали святитель Игнатий, святитель

Тихон) - это один из известных принципов обольщения. В нравственном

отношении, когда любое дело нравственного содержания имеет ведущим

мотивом это ощущение, ему цена ниже гроша. Но радость безусловно

значима и как хороший показатель, и как хороший стимул нравственной

жизни. Это разумеется тогда, когда нравственное содержание жизни,

исполняемой или по крайней мере имеющей стремление быть исполненной в

том устройстве благодатного бытия, которое предлагается тебе

религиозным знанием и уже имеющимся опытом жизни вызывает по природе

вещей нормальное, хорошее чувство радости. (Строго говоря, так бывает

только у христианина, потому что точного духовного наполнения

нравственной жизни у нехристианина быть не может, там непременно

совершаются некоторые ошибки, перехлесты, а чаще всего даже довольно

значительные искажения).

В этом смысле так замечательное императивное указание ап. Павла:

"Всегда радуйтесь", потому что всегда, пока этот признак существует,

жизнь идет нормально и устроена в верных установках.

Итак, главным делателем собственно совершающегося в человеке

покаяния является Бог. И главным содержание покаяния оказывается то

перерождение личности, при котором она встает на верные основания

духовно-нравственного бытия, при котором бытие Божественное определяет

все ее устройство, весь строй жизни, все радости.

И вот счастливым образом и нормально завершается эта никогда не

завершающаяся стадия. И что же тогда?

Тогда все нормально. Но есть кроме такого неустойчивого и

небезошибочного метода проверки, как радость, который может (особенно

при неопытности) давать неверные указания, существуют гораздо более

- 6 -

основательные показания и показатели того, что дело покаянного

устроения жизни свершилось и свершается. Это плоды покаяния. Недаром

же сказано: "Покажите плоды, достойные покаяния", потому что в любом

роде деятельности определяет, была ли деятельность на деле или это

были ее миражи, бег на месте, какого рода, содержания и направления

была эта деятельность и, наконец, было ли все построено достаточно

верным образом либо некие гнилые, ошибочные содержания входили в эту

деятельность, - проверкой этого и оказываются плоды любой

деятельности. Плоды покаяния в том числе.

У людей новозаветного сознания есть проверочный признак плодов,

даже более существенный, чем все же несколько психологические (по

крайней мере поначалу) плоды, предлагаемые Давидом: этот способ

проверки заключается в словах, с которыми пришел на проповедь покаяния

и Предтеча, и на общую проповедь - Спаситель мира: "Покайтесь, ибо

приблизилось Царство Небесное", что в плане проверочного принципа

означает постоянную постановку для себя вопроса: чего ради ты каешься?

Имеет ли в твоих покаянных устроениях смысла бытия место и центральное

ли это место - близость Царя и, следовательно, самого Небесного

Царства. Давид еще столь определенно не прорвался к высоким итогам и

плодам этого духовного процесса, хотя некоторые образные намеки на это

мы и увидим в псалме.

"Воздаждь ми радость спасения Твоего и Духом Владычним утверди

мя". Это то, что я пропустил еще прежде. Скажу в двух словах, а вы

разовьете. Покаяние, конечно, по своей природе не только имеет

психологическое содержание и смысл, и не только нравственный. Оно

имеет смысл и содержание в порядках духовного бытия, а здесь оно

реализуется тогда, когда и в самом процессе покаяния, и в обновлении,

утверждении покаявшейся личности в новом качестве существенное место

принадлежит Божественному Духу. Это все время подразумевалось и

отчасти было сказано, но об этом важно не забывать никогда и постоянно

это отмечать, потому что в ином случае покаяние приобретает не

религиозную ценность, в то время как настоящее покаяние вообще не

может быть актом нерелигиозным, потому что иначе оно просто имеет в

виду содержание некоторых раскаянных чувств. В покаянии как непрерывно

совершающемся акте религиозной жизни непрерывно участвует Божественный

Дух, утверждающий человека не только в основаниях новой жизни (что

само собой: больше не согрешать), но в порядках собственно духовного

бытия, т.е. того бытия, при котором реальности духовной жизни

предстают как главные.

И вот первый результат: "Научу беззаконные путем Твоим, и

нечестивии к тебе обратятся". Плод покаяния настолько существенный,

что вообще каждому религиозно кающемуся не худо проверять этот

результат по своей жизни, а когда он в себе не обретается, то иметь

некоторые основания для того, чтобы с большой осторожностью относиться

к акту и факту покаяния. Понятно, что это научение беззаконных путям

Божиим не может совершаться в порядке гордого стремления к

учительству. Об этом и говорить больше нечего - достаточно одного

слова.

Это стремление начинает жить в человеке, а потом и реализуется,

как и всякое стремление, в силу того, что человек может, что он про

себя имеет в виду, а во-вторых, когда он хочет. Когда он хочет, но не

может, - это бесплодное мечтательность, игра воображения, а когда он

может, но не хочет делать соответствующее дело, вероятно, и само

умение и сама возможность этого дела скорее всего надуманна и

совершатся не в том типе бытия, не в том устройстве, которого следует

искать.

Разумеется, Давид знает что говорит, тем более обращая

молитвенные слова к Богу. И хочет, и может. Хочет - потому что эта

- 7 -

радость прощения, освобождения и очищения уже имеется и по прежним

опытам (как и по многим опытам каждого из кающихся), и по некоему

априорному религиозному чувству (если опыта вообще не было). Это

настолько существенно, что, во-первых, не может не вызвать у человека

с нормальным нравственным сознанием чувства благодарности, т.е.

реактивного ответного переживания по отношению к тому, кем ему

даровано высшее благо. Во-вторых, эта благодарность ищет

практического, предметного исхода. И она находит его в том

естественном совершившемся опыте, когда ты знаешь, как велика радость

и вообще содержание этого прощения, освобождения и очищения.

В-третьих, когда неким таинственным образом именно потому, что ты

получил некий новый тип бытия в покаянии от Бога, тебе становятся

небезразличны те, кто рядом с тобой. Не покаявшемуся могут быть все

безразличны, а если человек покаялся и ему все продолжают быть

безразличны - значит, он не покаялся. Это-то и является все вместе

необходимым и достаточным основанием для Давида и для любого человека,

чтобы искать и для других возможности совершения такого же акта, какой

Бог совершил с ним. Но предварительным условием свершения Богом такого

акта необходимо хотя бы начальное знание и понимание тех людей, к

которым обращается сердце покаявшегося - знание и понимание того6

собственно, где пути правды и поэтому в чем были его пути неправды.

Как показывает опыт нравственного бытия человечества, одной интуиции,

одного нравственного чувства здесь недостаточно. Потому-то и нужно

обучение путям Божиим - не для того, разумеется, чтобы только

покаяться, но и для того, чтобы обрести и через знание этих путей,

через покаяние новое подлинное бытие.

Вот почему так естественно любому каявшемуся не только хотеть,

чтобы и те, кто рядом с тобою, обрели великую милость и тайну

покаяния, но и это свое хотение выражать в конкретном действии. Это

действие состоит в том, чтобы не формальным и не школьным, а каким-то

живым образом только что полученного переворота (ты был одним, а стал

другим - совершилась тайна Божественной милости) - вот это и передает

сердце покаявшегося. И передает в конце концов это знание как знание о

Боге, так относящемся к человеку, о Боге, просто и одним словом

говоря, любящем и потому совершающем покаяние.

Нечестивые, разумеется, те, для которых понятие духовной чести

есть некое несуществующее понятие. Они могут более или менее знать и

переживать в своей жизни понятие психологической честности, чести

кланового бытия, но понятие нечестия имеет в качестве антонима не

просто слово "честь", а слово "благочестие" - личное переживание

чести, направленное к высшему благу. Нечестивые - это те, кто не знают

этого высшего блага и им не живут. Чтобы они его узнали и им начали

Blog

Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию