Социологический анализ познавательного процесса в «Теориях прибавочной стоимости» Карла Маркса

Вид материала

Содержание

§ 3. Преемственность и личный вклад ученого
§ 4. Преемственность в развитии метода
§ 5. Механизм преемственности
Категории как средство познания
Структура работы как фиксация этапов
Общественно-историческая природа научного познания и социальный агностицизм

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 14

§ 3. Преемственность

и личный вклад ученого

Факт анализа преемственности, отличающий Маркса от Предшествующих мыслителей, однако, ничего еще не говорит о качественных различиях в понимании этого вопроса, поскольку общественная природа познания, признаваемая многими, просто подвергается эмпирическому исследованию и проверке. Можно ли выявить отличия в самой постановке этой проблемы по сравнению с ранними авторами? По сравнению с Гегелем? Попытаемся ответить на этот вопрос в последующих трех параграфах, опираясь на особенности анализа истории экономической мысли у Маркса.

Среди методов, предопределяющих отбор материала в «Теориях прибавочной стоимости», наряду с выявлением преемственности может быть названо детальное прослеживание того нового, что внес каждый автор в историю мысли. Этот прием проводится Марксом гораздо последовательнее, чем во многих историях экономических учений. В теоретических рассуждениях как выдающихся, так и незначительных экономистов Маркс

– 58 –

точно выявляет и фиксирует те моменты, в которых рассматриваемый автор ограничился простым повторением воспринятого, моменты, которые были им развиты, и особенно моменты представляющие значительный шаг вперед в развитии науки. Маркс отмечает как важный вывод Родбертуса утверждение, что «рента (под которой он понимает всю прибавочную стоимость), просто равна неоплаченному труду...»¹, считает бесспорной заслугой Бартона обнаружение того факта, что различные органические части капитала по мере накопления возрастают не в одинаковой степени². Заслугу Мальтуса Маркс видит в том, что тот «делает ударение на неравном обмене между капиталом и наемным трудом»³; в малоизвестном памфлете обнаруживает существенный шаг вперед по сравнению с Рикардо в том, что прибавочная стоимость прямо характеризуется как прибавочный труд⁴; утверждает, что «Сисмонди своей догадкой о противоречии между прогрессивной сущностью различия производительных сил и их антагонистической формой делает эпоху в политической экономии»⁵; отмечает существенное движение Рамсея в вопросе о стоимости по сравнению со Смитом и вульгарной политической экономией⁶ и т.д. Постоянный прием, появляющийся уже в работе «К критике политической экономии», – введение в анализ личностных характеристик авторов исследуемых взглядов». Маркс считает нужным отмечать те интеллектуальные и нравственные качества ученых, которые оказывают как положительное, так и отрицательное воздействие на общественный познавательный процесс. Он неизменно дает эмоциональные образные оценки рассматриваемым работам, отмечая «великолепное» место в анонимном памфлете и его остроту в целом⁷, говоря о том высоком наслаждении, которое доставляют две первые главы в произведении Рикардо, отмечая остроту ума, глубину и гениальность Петти⁸, считая «в высшей степени гениальной» и почти, невероятной для того времени попытку Кенэ⁹ охватить весь общественный процесс производства и воспроизводства в единой схеме. Он оценивает как «пошлость», «галиматью», «слабую

^{——————————————————}

¹ См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. II, с. 3–4.

² См.: там же, с. 640.

³ Там же, ч. III, с. 4.

⁴ См.: там же, с. 245.

⁵ Там ж е, с. 268.

⁶ См.: там же, с; 346.

⁷ См.: там же, с. 109, 115.

⁸ См.: там же, ч. I, с. 359–361.

⁹ См.: там же, с. 345.

– 59 –

и поверхностную стряпню» взгляды Ганиля, Гарнье, Лодерделя¹ и т.д. Оценки, даваемые Марксом политэкономам, подчеркивают насколько различно влияние, оказываемое ими на развитие науки. Исследований Смита и Рикардо составили эпоху в политической экономии. Не менее гениальны были опередившие свое время Петти и Кенэ, но вклад их в развитие экономической мысли не стал столь значительным, так как их идеи не были в достаточной мере оценены современниками. Определенные шаги в развитии экономической мысли сделали Тюрго, Джонс, Рамсей, Шербюлье. Движение в отдельных частных вопросах Маркс отмечает у Шторха и Родбертуса. Заслуги таких экономистов, как Сэй, Милль, Мальтус, ограничились, по мнению Маркса, систематизацией и популяризацией идей выдающихся предшественников. И, наконец, упрек в эклектике и вульгаризации Маркс бросает Мак-Куллоху, Рошеру, Бейлю которые не только не способны двинуть научную мысль вперед, но поворачивают вспять от ее основных достижений. Интересно, что даже этот последний – разряд лиц, которым Маркс дает самые уничтожающие характеристики, он рассматривает, тем не менее, как деятелей науки, ибо они накладывают свой отпечаток на общественный ход познания. На примере Рошера Маркс показывает, какой вред может принести «ученое невежество какого-нибудь Вильгельма Фукидида»², и оговаривает условия, при которых его эрудиция могла бы принести пользу. Он считает необходимым включить в анализ даже таких авторов, так как они являются показателем хода общественного познания, кроме того, иногда и они способны дать кое-что ценное в деталях. Маркс специально отмечает все массовые попытки движения в направлении выдающегося открытия – на этом фоне особенно ярко видна роль выдающихся экономистов, но без него невозможна и подлинная жизнь великого открытия, иначе оно не будет включено в общественный процесс познания и может кануть в лету, как случилось с идеями Петти, Кенэ, с учением Андерсона о ренте³. Все перечисленные факты, на наш взгляд, свидетельствуют об изначальной постановке Марксом вопроса о преемственности в антиномичной форме. В предшествующей философии могла отмечаться особая роль выдающейся личности в познании, ярче, чем у других, это обнаруживается у Локка, может

^{——————————————————}

¹ См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. III, с. 157, 189.

²Там же, ч. II, с. 129.

³ См.: там же, с. 119.

– 60 –

подчеркиваться роль среды, что наиболее выпукло проходит у Гельвеция, но мы не встретим здесь еще постановки вопроса в альтернативной форме – общество или личность являются субъектом познания? Такая постановка стала возможной только после Гегеля. Необходимость подчеркнуть надындивидуальный характер познания приводила его к выпячиванию этой стороны.

О Духе говорилось в такой форме и в таких выражениях, что его можно было принять за самостоятельно развивающееся существо. Такая форма выражения вызывает резкую критику у Фейербаха. Философия есть предмет познания только для действительного и цельного существа, подчеркивает он: «Поэтому познавательным принципом, субъектом новой философии является не Я, не абсолютный, т.е, абстрактный, дух – словом, не разум, взятый в абстрактном смысле, но действительное и цельное человеческое существо. Реальностью, субъектом разума является только человек. Мыслит человек, а не Я, не разум¹. Если у Гегеля акцент делался на значении общественных предпосылок, то Фейербах, как видим, подчеркивает роль индивида. Маркс уже в докторской диссертации, т.е, до знакомства с Фейербахом; формулирует этот вопрос как проблему соотношения накопленного знания и живого творческого духа, «бурных порывов сердца», и той «плотной, массивной основы», на которой стоит исследователь ². В «Экономическо-философских рукописях» мы встречаемся с установкой, которая дана в связи с разъяснением сущности коммунизма, но имеет общеметодологическое значение: «Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять «общество», как абстракцию, индивиду»³. В «Святом семействе» Маркс спешит исправить одностороннее восприятие Бауэром мысли Прудона о соотношении «человека науки» и «общественной проницательности». Прудон отнюдь не утверждает, пишет Маркс, что «талантливый человек – только продукт общества», и приводит цитату из Прудона, в которой эта мысль выражена гораздо конкретнее: «Талантливый человек содействовал тому, чтобы в себе самом выработать полезное орудие... В нем скрыты свободный работник и накопленный общественный капитал»⁴. В другом месте Маркс отмечает, что

^{——————————————————}

¹Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. 1, М., Госполитиздат, 1955, с. 198.

² См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., Госполитиздат, 1956, с. 79.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, с. 119.

⁴Там же, т. 2, с. 52.

– 61–

«истина для г-на Бауэра, как и для Гегеля, автомат, который сам себя доказывает. Человеку остается следовать за ней»¹. Давая критику гегелевского исторического метода, основные принципы которой, на наш взгляд, могут быть перенесены на историю познания, Маркс упрекает Гегеля, в частности, в недооценке творческого вклада исследователя, который оказывается простым рупором общественно назревшей идеи. В «Нищете философии» Маркс показывает, как проблема соотношения общественного и индивидуального в познании встающая перед исследователем в любой сфере науки, может принимать уродливую форму, если лишена философской основы, специально не продумана. У Прудона это выразилось в нечетком использовании понятия «всеобщий разум», который призван разрешить противоречия, недоступные, конкретным индивидам. «Для этого он изобрел, – пишет Маркс, – новый разум который не является ни абсолютным, чистым и девственным разумом, ни обыкновенным разумом деятельных и подвижных людей, живших в различные исторические эпохи; это – разум совершенно особого рода, разум общества-лица, разум того субъекта, который именуется человечеством, разум, который под пером г-на Прудона иногда выступает также в качестве «социального гения», или в качестве «всеобщего разума», или наконец, в качестве «человеческого разума»². Анализ предшествующих работ Маркса показывает, что уже в то время ему приходилось вести борьбу на два фронта: как против абсолютизации роли индивида в процессе познания, так и против ее принижения. Понятно, что в «Теориях прибавочной стоимости» Маркс ставил перед собой задачу проследить в научном познании не только преемственность, но и ее сочетания с личным вкладом исследователя. История мысли строится таким образом, чтобы при наглядном воплощении общественного характера теоретического знания не происходило принижения роли личности, причем не только выдающейся, но и рядовой. В таком подходе Маркса можно усмотреть внутреннюю полемику с младогегельянцами, игнорировавшими роль масс вообще и в познании в частности. Он ставит проблему соотношения выдающейся и рядовой личности в науке как проблему разделения труда, подчеркивая возможность быть полезными для исследователей, которые не могут рассчитывать на значительный вклад в развитие научной мысли.

^{——————————————————}

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, с. 86.

² Там же, т. 4, с. 139.

– 62–

Специальное внимание к роли личности, несомненно, имеющее место в «Теориях прибавочной стоимости», может быть понято как противопоставление Гегелю. При всех социально созданных предпосылках движение мысли, может не иметь места, если исследователь не обладает способностями использовать их. Различия в интеллектуальных и нравственных качествах оказываются одним из оснований таких общественных закономерностей, как вульгаризация и эпигонство. Упреки в принижении роли отдельной личности в процессе познания, предъявляемые иногда не только Гегелю, но и Марксу, могут оказаться излишне суровыми в отношении Гегеля, тем более они несправедливы в отношении Маркса, поскольку эта роль, как видим, была им прослежена в конкретном исследовании истории политической экономии.

^

§ 4. Преемственность в развитии метода

Следующее специфическое отличие Маркса в подходе к вопросу о преемственности – рассмотрение его на уровне качественных изменений познавательной ситуации. Что здесь имеется в виду?

Мы уже отмечали, что в новое время можно встретить отдельные высказывания о возможности развития не только познания вообще, но и методов познания, «искусства открытия», в частности у Бэкона и Локка. Однако ни у кого, кроме Гегеля, мы не встретим попытки конкретизировать эту мысль, проследить, как это происходит. Кроме того, обращает на себя внимание тот факт, что, говоря о возможности развития познания, очень часто – имеют в виду простое увеличение суммы знаний, простое накопление новых данных. Это можно видеть даже у Фейербаха. Он очень образно говорит о невозможности охватить вселенную, все проблемы естествознания и истории силами отдельного индивида и о возможности сделать это совокупными усилиями. Но какой пример приводит он для иллюстрации своей мысли? Пример мелочного пересчитывания пестиков, колосков и тычинок растений¹. Неудивительно увидеть здесь потерю гегелевского завоевания – возможности проникновения в сущность вещей путем социального движения.

^{——————————————————}

¹ Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. 1. М., Госполитиздат, 1955, с. 147.

– 63 –

В «Теориях прибавочной стоимости» мы находим следы того, что Марксом была сделана попытка проследить социальное развитие характеристик знания, движущегося от обыденного уровня к научному, от эмпирического к теоретическому. Общественная природа познания выступает при этом не просто как средство количественных накоплений, но как условие, обеспечивающее возможность качественно новых подходов к объекту. В современных историях экономической мысли обращает на себя внимание различие точек зрения по вопросу о начале политической экономии как науки. Единодушно начиная историю экономической мысли с древнейших времен, историю политической экономии одни авторы начинают с Вильяма Петти¹, другие – с физиократов, третьи – с Адама Смита. В любом из этих случаев в подтверждение своей точки зрения ссылаются на Маркса. И, действительно, в различных местах и по различным поводам Маркс выводит классическую политэкономию из работы Петти, говорит о научном воспроизведении взглядов меркантилизма Стюартом², называет физиократов «настоящими отцами современной политической экономии»³, утверждает, что политическая экономия как наука начинается с Адама Смита⁴.

Впечатление противоречивости этих высказываний Маркса исчезает, если предположить, что сами характеристики наук он рассматривает как развивающиеся. Рассмотрение истории политической экономии он начинает с меркантилизма, хотя сам в ряде мест утверждает, что меркантилизм нельзя считать наукой. От других авторов его отличает не общая оценка меркантилизма, а сам факт внимания к нему. Меркантилизм совершенно справедливо не считают теорией – в каждом отдельном произведении этого рода литературы нет ни полного охвата действительности, ни достаточной глубины объяснения, ни систематической преемственности во взглядах. Но сам факт широкого полемического обсуждения, экономических проблем, даже при неверном их решении, был очень важен – создавалась достаточная база для теоретических размышлений, без которой научный подход не мог бы возникнуть. Во фрагментах меркантилизмом были затронуты почти все будущие фундаментальные проблемы, экономисты будущего получили первичную

^{——————————————————}

¹См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 39.

² См.: там же, т. 26, ч. I, с. 9.

³ Там же, с. 12.

⁴ См.: там же, ч. II, с. 177.

– 64 –

точки опоры в виде явно неверных взглядов, которые можно было критиковать и таким образом двигаться дальше.

Полного перечня характеристик теории мы не найдем не только у меркантилистов; но даже у Петти и физиократов. Между отдельными взглядами Петти, разбросанными в его статистических работах, Маркс обнаруживает внутреннюю связь: «Изложение этой темы идет несколько беспорядочно, мысль напряженно борется в поисках подходящего выражения, но при всем этом разбросанные там и сям меткие замечания образуют некоторое связное целое»¹. Но это еще не система взглядов. С такой системой мы впервые сталкиваемся у физиократов. Родственные физиократам идеи встречаются в фрагментарном виде, – пишет Маркс, – у предшествовавших им старых писателей, как, например, отчасти в самой Франции у Буагильбера. Но только у физиократов эти идеи становятся системой, означающей новый этап в науке»². Однако эта система взглядов не была детализирована и систематически изложена, физиократам принадлежат лишь отдельные статьи по частным вопросам. Первая попытка дать подробное описание экономической действительности принадлежит Стюарту, но, обнаруживая у него подход, по сути дела аналогичный меркантилизму, Маркс оценивает его работу ниже, чем идеи физиократов. Наиболее явными признаками научности обладает произведение Смита, именно с него, по словам Маркса, «политическая экономия развилась в некоторую целостность» и «охватываемая ею область получила до известной степени законченные очертания...»³. Но процесс формирования отличительных черт теории нельзя считать завершенным и в классической политэкономии; у Смита и Рикардо отсутствует такой важный компонент как исторический подход к проблеме. Предположение о том, что в «Теориях прибавочной стоимости» преемственность прослеживается на уровне качественных изменений познавательной ситуации, может быть подтверждено путем анализа высказываний Маркса о методах, применяемых в политэкономии.

Во введении к «Критике политической экономии» Маркс говорит о возможности двух путей в познании экономических явлений: во-первых, движения от общего представления к детальным, к отдельным абстракциям; во-вторых, движения от частностей к общему глубинному взгляду, от абстрактного к конкретному

^{——————————————————}

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, с. 357.

² Т а м же, с. 21–22.

³ Там же, ч. II, с. 177.

– 65 –

и рассматривает их как исторически сменяющие друг друга. «Экономисты XVII столетия всегда начинают с жизни целого, с населения, нации, государства, нескольких государств и т.д., но они всегда заканчивают тем, что путем анализа определяют некоторые определяющие абстрактные всеобщие отношения, как разделение труда, деньги, стоимость и т.д.»¹. пишет Маркс. Таким образом, меркантилистам принадлежит заслуга движения по первому варианту пути. В еще более концентрированном виде этот метод может быть обнаружен у физиократов.

У Адама Смита Маркс обнаруживает совмещение этих двух методов. С одной стороны, он отмечает как заслугу Смита то, что тот «фиксировал абстрактные категории, придав большую устойчивость названиям, которыми он окрестил анализированные физиократами различия»², а также его самостоятельные попытки найти для экономических явлений «номенклатуру и соответствующие рассудочные понятия, т.е, отчасти – впервые воспроизвести их в языке и в процессе мышления»³. Это как раз то, что мы назвали первым методом познания и обнаружили у меркантилистов и физиократов. Более важной заслугой Смита Маркс считает попытку проследить «внутреннюю связь выделенных экономических категорий. Это уже явный переход ко второму методу.

Маркс отмечает внутреннюю противоречивость смешения этих двух методов у Смита: «Одна работа интересует его в такой же степени, как и другая, и так как обе они протекают независимо друг от друга, то здесь получается совершенно противоречивый способ представления: один взгляд более или менее правильно выражает внутреннюю связь, другой же, – выступающий как столь же правомерный и без всякого внутреннего взаимоотношения с первым способом понимания, без всякой внутренней связи с ним, – выражает внешне проявляющуюся связь»⁴. Эта противоречивость показывает, как один метод вырастает из другого. С одной стороны, Смит использует уже достаточно разработанный до него метод, с другой, – вырабатывает на его основе свой собственный. Первый метод оказывается не просто самостоятельным вариантом пути, а его первой половиной, которую нужно пройти, чтобы стала возможна вторая.

^{——————————————————}

¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, с. 37.

² Там же, т. 26, ч. I, с. 13.

³Там же, ч. И, с. 178.

⁴Там ж е.

– 66 –

Противоречивость подходов Смита подвергает критике Рикардо. Он считает единственно правильным второй метод используемый Смитом, – установление внутренней связи между экономическими категориями – и последовательно проводит его. По образному выражению Маркса, он вызывает все категории политической экономии на очную ставку с категориями стоимости, проверяя их на соответствие с этим основным, фундаментальным понятием. Здесь мы видим проведение в более чистом виде, того метода, который мы обозначили как второй – Маркс оценивает этот прием как величайшую заслугу Рикардо, как основу его вклада в политическую экономию, но сама эта заслуга, как видим, во многом предопределена Смитом, так как есть преодоление его непоследовательности.

В методе Рикардо Маркс, свою очередь, обнаруживает определенную ограниченность. Факты, противоречащие закону стоимости, он попросту объявляет видимостью противоречие разрешается таким образом, что берется одна его сторона, а другая объявляется несуществующей. Поэтому Маркс называет абстракцию Рикардо насильственной¹. В этих случаях следует проследить развитие противоречия, создать новые абстракции и с их помощью объяснить противоречие. Рикардо не делает этого, и поэтому Маркс называет его абстракцию недостаточной².

Ограниченность метода Рикардо особенно явно выступила у его последователей: «Противоречии между общим законом и более развитыми конкретными отношениями здесь хотят разрешить не путем нахождения посредствующих звеньев, а путем прямого подведения конкретного под абстрактное и путем непосредственного приспособления конкретного к абстрактному»³. Потому «решение вопроса по существу здесь невозможно, возможно только софистическое устранение трудности на словах...»⁴. В преодолении этих недостатков отшлифовывает свой метод восхождения от абстрактного к конкретному Маркс. Движение от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному, исторически сменившие друг друга, выступают у него как две стороны единого метода.

Прослеживание социального становления характеристик науки в «Теориях прибавочной стоимости» выступает менее ярко, чем выявление простой преемственности во взглядах. Это

^{——————————————————}

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. II, с. 292.

²См.: там же; с. 24, III, 206.

³ Там же, ч. III, с: 83.

⁴ Там же.

– 67 –

и понятно – движение в методе исследования, качественные сдвиги в подходах к исследованию не могут быть выявлены на примере каждого рядового экономиста, такое движение – удел единиц. Но, видимо, нельзя отрицать, что такая цель была у Маркса, об этом в очередной раз свидетельствует сравнение с историями экономических учений, в которых эти вопросы совершенно не выделены.

Постановка вопроса о преемственности на уровне метода существенно отличает Маркса от всех предшествующих философов за исключением Гегеля, но и здесь может быть обнаружено определенное движение вперед. Перевод вопроса в план становления отличительных черт научного подхода, в план развития метода можно рассматривать как выявление рационального зерна гегелевской схемы саморазвития духа и как преодоление в прозрачной постановке вопроса гегелевской мистической терминологии, которой Маркс сам пользуется еще в докторской диссертации, но которую уже в «Святом семействе» подвергает критике.

^

§ 5. Механизм преемственности

Прослеживание Марксом общественного характера научного познания при одновременном выявлении всей специфики индивидуального вклада каждого исследователя, рассмотрение развития познания как качественного изменения познавательной ситуации мы показали пока всего лишь на уровне иллюстрации. Если мы хотим выявить механизм передачи социальных достижений в познании, найти ту основу, на которой возможны новые творческие шаги, то есть смысл обратиться к механизму обычной предметной деятельности, к анализу простых моментов труда¹.

Вычленяя простые моменты труда, Маркс показывает особое значение орудий труда: они предопределяют возможность освоения предметов труда, выход к новым предметам, в ней сконцентрированы достижения предшествующих поколений каждое новое поколение, получая их готовыми, отталкивается от них при создании новых орудий, с них начинаются радикальные изменения в процессе труда.

^{——————————————————}

¹ Возможность и плодотворность такой аналогии показана В. В. Быковым. См.: В. В. Быков. Гносеологическое значение «Капитала» К. Маркса для изучения структуры процесса познания. В кн.: «Диалектика и теория познания. Историко-философские очерки». М., «Наука», 1964.

– 68 –

В познавательном процессе подобную роль играют категории. Если в арсенале знания мы хотим найти моменты, общественное использование которых обязательно, неизбежно и носит массовый характер, если мы хотим выделить те результаты познания, дальнейшая познавательная роль которых особенно велика, если мы хотим отметить то знание, в получении которого творческая сущность познания и индивидуальный вклад личности проявляются с особенной силой, то мы должны будем обратиться к анализу понятий. Исследователь может порвать с каким-либо конкретным воззрением предшественника, выйти в совершенно другую сферу интересов, но осваивать ее он будет, пользуясь тем категориальным аппаратом, который задан ему обществом. Только использование имеющихся понятий дает возможность количественно наращивать объем знания, только на основе имеющихся понятий возможно создание новых понятий, только выработка новых понятий создает возможность замечать новое и, таким образом, качественно изменяет познавательную ситуацию на каждом новом этапе.

Если бы мы смогли показать социальную обусловленность появления нового понятия, этого сугубо индивидуального акта подлинного творчества и при том важнейшего и массового средства качественного увеличения возможностей познания, то можно было бы сказать, что мы рассматриваем вопрос на уровне выявления внутреннего механизма преемственности в творчестве, а не на уровне простых иллюстраций. Покажем, во-первых, что у Маркса может быть обнаружен особый интерес к познавательной роли категорий и к способу их возникновения. Во-вторых, попытаемся доказать, что идея социального производства категории прибавочной стоимости легла в основу построения IV тома «Капитала»¹.

^ Категории как средство познания

и продукт творчества

Анализ истории мысли, проведенный Марксом, может быть назван категориальным. Уже в работе «К критике политической экономии» Маркс привлекает историю взглядов не вообще,

^{——————————————————}

¹ Постановка вопроса в таком аспекте предопределена работой С. Арсеньева, В. С. Библера и Б. М. Кедрова Анализ развивающегося понятия. М., «Наука», 1967; и диссертацией Т. П. Матяш «Генезис понятия «механическая каузальность» в его социальной обусловленности». Автореф. канд. дисс. Ростов-на-Дону, 1971.

– 69 –

а по отдельным категориям. В дальнейшем он отказался от такого построения. В «Теориях прибавочной стоимости» задействован почти весь спектр экономических категорий, но взгляды каждого экономиста неизменно рассматриваются под углом зрения той или иной категории, использования или неиспользования ее, приближения к ней или удаления от нее. Маркс прослеживает, как отсутствие тех или иных понятий предопределяло ограниченность представлений различных политэкономов. Центральное место при этом занимает категория прибавочной стоимости. Об этом говорит название работы, начальный замысел дать этот исторический очерк как приложение к разделу о прибавочной стоимости, а также общее вводное замечание к рукописи. «... Все политико-экономы делают ту ошибку, что рассматривают прибавочную стоимость не в чистом виде, не как таковую, а в особых формах прибыли и ренты. Какие теоретические заблуждения с необходимостью должны были отсюда возникнуть, это раскроется полнее в третьей главе, где анализируется та весьма превращенная форма, которую принимает прибавочная стоимость, выступая в виде прибыли»¹.

Анализ редакционных заголовков показывает, что эта цель систематически выполнялась при рассмотрении взглядов Смита, Рикардо, Джемса Милля, Стюарта Милля, Рамсея, а обращение к тексту позволяет расширить круг авторов, в разборе произведений которых Маркс касается этого вопроса, и детализировать представление об ограниченностях, порождаемых отсутствием категории прибавочной стоимости. Столь методического детального прослеживания роли категорий в экономических воззрениях мы не найдем ни в одной из историй экономических учений, ни тем более у классиков политэкономии.

В «Теориях прибавочной стоимости» может быть обнаружено резкое противопоставление двух схем возникновения экономических понятий. В процессе создания новых форм деятельности возникают, новые экономические отношения и происходит отражение и закрепление их в языке. Так возникают категории обыденного сознания, в данном случае категории «прибыль», «рента», «процент» и т.д. Они получаются, как видим путем простого обобщения. Аналогичный способ образования экономических понятий выявляет Маркс и у многих политэкономов. Ставя себе в отличие от обыденного сознания, преследующего чисто практические цели, задачу изобразить, описать экономическую действительность, они создают новые понятия но создают их, «выхватывая путем абстрагирования отдельные

^{——————————————————}

¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, с. 6.

– 70 –

явления конкуренции»^1. В разделе «Доход и его источники» Маркс упрекает вульгарную политическую экономию за то, что она «цепляется за поверхность явлений, всего лишь копируя ее в известном порядке...»². Тот же упрек предъявляется несколько раз Бейли. И наиболее подробно эта мысль развита при анализе взглядов Смита, у которого Маркс обнаруживает противоречие между копированием действительности и прослеживанием ее внутренних связей³. Понятия, получаемые путем простого обобщения, характерны для низшего уровня развития науки, называемого эмпирическим познанием.

Подлинная наука начинается с выявления внутренних связей явлений, с попыток объяснить происходящее, вскрыть закономерности событий, а это невозможно без создания категорий, получаемых принципиально иным путем. По мере построения всеохватывающей схемы действительности и установления отношений субординации между личными категориями выявляются противоречия для разрешения которых оказывается необходимым введение новых, не замеченных ранее различий, которые при определенных условиях могут оформиться в осознанные понятия. Так возникают категории науки; не имеющие наглядного материального субстрата и служащие средством связи между другими категориями.

Маркс подчеркивает творческую конструктивную сущность процесса, возникновения категорий, возможность выбора того или иного решения в зависимости от цели, которую ставит перед собой исследователь. Рассматривая, например, полемику о производительном и непроизводительном труде, он высмеивает попытки безотносительного определения этих понятий, доказывает, что у Смита различие между этими категориями вводится с целью выявления специфики капиталистического способа производства богатства⁴. Маркс показывает, что Рикардо, например, не просто упускает из виду понятие абсолютной ренты, выделенное еще Андерсоном и Смитом, а намеренно отрицает его «во имя теории»⁵. Так как Рикардо отождествляет стоимость и среднюю цену, то, с его точки зрения, рента с наихудшей из обрабатываемых земель или с земли, первоначально введенной в обработку, оказывается невозможной. Признание факта существования ренты в этих случаях для Рикардо означает

^{——————————————————}

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 26, ч. II, с. 382.

² Там же, ч. III, с. 509.

³ См.: там же, ч. II, с. 177, 235.

⁴ См.: там же, ч. I, с. 134, 137, 138 и др.

⁵ Там же, ч. II, с. 136.

– 71 –

отказ от закона стоимости, отрицание абсолютной ренты оказывается средством его спасения. Свободный выбор желаемого решения отмечается также на примере Бьюкенена, Кенэ, Опдайка, Рикардо, вводящих одинаковое различение для решения прямо противоположных задач¹, и на примере Милля которому Маркс предлагает новый вариант объяснения, приемлемый при его посылках, в то время как сам решает эти затруднение принципиально иным путем². Кроме того, Маркс считает нужным отмечать различения, вводимые или защищаемые без особой теоретической необходимости³, и расценивает как «странные» те случаи, в которых нужные различения, были замечены ⁴.

Маркс отмечает как общий недостаток политэкономов то, что практически проводимые ими различии не фиксируются в особых категориях. У Смита и Рикардо он обнаруживает отдельные случаи практического различения между прибавочной стоимостью и прибылью, ценой издержек и стоимостью; Джонса, Рамсея, Шербюлье отмечает постоянное проведение расчетов с точки зрения постоянного и переменного капитала. Однако первые не ввели категории прибыли и цены издержек вторые - категории основного и оборотного капитала, и Маркс неоднократно упрекает их за это. Творческий акт имеет здесь место, но он не доведен до конца, кульминация его – создание категории – отсутствует, дальнейший процесс познания затруднен и в индивидуальном, и в социальном плане. Маркс отмечает общефилософские корни этого недостатка, упрекая политэкономов в недостаточном интересе к вопросам «формы», т.е, к аппарату мысли самому по себе ⁵. Сам Маркс специально ищет узловые противоречия в экономических представлениях и сознательно, преднамеренно, как общий способ их разрешения смело вводит новые, отсутствующие не только в обыденном сознании, но и в научных представлениях, категории.

Итак, введение научного понятия – творческий акт индивидуальной деятельности исследователя, принципиально отлично от массового создания категорий эмпирическим и обыденным сознанием. Именно здесь могут проявиться свобода в обращении с наличным материалом, интуиция исследователя,

^{——————————————————}

¹ См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. II, стр. 25–26.

² См.: там же, ч. III, с. 90.

³ См.: там же, ч. II, с. 140, 296.

⁴ См.: там же, с. 224.

⁵ См.: там же, ч. I, с. 68; ч. II, с. 185, 233.

– 72–

особенности его интересов и личных качеств. Но именно в этом сугубо индивидуальном и поистине творческом акте Маркс выявляет социальную определенность. Это может быть продемонстрировано на примере исторического развития понятий стоимость, рента, основной и оборотный капитал и других, прослеживаемом Марксом, на примере любой категории обыденного сознания, изменяющей свое содержание по мере включения в систему научных представлений, но нагляднее всего это можно сделать на примере категории прибавочной стоимости, ограничимся этим примером.

^ Структура работы как фиксация этапов

социального производства

категории прибавочной стоимости.

Категория прибавочной стоимости – предмет гордости Маркса. Энгельс и Ленин неоднократно отмечают введение данного понятия как его выдающуюся заслугу. Но именно на примере этого понятия Маркс стремится показать невозможность его создания без развития всей предшествующей политической экономии. По этому поводу нет специальных заявлений, но такой вывод позволяет сделать анализ структуры работы. На первый взгляд, она может показаться странной. Объявив предметом своего исследования прибавочную стоимость, Маркс рассматривает взгляды политэкономов, если не полностью, то как будто гораздо шире, чем того требует поставленная задача. В работу включаются большие разделы, посвященные понятиям производительного и непроизводительного труда, представлениям о ренте, теории цены издержек¹, теории накопления и др. Имеет место нарушение хронологической последовательности в изложении; начав работу с анализа представлений Стюарта и физиократов, Маркс после рассмотрения взглядов Смита и теорий о производительном и непроизводительном труде почему-то опять возвращается к Кенэ, а в приложениях – к меркантилизму; представления Родбертуса о ренте рассматриваются до теории ренты Рикардо, взгляды Смита на ренту – после воззрений Рикардо. На основании этого можно прийти к выводу о хаотичности структуры «Теорий прибавочной стоимости», о чисто рабочем их построении. Именно так расценил ее Каутский, который в первом издании рукописи Маркса перетасовал материал в хронологической и логической

^{——————————————————}

¹ В более поздней формулировке «цена производства».

– 73 –

последовательности. В советском издании «Теорий прибавочной стоимости» субъективистский подход Каутского подвергнут резкой критике и убедительно доказана необходимость довести до читателя замысел Маркса в первоначальном виде.

Продолжая мысль, выраженную в редакционном предисловии, и не отрицая возможности изменений в структуре работы, которые Маркс мог внести в дальнейшем, попытаемся найти рациональный смысл в наличной структуре работы. Существенную помощь в этом нам могут оказать два фрагмента. В разделе о Ленгэ Маркс мимоходом так определяет задачу своих очерков: «Эти обзоры должны лишь показать, с одной стороны в какой форме политико-экономы критикуют самих себя, а с другой стороны, в каких формах, явившихся историческими вехами, были впервые высказаны и развиты далее законы политической экономии»¹. В работе «К критике политической экономии» Маркс сравнивает создание предмета науки с возведением здания и делает характерное замечание, что в науке, прежде чем будет заложен фундамент, нередко возводятся целые этажи². Сопоставив эти высказывания с приведенным на стр. 7 вводным замечанием, выскажем предположение, что структура работы предопределялась задачей зафиксировать те общественно создаваемые условия, которые были необходимы для создания категории прибавочной стоимости – фундамента политической экономии капитализма.

Прежде всего необходимо было поставить, проблему. Исторически это было осуществлено меркантилизмом в форме чисто практического вопроса – «что есть богатство и как возможно его увеличение?» Все рецепты меркантилизма сводились к государственному регулированию денежного обращения и торговли. Джемс Стюарт первый отмечает что в обращение происходит только перераспределение богатства, но не его созидание. Для иллюстрации этой мысли он вводит понятия положительной и относительной прибыли, считая прибыль отдельного капиталиста сугубо относительной, возникшей исключительно в обращении. Это дает Марксу основание говорить о научном воспроизведении Стюартом воззрений меркантилизма и начать анализ проблемы именно с его работ.

Для решения проблемы необходимо было перенести вопрос о возникновении прибавочной стоимости из сферы обращения в сферу производства, что и было сделано физиократами. Маркс очень высоко оценивает этот шаг. Но вопрос, тем не менее,

^{——————————————————}

¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, с. 347.

² См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 43.

– 74 –

не был решен, так как физиократы считали, что прибавочная стоимость возможна только в земледелии, где сама природа одаривает работника прибавочным продуктом. Возможность дальнейшего движения заключалась в доказательстве того, что прибавочная стоимость не является чистым даром природы, а есть результат труда, причем не только земледельческого, а любого другого производительного труда. Создание трудовой теории стоимости является заслугой Адама Смита. Для достижения сущности капиталистического строя необходимо было не только расширить область возникновения прибавочной стоимости, но и сузить ее, так как не все виды полезной деятельности и не всегда порождают прибавочную стоимость. Поэтому Маркс специально рассматривает полемику по поводу понятий «производительный» и «непроизводительный» труд. Правильное определение производительного труда, как труда, обмениваемого на капитал, впервые дано тоже Смитом. Далее необходимо было рассмотреть все общественное производство как единое целое, подчиненное одним законам. Это сделал впервые физиократ Кенэ. Смит такой задачи перед собой не ставил, поэтому Маркс рассматривает взгляды Кенэ после учения Смита.

Задача, поставленная Кенэ, не могла быть решена без категории стоимости. Необходимо было мысль о трудовом источнике стоимости положить в основу всей политической экономии, проанализировать её следствия и объяснить, исходя из нее, все явления капиталистической действительности. Эту задачу попытался разрешить Давид Рикардо.

В процессе последовательного определения стоимости рабочим временем Рикардо приходится разрешать те затруднения, которые заставили Смита отказаться от этого определения и заменить его суммой доходов: 1) кажущееся нарушение закона стоимости в обмене между трудом и капиталом, 2) кажущееся порождение прибавочной стоимости не только трудом, но и капиталом, так как любой капитал в любой сфере производства приносит среднюю прибыль, 3) кажущееся порождение прибавочной стоимости землей, так как земельная рента, как правило, превышает среднюю прибыль. Выявление и попытки решения этих затруднений предопределяют структуру второго тома. В этой связи привлекаются вновь взгляды Смита и других авторов в тех вопросах, которые они решали более удачно, чем Рикардо, и которые были необходимым условием разрешения выявленных им затруднений.

Попытки Рикардо преодолеть эти затруднения оказались

– 75 –

неудачными из-за его метода насильственных и недостаточных абстракций. Рационально их разрешает Маркс, вводя категории прибавочной стоимости; абстрактного и конкретного труда и рабочей силы, постоянного и переменного капитала, обращаясь к институту частной собственности на землю и показывая прибавочную стоимость как внутреннюю сущность прибыли и ренты.

Структура третьего тома «Теорий прибавочной стоимости» предопределяется анализом дальнейшего движения относительно этих затруднений: вспять, как у Мальтуса и рикардианцев или вперед, хотя и незначительно, у других авторов.

Как видим, экономическая мысль вращается вокруг понятия «прибавочная стоимость» с XVII века, но выделение его в чистом виде стало возможным только в XIX в результате построения и усовершенствования модели экономической действительности. Приведенный экскурс по основным разделам «Теорий прибавочной стоимости» может служить наглядной иллюстрацией того, сколь мало, по словам Энгельса, любое великое научное открытие принадлежит одному лицу. Стремление доказать эту мысль на конкретном материале, видимо, имело место у Маркса. Одновременно сравнение с политэкономами второй четверти XIX века резко оттеняет значительность сделанного Марксом – исторически сформулированную и объективно доступную для всех задачу радикально разрешить удается только ему.

Историко-философское значение анализа

проведенного Марксом

На примере истории понятия прибавочной стоимости хорошо видно, как в представлениях Маркса о категориях совмещается понимание их как орудия познания, средства передачи социального опыта и как продукта творческой деятельности человека, как кульминации индивидуального вклада и как социального продукта. При сличении такого понимания категорий с представлениями в истории философской мысли обнаруживается, что оно, если не по своим отдельным компонентам, то в их единстве, оказывается уникальным.

Первое исследование роли категорий в процессе познания принадлежит Аристотелю, и с тех пор представление о категориях как важнейшем средстве познания не исчезает из философских представлений, объединяя представителей самых различных направлений. Ряд высказываний по этому поводу может быть обнаружен в философии нового времени. С гениальной

–76 –

убедительностью оформляющая роль основных понятий показана Кантом. Как видим, в вопросе о роли категорий в процессе познания Маркс идет в русле общефилософской мысли, резко отличаясь в этом отношении от классической политэкономии, не уделявшей, по его мнению, достаточного внимания вопросам «формы», и от современных историй экономических учений; по сравнению с философией нового времени этот вопрос у Маркса более заострен и выделен.

По вопросу о происхождении категорий в истории философии шла ожесточенная борьба. Часть философов, начиная с Платона, считает их изначально присущими душе. Примером тому – средневековый реализм, теория врожденных идей, защита ее Лейбницем, позиция Юма по вопросу о причинности и, наконец, априоризм Канта. Другие мыслители вслед за Аристотелем отстаивают взгляд на категории как продукт познавательной деятельности (Локк, Гольбах, Гельвеций, Фейербах). Первые критикуют материалистическую позицию в вопросе о происхождении категорий за механистическую, по сути дела теорию их возникновения, справедливо утверждая, что наряду с понятиями, которые получаются путем простого обобщения чувственных данных, есть понятия, которые таким путем получены быть, не могут. Вторые убедительно критикуют мистицизм идеалистического хода мысли, справедливо показывая, что не может быть иных каналов для возникновения всеобщих понятий, кроме чувства и опыта. Выдающуюся роль в обосновании опытного происхождения категорий сыграл Джон Локк, а в критике упрощенного представления об их возникновении из данных опыта – Иммануил Кант. У Спинозы и Фихте, не участвующих активно в этом споре, мы встречаемся с признанием, интуитивного происхождения важнейших понятий наряду с понятиями, получаемыми путем обобщения чувственных данных или путем вывода из имеющихся понятий.

В представлениях Маркса о категориях обнаруживается «снятие» этой многовековой полемики. Понимание категорий как средства передачи социального опыта позволяет объяснить их появление в уме в тех случаях, когда они не могут быть объяснены простым обобщением чувственного опыта. Понимание их как продукта творческой деятельности конкретной личности позволяет размежеваться с мистицизмом, по вопросу об их происхождении. Понимание их как социального продукта позволяет показать детерминированность их происхождения, вскрыть земные корни чистой интуиции. Постановка вопроса на уровне наиболее общих понятий, принципиально не поддающихся непосредственному выведению из опыта и разработка

– 77 –

схемы их творческого производства существенно обогащают материалистическую линию, сохраняя основной ее тезис: всеобщее понятие оказывается невыводимым из опыта, если понимать опыт как простое чувственное восприятие, но оно происходит из опыта, если понимать под ним развивающуюся деятельность мыслителя с понятием. В философии Гегеля появляются совершенно новые моменты в понимании категории – представление о них как о чем-то развивающемся. Показывая движение понятия от «тощей» абстракции к развитой конкретности сначала в царстве чистых идей, а затем через ступени объективного духа в человеческом сознании, Гегель вносит колоссальный вклад в одну из важнейших философских проблем – проблему сущности категорий.

Если мы попытаемся сравнить гегелевское представление сущности категорий с теми моментами в их понимании, которые мы обнаружили у Маркса, то этот прием, так удачно помогающий выявить качественное превосходство Маркса по сравнению с предшествующей философией, казалось бы, в отношении Гегеля терпит крах. Мы обнаруживаем у него не только понимание категорий как средства познания, передачи социального опыта, но и как творческого продукта индивидуальной деятельности в её общественной обусловленности. Однако если продолжить этот прием до выявления места принципа общественной сущности понятия в общей системе воззрений Гегеля, можно вскрыть существенные различия.

Принцип развития понятия и его надындивидуальной природы появляется у Гегеля как важное средство борьбы с агностицизмом и априоризмом, призванное объяснить отсутствие

совпадения между сущностью объекта и знанием о нем на каждом данном этапе. Но это для Гегеля всего лишь второстепенное средство – главным аргументом оказывается идея изначального тождества бытия и мышления, идея предсуществования мира понятий как природе, так и человеческому знанию о ней. В результате по вопросу о происхождении категорий он радикально отличаясь от всех предшествующих авторов, в конечном счете оказывается в стане тех, для кого понятие, в том или ином виде присутствует в душе изначально.

Идея предсуществования мира понятий нередко рассматривается как досадное недоразумение, как результат непонимания Гегеля или как простой курьез. На самом деле эта идея сказалась на всей картине развития мысли, нарисованной Гегелем. Она предопределила абстрактный и мистический характер терминологии Гегеля, выражающего по сути дела простую идею общественной природы познания, обусловила изначальную

–78 –

сконструированность схемы развития познания как неуклонного движения к понятию, автоматически вызвала принижение сущности индивидуального вклада в историю мысли и недооценку его творческого характера.

Нахождение тождества бытия и мышления в практической предметной деятельности сделало для Маркса ненужной идею предшествования понятий, и мысль об их социальном производстве смогла теперь выступить в ее подлинном значении. В «Теориях прибавочной стоимости» мы находим исследование общественных предпосылок создания категории прибавочной стоимости, конкретизацию понимания категории как социального продукта. Эта мысль воплощается на примере такого понятия, которое не может быть получено ни путем простого обобщения чувственных данных, ни путем простого вывода из имеющихся понятий. В этом оно сходно с категориями логики, выделенными еще Аристотелем, но, прорывая их узкий, замкнутый круг, дающий основания говорить о предшествовании категорий миру природы, оно выводит нас в мир все новых и новых понятий науки.

Маркс, показывает зависимость понятия, являющегося кульминацией индивидуальной творческой деятельности, от предшествующего развития теории, прослеживает конкретную предысторию со всеми её зигзагами и отклонениями в связи с неповторимым вкладом определенной исторической личности на каждом этапе развития. Вскрывая внутреннюю зависимость каждого выдающегося этапа в развитии политической экономии и развития практики, Маркс обнажает глубочайшие и разветвленные земные корни понятия прибавочной стоимости, поскольку эти этапы были основными историческими вехами на пути движения к нему.

Анализ истории категории прибавочной стоимости позволяет в конкретном образце увидеть как рациональный смысл, так и ограниченность давней материалистической идеи опытного происхождения понятий, теории врожденных идей, априоризма, идеи интеллектуальной интуиции, гегелевской схемы саморазвития идеи.

Защита гегелевского представления о понятиях в докторской диссертации Маркса и неизменная критика Гегеля в последующих работах за превращение понятия, явившегося результатом наведения порядка в мыслях в «самостоятельное лицо», за то, что он внутри действительной эмпирической истории заставляет разыгрываться спекулятивную историю, за то, что личность является у него простым рупором общественно назревшей идеи, за абстрактный, мистический характер терминологии; выработка

– 79 –

метода критики систем, подобных гегелевской, как воспроизводящего их на рациональной основе – все это говорит о раннем и непрерывном интересе Маркса к проблеме категории и дает возможность утверждать, что «Теории прибавочной стоимости» строились как противопоставление «Феноменологии духа» и «Науке логики».

Выявив в «Теориях прибавочной стоимости» понимание категорий, снимающее и существенно обогащающее предшествующие представления, а также специальное исследование на конкретно-историческом материале представления о категории как социальном продукте, мы должны признать за Марксом вклад в решение проблемы категорий, соизмеримый по своему значению лишь со сделанным Аристотелем, Локком, Кантом и Гегелем.

– 80 –

^

ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ

ПРИРОДА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

И СОЦИАЛЬНЫЙ АГНОСТИЦИЗМ

Вопрос об общественном характере научного познания издавна связывался с вопросом о способах получения истинного знания: к нему обращается философия нового времени, рассматривая «очищение» разума как условие познания, к нему прибегает Гегель, как к одному из решающих аргументов в борьбе против агностицизма.

В современной буржуазной социологии познания, когда общественная природа познания стала предметом особого исследования, сохраняется связь этого вопроса с проблемой получения истинного знания, но прямо противоположным оказывается ответ на этот вопрос. Обнаруживая неустранимость личного и классового интереса в познании, ограниченность познания наличными формами деятельности, выявляя зазоры и издержки, порожденные коллективной природой научного творчества, эти философы начинают рассматривать социальную сущность научного познания как препятствие к истинному знанию.

Если основой сомнений античного скептицизма в возможности достижения истинного знания являлось главным образом непонимание диалектики истины и заблуждения, основой сом-нений в возможности рационального знания Беркли – абсолютизация субъективности наших ощущений, основой агностицизма Юма – сомнение во всеобщности наших знаний о причинах явлений, основой агностицизма Канта – признание существования априорных форм знания, оформляющих данные нашего опыта, то абсолютизация отрицательных сторон общественной природы познания порождает новые сомнения в возможности истинного знания и может рассматриваться как новая разновидность агностицизма – социальный агностицизм.

– 81 –

Он не выступает как лозунг или явно доказываемая цель, но имеет место как массовый ход мысли, главным образом по вопросу о возможности познания общественных явлений, и как объективный результат исследований современной буржуазной социологии познания, которая, сосредоточивая свое внимание преимущественно на социальных моментах, не способствующих, а препятствующих достижению истинного знания, оказывается по мнению советских исследователей (Н. В. Мотрошилова и Л. Е. Хоруц), социальной патологией знания.

Таким образом, идея общественной природы познания исторически меняет свой гносеологический статус – из средства опровержения агностицизма превращается, по сути дела, в средство его обоснования.

Какова позиция Маркса в этом вопросе?

Уже предварительное знакомство с его работами показывает, что он исходит из возможности достижения истинного знания вообще и в понимании общественных явлений, в частности. Однако в современной буржуазной социологии познания существует мнение, что Маркс в вопросе о возможности познания закономерностей общественной жизни был излишне оптимистичен, некритичен и не учитывал препятствий, порождаемых зависимостью познания от наличных форм деятельности, неустранимостью личной и классовой заинтересованности в результатах познания, отсутствием объективного критерия истинности в этих вопросах, противоречием между невозможностью индивидуального постижения действительности и возможностью сделать это только путем индивидуального охвата в мышлении совокупности всех основных ее моментов.

Мнение о поверхностном подходе Маркса к вопросу о возможности истинного знания может опровергаться на материале его предшествующих работ, в которых ясно зафиксировано особое внимание к агностицизму и выдающимся заблуждениями предшествующей мысли, ставится задача не только преодолеть их, но и выявить земные корни заблуждений, показать их как объективный и закономерный продукт познания. Наряду с этими работами «Теории прибавочной стоимости» дают новый интересный материал, особенно по вопросу о возможности познания общественных явлений.

– 82 –

Blog