I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание А.в.корсакова - н.н. лунину ДНЕВНИК. 1913 год ДНЕВНИК. 1913 год

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

А.В.КОРСАКОВА - Н.Н. ЛУНИНУ

октября 1913 года. Шлесйхейм

Дорогой друг Юкс, благодарю Вас за письмо и за вырезку. Впрочем, об этом сейчас не хочется. Лучше об Вас и об Ваших настроениях. Если бы я была в данный момент на три года мо­ложе, как во время нашей гельсингфорской переписки, я нашла бы много свежих и бодрых слов и чувств. Иногда они вдыхали и в Вас часть той жизненной веры и радости, которой я была то­гда полна. Что же отвечать Вам теперь? Молчаливое рукопожа­тие было бы, пожалуй, самое верное для моего теперешнего настроения, да еще улыбка уже умирающего сожаления об ушед­шей, умершей юности и свежести. От прежней Юкси немного осталось. Впрочем, может быть, так всегда бывает с теми, кто не хочет «с закрытыми глазами быть счастливым». Помните, как мы говорили: «Мир светел?» и отвечали: «Любовью».- Светел ли он? Друг, скажите! - И сколько, сколько любви надо иметь, что­бы, и познав, находить его светлым. Да и при всей любви кто сможет быть больше, чем только Дон Кихотом? - Я в прошлом еще году перечитала этот роман и, право, готова была прекло­ниться перед образом этого идеалиста. А теперь все обдумываю форму, в какую можно было бы вылить мое представление о нем. Думаю, что сделаю себе экслибрис с его изображением.

Когда-то и я, полная надежд и идеалов, пыталась бороться с великанами на благо человечеству. Мои бока болят еще и те­перь от тех ударов, которые я получала. И, как и он, в конце концов пришла к выводу, что ничего сказочного на свете нет, и дико принимать мельницу за великана.

Трезв и холоден свет, единственное это искусство. И это все, что остается для нас. Вы познали и прозрели много раньше меня. Во многом Вы были старше меня, хотя и моложе. Тогда Вы были мне часто так непонятны. Помните, какие титаниче­ские усилия я прилагала, чтобы постичь Вас?! — Господи, толь­ко вспомнить! И как это было прекрасно и как я теперь уже не способна кем-нибудь так «увлечься».

Вот что грустно, так это утрата Ваших писем, стихов в про­зе, как Вы их называете. Я Вам за них всегда, всю жизнь буду благодарна. Они мне много дали и во многом помогли. Жутко мне, что Вы теперь среди людей, о которых пишете. Стены, не­лепо, неумно, ни одного слова искреннего. Юкс, милый друг, бе­регите свою душу от лукавого, пусть она, познав все, остается чистой и честной. Юксинька, не забывайте Пушкина. Ведь Вы же художник. Вы дитя Духа Святого. Мне что-то страшно. Ду­майте о России, о том ужасе, какой в ней царит. Недавно папа прислал мне целый пакет газет. Как живут, как умирают у нас! — Ах, уехала бы я домой, сколько работы, сколько сил надо. Но я связана. Да крадется холодная, ясная мысль: почему и что ты можешь сделать?! Напишите мне, что теперь у нас. есть ли свежие силы еще.

Друг, соберитесь с духом и напишите мне. Как всегда, Ва­ша Юкси.

^

ДНЕВНИК. 1913 год

1 ноября

«Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!» Откровение Иоанна. 3.15.

Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС

ноября 1913 года. <Павловск>

Дорогой друг.

Когда ты получишь это письмо, мы уже, вероятно, увидим­ся, но я пишу тебе сейчас, сегодня, потому что не могу не писать тебе, если есть возможность...

Большие неприятности у меня с Маковским и дальше будут еще больше: дело в том, что был в «Союзе молодежи»* и кричу на весь мир: «Это великое искусство — Футуризм; это все, над чем стоит еще думать». Понимаешь сама, что месяц или два — и я не смогу больше работать в «Аполлоне». Впрочем, обо всем рас­скажу.

Ну, до свиданья. Ника.

^

ДНЕВНИК. 1913 год

4 декабря февраля этого года я был в Адмиралтействе —■ был по­следний день Масленицы. У жизни есть свои тайны, которые нам не понять. Был ли у Аренсов в этот день мой брат*, не помню, я же сидел за обедом рядом с Галей. В одну из тех минут, когда наша звезда замедляет свой бег, чтобы соединить путь, по кото­рому она течет, с другим путем, ей предрешенным, Галя переда­ла мне что-то, какое-то блюдо, в точности я не помню, но в дви­жении, которое она при этом сделала или во взгляде, которым сопровождала это движение, было нечто, взволновавшее меня — ласкою, нежностью, любовью, чувством слепым никто не мог бы сказать мне тогда, что зародилось в это мгновение и сколько нитей соединилось, чтобы связать пряжу моей жизни. После обе­да мы поехали на вейках; и не знаю, правда, почему ехал я с Галей, почему было нам безумно весело, почему так хотелось друг друга касаться. Когда же, уже глубокой ночью, опять вме­сте мы говорили, я знал уже, как сильна во мне человеческая к ней любовь, я никогда, вероятно, не был так добр до этого ве­чера. Тускло горела лампа, Галя в платке сидела в углу в крес­ле, положив ногу на ногу, и синяя шевиотовая юбка, освещен ная на колене, спадала к темному паркетному полу. Совсем ничего не помню из нашего разговора, но любви, вызванной в этот вечер в наших душах, не было предела.<...>

Только не думал я, что я люблю Галю. Отчего я не думал в тот вечер, а на другой день уже знал это? С утра знал, что новыми соками наполняется моя жизнь. То была любовь совсем детская; та желтая и чистая любовь, которая бывала у меня, когда я был маленьким мальчиком. Что знал я тогда о Гале — добрая, некрасивая, молчаливая, внимательная девушка; немно­го нервная, но спокойная, способная на неслыханное самоот­вержение. Впрочем, любил я в ней совсем не то. Что? — не знаю... она долго не могла или не хотела понять, что, собст­венно, коснулось нас двоих в целом мире в тот вечер.

Как выросла и как крепла эта парадоксальная любовь — не знаю, все в прошлом и все — тайна. Но что эта любовь пара­доксальна - кажется, трудно сомневаться. Она, так во всяком случае думалось мне долго, до осени этого года,— добрая, но ма­ло женственная, чуткая, внимательная, но обреченная совсем другим жизненным задачам, чем те, какие я, казалось, ставил себе. Только ум ее - высокий, тончайшего психологического опыта — всегда поражал, увлекал меня.

Осенью этого года Аренсы переехали в Петербург. Брат мой, почти против воли стариков Аренсов, женился на Зое, старшей сестре. И старики, и все, кто был вокруг нас, считали невозмож­ной и боялись моей любви к Гале. Это принуждало нас реже ви­деться, видеться вне дома, в Эрмитаже.<...>

Галя некрасива, слишком мягкие черты лица сообщают формам какую-то расплывчатость, ее глаза под светлыми и по­тому маловидимыми бровями обрамлены тяжелыми, припухши­ми веками, нос ее не очерчен одной определенной линией, он слабо характеризован и «сбит» в рисунке; более выразительны ее губы, но их портит та же расплывчатость форм, то же отсут­ствие характерного рисунка. Много значительнее овал ее лица, мягкий, тончайшего психологического смысла, сообщающий ка­кую-то особую и загадочную таинственность всему лицу, напо­минающему типы Леонардо или, по крайней мере, Луини. Этот овал, мягко поддержанный пышною прелестью бледно-золоти­стых волос, переходит с какой-то гармоничной последователь­ностью в линию шеи, гибкую, чувственную, напоминающую мне рисунок шеи в «La donna nuda» [обнаженная, итал.] Эрмитажа.<...>