Исследование переводов стихотворений Константиноса Кавафиса, сделанных Геннадием Шмаковым и Иосифом Бродским
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
на чудотАж
Чем обусловлена эта жестокость, я попытаюсь разобраться далее.
Также интересно, что Бродский в первой же строке меняет тон стихотворения. У Кавафиса - ?????, сказуемое в аористе, что подразумевает разовое действие, у Бродского - твердишь, действие повторяющееся. То есть, с самого начала в переводе задан мотив обреченности - герой постоянно жалуется на свою судьбу, но никак не может её изменить.
Существует две редакции стихотворения Город. Кавафис написал его в 1894 в Александрии, но в печать не отдал; лишь в 1910 поэт опубликовал это стихотворение, однако сильно отредактировав его. В конце XIX - в начале XX вв Александрия переживала печальный период своей истории: после раiвета, которого она достигла в середине XIX века при Мухаммеде Али, город снова пришел в упадок: в Египте практически господствовал английский колониальный режим, сама же Александрия была подвергнута бомбардировке. Вот что пишет английский писатель Эдвард Форстер, живший в Александрии того времени и знавший Кавафиса: Глядя на нынешнюю Александрию, едва ли подумаешь, что у этого города есть душа. Основа городского хозяйства - торговля хлопком, с которым конкурируют лишь лук и яйца. Город дурно застроен, дурно спланирован, в нем дурная канализационная система - много плохого можно сказать об Александрии, что, впрочем, и делают зачастую ее жители. Но и население Александрии претерпело нравственный упадок. Вот что пишет по этому поводу С. Ильинская: тАжОттесняя старую коммерческую аристократию (к которой принадлежал отец Кавафиса и с которой по-прежнему связана его семья), вперед выдвигается новое поколение эгоистичных, циничных дельцов, услужливо содействующих монополистической политике Англии и Египта. Конечно, все это способствовало возникновению пессимистических настроений в творчестве Кавафиса. Возможно, это усиливалось также его тоской по эллинистической Александрии, и то, что происходило в Александрии современной, было отголоском давних трагических событий - захвата варварами прекрасной столицы эллинистического мира, - событий, свидетелем которых Кавафис, конечно, не был, но которые переживал в не меньшей степени. Но, несмотря на всё это, несмотря на то, что поэт долгое время жил в Лондоне и Константинополе, он остается в Александрии до конца своей жизни. Его решение трудно объяснить. Об этом Бродский рассуждает в своем эссе: Что удерживает нас от утверждения, что решение Кавафиса остаться в Александрии было, так сказать, типично греческим (повиновение Року, сюда его поместившему; повиновение Паркам), это собственное Кавафиса отвращение к мифологизированиютАжДругое допустимое объяснение решению Кавафиса остаться состоит в том, что не так уж он нравился сам себе, чтобы полагать себя заслуживающим лучшего. Также сохранилась личная запись поэта, которая свидетельствует о внутреннем противоречии поэта: Я уже привык к Александрии, и не исключено, что будь я даже богатым, я остался бы умереть здесь. И все же как она меня огорчает! Как трудно, как тяжело жить в маленьком городе - как мало тут свободы! Я остался бы умереть здесьтАжпотому что это моя родина, потому что с ней связаны воспоминания моей жизни. Но как необходим такому человеку, как я - столь отличному - большой городтАж. Но, так или иначе, его решение было осознанным, поэт был очень предан своему городу.
Интересно, что сам Бродский в своем эссе, посвященном Мандельштаму, сравнивает Петербург с Александрией. Близкий друг поэта, философ и поэт, автор одной из лучших книг о Бродском Лосев продолжает эту ассоциацию. Он пишет следующее: Петр Первый задумал Петербург как подлинно Третий Рим, но историческая аналогия, прочно вошедшая в сознание петербургской интеллигенции двадцатого века, была иная - Александрия. Когда Мандельштам в стихотворении Петербургские строфы говорил об александрийском сумраке, царящем в городе на Неве, у его читателя возникал уже устойчивый комплекс ассоциаций: город утонченной культуры, причудливо соединивший эллинизм и христианство, великолепный классический город, выстроенный на краю восточного мира, город с лучшей в мире библиотекой, ожидающий вторжения варваров, которые непременно эту библиотеку сожгут.
У Бродского есть стихотворение В окрестностях Александрии. Читая некоторые строки, читатель может задуматься, о каком городе идет речь: об Александрии или всё-таки о Петербурге?
Повсюду некто на скакуне; все копыта -
на пьедестале.
Всадники, стало быть, просто
дали дуба на собственной простыне.
Основываясь на этом, нельзя утверждать, что оба поэта испытывали одинаковые чувства к своим городам, однако в их отношении к Александрии и Петербургу можно найти что-то общее. У обоих поэтов вневременное восприятие своих городов: Кавафис, живя в Александрии современной и смирившись с печальной действительностью, тем не менее остается одержим Александрией эллинистической. Александрия, которую любит Кавафис, это не тот реальный город, что окружает его, но история этого города, его прошлое и то, что он от прошлого сохранил. Об этом пишет Бродский в своем эссе, посвященном Кавафису: За исключением шести-семи не связанных между собой стихотворений, "реальный" город не появляется непосредственно в канонических 220 стихотворениях Кавафиса. Первыми выступают "метафорический" и мифический города. тАж Утопическая мысль, даже если, как в случае Кавафиса, обращается к прошлому, обычно подразум