Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 30

что тогда нужно определить, что такое поступок и о каких

поступках идет речь. Но речь идет о поступках, при которых мы

имеем право и обязанность увидеть их всяческую (и внутреннюю и

внешнюю) мотивацию. Правда, для этого довольно и психологии,

особенно если мотивы рассматривать не оценочно.

Что же сделать, чтобы и поступки, и их мотивы

рассматривать оценочно? Для этого нужна система координат,

которая позволит соотносить и мотивы и поступки, которые

реализуются на основании этих мотивов. Причем если исходить из

некоторых строк Евангелия, мы обязаны будем рассматривать

некоторые мотивы сами по себе уже как поступки - в частности,

если к области мотивации мы отнесем все огромное поле

мотиваций, волений, вполне или не вполне осознаваемых. Тем

самым мы войдем в область понимания поступков, потому что они

оцениваются не только Новым, нро и отчасти Ветхим Заветом,

если вспомнить 10-ю заповедь декалога ( "не пожелай").

Что тогда может явиться системой координат?

Она, конечно, хотя бы до некоторой степени должна иметь

принятый хотя бы одной личностью, но постоянный характер. Если

такой системы хотя бы для одной личности - для меня - нет, то

все, что я делаю, я вообще не могу оценить никак. Или могу, но

только с одной безобразно-психологической позиции: "Мне

хорошо" или "Мне плохо". Иногда я говорю кому-то: "Посмотри,

как у тебя все хорошо: у тебя есть Церковь, у тебя есть

прекрасная семья, работа, которая тебе нравится, друзья,

которые тебя любят". А он (или она) говорит: "А мне плохо!" И

вот это "плохо" является не только центром, а всем содержанием

(по крайней мере на данный момент) переживаний и поэтому

составляет все содержание (на данный же момент) нравственной

жизни.

Конечно, можно определить по каким-то признакам

содержание и мотивацию этого "хорошо" или "плохо", но вполне

может быть, что пройдет всего десять минут, и

выглянетсолнышко, и что-то в душе у человека переключится, и

он скажет: "А мне хорошо. И не надо меня ни в чем убеждать, у

меня и так все хорошо". Понятно, что если только так

рассматривать ситуацию с личностным миром человека, то по

карйней мере он сам никогда не сможет даже с минимальной

степенью точности оценивать свой нравственный мир. Поэтому

нужно хотя бы в виде начальной системы установок, но некоторе

постоянство.

Желательно, чтобы это постоянство установок имело бы хоть

сколько-нибудь объективный характер. Хитрость здесь

заключается там же, где она заключается в известном

высказывании: "Немножко беременной быть нельзя". У системы

установок не может быть "сколько-нибудь" объективного

характера, она может быть только принятой (хотя бы

статистически) некоторым слоем или обществом сейчас или

надолго. Понятно, что такая статистическая принятость не дает

возможности безусловно верных оценок ни для самого лица, ни

для его наблюдателей и не позволяет точно раскрывать его

ценностную ориентацию и значение всех внутренних и внешних его

поступков.

Если эта система координат, система ориентации до

некоторой степени оказывается связанной с различными типами

религиозного устройства этического сознания и самосознания, то

довольно часто можно говорить о каком-то приближении к этой

объективной системе координат или о каком-то приближении к

безусловной объективной правде. Эта правда безусловно (не?)

может заключаться ни в личном, ни в общественном сознании,

которое ничуть не лучше любого личного сознания. Весь этот

нравственныйй колхоз - это чистая выдумка. Соотнесение же

настоящее может быть лишь с правдой безусловно объективной, а

она может быть дана только Богом. Для верующих христиан в этом

нет никакого сомнения, а для людей просто честного рассудка

это можно было бы доказать, но таких людей оказывается не

много, потому что есть некоторый предел честности и рассудка,

который ставится предубеждением, неизвестно откуда взятым,

чаще всего - плодом общественного или домашнего воспитания.

Если отбросить границы предубеждений (а они безусловно

отброшены в знании христианском), то окажется, что такой

правдой о человеке, его внутреннем мире и всем строе поступков

является правда, данная Богом - Богооткровенная правда:

объективный, а если не объективный, то некоторый строй

сознания, хоть сколько-то связанный с правдой религиозной. Тут

могут быть некоторые степени близости или не близости - эти

степени объективной правды могут отчасти определяться

вероучениями, а отчасти - субъективно-интуитивным личным

строем человеческой жизни.

Обычный аргумент людей немножечко нравственных, но не

любящих христианство: я знал много людей, которые куда лучше,

чем вы, православные. Этот аргумент известен, он немногого

стоит, но некоторая правда за ним есть: одного только

христианского этического самосознания не довольно. Потому что

дальше входит в рассмотрение собственных и иных ценностей

безусловная соотнесенность своего внутреннего личностного мира

и мира поступков с этим данным Богом этическим сознанием.

Итак, вот третья соотнесенность с ориентирами.

В числе ориентиров, наряду с уже упомянутыми благом и

блаженством, окажутся такие, которые при простом номистическом

(законническом) понимании тоже явно недостаточны. Кант сказал:

"Две вещи приводят меня в изумление: звездное небо над головой

и нравственный закон, живущий во мне". Слава Богу, что он мог

это так чувствовать. Но вообще тем, кто желал бы строить свою

жизнь на основе того нравственного закона, который

предлагается кантианством, было бы холодновато в этом мире, и

даже, пожалуй, не хотелось бы сказать, что нравственный закон,

который он осознал, приводит его в изумление. Сказал бы даже

наоборот: приводит в большую тоску своей совершенно

невероятной схематической и схоластической скукой,

однообразием и как бы даже бессодержательностью.

Значит, даже при совершенстве нравственного закона,

которое может быть только при даровании его свыше, при

небесном его происхождении, необходимо еще нечто в

человеческой личности, чтобы этика стала подлинной жизни.

Необходимо несколько вещей. По самой жизни необходима

постоянная осуществляемость выбора (что, вообще говоря, так и

есть). Но так часто выбор в некотором смысле в любогй ситуации

оказывается подлинным, а в некотором смысле совершенно мнимым

- в зависимости от одного обстоятельства, а именно насколько

этот выбор соотнесен (и даже более, чем только в нравственном

смысле) с ощущением, переживанием и знанием того, что есть

свобода.

Выбор постоянно живущего своим воровством вора; выбор

блудника; выбор человека, живущего исключительно

тонкими переживаниями, тонкого эмоционального ощущения

от творений человеческого искусства. Совершается ли он

свободно? В некотором смысле - да. А в некотором смысле -

всегда не свободно, потому что в этом выборе иногда даже не

таинственно (хотя здесь нужно разобраться) настолько очевидно

мощное и подчиняющее действие сил сатанинских, в соответствии

с которыми человек вроде бы и свободен, но как свободный раб.

Готовность быть постоянно привязанным к этой веревочке. Что

позволяет сказать, свобода или несвобода? В некотором смысле

свобода, а в некотором - несвобода. Но во всяком случае

понимание свободы и выбора неизбежно, когда мы ведем речь о

нравственном знании, переживании, об этике как науке о жизни и

о постоянно совершаемой, хотя и не всегда осознаваемой,

самооценке.

Но и этого не довольно. Потому что если мир даже и

принятых, даже и данных свыше, даже и систематических

организованных Божественных установок, даже в том случае,

когда каждый раз более или менее сознательно и свободно (во

всяком случае в достаточно серьезных ситуациях) осуществляется

и принятие решений, и осознание мотивов, и их оценка, кажется,

при всей этой полноте, полноте для большинства даже этик,

достаточной для вообще все-таки нормально живущего человека, а

тем более для того человека, который самосознает себя как

христианин и идентифицирует себя с личностью идеально

христианской, должно бы быть и внутреннее сознание в самом

этом действии данной свыше правды ее ощущение и знание не

просто как правды, а как того, что всегда и безусловно

является лучшим и вообще, и лично для тебя. То есть осознается

как благо и добро, а в идеальном случае и как безусловно

высшее благо.

Но и этого не довольно. Потому даже и при ощущении,

знании и переживании этого высшего блага все равно может быть

скучно и лень - лень быть христианином, лень искать

нравственные основания, мотивы и выстраивать соответствующие

линии собственной жизни, собственных поступков. Не лень же

будет только тогда, когда этот мир нравственного знания будет

хоть сколько-то и хоть иногда противоречиво, но связан с

переживанием радости, причем понятно, что радость, как и

всякая радость, может иметь характер совершенно автономный -

от Божественного бытия, от объективных норм нравственной жизни

и даже от того, что ты как бы теоретически понимаешь для себя

как безусловное благо. Более того, эта автономная радость

может иметь своим источником переживания хотя и нравственного

рода, но безусловно низшие и отрицательные - например,

переживания плоти (чревоугодие или что угодно еще), когда

человек в основном осуществляется лишь в своих животных

началах и очень этому рад - рад хрюкать, валяясь в грязи.

Сколько ни стыди его при этом, даже если он будет чувствовать

правоту устыжающего, но если он все равно рад от своего

хрюкания и от того материала, который является основанием для

этого хрюкания, никакой замечательный богослов, психолог или

просто тонкий и умный человек, даже и наполненный глубоким

сожалением и добротой к этому устыжаемому, здесь ничего не

сделает.

Автономная радость почти всегда таинственна и перестает

действовать как радость как в частной ситуации, так и в целой

жизни личности, а вместо нее таинственно же включаются

внутренние механизмы, которые дают возможность действовать

радости, как раз связанной с этими безусловными и объективными

началами, в ряду которых на первом месте встанет благо. И

тогда понятно, что не только по филологии, по корню, но и по

сути дела окажутся связанными благо и блаженство. Потому что

собственно то, что и должно переживаться как самая большая

радость, и будет переживаться как таковая.

Бог даст, через годик мы робко попытаемся хотя бы

мимоходом взглянуть на механизмы этих двух совершающихся

изменений. Пока же просто отметим это как факт жизни, при

котором этическое сознание и переживание включает в себя и

верность своему назначению, и полноту переживания блага как

блаженства. Понятно, что в ином случае самая большая радость

называется счастьем, и обычно в этом счастье для человека,

имеющего этические представления и переживания, всегда

ощущается привкус чего-то пошловатого (правда, то же самое

может сказать человек, счастливый от своей полуживотой жизни:

что-то есть ужасно тоскливое в том, что вы называете

блаженством... А может быть, скажет и то же самое слово:

пошловатое).

Для того чтобы поступок был рассмотрен как основное

содержание и смысл нравственной жизни, необходимо еще связать

основные, вполне первичные установки, связанные с той стороной

жизни человека, которая имеет отношение к ценности волевых

усилий - связать с главной. Основные волевые установки,

волевые категории - это стремление воли к благоприятным

условиям для всяких видов деятельности, влечение к близости с

свободно нравственными существами, т.е. людьми, в солидарных

чувствованиях, где разные личности находят одну и ту же

ценность, и, соответственно этому, отвращение от

противодействующих переживаний. Стремление к продолжению

жизни, влечение к тем типам бытия и устройства, которые

человек осознает для себя как наиболее ценные - только

кажется, что все это теоретично, на самом деле все так и

происходит, но происходит, как у героя Мольера, который до

поры не знал, что он говорит прозой. Это так всегда и

происходит, но на конечном этапе или в совершенстве

нравственного бытия все эти основные категории должны быть как

раз и связаны с тем типом влечения, о котором мы говорили, -

влечением к нравственному благу. Это то, что относится к

основным понятиям и категориям.

Мы уже поговорили о том, что материал нравственной жизни

содержится в основном в области поступка. Но эта область для

любой человеческой личности так или иначе упирается в один из

двух главных вопросов или, вернее, в один вопрос,

рассматриваемый антиномически, в зависимости от решения

которого и становится понятным, что этот поступок оценивается

этически. Вопрос очень простой: можно или нельзя? Это для

начала, потому что дальше мы найдем целый круг вопросов,

связанных с этим. Хорошо, когда строй интуитивно ощущаемой

правды в любом (или во всяком случае в некоторых конкретных

случаях) даст более или менее аргументированный ответ. Правда,

аргументация всегда должна заключаться в ответе на вопрос:

почему можно или почему нельзя? Вслед за первым вопросом, если

человек захочет докопаться до безусловно отправной точки

решения в нравственном смысле поступка, он через два-три

вопроса окажется перед тупиком - неизбежным, когда речь идет о

нравственности не Богооткровенной. Это так же, как плохие

воспитательницы-матери на вопрос хнычущего ребенка говорят:

"Нельзя, отстань!". - "А почему нельзя?" - "Потому что нельзя.

Отстань!" Не Богооткровенная нравственность в лучшем случае

может предложить для некоторого, довольноограниченного, набора

ситуаций в общем более или менее аргументированный ответ:

потому что иначе тебе будет хуже (либо потому, что к тебе

будут относиться хуже, либо по закону возмездия, либо потому,

что таким образом совершается разрушительные процессы в твоей

душе иты гибнешь). Но хорошо еще, если при этом мы встретимся

с личностью внутренне не противоречивой, которая не махнет

рукой, не плюнет и не скажет: "Ну и ладно". А еще, чего

доброго, скажет: "А я хочу, чтобы мне было плохо. А мне

нравится разрушаться. Я не хочу созидаться так, как ты

созидаешься. Мне тоска глядеть на твое самосозидание".

Для сознания, принимающего Богооткровенный и нормативный

строй и понимание блага, для религиозного сознания, для

которого Бог существует как безусловно высшая живая личностная

ценность, довольно будет одного простого ответа: "Потому что

так угодно Богу". И это совсем не так мало, это могут лишь

люди либерально-анархистского нравственного ощущения - быть

чрезвычайно недовольными таким ответом. В таком случае

приходится говорить не о подлинной религиозности, а в лучшем

случае о выдумке, о мнимости. Но надо сказать, что и для

человека, обладающего не просто ощущением нормативности

нравственного мира, не потому, что он не доверяет Богу, а

потому, что он хочет (во всяком случае в том, что доступно

пониманию) понять по крайней мере ответы на главные вопросы:

почему это можно, а это - нельзя? Ответ очень простой: потому

что это хорошо, а то - плохо. Почему это хорошо, а то плохо? -

Потому что Бог веле. - Почему так Бог велел? - И тогда для

нравственного сознания, связанного с Богооткровенным типом

понимания этических проблем встанут в общем тем же самые

ответы, связанные как с высшей духовной логикой, так и с

хорошо осознаваемой и не раз виденной опытной практикой.

Например, оттого, что ты останешься один; оттого, что ты

будешь саморазрушаться; оттого, что ты будешь приносить боль

себе и другим. Но уже в этом случае человек, живущий такого

типа нравственным устройством, уже не скажет, отмахнувшись,

как самый безобразный патологический герой Федора Михайловича:

"Ну и ладно".

Нет, потому что эти ценности (внутренние переживания

единства и цельности личности, ценности других людей, ценности

созидания и разрушения, ценности мира или, наоборот,

расстройства - в одном случае положительный, в другом

отрицательный) будут иметь окончательный и безусловный

характер, потому что благо, переживаемое и на деле в ощущении

высшей радости, будет для такого человека, даже если дальше

ничего уже не будет сформулировано, настолько самодостаточным,

что все иные ответы будут просто пустым разговором.

Назову отчасти уже названные, отчасти еще не названные

основные понятия, которые имеют отношение к этическому знанию

и переживанию и, естественно, к науке этики, с которыми нам

придется иметь дело и с которыми вы, в общем-то, дело

постоянно имеете.

Поскольку христианская этика, или нравственное

богословие, занимается прежде всего изучением нравственной

данности человека в его падшем после грехопадения состоянии,

естественно, что одним из главных понятий, которое нам будет

сопутствовать всегда (как, к несчастью, и в жизни), и к

некоторой радости, потому что это понятие как реальность для

христианского сознания жизни является материалом для

постоянного преодоления - понятно, что речь идет о той области

жизни, которая именуется словом "грех". Понятно, что вся

область греховного бытия может быть осознана и оценена только

с позиции Божественной правды. Правда является не как

категория гносеологическая. Кстати, в любых нормальных

философских системах скорее истина может являться категорией

гносеологической, теоретико-познавательной, а правда является

больше всего категорией этической, потому что когда речь идет

о правде, она идет о всей полноте устройства человеческой

жизни в соответствии с образом Божиим, явленным прежде всего в

Адаме, а затем открытым во всей совершенной полноте во втором

Адаме - в Богочеловеке Иисусе Христе.

Итак, правда Божия, а также связанные с ней вторичные

понимания разных нравственных правд. Правда, открываемая в

обычном строе поступочно-поведенческой жизни как добродетель.

Поведение как некоторая противоречивая или непротиворечивая

реальность полноты прежде всего внешней жизни, насколько она

может быть оценена с позиции правды Божией. Поступок как один

из элементов поведения. Внутренний строй, включающий в себя

область ощущений, переживаний, мотиваций, волений, которые

почему-то имеют исключительно отрицательную окраску, когда эти

же воления именуются словом "похотение", хотя это не совсем

справедливо. Затем помыслов и помышлений, что почти одно и то

же, страстей и пристрастий, которые, конечно, обычно хоть

каким-то образом реализуются и внешне на поведенческом уровне.

И, конечно, все это ровно настолько, насколько имеет

возможность быть соотнесенным с правдой Божией, т.е. имеет

нравственный характер.

Ценность нравственного мира определяется не только

простым начальным вопрос, что можно и что нельзя (и

соответственно что хорошо и что плохо), но и что лучше и что

хуже. На основании верных ответов на этот вопрос выстраиваются

иногда вполне определенные (когда мы говорим о системе

действующих нравственных алгоритмов) нравственные лествицы,

иногда эти понимания того, что лучше и что хуже, относятся

исключительно к уникальной ситуации, к уникальному решению и,

соответственно, поступку.

Мы будем подробно рассматривать область греха, но прежде

Blog

Прот. В. Свешников. Лекции по нравственному богословию