Социолект: структура и семантика
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
оянно сплёвывая и кашляя на утреннем кумаре.
Однажды утром просыпаешься, хапаешь пайку винта, и чувствуешь, как под кожей мураши побежали. Жандармы года из 1890 с чёрными усиками блокируют двери и заглядывают в окна, оскалив синие отчеканенные бляхи вместо зубов. Торчки маршируют по комнате, распевая Мусульманский похоронный марш, носят с собой труп Билли Гэйнза, стигматы его ран от струны мерцают мягким голубым пламенем. Целеустремленные детективы-шизики обнюхивают твой ночной горшок.
Коксовая измена.... Расслабьтесь, пускай себе мультик крутится, да ширнитесь побольше старой доброй аптечной морфушой.
День мёртвых: На меня напал жор, и я слопал сахарную башку моего маленького Вилли. Тот заплакал, и мне пришлось выйти на улицу за новой. Прошел мимо коктейль-бара, где винтили букмекера по имени Джай Лайн.
В Куэрнавако - или это было в Тэкско? Джейн знакомится с сутером, играющем на тромбоне, и растворяется в облаке дыма марихуаны. Сутер - один из тех типчиков, что зависают по специальным гимнастикам и диетам, которые служат ему средством опустить особ женского пола, он насильно заставляет своих сосок глотать всю эту дрянь. Он непрерывно развивал свои теории... он устраивал бывало подруге экзамен и грозился бросить ее, если она не запомнит всех нюансов его последней атаки на логику и человеческий образ.
"Так, бэби. У меня тут есть чего дать. Но если ты не примешь, я просто больше ничего не смогу сделать."
Он был типичным шмалевым укурком и очень по-пуритански относился к ширке, как к нему обычно относятся некоторые плановые. Он утверждал, что шмаль позволяет ему соприкоснуться с голубыми гравитационными полями верхнего мира. У него были телеги на любую тему: какое нижнее бельё полезно носить для здоровья, когда нужно пить воду и как подтирать задницу. Лицо его было красным и блестящим, нос - большим и гладким, с широкими ноздрями, красненькие глазки, зажигавшиеся, когда он смотрел на какую-нибудь бабу, и гасшие, когда он смотрел на что-нибудь другое. Плечи у него были очень широкими и давали впечатление какого-то уродства. Он вел себя так, как будто других мужиков не существовало, передавая распоряжения в ресторане или магазине обслуживавшим его мужчинам через женщину-посредника. И ни один героиновый барыга никогда не вторгался в его запущенное тайное пристанище.
И вот, значит, забивает он на порох и налегает ганьджубас. Я три раза потянул, а Джейн посмотрела на него, и вся ее плоть закристаллизовалась. Я подскочил с воплем "Измена!" и выбежал из дому. Выпил пива в ресторанчике - бар с мозаикой, очки футбольных матчей и афиши коррид - и стал дожидаться автобуса в город.
Уже через год я слыхал, что она откинулась в Танжире.
ЧЕРНОЕ МЯСО
"Мы кажется друзья, если я не ошибаюсь?"
Юный чистильщик обуви натянул на себя энергичную улыбку, заглянул снизу в мертвые, холодные, глаза Моряка - глаза глубоководной рыбы без следа тепла, похоти, ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка и сам ни разу в жизни не испытывал, ни у кого другого не замечал, одновременно холодные и напряженные, безличные и хищные.
Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутреннего сгиба локтя пацана. Он сказал мертвым, нариковым шепотом:
"Будь у меня такие трубы, как у тебя, парень, я бы неплохо проводил время!"
Он рассмеялся, мрачный смех насекомого, который, казалось служил в качестве некой невероятной функцией ориентации в пространстве, вроде писка летучей мыши. Моряк рассмеялся трижды. Потом остановился и замер неподвижно, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Он настроился едва слышную радиочастоту кайфа. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы облились желтым воском. Он подождал, выкурил полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его горели ужасным неутолённым голодом. Он медлено-медлено обернулся, выжидая, и внимательным взглядом засёк только что зашедшего внутрь человека. Жирный сидел там, оглядывая кафе пустым взглядом, как из перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко кивнул. Только оголенные нервы человека на кубарях могли бы засечь это движение.
Моряк протянул мальчишке монету. Он перекочевал к столику Жирного своей плавающей походочкой и уселся рядом. Долгое время они сидели в молчании. Кафе было встроено в один бок каменного склона у подножия высокого белого каньона, сложенного из кирпича. Многоликий город вливался внутрь по-рыбьи молча, весь в пятнах порочных пристрастий и животных похотей. Освещенное кафе было водолазным колоколом, с порванным кабелем наверх, медленно погружавшимся в черные пучины.
Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блестящие желтые зубы он насвистывал песенку.
Когда он шевелился, тухлые испарения поднимались с его одежды, затхлая вонь опустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с таким напряжением, что от него исходило фосфорицирующее свечение.
"Тут ништяк, Жирный. Могу цепануть двадцать. Аванс нужен, конечно."
"Вот так с ходу, что ли?"
"Ну на кармане у меня двадцати ампалух нет, это ясно. Говорю тебе - всё на мази. Чуток порыскать - и готово." Моряк рассматривал ногти, как карту фарватера. "Ты же знаешь, я всегда подгоняю."
"Пусть это будет тридцать. И десять ампалух вперёд. На этот раз завтра."
"Мне сейчас нужен одна, Жирный."
"Прогуляйся чуток - получишь своё.&quo