Прот. Артемий Владимиров Прот

Вид материала

Документы

Содержание Вопрос: Единственная ли причина для развода — вина прелюбодеяния? Ответ Начала духовного воспитания О грехе своем они рассказывают открыто Протоиерей Артемий Владимиров Отстоять свой внутренний мир (вопросы и ответы) Протоиерей Валериан Кречетов Из своих близких нужно сделать ближних (вопросы и ответы) Чудо воспитания Чтобы Бог пробился (вопросы и ответы) Спасение — это вообще чудо Божие, в каждом отдельном случае. И. Н. Мошкова Следующим шагом Диалоги о воспитании Протоиерей владислав свешников Протоиерей артемий владимиров Протоиерей константин островский Издательство Храма Трех святителей на кулишках выпустило в свет По вопросам приобретения книг

Подобный материал:

•  прот. В. Воробьев, 1993 / 1994, 4009.4kb.
• 6. 2 Конференция: «Христианство и наука» Сопредседатели, 36.97kb.
• Введение в вероучение православной Церкви, 72.09kb.
• Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию, 4829.92kb.
• Список литературы Абрамова Г. С. Возрастная психология. М., 1998, 158.97kb.
• Програма фахового вступного випробування для зарахування на навчання за окр «спеціаліст», 276.18kb.
• Програма фахового вступного випробування для зарахування на навчання за окр «спеціаліст», 255.83kb.
• Учебная программа по Сектоведению для 3-го класса заочного сектора Почаевской Духовной, 26.01kb.
• Программа прот. В. Свешников Предмет, содержание, назначение и смыслы этического знания., 178.53kb.
• Литургика прот. Богдан Сойко, 537.74kb.

Прот. Артемий Владимиров

Прот. Валериан Кречетов

Прот. Константин Островский

Прот. Владислав Свешников

Прот. Димитрий Смирнов

ПОДВИГ
СЕМЕЙНОГО
ВОСПИТАНИЯ


Сборник бесед,
выступлений, статей

Издание второе

Москва 2001


Рекомендуется Отделом религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви


Предисловие


Современная православная семья находится одновременно в положении и лучшем и худшем, чем неверующие семьи. В лучшем, потому что, как бы ни были беспомощны или, наоборот, деспотичны родители, они молятся и по их молитвам Бог восполняет родительские немощи. В худшем — потому что верующему человеку свойственно более трезво видеть свои неудачи, ошибки, грехи, особенно в свете Божественных заповедей. В худшем — потому что православным родителям, воспитывающим детей, самим нужно воцерковляться и воспитываться. Сейчас очень часто именно дети приводят родителей в церковь.

Так кто же кого воспитывает?

Оказывается, нужно учиться воспитывать. Оказывается, что православным родителям нужна школа.

Вот что думают об этом сами родители:

«Рано или поздно перед каждым родителем встает вечная проблема отцов и детей. Чем объяснить, что наши дети не желают быть такими, какими их хотят видеть взрослые — родители и учителя? Почему они так быстро и с готовностью принимают все суетное, вредное и опасное из окружающего мира? Почему способны на подлость? Почему с удовольствием обижают слабого и беззащитного? Почему не имеют послушания старшим и усердия к труду? Почему не горят желанием посещать храм, а на дискотеку бегут бегом?

Оглянемся на себя. Уверовав всего 5-10 лет назад, мы по духовному возрасту ровесники нашим детям. А беремся их учить с важностью взрослых. Требуем от них любви и послушания, а сами никого не любим. Учим их уважать старших, а сами непрестанно осуждаем и раздражаемся. Хотим оторвать их от мира, а сами погрязли в страстях и слабостях.

Сегодня дети очень рано «уходят» из семьи. Если в прежней России все дети жили с родителями одним большим домом, то в наше время уже в 6-7 лет ребенок отгораживается от взрослых, уходит в свой мир с особыми законами и интересами. А взрослые остаются в своем мире. И год от года стена между нашими мирами становится все выше. Пробиться к 15-летнему ребенку уже крайне трудно. А по достижении нашим ребенком 18-20 лет при любой попытке пообщаться с ним мы просто рискуем разбиться об эту стену. Значит, нужен хотя бы «мостик» для общения. Чем раньше мы начнем сооружать этот мостик, тем менее острой будет проблема отцов и детей».

Тревога и боль за детей, которые слышатся в словах этой матери, понимание своей немощи, желание исправить ошибки заставляют задуматься и напряженно искать выхода. Размышлять и искать лучше всего не в одиночку, но вместе с другими родителями, которых тревожат сходные проблемы. Еще плодотворнее — вместе со священниками и педагогами. Именно из такой потребности в общем размышлении родилась в 1997 году в московском храме Трех Святителей на Кулишках «Школа православной семьи». Поначалу задачи «Школы» были вполне простыми: на занятиях, проходивших в форме семинара, найти единомышленников, научиться молиться за своих (и не только своих) детей, обсудить со священником самые трудные, жгучие вопросы воспитания.

Теперь, оглядываясь назад, мы видим, что с Бо­жией помощью на этих встречах было сделано немало открытий. Многое, о чем болела душа, благодаря свободному, непринужденному обсуждению, выходило на поверхность, отливалось в вопрошания, раздумья. Священники, выступавшие на семинарах (это были известные московские пастыри о. Димитрий Смирнов, о. Валериан Кречетов, о. Сергий Правдолюбов, о. Артемий Владимиров и другие), столкнулись с серьезными проблемами, безвыходными семейными ситуациями. Разрушенные, запутанные отношения в семье, отсутствие отца и общий дефицит мужского воспитания, беспомощность взрослых перед трудностями роста ребенка, особенно в переходном возрасте, — вот далеко не полный круг проблем, которые беспокоили родителей.

Постепенно становилось ясно, что все подобные ­вопросы требуют не только духовного, богословского осмысления со стороны священников (хотя оно и должно быть на первом месте), но и участия психологов, педагогов, социологов. На семинарах появились православные психологи, которые стали активно работать в «Школе православной семьи». В результате возник интересный опыт сотрудничества науки и церковного знания — опыт, который чрезвычайно слабо разработан и ожидает своего развития.

Накопленные за три года работы семинара материалы представляют немалый интерес для родителей и педагогов. В них содержится почти весь спектр проблем, которые волнуют современную семью. Потребность в живых и актуальных работах по христианской педагогике огромна, и потому сама собой родилась идея опубликовать серию педагогических бесед, прозвучавших на наших занятиях.

Православная литература по христианскому воспитанию, которая сейчас издается, страдает оторванностью от жизни. Невероятно острые процессы распада всех традиционных структур, и в первую очередь семьи, активное и страшное наступление мира на детей тре­буют таких же острых мер противостояния этому на­ступлению — противостояния в отдельной семье, в приходе, в гимназии. Но мы часто оказываемся безоруж­ными и не в состоянии защитить детей от разрушительных сил.

В такой ситуации переиздание педагогических работ XIX в. или выпуск брошюр, дающих некие общие «рецепты» воспитания («Как научить детей добродетели», «Как создать православную семью» и т.п.), слишком упрощают проблему. Путь, по которому надо двигаться современной православной педагогике, нам представляется иным.

В первую очередь, необходимо трезво и бесстрашно увидеть все болевые точки, все духовные искажения в нынешней семейной и школьной жизни. Это — отсутствие основ семейного уклада, невоцерковленность прежде всего самих родителей, преобладание запретительной методики в семье и в школе, а кроме того, поверхностный и потребительский подход к сущности воспитания, который развился сейчас именно в церковной среде: желание переложить все на плечи священника или педагога. И среди православных родителей, и среди православных педагогов нередко встречается стремление отгородиться от ужасов окружающей действительности, спрятаться в нише, которой становится гимназия или семья. Подобная позиция, на первый взгляд противопоставляющая духовные ценности ценностям мира, на деле не способствует сопротивлению разрушительным силам. Нынешняя ситуация, как об этом с горечью говорят наши пастыри, скорее боевая, а не мирная, и, думая о воспитании, мы вынуждены прибегать к военным терминам: «сражение за наших детей», «битва за детские души». Но чтобы успешно сражаться, надо ясно понимать не только против чего мы воюем, но и за что.

Порою мы не готовы дать ребенку духовную свободу, вооружить детей духовной самостоятельностью, позволить действовать Богу помимо наших усилий. Эти проблемы, внутренние по своей сути, оказываются гораздо сложнее внешних обстоятельств. Не пытаясь осознать неправильности, искажения, допущенные нами, мы все время опаздываем в противостоянии.

К счастью, у родителей-христиан есть Богом данная возможность исправить свои ошибки покаянием: мо­литвенно вникнуть в сущность искажений, духовной ­неправды, а потом действенно исправить эту неправду. Духовная неправда потребительского отношения к воспитательной работе заключается в формализме, ­со­здании видимости воспитания. Причем видимость ­создается не для кого-то, а для самого себя. На деле, воспитание — это духовный подвиг, такой же, как молитва или нравственное исправление. Примечательно, что многие священники, выступавшие на семинаре, сравнивали воспитание с подвигом (не случайно поэтому название книги, которую вы сейчас держите в руках).

Беседа прот. Константина Островского «Чудо воспитания» — совершенно уникальный материал, где священник предстает как отец, семьянин (мы знаем очень мало таких живых рассказов). О. Константин раскрывает свой личный семейный опыт и делится некоторыми «тайнами» воспитания сыновей. Казалось бы, речь идет о воспитании мальчиков. Фактически же отец Константин говорит о проблемах отцовства, о воспитании отцом собственных детей. Небольшая часть беседы посвящена воспитанию мальчиков в приходе.

Напротив, беседа прот. Артемия Владимирова ­посвящена воспитанию девочек-христианок. В слове о. Артемия удивительным образом сочетается теория христианского благочестия с практикой воспитания. Подход к воспитанию девочек предполагает особую бережность, тепло, нежность. Поэтому так много зависит от личности воспитателя, неважно, педагог ли это, или мать с отцом. Слово о. Артемия равно обращено и к родителям, и к педагогам. И тех и других пастырь при­зывает изобретательно использовать все разнообразие педагогических приемов, но не забывать о главном, когда воспитываешь девочку, — о мирном, теплом христианском духе. Ни в одной другой беседе не говорится так много о кротости и мягкости, о деликатности и ненавязчивости в воспитании. И еще об одном напоминает нам о. Артемий: перед глазами ребенка должен быть идеал, «не обязательно святой, но светлой личности». Современная действительность предлагает нам множество извращенных идеалов женственности, идеалов темных, которые сильно действуют на умы будущих женщин. Светлый христианский идеал в воспитании девочек необычайно важен.

Каждая беседа на занятиях «Школы православной семьи» заканчивалась вопросами родителей к священникам и соответственно ответами на эти вопросы. Вопросы родителей и ответы на них можно было бы издать отдельной книгой. Мы встречаемся с типичными семейными ситуациями, за которыми стоят конкретные человеческие судьбы, личные отношения. Эти диалоги представляют собой очень интересный материал. А беседу отца Димитрия Смирнова мы так и назвали: «Диалоги о воспитании», поскольку она почти целиком построена в виде вопросов и ответов.

Подход о. Димитрия к проблемам воспитания отличается жесткой реалистичностью. Принципы, которые звучат в беседах и о. Владислава, и о. Константина: «воспитание — живой процесс, и неизвестно, чем он за­кончится», «воспитание не автоматическое, не ме­ханическое занятие, а сотрудничество с Богом», — приобретают в словах о. Димитрия Смирнова особую заостренность. «Не существует благодатненьких таблеточек, чтобы ребенок проглотил — и сразу исправился». Или: «Желание отчитываться, желание ездить в паломничества и там получать облегчение — это на самом деле нежелание подвига». И этот внешне жесткий подход помогает родителям избавиться от слепоты и многих заблуждений. Если воспитание — подвиг, то, по убеждению отца Димитрия, это, прежде всего, подвиг трезвого отношения к своим возможностям и возможностям ребенка.

Особо следует сказать о беседах о. Валериана Кречетова. Все его многочисленные выступления основаны на удивительном личном семейном опыте, укорененном в церковной традиции. Церковная традиция и культура вошли в жизнь о. Валериана с самого детства в живых примерах его близких. Священник во втором поколении, отец Валериан создал ту самую православную семью, которую отец Димитрий Смирнов назвал «штучным товаром».

Тема церковных традиций в семье вносит новые краски в разговор о воспитании, однако в рамках нашего сборника она не может быть исчерпана, и поскольку очень важна, то требует продолжения. Поэтому помещенные здесь беседы отца Валериана служат своеобразным вступлением ко второму сборнику серии «Уроки воспитания», где будут опубликованы выступления о. Сергия Правдолюбова, о. Кирилла Каледы и другие беседы о. Валериана. В нем тема воспитания неразрывно связана с историей семьи, священнического рода, где духовные традиции передаются из поколения в поколение*.

Пастырские беседы о воспитании, которые вы сейчас прочитаете, не столько предлагают решение трудных проблем и вопросов, сколько будят наши силы и обращают внимание на неисчерпаемые резервы, заключенные в благодатной помощи Божией, в церковности. Но не в пассивном ожидании, а в соработничестве с Богом. Это возможно только тогда, когда жизнь не разделяется на личную, общественную, семейную и церковную, а вся — полностью — воцерковлена.

Таким образом, одна из наиболее трудных задач, стоящих перед родителями и педагогами, не просто ­воцерковить детей, т.е. ввести их в церковь и передать некую сумму знаний о ней, а воцерковить так, чтобы началась подлинная церковная жизнь. Эта задача необыкновенно сложна и по нашим временам почти невыполнима. Она является проблемой не только детей, но и взрослых. Но ставить ее надо, и надо пытаться решить ее, прибегая и к Божьей помощи, и к нашему богатому культурному и духовному опыту. По словам И. Ильина, чтобы полюбить и поверить, «надо увидеть духовными очами то, что любишь и во что веришь», то есть «необходима духовная очевидность». Сознание современного человека не стремится к поиску духовной очевидности, оно склонно воспринимать христианство не как «путь, жизнь и истину», а как информацию или, в лучшем случае, идеологию. Поэтому трудно передать детям очевидность новой жизни во Христе, если сами взрослые не живут ею. «Очевидность не сводится ни к мнению, ни к познанию, ни к вероятности... Очевидность состоит не в том, что человек выбирает то, что ему приходится по вкусу, и начинает с этим понравившимся носиться как с сокровищем. В очевидности человек не схватывает истину умом, а истина охватывает человеческое сердце, и воображение, и ум... Очевидность есть обрыв, конец — и в то же время начало нового бытия»*.

Но если новое бытие не началось, то есть другая опасность, подстерегающая нынешнюю христианскую семью, — это опасность двойной жизни, когда одновременно принадлежишь и миру и Церкви. Христианство внешнее, христианство поверхностное страшно тем, что рядом с формально соблюдаемыми церковными правилами уживаются любые грехи, вплоть до самых тяжких.

Трудных, болезненных проблем более чем достаточно. Современная ситуация взывает к постоянному и напряженному поиску новых педагогических решений. И все же важнее не обличать язвы и пороки окружающей действительности — они и так слишком сильно бросаются в глаза, — а все усилия направить на то, чтобы показывать и раскрывать на живых и конкретных примерах правду христианства, «духовную очевидность» и красоту церковной жизни. Мы не умеем, если угодно, пропагандировать положительный опыт: семейный, педагогический, приходской. Опыт как самый свежий, так и недавнего прошлого. Очень мало публикаций, рассказывающих о том, как живут хорошие христианские семьи, в том числе и те, в которых впоследствии дети становятся священниками. Мы надеемся восполнить этот пробел в наших изданиях.

В многочисленных светских средствах массовой информации то и дело публикуются прогнозы социологов, демографов и психологов, которые констатируют, что традиционная семья накануне двадцать первого века доживает последние дни. Мы живем в условиях наступления на детей страшных разрушительных сил мира. Чтобы нам окончательно не проиграть войну за наших детей, необходимо объединение усилий педагогов и родителей, обмен опытом, выработка современных педагогических установок, которые исключали бы формализм, нежизненность, защищали бы от серьезных провалов. Провалы в воспитании ведут к потере детей, а порой и целых поколений детей. Следует искать не однозначные ответы на все острые вопросы, а общее поле соработничества и сотворчества. Заслуживает внимания мысль о. Владислава Свешникова, высказанная им на одном из занятий «Школы православной семьи». Отец Владислав предложил начать разрабатывать некое срединное пространство между общими воспитательными установками и конкретными и живыми решениями, условно названное им «буферной зоной». По его словам, «очень часто правильное, но слишком общее содержание воспитательных задач не позволяет найти то поле решений, на котором и идет, собственно, реальная работа по воспитанию в семье. Общая постановка проблемы только задает тон. А чтобы перейти от верно заданного тона к реальной, более частной работе, и нужна эта промежуточная зона, духовно-воспитательное пространство»*.

Сборник «Подвиг семейного воспитания» и есть наш первый вклад в создание духовно-воспитательного пространства. Надеемся на самый живой отклик со стороны родителей, педагогов и всех, кого заинтересует эта книга. Свои замечания и размышления присылайте по адресу: 109028, Москва, Малый Трехсвятительский пер., д. 4/5. Храм Трех Святителей на Кулишках (Школа православной семьи).


В беседе о. Владислава Свешникова есть понятие «аске­тизм воспитания», или, еще определенней, «непрерывный аскетизм» воспитания. Понятие аскетики, то есть духовного упражнения, в воспитании очень важно, т. к. связывает педагогическую и духовно-нравственную сферы в целостное пространство. О. Владислав в своей ­беседе неоднократно противопоставляет порыв и непрерывность родительских усилий. Порывы приводят к несостоятельности воспитания. Воспитание — постоянная духовно-нравственная работа по собиранию и строительству своей личности и своей семьи. Здесь нельзя остановиться и отдохнуть. Как и в духовной жизни, в воспитании нет нейтральных моментов, когда на минуточку можно перестать быть мамой или папой, и поэтому, по евангельскому слову, «кто не собирает, тот расточает».


Вопросы, связанные с воспитанием детей, всегда волновали людей Церкви. В то же время надо сказать, что основной темой знания Церкви они никогда не были. Конечно, в целом, на протяжении своей истории Церковь вырабатывала какие-то общие воспитательные понятия и установки, но решала эти вопросы попутно, в связи с нравственными проблемами. С тех пор прошло две эпохи: одна очень большая, вторая — гораздо меньшая. А третья, в которой мы сейчас с вами живем, еще и не эпоха, а нечто переходное. Первая эпоха была связана с тем, что не столько сама Церковь и люди Церкви сознательно брали на себя задачи воспитания детей (лучшие родители занимались этим всегда), но большей частью все дело было пущено на самотек, связанный с тем, что бытие Церкви всеми своими жизненными реальностями пронизывало все общество, и прежде всего семью. Поэтому мог быть допущен минимум воспитательных знаний в этой ситуации.

Затем наступила новая эпоха, которую не совсем ощутили как новую в смысле воспитания детей. В течение столетий существовала устойчивая привычка отдавать воспитание детей в руки общества. Добрая инерция неискаженного понимания и переживания всех воспитательных вопросов ­оставалась еще долгое время, и только некоторые вновь возникавшие острые вопросы заставляли думать.

И вот настало наше время, последние десять лет, время всячески поощряемой распущенности, время всякого — и общественного, и политического, и любого другого — разврата, вполне сознательно провоцируемого определенными силами. Эту новую ситуацию Церковь оценила лишь отчасти, и до сих пор очень немногие бьют в колокола по поводу ситуации, изменившейся очень резко, особенно в последнее десятилетие. Многие люди Церкви полагают, что их имманентного бытия в лоне Церкви вполне достаточно и что, вероятно, они в числе спасающихся. Чаще всего дети таких людей в числе спасающихся находятся лет до четырнадцати, а потом перестают быть в числе спасающихся и переходят в лагерь погибающих. Есть надежда, что со временем все заложенное до четырнадцати лет вновь вспыхнет в душе взрослого человека, но будет не то чтобы поздно (вернуться к правде Божией никогда не поздно), но утрат будет уже много. Для покаяния это иногда и лучше — покаяние бывает острей, — но шрамы болят, даже когда вроде бы и раны нет.

Сегодня сюда пришли те, для которых по разным личным обстоятельствам оказалась необходима и возможна эта встреча. Казалось, вдруг, после нашей встречи, откроется путь, двигаясь по которому эти обстоятельства можно будет изменить. Очевидно, что имеется в виду ситуация, когда дела в семье идут трудно.

Многие шли сюда с робкой и осторожной надеждой — вдруг услышат рецепт. Нет, заранее говорю, никаких рецептов не будет. К тому же ни один рецепт не оказывается абсолютно годным для всех. Ни один рецепт не оказывается раз навсегда годным даже для одного и того же ребенка в 6 и в 8 лет, в 10 и в 12 лет. Более того, то, что годилось вчера, может не пригодиться завтра.

Нам нередко открывается реально существующая ненормальность в воспитании детей. А иногда все в семье относительно спокойно, а уже почему-то страшновато, возникает тревога. К сожалению, мы живем в такое время, что чем больше под­растают дети, тем тревожнее за них. Это совершенно уникальная ситуация, когда дети безбедно, или почти безбедно, проходят через все возрасты. И только обычная наивность родителей вдруг ­заставляет сказать: «Да что же это такое, ведь лет до 12-ти, до 14-ти вообще все было замечательно. И всегда более-менее слушался, и всегда за мной ходил, и всегда все, что казалось нужным и дорогим мне, и ему тоже казалось нужным и дорогим. Что же случилось, я теперь и сделать ничего не могу!»

К сожалению, такая наивность не единична, а, наоборот, постоянна — это факт, с которым мы, священники, встречаемся регулярно. В общем, заставляет задуматься беда. Или уже существующая, или вот-вот подступающая. Беда, с которой, как мы видим, справиться у родителей не получается. И тогда, особенно если речь идет о воспитании детей в духе правды Божией (а мы ни о каком другом воспитании говорить не можем, разумеется, — все другое для нас довольно пустой, малозначащий разговор), тогда приходится искать, в чем же дело. И вероятно, находятся две причины, которые обусловили эту подступившую беду. Они не исключают друг друга, а наоборот, соседствуют, пронизывают друг друга.

Одна состоит в том, что были допущены и продолжают допускаться ошибки. И настолько серьезные ошибки, что едва ли не каждое действие в плане воспитательном оказывается неверным. Порою только минута прошла с момента этого неправильного действия, а уже видно, что совершена ошибка. И, более того, многие говорят: «Делаю и знаю, что неправильно делаю, потому что десятки раз это было, а остановиться не могу».

Так вот, во-первых, существуют и не выправляются ошибки — ошибки, которые приводят к самым страшным последствиям, и чем дальше идет жизнь, тем страшнее. И во-вторых, если частные ошибки и исправлялись, этого было недостаточно, потому что всегда существовала главная ошибка — отчасти в установке, отчасти в практике. Ошибка в молитвенном, вообще религиозном отношении к тому, что может сделать Бог и что можешь сделать ты. Ошибка вполне заурядная, но очень серьезная. Она состояла чаще всего в том, что многие на себя брали функции Бога, а своих функций не исполняли. Стремились сами делать то, что лучше предоставить Богу, а что обязательно нужно было по ответственности и долгу делать самим, отдавали якобы Богу, да еще и с отговоркой, с нашей обычной православной отговоркой: «Воля Божья, что Бог решит, то и ладно!» — а на самом деле отдавали не Богу, а улице или школе.

Все эти беды отчасти поправимы собственными действиями: раздумьями, покаянием, особенно когда возраст детей не перешел ту грань, за которой усилия напрасны. А когда почти ничего невозможно сделать самим, тогда остается возможность обращения к милости Божией. Мало у кого не болит душа о своих детях. Многие слишком хорошо помнят, какие совершали ошибки и к каким это приводило последствиям. Хотя они и выправлялись потом напряженным покаянием и величайшей милостью Божьей, но больно видеть, как в детях, в твоих повторениях, и ошибки те же повторяются. Раньше, в христианском обществе, увидеть свои грехи было легче, да еще и людям более смиренным и менее упрямым, чем люди тепере­шние, так любящие настаивать на своей правде. Люди были посмиренней, и в своем смирении ­легче признавали свою неправоту. Теперь многие ошибки — и ошибки как раз преимущественно воспитания — становятся очевидными лет через пять, а то и позже.

Я бы, может, и не хотел говорить, но скажу беспощадно по отношению к себе. Когда я уехал служить в Тверскую епархию, вся семья поехала за мной, кроме старшей дочери, а ее мы оставили здесь на бабушку. Не хотелось забирать ее из школы, в которой хорошо сложились отношения, в общем, не хотели увозить. Тем более, что все-таки матушка раз в месяц на недельку приезжала. Прошло много лет. И однажды, правда, не в лучшем своем состоянии, дочь выдала: «Вы меня тогда предали». Конечно, соглашаться с этим не хотелось, и было горько, и больно, и стыдно, и, конечно, я бы мог найти, что ответить; а потом, когда я остался один, бросив взгляд на прошедшие 20 лет, мне открылась ошибка, которую тогда не увидел сразу. Слава Богу, жизнь у нее сложилась нормально, она не оставила Церкви. Но я думаю, что многое из того, через что ей пришлось пройти за эти 20 лет, было отчасти связано с тем, что, мягко говоря, можно назвать ошибкой. Дочь нашла более серьезное слово: предательство.

Я боюсь, что фактов предательства, может быть не таких крупных, наберется у некоторых немало. Это я говорю для того, чтобы потом не удивлялись: «Что ж такое, растила, растила, старалась, старалась...». Не надо предавать.

И все же можно сказать себе так: «Да, мы, родители, ошибались, но теперь мы в Церкви навсегда». Однако глаза-то у нас есть, и мы видим, как много людей, пришедших в Церковь, остаются с теми же ошибками и продолжают катиться вниз. Не исключено, что та же участь может ожидать наших детей. С тех, кто преодолел собственные ошибки, получил милость Божию и знает, от чего он, слава Богу, избавился, спросится серьезнее: Бог возлагает на них бо=льшую долю ответствен­ности.

Вторая причина наших провалов в воспитании — действие мира. Сейчас мы вступаем в некую критическую фазу мировой истории, когда ответственность за детей особенно велика. Кризис по-гречески означает суд. Из этой критической фазы можно выйти либо оправданным и обновленным, либо осужденным и погибшим. Речь идет не об отдельных личностях, а о судьбах всего ми­ра. И понятно, что в этой ситуации разрушительные силы действуют с особенной злобной энергией, направленной на то, чтобы распад шел безостановочно. Одно из главных направлений удара этих разрушительных сил — дети. Имеется чрезвычайно мощный инструмент воздействия на души детей — мир. Отрицательные влияния мира на душу современного ребенка вызывают глубокий пессимизм — больший, чем когда бы то ни было.

Вообще, влияния мира довольно стандартны, их можно перечислить. Они довольно понятны и по содержанию и по структуре. Одно из ведущих мест занимает то, что можно назвать влиянием общественного мнения. Я не имею в виду только тот тип общественного мнения, который навязывается нашим детям через средства массовой информации. Влияние общественного мнения (прежде всего через телевизор) настолько сильно, что оно превосходит все ранее бывшие воздействия.

В структуре влияний мира особое место занимают личные склонности (их принято называть пристрастиями) и разнообразные приманки мира, получившие совершенно неожиданные очертания. В последнее десятилетие нашего века обычное влияние мира (всегда серьезное, мощное, разрушительное, заставляющее отступать не только от религиозных оснований жизни, но и от всяких иных нравственных правил) стало принципиально иным по воздействию. Оно воздействует сразу на все чувства человека и, что самое страшное, на подсознание.

Целенаправленное, развратное влияние средств массовой информации оказывается гораздо более ярким и действенным, чем все наши воспитательные усилия. Мы не готовы к сражению за души детей. Вообразите себе на минуту, что нам предоставили телевизионный канал, о чем благодушно грезят некоторые православные мечтатели. Представьте себе, что это осуществилось, что нашелся какой-нибудь сочувствующий Церкви банкир, который приобрел телеканал и отдал его православным: «Делайте что хотите». Хватит ли нам передач даже на три дня? Если на три дня и хватит, на неделю не хватит точно. Соберем мы самые яркие, талантливые силы — и что дальше? Ничего. Обли­чительная линия будет занимать около часа в день. А положительная, конструктивная линия высокой духовности и духовного знания и переживания не разработана абсолютно. Даже если бы сидели перед камерой самые талантливые проповедники, говорили бы по часу и сменяли один другого, то через два дня их бы смотреть перестали. Православные бы перестали, а неправославных на час бы хватило, в лучшем случае. И это очень серьезная проблема, связанная не только со средствами массовой информации, но и с нами. Православие не бедно, но мы не в состоянии поделиться богатствами православия через средства массовой информации. Мы опять оказываемся ни с чем и, начав бой — в том числе бой за наших детей, — проигрываем.

Я хотел бы сейчас обратить ваше внимание на один живой пример, относящийся к области нравственной жизни. Не так давно у меня состоялся коротенький разговор с моей внучкой. Она смотрела какую-то мультяшку, кажется довольно безобидную, вроде ничего там страшного нет: никто не стреляет, особенных гадостей не видно — я отошел. Она закончила смотреть, и я ее спрашиваю: «Что там было?» Она отвечает: «Там один врал все время». Я говорю: «Ну что, он плохой?» Она отвечает: «Нет, он хороший». Я спрашиваю: «Как же он может быть хороший, если он врет, да еще все время?» Она говорит: «А там показывали, что он хороший».

Этот пример свидетельствует о том, что уже произошла существенная дезориентация всех нравственных ценностей и пониманий. И неважно, как часто дети смотрят такие передачи, это пример частный, но характерный. Он относится и к детям и к взрослым. Взрослые люди, будучи христианами и поэтому, казалось бы, ориентированные в нравственной системе верно, на деле оказываются совершенно дезориентированными. Верная ориен­тация потеряна. Тот случай, который я привел, еще можно попытаться разобрать по пунктам и показать человеку, очарованному положительным примером вруна, что его ждет, если он окажется во власти этого образа. Со временем он (образ) станет для человека не чужим и отдаленным, а своим — образом отношения к себе, к другим людям, к миру и к Богу. По сравнению с мощью взрослого интеллекта, ребенок — существо беззащитное и в том случае, когда взрослый интеллект навязывает ему ложь как нормальный нравственный принцип, и тогда, когда другой интеллект доказывает ему, что это безобразный нравственный принцип.

Ребенку можно еще объяснить, где правда, а где ложь. Детское сердце, не утратившее вполне чистоты, чувствует глубокую неправду в том, что врун может быть хорошим человеком; но эта неправда уже почти не воспринимается как неправда, она кажется нормальным, обычным состоянием. Как же добиться того, чтобы нравственная правда стала конструктивным, духовным и душевным принципом, организующим всю жизнь ребенка? Я буду очень рад, если кто-нибудь проведет 2-3 занятия на эту тему, может быть, кто-то знает, как это сделать.

Во всяком случае, ясно одно: никакими разовыми, даже очень горячими родительскими порывами ничего не добиться, потому что бо=льшую часть времени ребенок находится вне поля внимания родителей, даже когда они не работают. У всех есть и домашние дела, и другие обязанности, но самое важное: невозможно уследить за мистическим влиянием мира, которое в некоторых случаях проявляется довольно открыто, а в некоторых — гораздо тоньше. И тоньше настолько, что не хватает никаких слов — прежде всего слов у ребенка — чтобы объяснить, какие влияния воздействуют на него, тем более что эти влияния, как правило, исподволь и постоянно действуют и наконец формируют личность. А когда к этому добавляется влияние двора, школы, влияние трудного класса, тогда уберечь ребенка почти невозможно.

Мир тянет к себе на всех путях, действуя самыми острыми способами. Один из них — разрушение духовного и нравственного сознания. Вполне возможно, что уже в следующем поколении или через одно-два поколения вырастет новое общество, абсолютно непонятное тем, кто доживет до того времени. Если это общество и будет руковод­ствоваться нравственными принципами, то совершенно иными, лишь словесно похожими на нынешние нравственные основания. Слова будут имитировать реальное содержание нравственных понятий. Слово будет то же самое, например «нравственность», только оно приобретет обратное значение. ­Известно, что диавол представляет собой «обезьяну Бога», и его задача не просто исказить, но еще и унизить. Унизить, в частности, через ложное словоупотребление.

Возьмем заповедь: «Блаженны нищие духом». Часто те, кто пытается открыть для себя духовную категорию блаженства, на деле находят анти­блаженство, которое именуется другим словом — гедонизм или эвдемонизм, то есть жизнь в соответствии с удовольствием. Удовольствие — нечто ­одновременно и близкое и противоположное блаженству.

В акафисте иконе «Воспитание» читаем: «Воспитай чадо мое нищее духом, ибо тех есть Царство Небесное». Я не очень верю, что большинство современных родителей действительно таким образом обращаются к Богу и Божьей Матери. И эта проблема оказывается прежде всего родительской.

Для большинства детей слово «блаженство» не заключает в себе почти никакого содержания. Реальность духовного сознания и переживания бытия, связанная с этим словом, требует такого уровня духовной работы, на который не то что дети, а и родители оказываются неспособными. В связи с этим можно говорить о третьей проблеме. Когда я читаю акафист иконе «Воспитание», я с большой грустью думаю, что прошения акафиста не стали реальностью ежедневной материнской или отцовской молитвы. Проблема устроения жизни по заповедям не стала личной задачей. Я говорю это ответственно, потому что на исповеди я чрезвычайно редко слышу: «Я плохо ищу нищеты духовной». Можно ли сделать вывод, что все благополучны в этом отношении, что нищета духовная стала обретенным состоянием?

Да стала ли она еще к тому же по-настоящему искомым состоянием? Если нет, то что значат эти наши молитвенные обращения, когда в нас самих не находится того, что мы ищем от Бога для детей? И ищем ли? Не оказываются ли слова молитвы пустыми словами? В таком случае место блаженств, место высочайшей духовно-нравственной радости, место, которое не хочет быть пустым (потому что человеку хочется жить радостно), занимают радости мнимые. Радости, с такой легкостью диктуемые миром, подаваемые как радости и ощущаемые как радости. Радости псевдоэстетические, полусодержательные — например мультфильмы, среди которых едва ли не лучший — «Бэмби»: природное, пантеистическое бытие олененка, которое находит ответное хорошее чувство и у детей и у взрослых. Здесь ли подлинная высота? Все это имеет право на существование только как некое переходное явление. Переход из низшего состояния в высшее требует кессонной камеры, где нужно подготовиться, созреть, а уж потом вверх идти. Но вся беда в том, что хочется дышать спертым воздухом в этой камере, будто там уже все и найдено. А там действительно все найдено, и не хочется двигаться дальше. Находятся не средние, а ниже средних нравственные решения, тем более что они не связаны с духовными переживаниями и с духовным бытием. И вот в таком случае можно сказать, что, не начав битву за наших детей, мы ее почти проиграли.

Есть последняя надежда — надежда на милость и чудо Божье. Я слишком поглощен болью от обстоятельств, связанных с нашей нынешней жизнью вообще, жизнью наших детей, жизнью внуков, которые находятся в еще худшем положении. Во всех сферах культуры (в телевидении больше, чем где бы то ни было) все приобрело ориентацию на подростково-молодежную субкультуру. Если люди и в сорок лет живут в ощущении своих подростковых радостей, бессодер­жательных, не ведущих к подлинному благу, то можно подписывать приговор сейчас.

Можно еще говорить и о нашей церковной беспомощности в работе с детьми — это особая тема. В школах, там, где даже разрешается преподавать Закон Божий, занятия проводятся формально и безрезультатно. Вернее, результат есть, но отрицательный. Бессмысленны школьные занятия, если они не в контакте с православными родителями, абсолютно бессмысленны, потому что ведут к почти неизбежной шизофрении. Аутизм и раздвоенность — неизбежные следствия этого опыта. А кажется, на первый взгляд, так хорошо: хоть в школе научить ребяток чему-то доброму, светлому. Но когда дома учат противоположному, дело даже не в том, что побеждает, а в том, что эта раздво­енность личного опыта ведет к катастрофе. Может быть, катастрофы не случится и дети случайно выживут и не попадут в психушку. Поэтому эти опыты должны быть крайне осторожными.

И вот задача стоит так: детям надо помочь воспринять, усвоить, пережить и сделать действующими для себя те начала, которые предлагаются христианским сознанием; если любить Бога, может быть, слишком высокая ступень, то хотя бы любить Церковь; слышать без отвращения и скуки те слова, которые произносятся в Церкви; уметь слышать хотя бы литургию (забудем про всенощное бдение, это теперь какая-то необыкновенная высота не только для современных детей, но и для современных взрослых). Слышать и принимать богослужение как родное, как свое, уметь чувствовать — и радостно чувствовать — воздух церковной жизни; уметь неформально переживать молитвенное слово. А там, глядишь, может быть, дойдет дело и до любви к Богу. Если же дети не сумеют начать жить в Церкви, воздействия мира возьмут свое. Тут такая обратно пропорциональная зависимость, как сообщающиеся сосуды — в одном больше, в другом меньше. Неизбежность: либо победит церковность, либо победят все краски мира, преимущественно греховного, но очень влекущего своей греховностью.

Нас совсем немного. Но сколько бы нас здесь ни было, мы собираемся вступить в ту область, которая означена апостолом Павлом великим словом «противостояние». «Противостаньте!» — вот тип нашей борьбы.

Вполне возможно, что в нынешней ситуации скоро нечему будет противостоять. Если главное направление удара разрушительных сил — дети, это значит — и семья. Если мы люди религиозного общественного сознания, если для нас жизнь народа и общества не пустые слова, то нынешняя критическая ситуация должна быть стимулом напряженнейшей борьбы за семью. Не потому, что трудно одному — одному-то, может, в некотором смысле, и лучше, — не потому, что с детьми морока (но и радость), а потому, что с детьми и с семьей — победа. Без детей и без семьи — поражение.

И не вступающий в область противостояния тем самым невольно присоединяется к врагам: врагам общества, врагам Церкви, врагам христианства. Он оказывается с ними в общем лагере. Ведь необязательно, являясь коммунистом, самому отдавать приказ об убийстве царя, достаточно состоять в этой партии. Ответственность остается. Пусть она раскладывается на сотни тысяч миллионов людей, но и на тебя остается малый кусочек. Пророки израильские упрекали свой народ в целом как народ жестоковыйный. Только противостояние разрушительной силе зла, только одно из главных направлений противостояния — укрепление семейной жизни — поможет и каждому отдельно и общей ситуации в православном мире. Если еще истории суждено быть, то история будет дальше осуществляться при наличии этого противостояния, живого, сильного — и с любовью.

В воспитании детей прежде всего нужно воспитать самих себя. Думаю, что тут много говорить не приходится, для всех очевидно, что живой фактор семейного бытия, конечно, воспитывает куда больше, чем любые слова. Семья воспитывает не то чтобы примером — довольно поспешно думать, что каждый конкретный пример, безусловно, каким-то конкретным образом и действует. Нет, дело серьезней. Дело в некоторой устойчивой линии. Ну, например, воспитывается ребенок в семье, где отец подкаблучник, а мать властная. Можно быть уверенным, что этот факт окажется одним из решающих в появлении у ребенка не­верных ­установок всей жизни, в том числе и церковной. Устойчивые, постоянные неверности ­семейного супружеского бытия (частные легко про­щаются и забываются) решающим образом влияют на воспитание. Что касается слов, то они имеют некоторое значение. Но можно сказать наверняка, что почти никогда не имеют значения слова нудные, а если и имеют, то отрицательное значение. Чаще всего нудными словами родители достигают отрицательного эффекта.

Вернемся еще раз к акафисту. В нем обнаруживается несколько тем, но в конечном итоге все они сводятся к одной: «Да не лишено будет мое чадо Царствия Божия». Все остальное рядом с этим — частности, периферия. Периферия, которая вместе с тем не решается автономно. Предположим, что можно воспитать внецерковную вежливость. Но есть очень большая опасность, что эта вежливость по внутреннему качеству и содержанию (по степени она может быть даже очень изящна) может оказаться совсем иной, чем вежливость церковная.

Любой аспект воспитания, даже самый частный и периферийный, не может иметь автономный характер. Как только что-то в воспитательных действиях становится автономно значимым (например, отношение к одежде), можно совершенно твердо знать: в этом отношении произошел прокол, и, может быть, весь духовный воздух через этот маленький прокол и выйдет.

И тогда еще придется подумать: какой он, этот прокол, — маленький или не очень маленький. Если духовная жизнь вышла через этот прокол — значит, он оказался не таким уж маленьким.

Но все же есть нечто в духовном воспитании, что относится преимущественно к духовному бытию. Это, конечно, Церковь и все, что связано с Церковью. И здесь заключен главный вопрос: что делать для того, чтобы церковность пронизывала все стороны жизни; как сделать так, чтобы действительно главное стало объективно главным и для детей, чтобы они не просто послушно за ручку шли в Церковь, а потом говорили: мама, мне скучно там. Надо, чтобы не было скучно: не весело, конечно, — не веселья добиваться, — а желанно. Что делать, чтобы стало желанно? И опять, если кто думает, что найдутся общие для всех и навсегда ответы, — напрасно. Это все, конечно, при помощи некоторых общих знаний дело личного, свободного и ответственного поиска.

Но искать-то нужно и можно. Перефразируя великого старца нашего времени, Силуана, который сказал: «Молиться о людях — это кровь проливать», даже почти не перефразируя, можно так сказать: «Воспитывать детей — это кровь проливать». Кто думает, что настоящее воспитание может обойтись без большой крови со стороны родителей, тот уже, можно сказать, сдался. И дальше остается надеяться только на чудо. А чудо, знаете, дело такое: то ли будет, то ли нет. И потом, чудо тоже надо уметь зарабатывать.

Главное же состоит в том, чтобы найти и тщательно начать прорабатывать «буферную зону» — дело не в названии, а в сути. Это срединная зона между, с одной стороны, самым общим взглядом на проблему и, с другой стороны, вполне конкретными частными решениями. В конечном итоге решает дело набор именно этих срединных установок. Разумеется, не просто набор, а осуществление их в жизни.

А если нет этого срединного пространства, как раз и созидающего жизнь человека — ребенка, ­родителя, — и даже не возникает ощущения, что оно-то и есть искомое главное, тогда идет порою хорошая, а порою не очень хорошая христианская жизнь, но наполненная самыми общими содержаниями. Конечно, литургия, Евангелие, домашняя молитва занимают особое место. Но жизнь не состоит только из литургии, только из вечерних и утренних молитв, хотя, может быть, это и определяет для многих всю полноту жизни. А конкретные проблемы воспитания, отношения с детьми, уже вполне частные, частным порядком и решаются. Вот так и идут, почти не пересекаясь, эти две линии: самые общие знания и возникающие пожарные проблемы. Самое замечательное при этом, что пожарные проблемы на самом деле длящиеся; только иногда вспыхивают остро, а иногда, чтобы сбить с толку, слегка затухают. Идет тление, в любой момент готовое вспыхнуть. И эти ситуации тления обманывают, представляя все в семье нормальным.

Обманывающая ситуация, которая видна только зоркому глазу, и почти всеобщая обычная неготовность ставить перед собой постоянные ­задачи — вот еще один ряд искажений и ошибок в воспитании. Ставить задачи — это не значит фантазировать, потому что ставить задачи реально можно только тогда, когда имеешь твердую установку на их исполнение. Но в таком случае требуется не порыв, а постоянное и мощное аскетическое действие. Сознательно строящаяся, постоянная работа в отношениях родителей с детьми абсолютно необходима, иначе закономерен ряд неудач.

Но, к сожалению, к аскетической работе все привыкли по чтению «Добротолюбия», которое, конечно в своем роде замечательная книга, но при этом чаще всего не позволяет вырваться человеку к решению его конкретных задач в текущей жизни. Книга «Добротолюбие», как и многие другие подобные ей книги, дают хорошие намеки на очень верные аскетические установки. Но они только задают тон! А чтобы перейти к конкретным верным и живым решениям, нужна промежуточная срединная зона, духовно-воспитательное пространство. Надо собирать опыт, надо искать примеры хорошего строительства семьи. Примеров отрицательных в тысячи раз больше, чем положительных. В конце концов, эти отрицательные образцы тоже довольно важны, их надо обобщать, но не слишком — надо знать меру обобщения. Вот эта мера обобщения и создает границы искомого срединного пространства.

Но еще важнее знать положительный опыт, действительные образцы такого воспитания, о котором говорилось выше, — целенаправленного, не порывистого, а ответственно-сосредоточенного. Они могут отчасти относиться к прошлому веку или к началу нашего столетия. Литературы об этом не очень много, но есть. Например, книга «Отцовский крест». Там показан непрерывно действующий родительский опыт, в основном отцовский. Вот это и есть тот самый аскетизм воспитания.

А наша задача состоит в том, чтобы мы, сколько бы нас здесь ни было — пять или двадцать ­человек, — взяли бы на себя решимость и готовность принять чрезвычайный аскетизм воспи­тания, подвиг семейного воспитания, за главную жизненную установку.