Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30

ней, предлагает иметь ее как постоянное условие личностного бытия:

"Всегда радуйтесь". Правда, это не призыв и не императив - это

указание на состояние бытия новой твари, на состояние возрожденной

личности. Это личность, живущая некоей постоянной радостью в Духе

Святом, чему, конечно, не мешают те психологические падения, которые

относятся не к нравственной жизни, а к болезненно-психологической,

которая выявляется в виде депрессий или, наоборот, возбудимости и

прочих состояний, которые имеют нравственную окрашенность и отчасти

мешают этой постоянной радости как новому смыслу бытия во благе

Божием. Собственно, радость - это и есть переживание благости

Божественной и блага как объективного Божественного мира. что же

касается депрессий и прочего, это психологические болезненные

отклонения, которые многие называют унынием и в покаянии часто

ошибаются, потому что это не уныние. Они называют это еще печалью, но

на самом деле когда люди каются в унынии и в печали, они не понимают

сами себя: они каются в психологической форме того выражения, в

которой действительно довольно обычным образом проявляются уныние и

печаль. Депрессивное состояние - это некое свойство психологически

падшего человека, но не оно определяет нравственную суть и печали, и

уныния. Поэтому на самом деле человек и находящийся в депрессии, может

иметь тихую глубокую радость о Дусе Святе.

Я знал двух шизофреников в стадии ремиссии - они на самом деле

имели гораздо больше имели внутреннюю тихую радость, чем некоторые

нынешние попрыгунчики, воображающие, что они-то как раз и радуются.

Вообще шизофрения - дело совершенно особое, по отношению к этим

больным должна быть глубочайшая жалость, но и глубокая благодарность

Богу за то, что Он дает возможность в них увидеть новую жизнь, потому

что когда в них открывается новая жизнь - это неслыханный дар, это

нечто чрезвычайно значительное, гораздо более значительное, чем когда

речь идет о психически здоровом человеке. Так что радость о Дусе Святе

- это и есть переживание, которому может отчасти мешать депрессия, но

не по сути дела. По сути мешает нравственное содержание того, что за

депрессией, т.е. уныния и печали.

Теперь несколько слов о тех открывающихся перспективах, в которых

явление возрожденной личности раскрывается через святость, благость,

отчасти послушание и праведность. Во-первых, даже и к этим словам как

важнейшим категориям духовно-нравственного новозаветного опыта, как ни

странно, Новый Завет прибегает гораздо более осторожно, чем это можно

предположить. Откройте симфонию, и увидите, что не так много даже

того, что связано с пониманием возрождения (хотя и о нем не очень

много), слов, в которых прямым образом выражается категория святости,

а тем более благости, не очень много. Тем более что так часто такое

понятие и переживание новой твари, как благость, благостный мир, по

словоупотреблению обычному Нового Завета не так уж часто раскрывается

как выражение новой твари. Можно привести несколько примеров о гораздо

более, чем в таком осознании новой твари, гораздо больше просто в

предельном понимании добра. Добро как выражение на поведенческом и на

душевном уровне благости как внутреннего явления новой твари. При всем

- 5 -

богатстве нравственными смыслами Нового Завета обнаружится, что

гораздо больше либо тех указаний, в которых дается возможность увидеть

условия, которые мешают путям возрождения, в которых благость

оказывается неработающим инструментом и содержанием жизни, в которых

святость не видна, чем прямые и положительные содержания, по отношению

к которым слово Божие остается крайне целомудренным - по-видимому, по

той причине, что имеющий опыт по тем намекам, которые там рассыпаны,

узнает свой опыт и то, как это может быть, что может происходить при

рождении новой твари. И даже сами слова "новая тварь" как выражение

изменившейся под возрождающим действием слова Божия, Воскресения

Христова, Креста, а также тех форм приятия благодати Божией, из

которых первая и наиболее значимая - самоотвержение, - так вот тех

форм жизни, при которых оказывается возможным и возрождение и приятие

новых знаний о новой жизни, и на этом почти все. Но, разумеется,

несколько больше о святости.

Из остальных категорий новозаветной нравственной жизни более

всего раскрывается упование, но он почти и рассматривается как то

нравственное знание и переживание, которое удобнее рассматривать

вместе с любовью и верой.

Еще одна новозаветная категория, безусловно связанная с

пониманием возрожденной новой твари, да и с самим процессом

возрождения. Что касается самого процесса, то некоторым предусловием

этого возрождающего действия Божественной благодати является как бы

слышание нового мира, нового бытия - того самого бытия, при котором

слово "смирение" не просто эквивалент скромности, тихости, а того

творческого процесса, в котором творение ищет и находит те смыслы

жизни, где нет разделения, расстройства, нет никаких военных действий

ни внутри собственной личности, ни в человеческих отношениях, ни

ропотных ощущений, связанных с неверными, немирными отношениями к

Богу, неготовностью принять промыслительные действия Божии. Эти три

вида немирности чаще всего уживаются и проявляются то одним, то

другим, то третьим образом - в зависимости от того, каков материал

этой немирности. Я ли, мой внутренний мир, мои отношения с другими или

мои взаимоотношения с Промыслом Божиим.

Так вот, некоторое предощущение как минимум дает возможность не

желать этого безобразия, видеть в нем то глубокое расстройство личной

жизни, ту страшную реальность разрушающегося и разрушаемого грехом

бытия, от которой собственными усилиями не освободиться. Мир начинает

становиться в этом предощущении как нечто очень желанное или самое

желанное для начала (потом приходят и другие связанные с миром

переживания), но вначале надоедает и отвратительно в этой немирности,

в этих психопатиях. Жить, будучи неготовым принять то, что посылается

окружающей действительностью; жить, видя если не прямого врага в

каждом, то мешающего твоему существованию изверга.

Когда это ощущение надоедания себя является и когда далее по

некоторому опыту и по тому предощущению, в котором уже есть верный

религиозный смысл, становится понятно, что не собственные усилия

приведут к желанному миру, состоящие даже в молитвенном призывании

(что, конечно, очень важно), но прямое и объективное действие

благодати Божественной. Но - ее искать, ее желать. Это и становится

предвкушаемым миром. И когда наконец в какой-то момент личного бытия

как выражение Божественной благости, милосердия, любви, как понимание

самого главного, чем стоит жить, вдруг ощутится (т.е. благодать Божия

откроется), то тогда-то и будет стремление искать этого желанного

мира, а во-вторых, понимание того, что мир Христов, который начинает

действовать в душе (когда начинает) - это и есть один из вернейших

признаков рождения нового бытия новой твари, возродившейся ради верной

жизни, ради жизни, в которой есть подлинное содержание. 31.03.97.

nrav-29 txt

Л Е К Ц И Я 29

Покаяние переродило тех, кто вошел в область новозаветного

сознания так, что все ориентации, установки, все смыслы жизни стали

новыми, соответствующими проснувшемуся живому чувству триипостасного

Бога, - чувству, основанием для которого явилось разное по форме, но

одинаковое по существу вхождение в мир Евангелия и в мир высшей

Богочеловеческой Личности Иисуса Христа, что не только открыло для

нашего сознания новые нравственные смыслы во всех отношениях и во всех

проявлениях, но и дало в самой благодати Божией таинственным образом и

средства к осуществлению тех смыслов жизни, которые открылись, дало

возможность более чем нравственного - сыновнего переживания отношения

к Богу, что явилось стимулом раскрытия в себе, в своей личности новой

жизни. В новом возрожденном бытии это открыло те категории нового

нравственного устройства, которые могут быть названы по-разному и

называются в слове Божием по-разному (святость, праведность, мир с

Богом и проч.) и выражают по сути то же содержание, но в несколько

различных по внутреннему осознанию и строю жизни контекстах и потому в

несколько различных аспектах (но не по существу, а по проявлению).

Конечно, это и есть самое главное в нравственном устройстве

нового творения - православного христианина, но этому главному

надлежит быть конкретным, предметным. Оно, собственно, так всегда и

осуществляется, потому что, понятно, будучи беспредметными, любые

самые замечательные и точные ориентации и даже как бы вполне принятые

сердечно категории нравственного опыта в лучшем случае становятся

материалом беспредметного созерцания, а в худшем - предметом мечты.

Именно для того, чтобы "опредметить" живое содержание христианского

опыта, дается опыт новой жизни. Он дается каждому сначала тоже в

установках, но несколько более конкретизирующих эти центральные

категории. Это, если можно так сказать, некая буквенная зона в области

сознания, личностного переживания, между более общими установками и

конкретным разрешением ситуаций. Это всегда по сути и есть жизненно

самое важное, потому что сами по себе эти категории помимо

практического разрешения могут стать чем угодно, так что говоря в

категориях опытно-психиатрических, отдельно будет жизнь, а отдельно -

соображения о жизни (известно, как этот опыт называется у психиатров).

Если же речь будет идти о просто по неясным интуициям разрешаемым

жизненным ситуациям (потому что так кажется моему благочестивому

чувству), то вполне возможно, что будут попадания, и даже довольно

частые, но они все же не будут закономерными, разве что исходя из той

закономерности, что не может же быть совсем случайным, если человек

ходит в церковь, читает Евангелие и причащается и при этом весь его

нравственный опыт случайно совпадает с тем, что предлагается в

Евангелии - такого, вероятно, быть не может. Но все-таки вполне

закономерным этот опыт оказывается и уже не просто ориентирующим на

все конкретные жизненные ситуации лишь тогда, когда буферная зона

духовно-нравственного бытия, исходящая из главных духовно-нравственных

категорий, будет определена для личности, во-первых, содержательно, а

во-вторых, правильно.

Правильно - это, конечно, на основании имеющегося правильного

опыта и, во-вторых, в том случае, если этот имеющийся правильный опыт

вне человека становится принятым человеком, т.е. его личным опытом,

что, конечно, может быть лишь тогда, когда речь об объективном

духовно-нравственном опыте Церкви, что отчасти формализовано в

Предании, а отчасти через писания святых отцов, а отчасти такой опыт

(неписаный литургический опыт), который может отчасти меняться (не по

существу, а в некоторых формах), из рук в руки переходит от одного

- 2 -

священника к другому, от одного диакона к другому, от одного мирянина

к другому. И даже как бы порою без всяких вопросов, а вроде бы само

собой, но на самом деле не само собой, а даже когда глаз не имеет

специального задания присматриваться, он все равно присматривается,

хотя этого не вполне довольно, потому что желательно иметь ясное

сознание, которое ответило бы по возможности на все те "почему",

которые могут иметь адекватный ответ "потому".

Опыт Церкви в этом смысле настолько значителен, что не то что его

не обойти (обойти можно что угодно), но тогда в порядке некоего

самообмана можно полагать себя христианином. А еще то, что никаким

органом не уловишь и никаким чувством - некий освящающий аромат

церковной жизни, который тоже отчасти выстраивает во вполне конкретных

проявлениях и нравственную жизнь тоже. Это тоже отчасти входит в

предание Церкви. Жизнь Церкви и каждого ее члена либо координируется с

опытом Церкви и тогда все более или менее происходит нормально. Ошибки

бывают, но исправляются в свете того же самого опыта, и все нормально:

покаяние действует, возникающие неверные чувства оцениваются правильно

жизнь идет.

В этом опыте Церкви можно опираться на многообразные типы

конкретизации, но это дело небезопасное, если этим конкретизациям, уж

слишком детальным, придавать догматическое значение. Тогда вместо

нормального опыта Церкви получается законничество, католичество,

старообрядчество что угодно, но только не тот опыт, который

предлагается ясным духовным знанием Православия и которым, к

сожалению, удается воспользоваться по-настоящему, честно говоря, не

очень многим, потому что анархические хаотические представления,

сводящиеся к решениям в духе собственного доброго благочестия,

руководят жизнью либо (что несомненно ведет ко всяким энтропийным,

разлагающим, умерщвляющим последствиям), либо путь законничества, в

котором до поры до времени много доброго, но который лишает душу и

жизнь драгоценного аромата подлинной свободы. Потому все

многочисленные патериковые указания, 600 с чем-то ответов Иоанна и

Варсонофия - все это замечательно важно, но в том случае, если эти

ответы не догматизируются, а дают возможность установить некоторый

набор духовных алгоритмов, не стесняющих душу, не лишающих ее свободы,

а как бы устанавливающих общие принципы, хотя и не настолько общие,

чтобы они могли быть высказаны совсем уж общими словами - например,

"святость". Будьте святы, будьте праведны - а далее? Увы, даже при

всем благочестии и желании быть святым, праведным все же далеко не

уйдешь.

Потому-то самое главное и есть в создании Церковью в некотором

смысле неписаной (а во многом и вполне описанной) буферной зоны

нравственного опыта, который содержит уже вполне направляющие жизнь

ориентиры нравственного бытия. Они включают тоже не так уж мало вполне

живого материала. Например, в общем его объеме вполне можно предложить

заповеди блаженства - они как раз вполне укладываются в эту зону,

которая выстраивает основные алгоритмы духовно-нравственного

разрешения всего жизненного содержания. Например, некоторые заповеди

или установки на некоторые основные добродетели - из них, разумеется,

основные те, которые и самою Церковью, а тем более Св. Писанием прямо

как основные и представлены: вера, надежда, любовь.

Апостол Павел поставил на первое место веру, и с нею как с первой

в общем ряду установок, характеризующих не просто некоторое духовное

ощущение и понимание того, что Бог есть. так часто, к сожалению

(правда, в основном у людей нецерковного сознания), этим дело и

ограничивается. В некотором смысле в этом есть правда, потому что

некоторый начаток веры, разумеется, в том и состоит, что Бог есть.

Помимо этого начатка никакое дальнейшее раскрытие веры невозможно, но

- 3 -

ограничиться этим - все равно что ограничиться сознанием того, что

воздух есть, но не дышать. Слава Богу, этот вопрос на физиологическом

уровне разрешается без всякого научения, а в жизни духовной так может

быть лишь до некоторой степени. Вовсе без всякого научения не бывает.

Правда, научение обычно разрешается лишь до некоторой степени школьным

порядком, а больше - неизвестно как: самим бытием в церкви, живым

примером, чтением. Так все и складывается в общем ходе жизни, что

научение становится фактором, который наряду с другими определяет

существо или содержание в каждом личном случае веры. Во всяком случае

без такого научения невозможно ничего, что прямо и сказано апостолом:

вера - от слышания, а слышание - от слова Божиего. Слышание в этом

смысле все же шире, чем слово Божие: вот, например, мы знаем

"омоусиус", но нигде в Евангелии этого слова не найдете, а Церковь

прекрасно его знает и уже 16 веков обходится с ним как с родным и

своим со времен Никейского собора.

Мы не можем не рассматривать (у нас такой предмет), как вера

раскрывается в этическом сознании и бытии. Материал, слава Богу, есть,

но все же прежде конкретности этической посмотрим с более общих

позиций, что же есть вера, не забывая, что мы делаем это с позиции

предмета этики. Вера есть прежде всего некоторое психологическое

явление, а не нравственное и не относящееся к области

духовно-мистического бытия. Она заключает в себе один из замечательных

и необходимых способов познавания бытия в различных проявлениях,

отношение к этому познанию и устройство своей жизни на основании

такого познания. Классический пример в этом смысле (его предлагает

свт. Филарет в своем катехизисе) - пример Василия Великого:

земледелец, который сеет зерна в надежде на урожай будущего года. Эта

надежда есть, с одной стороны, реальность на основе имеющегося опыта,

но никакой прежний опыт, будучи в конечном итоге всегда разовым (даже

если бы он повторялся бесчисленное число раз): не гарантирует того,

что он будет повторен ровно с теми же результатами. Понятно, что в

исключительно механистически формализованных опытах могут быть

результаты не просто статистически близкие, но ровно те же самые; в

основном же даже в областях научной деятельности, чуть отходящих от

такого механистического формализма, где все возможно, и то в чистом

виде, которого в реальности не бывает, но как только начинаются

отступления от этого чистого варианта (скажем, в области биологии),

неизбежно приходится прибегать к статистическим характеристикам, как

бы я ни ненавидел статистику. А я ее ненавижу всеми силами души,

потому что она хочет доказать мне относительность всего мира бытия, и

терпеть не могу в ее конкретных проявлениях. А уж сколько анекдотов

было связано с ЦСУ в советское время!

Вместе с тем я не могу не понимать, что тут входит в дело

статистический опыт, который дает основания для того психологического

устройства, который называется верой, потому что одно дело материал

статистического опыта, а другое - когда этот материал применяется с

доверием к возможному будущему опыту (опытам), а также, возможно, ко

всему подобному устройству.

Понятно, что такого рода отношения, основанные на интуиции,

может, довольно легко подводить и приводить не столько к вере, сколько

к суеверию. Дело довольно обычное. Вот пример вчерашний: одна давно

знакомая женщина увидела в глубокой печали, что два раза пришла к ней

мама и дети после этого заболели. Для нее, устроенной

суеверно-статистически, это было уже основанием, чтобы думать: что-то

тяжелое и болезненное несет с собой ее мама. И вот она полчаса мучила

ее по телефону, а я мучил ее, пытаясь убедить ее, что эта статистика

не обязательно точная. Пока речь идет о бессодержательном отношении

(т.е. вне зависимости от того, какое содержание и какой опыт

- 4 -

познавания и дальнейшего выстраивания своего опыта и своих отношений,

действий в жизни, основанный на таком подходе, может быть

инструментальным основанием как для того опыта, который вполне

реально, сильно и живо проявляется в подлинной вере, так и для того

опыта, на основании которого строятся совершенно фантастические

предположения, построения и, соответственно, принимаются решения.

Для того чтобы эта психологическая интуиция стала действенной как

мистически верный инструмент (а значит и нравственно верный, потому

что где верно духовно, там неизбежно выстраивается верно и

нравственно), необходим не только верный акт, но и верный объект и

верное содержание. Верным объектом веры, разумеется, может быть только

Бог. Но Бог может быть только словом, и очень боюсь, что многие,

собственно, за реальность слова (плюс, может быть, некоторое довольно

Blog

Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию