М. В. Максимов (отв редактор, г. Иваново), А. П. Козырев (зам отв редактора, г. Москва), Е. М. Амелина (г. Москва), А. В. Брагин (г. Иваново), И. И. Евлампиев (г. Санкт-Петербург), К. Л. Ерофеева (г. Иваново), О. Б. Ку

Вид материала

Содержание

Владимир Соловьёв и протоиерей
О. Стефано Марко Каприо
В.к. кантор
Иеромонах макарий (маркиш)
Я. Красицки
А.П. Козырев
Четыре причины

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

Е.Б. Рашковский

Институт международной экономики

и международных отношений РАН, г. Москва

^ Владимир Соловьёв и протоиерей

Александр Мень в динамике

истории российской

Один из центральных болевых узлов послепетровской, равно как и послеоктябрьской, истории России – культурный раскол между церковностью (обращенностью к ценностям веры и традиции) и интеллигентностью (обращенностью к современным формам познания и к эмансипационным представлениям о личности и обществе).

Однако изучение отечественной истории с источниками в руках показывает, что этот раскол не был абсолютным, а оба обособившиеся направления этого раскола знаменовали собой крайние, но исторически объяснимые, «передержки» двух базовых и притом взаимосвязанных христианских интуиций:

- чаяния Царства Божия и

- сострадания твари.

Сравнительное же изучение наследия двух великих российских христианских мыслителей позапрошлого и прошлого века – Владимира Соловьёва и протоиерея Александра Меня, а также и генетическая связь обоих наследий как раз и помогает разглядеть их общее и осознанное стремление вернуть эти оба «разбегающиеся» в нашей истории направления в их единый духовный контекст. Однако вернуть – на уровне развитой современной философской культуры и творческого и взаимосвязанного развития всего круга современных знаний о мiре и человеке: знаний богословских, естестественно-научных и социогуманитарных.

Библейская база мiросозерцания и деятельности обоих мыслителей, которым посвящена наша конференция, – особая проблема…

Выстраданная ими обоими идея взаимного соотнесения благоговения, познания и свободы была осмыслена и высказана как духовно-историческая потребность не только российская, но и всечеловеческая. Ибо сам «раскол» традиционных и современных чаяний, столь «круто» акцентированный в отечественной истории (см. труды А.С. Ахиезера), в действительности является неотъемлемой характеристикой глобальной истории последних веков.

Богочеловечность, вбирающая в себя и исцеляющая противоречия мiра и его истории, – таков общий стержень мышления, творчества и самих экзистенций обоих великих деятелей российской церковности, мысли и культуры.

Февраль 2010 (вторая седмица Великого поста)

^ О. Стефано Марко Каприо

Папский Восточный институт, г. Рим

Экуменический диалог: по стопам Соловьёва и Меня

1. Изучение России в Папском Восточном институте Рима (ПИО)

С 1917 года в Риме существует специализированный институт, основанный за две недели до Октябрьской революции для изучения различных традиций восточного христианства, с особой программой по изучению России. Сначала Институт был поручен отцам-ассумпционистам, которые в XIX веке были самыми активными в отношениях с православным миром, а затем передан иезуитам, которые по сей день и заведуют им, находясь в подчинении Конгрегации по Восточным Церквям Святого Престола. Институт входит в Академический консорциум Папского Григорианского Университета, крупнейшего богословского центра Рима. ПИО делится на два факультета: восточных церковных наук (с тремя направлениями: богословско-святоотеческим, историческим и литургическим) и восточного канонического права.

Долгое время русские исследования ПИО отличал тот подход, который сегодня почти не используется. Речь идет о «сравнительном богословии», которое заключается в сопоставлении богословских систем различных восточных традиций с системой латинской. И в этом направлении своей энциклопедической эрудицией отличаются такие специалисты, как Мартин Жужи, Маурисио Гордильо, Феофил Спачил, Павел Лесковец. По русской теме необходимо, в частности, отметить деятельность Бернарда Шульце, исследователя русской философии, и Джино К. Пиовезана, автора Истории русской философской мысли. Благодаря этим выдающимся ученым удалось углубить знания о главных русских мыслителях, в том числе и о Соловьёве. Большой вклад внес также кардинал Томас Шпидлик, ученик о. Иренея Хаузерра в исследовании духовности Христианского Востока. Шпидлик, как не кто другой, сумел соединить философские интуиции с аскетическими и духовными направлениями. Необходимо также напомнить, что на протяжении долгого времени в ПИО преподавал великий русский поэт и философ Вячеслав Иванов, который после перехода в католицизм в духе своего учителя Владимира Соловьёва работал в различных католических учебных заведениях. В ПИО Иванов преподавал русскую и церковно-славянскую литературу и язык.

И сегодня ПИО продолжает исследования по России и ее духовной традиции, наряду с традициями других Христианских Церквей Востока. В ПИО работают преподаватели со всего мира, духовные лица и миряне. Кроме того, Институт предлагает возможность воспользоваться услугами одной из лучших в мире библиотек по Христианскому Востоку и по России, в частности.

2. Россия и Европа от Соловьёва до наших дней

Личность и философия Владимира Соловьёва всегда были предметом особого интереса католических исследователей, благодаря его экуменическим перспективам, отличающимся страстной глубиной. Сегодня вопросы, поднятые Соловьёвым, снова возникают в чрезвычайно актуальной форме как перед лицом последних событий в области экуменического диалога, так и в контексте размышлений о будущем европейского континента.

Сегодня в экуменической сфере, после того как во второй половине ХХ века были подробно изучены общие корни различных христианских конфессий, возникает неотложная необходимость вернуться к более спорным вопросам, не будучи более обремененными горькими противоречиями средневековой и современной эпох. В частности, на сессиях институций по межконфессиональному диалогу подчеркивается необходимость переосмыслить роль первенства в Церкви и, следовательно, всю христианскую экклесиологию. Обращение к текстам Соловьёва, посвященным этой теме, сегодня представляется как никогда просвещающим и необходимым: в них первенство рассматривается как онтологическая необходимость жизни Церкви, основанная на тринитарном выражении единства в многообразии и на общении божественной природы с природой человеческой во Христе.

Необходимость вернуться к христианским корням европейского континента, в сфере процесса объединения Европы и мировых процессов глобализации, вновь приводит к соловьёвским вопросам об идентичности России и европейских народов в перспективе евангелизации всего мира и, прежде всего, в межрелигиозном сопоставлении с исламом, буддизмом, индуизмом и нерелигиозными идеологиями, которые из рационализма девятнадцатого века превратились сегодня в столь распространенный релятивистский нигилизм. Апокалиптические видения Владимира Соловьёва отчасти реализовались в различных социальных и культурных формах, которые снова должны быть исследованы с точки зрения интуиций великого русского философа.

3. Экуменический диалог: по стопам Соловьёва и Меня

Яркая и трагическая судьба отца Александра Меня прекрасно иллюстрирует необходимость поддерживать живую связь с интеллектуальным и духовным наследием Владимира Соловьёва. Более чем оригинальный мыслитель, отец Мень смог положить начало движению религиозного и культурного соединения, очень близкого к христианским и экуменическим концепциям Соловьёва, заплатив за эту харизму мученичеством. Автор этого выступления имел возможность сотрудничать с отцом Менем в последние годы его жизни и, находясь рядом с ним, увидеть на собственном опыте различные модели межконфессионального диалога и духовного вдохновения, до сих пор остающиеся крайне необходимыми и актуальными для России и за ее пределами. Главным образом речь идет о «диалоге изнутри» различных духовных традиций христианства и иудаизма, способном соединиться с поистине светским и восприимчивым к вызовам современной культуры духом, диалоге, который исходит из чувства общей принадлежности к истине, а не из разделения на отдельные области собственного религиозного, гражданского и человеческого опыта.

^ В.К. КАНТОР

Государственный университет – Высшая школа экономики,

г. Москва

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЁВ О СОБЛАЗНЕ НАЦИОНАЛИЗМА

Русские грехи и соблазны почти всегда принимались с восторгом Западом как русская духовность, ибо греховное ближе человеческой натуре, нежели простота правды. В русских видели (и видят до сих пор) националистов, ненавистников петровской реформы, поклонников таинственной народной души, враждебных просвещению и т.п. Эти идолы, бесспорно, присутствовали в сознании, не скажу народном, но в сознании публицистов, говоривших вроде бы от лица народа и страны. Однако в России, как и в других культурах, всегда находились избранные – пророки, мыслители, писатели, – выступавшие против национальных грехов, против национальных идолов, за что были нелюбимы своими современниками. Одним из таких пророков, как мы знаем, был Владимир Соловьёв. Евг. Трубецкой писал, что «ничто так не paздpaжaлo пoкoйногo филocoфa, как идoлoпoклoнcтвo». В основе русского идолопоклонства лежал заимствованный из Европы (из Германии), но удивительно обрусевший идол национализма. А поскольку следом за немцами основу национального пафоса искали в простом народе, то народопоклонство, нелюбовь к городам, к Петру Великому, к интеллигенции (по тогдашней терминологии – к образованному обществу) и антисемитизм стали как бы естественным следствием национализма. Забывалось главное, что в отличие от Германии Россия, по крайней мере, с Петра Великого – империя, а потому полиэтническая страна, что русские – явление многосоставное, возникшее из скрещения многих народов. Об имперскости России и ее роли в мире в этом качестве, о благе петровских реформ Соловьёв писал непрестанно, но его мало кто слышал.

Выступление против соблазнов всегда вызывает гнев соблазненных или соблазнителей. Что же это были за соблазны, против которых так резко выступал Соловьёв. Стоит уточнить. 1. Это преклонение перед невежеством народа, или народничество. 2. Рыночный патриотизм, приводящий к ненависти к инородцам, еврейским погромам и т.п. 3. Обнимающий и как бы санкционирующий два предыдущих соблазн национализма. По словам Соловьёва, важно вовсе не то, кто и в какой мере грешил или грешит национальным эгоизмом, а то, чтобы этот грех не возводился в праведность. Попытка мыслителя соединить Римскую церковь с Российской империей была попыткой спасти Россию и Европу от ужасов национализма (которые он предощущал). После революции Трубецкой писал, что корыстный национализм – путь к корыстному большевизму, разрешившему «грабить награбленное».

Струве пытался утвердить идею русской нации в России наподобие английской, ведь и Великобритания – империя. У Струве ничего не получилось. Но когда в России заговорили о нации как основе государства и идея нации стала побеждать, Российская Империя рухнула. Потому что в Англии нация – это не шотландцы, валлийцы, кельты, а прежде всего государство. Струве удивлялся, как же это большевики назвали свою партию не русская, а Российская партия большевиков? Они что, считают себя империей? Но так оно и получилось. Именно большевики восстановили, пусть в форме деспотии, но восстановили структуру Российской Империи. Дело в том, что в народном сознании жили в перверсном соединении два соблазна – национализма и империализма. Это соединение, совмещение, и дало вариант восточной деспотии с государственным национализмом, заменившим идею «площадного», «корыстного» интернационализма.

Соблазн патриотизма, кумир национализма, привел к падению великой державы. Таково доказательство от противного правоты Соловьёва.

^ ИЕРОМОНАХ МАКАРИЙ (МАРКИШ)

Иваново-Вознесенская епархия, г. Иваново

ЗАГАДКА ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЁВА

И ЕЕ РАЗРЕШЕНИЕ В ХХ ВЕКЕ

1. Владимир Сергеевич Соловьёв скончался 31 июля (13 августа) 1900 года, на рубеже ХХ столетия, того столетия, которому он завещал свое философское, литературное, художественное, идейно-общественное наследие. Оно оставило неизгладимый след в русской и мировой культуре, воздействуя на самые глубинные ее пласты; и хотя, оставаясь философом, писателем и публицистом, Вл. Соловьёв непосредственно не участвовал в творческой жизни Церкви, его воздействие на православное религиозное сознание было грандиозным, как напрямую, так и через многочисленных своих последователей.

2. Начало ХХ века нанесло России тяжелейшие, хотя и предвиденные, удары: две неудачные войны и две смертоносные революции вызвали к жизни перемены, куда более глубокие, нежели смена политического режима. В те годы указанное воздействие ощущалось особенно остро, сохраняя при этом форму загадки или тайны. Поэты, философы, литераторы, церковные мыслители, в том числе и духовенство, откликались на него тем или иным образом, одни сочувственно, другие критически, но не находили путей и средств для его прямого осмысления.

3. Такие пути и средства возникли в последующие десятилетия ХХ столетия не за счет «прозрений» каких-то «пророков» или «ясновидцев» и даже не за счет личных творческих достижений мыслителей и философов. То были результаты явлений совсем другого плана – подвига веры Российских Новомучеников и Исповедников.

4. Несколько календарных совпадений связывают жизнь Вл. Соловьёва с судьбой Российской Церкви в ХХ столетии. 22 года спустя после его смерти, в тот же день, дословно исполняя строго-секретную директиву Ленина от 18 марта того же года, в Петрограде коммунисты расстреляли митрополита Вениамина (Казанского) с тремя сподвижниками. И еще 23 года спустя, в тот же день, в далекой сибирской ссылке, в нищете и страданиях, скончался епископ Василий (Преображенский), чья память возрождается сегодня в его родной Кинешме.

5. Отмечая 110-летие кончины великого русского философа одновременно с 20-летием мученической смерти протоиерея Александра Меня и вспоминая задачу, поставленную некогда Вл. Соловьёвым перед современниками и потомками, мы вновь склоняемся в благодарности перед теми, кто разрешил ее своей жизнью.

^ Я. Красицки

Вроцлавский университет, Польша

Достоевский, Соловьёв, Мень,

или конец гуманизма

Проводится анализ феномена так называемого конца гуманизма в работах Ф.М. Достоевского, В.С. Соловьёва и о. А. Меня. Указывается, что гуманизм возможен только в Богочеловеке. Эту правду понял Достоевский, и развил ее Соловьёв, а во второй половине XX в. вновь изложил А. Мень. Достоевский не только увидел изживание гуманистических идеалов европейской культуры: античного и христианского гуманизма, романтического гуманизма и гуманизма эпохи модерна, но и предвидел изживание самой идеи «человека». Он разгадал, что решающей проблемой нашего времени будет не проблема Бога и вообще так называемые религиозные и богословские проблемы, а проблема человека, т.е вопрос не только о том, чем человеческое бытие будет себя считать, что станет мерилом его человечности. Следуя за писателем, мы указываем, с одной стороны, на отмирание прошлых высохших истоков гуманизма и современный распад человеческого образа, а с другой стороны, на то, что наперекор утверждениям Ф. Ницше и так называемого постгуманизма – Бог не «умер», а человек не скончался, их истоки вечны и живы. Суть истинного гуманизма в объявлении тайны богочеловечности и раскрытии отношения к Другому. Раскрывая диалектику, на путях которой человек утрачивает свое сверхприродное и богочеловеское призвание, в докладе в то же время высказывается позитивная альтернатива человеческого бытия как бытия диалогического, богочеловеческого и эсхатологического – предназначенного к бессмертию и вечной жизни. В эпоху так называемой «смерти Бога» и «смерти человека» не только дается постановка диагноза гуманистических заболеваний, но и делается попытка исцелить потерянный человеческий образ.

^ А.П. Козырев

МГУ имени М.В.Ломоносова

Соловьёв как аристотелик

Мысль о платонизме как родной стихии русской философии в целом и философии Владимира Соловьёва в частности столь распространена, что бесполезно указывать на её источник. Достаточно привести цитату из опубликованной нами рукописи свящ. Сергия Булгакова «О Соловьёве» (1924), который отмечает платонизм «как подлинную, родную сферу русского философствования»¹. Сравним у В.В. Бибихина: «Наша философская культура по разным причинам сложилась в преимущественной или даже исключительной ориентации на платонизм»². Во многом это обусловлено распространенной культурологической схемой, согласно которой Восток платонизирует, а Запад с его схоластикой аристотелизирует. И это вопреки тому очевидному факту, что философия Аристотеля на несколько веков на Западе была забыта, чтобы быть вновь открытой с помощью Аверроэса, а византийский Восток дал фигуры аристотеликов М. Псёлла и И. Итала. Также и с фигурой Соловьёва – его мистицизм, с которым он вошел в историю философии, а также непосредственное участие в деле платоновских переводов (двухтомник «Творений Платона» был издан им совместно с братом М.С. Соловьёвым на закате жизни) были достаточны для создания ему репутации христианского платоника.

Платону в России повезло больше. К тому времени, как Соловьёв начинал заниматься философией, на русском языке не было перевода «Метафизики» Аристотеля. Впервые ее перевод (так и не законченный, было переведено 5 книг) предпримут В.В. Розанов со своим лицейским коллегой П.Д. Первовым в Ельце. Розанов признавался в примечании 1913 года: «И до сих пор я думаю, что Аристотель – никем не заменим. Его определения вещей, понятий, всякого рода именно категорий, физических и духовных, без коих невозможно никакое философствование, превосходны и (скажу, как институтка) – восхитительны»³.

Речь пойдет не об упоминаниях Аристотеля в опубликованных текстах Соловьёва (так в примечании 1 к «Критике отвлеченных начал» Соловьёв приводит по-гречески пространную цитату из первой книги «Метафизики» Аристотеля об удивлении как начале философии и комментирует ее⁴) и даже не об обращении к философии Аристотеля в лекциях, читанных в Московском и Санкт-Петербургском университетах и на Высших Женских курсах⁵ (в одном из разрозненных архивных листков, представляющих собой, по видимости, набросок к лекционному курсу, мы читаем –

«Идея Божества у Аристотеля

Учение о 4х причинах или началах. Божество как

causa finalis и cause efficiens⁶.

» (РГАЛИ. Ф. 446. Оп. 2. Ед. 18. Л.9 – 9об)⁷.

Переводя «Софию», я обратил внимание на важность аристотелевской терминологии и конструкций для формирования метафизики Соловьёва. Сочиняя её на французском языке, Соловьёв использует в гораздо большей степени аристотелевский, чем платоновский, понятийный каркас. При схематизме, который свойствен мысли Соловьёва (сначала сочиняется схема, или таблица, категорий, «начал», а далее она облекается в плоть текста), удобство работы с Аристотелем представляется очевидным.

^ Четыре причины

Прежде всего, аристотелевской является общая телеология соловьёвской системы. Учение о четырех причинах всякой вещи в той или иной форме встречается в разных местах соловьёвского манускрипта:

- относительно характера самой соловьёвской доктрины: «Вселенское учение имеет в качестве исходного начала абсолютное начало всего существующего, в качестве завершения, или цели, – совершенство, или вечное благосостояние для всего, что существет, в качестве средства, или посредствующего звена, – отношение и взаимодействие богов и людей» (ПСС, 2, 49);

- относительно природы абсолютного первоначала как совокупности причин: «Очевидно, что абсолютное существо как возможность есть материальная причина отдельных существ; как существо объективное, или идея, оно есть их формальная причина; наконец, в качестве духа, оно есть целевая причина, причина всего в конкретном бытии и в жизни» (ПСС, 2, 39)

- относительно нашего (падшего) мира:

«Материальное начало (causa materialis, ) четвертого мира или разделенного состояния миров, состояния внебожественного, есть Душа и души. Формальное начало есть Димиург, действующее или активное начало есть Сатана, Дух космоса, целевое начало — Бог» (ПСС, 2, 117);

- относительно мирового (космического и исторического) процесса: «Матеpиальное начало космического пpоцесса — втоpая матеpия, движущее деятельное начало или деятель —— Сатана, фоpмальное начало — Димиуpг, целевое начало — София» (ПСС, 2, 119).

«Цель миpового пpоцесса — произведение совеpшенного социального оpганизма, Цеpкви» (ПСС, 2, 143).

2. Потенциальность

Синкретичность философии Соловьёва – феномен, на который не раз обращали внимание исследователи, и даже современники (В.В. Розанов). Однако даже в синкретической системе есть конституирующие ее узлы, блоки или отделы. К таким, вне всякого сомнения, можно отнести роль потенциальности в соловьёвской системе. Пара понятий “dunamis” и “energeia” (потенция и действие) носят конструктивный характер для метафизики Соловьёва. София несет в себе характер потенции всех потенций. Более низкий уровень реальности является потенциализацией более высшей: «…каждая из этих посредствующих фаз субъективна, идеальна, разумна, энергийна и активна по отношению к низшей фазе; и объективна, реальна, материальна, потенциальна и пассивна по отношению к высшей фазе. Каждая из этих фаз содержит высшую и низшую in potentia и сама также содержится в низшей и высшей. Только способ потенциальности различен в обоих случаях. Ведь потенциальность, которая вообще есть противоположность действительного состояния, может быть двух родов; ибо существо может не иметь какого-либо действительного состояния по двум причинам: или потому, что оно уже имело и исчерпало его, или потому, что оно еще не имело его; то есть это состояние может быть в потенции или как пассивный остаток, или как зародыш. Очевидно, что низшее состояние содержится в высшем существе как пассивный остаток, а высшее состояние – как зародыш» (ПСС, 2, 107).

Показательно, что сам Соловьёв, редко указывающий нам в своих произведениях на источники тех или иных своих мыслей, пишет далее:

«Философ: То, что ты мне говоришь теперь, напоминает мне учение древних и современных мудрецов, а именно Аристотеля, среди первых, и Шеллинга, среди последних.

София: Было бы очень печально, если бы истина принадлежала только сегодняшнему дню» (Там же).

Важно, что, связывая потенциальность с материей и именуя материю, при всей специфике соловьёвского ее понимания («следуя философской терминологии, а не терминологии физики или химии»), Соловьёв использует для ее именования аристотелевское понятие hule «это древних философов, которая не обладает и не может обладать по своей природе ни определенным качеством, ни определенным количеством») а также русское слово «лишённость», которое является переводом греческого термина «steresis», также аристотелевского.

Blog

Содержание