Олег Слободчиков – Заморская Русь
| Вид материала | Документы |
- Олег Слободчиков по прозвищу пенда, 6268.35kb.
- Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
- Тема : Узагальнення з теми „Княжа Русь Україна, 48.74kb.
- Первые Киевские князья, 99.29kb.
- Е. Е. Пронина, В. В. Абраменкова, В. И. Слободчиков. Заключение медиапсихологической, 658.14kb.
- Программа вступительного испытания по предмету «История» Тема Древняя Русь (до ХIV, 24.7kb.
- -, 574.37kb.
- Прокуратурой Асекеевского района проведена проверка исполнения законодательства о несостоятельности, 98.97kb.
- О. П. Федорова Допетровская Русь. Исторические портреты. Ольга федорова допетровская, 3780.49kb.
- Итоговый тест по теме "Киевская Русь", 58.28kb.
- С тем, что спрятано у реки, почти половина набирается, - сказал Кусков. - Как думаешь, на каких условиях они нам в долг дадут?
- Аманат потребуют! - зевнул Лукин и спросил удивленно: - Откуда поганая кровь здесь вылезла? Пропавшие чириковские матросы все природными русскими были.
- Какие ни есть, а - родственники, - Кусков мотнул головой и спросил: - Нельзя ли договориться, под клятву одолжить недоданное?
- Когда это волк с псом договаривались? - взглянул на него Лукин насмешливо. - Кабы наши проводники не вернулись без нас да не обобрали Гришку с Прошкой. Ну и рожи у них были, когда увидели, с каким богатством привели гостей?
- Ладно! - Кусков поскоблил заросшие бородой щеки. - Давайте думать, как уйти отсюда. И ты думай! - обернулся к Катерине. - Сдружилась уж, обычай их поняла.
- Этого, толстого, ни оружием, ни единоборством не раззадоришь. Он только на удовольствие падок,- за всех сказал Лукин. - Я ему и устрою праздник, зря, что ли, с китайцем-поваром полгода по тайге шлялся?
Лукин провел у котла всю ночь. Перед рассветом из юрты потекли такие запахи, что и неприхотливые к еде стали истекать слюной. Толстяк же проснулся, настороженно поводил ноздрями и пополз к сладостным истокам. Шевеля приплюснутым носом, он влез в гостевой балаган, подполз к котлу, сунул в него голову и стал чавкать, кряхтя и хрюкая, при полном молчании гостей. Опорожнив котел, рыгнул, отвалился на бок и захрапел.
Этой же ночью старик-индеец устал жить. В стане забегали и засуетились, как перед праздником. Катерина пошла узнать, в чем дело. Старик, решивший умереть, с важным видом сидел на земле, обсыпанный пухом. Вокруг него плясали. Затем он влез в палатку из кож, поставленную в стороне от стана. Родственники закричали, спрашивая, готов ли он. Из-за полога раздался чуть слышный голос. Сын старика вошел в палатку и вскоре вышел с окровавленным костяным ножом. Толпа завыла, снова начались пляски. Тело выволокли из палатки, положили на носилки и понесли на гору.
Толстяк в этом не участвовал. Он сидел рядом с очагом в гостевой юрте и с вожделением наблюдал, как Лукин колдует над котлом. После полудня, опять обожравшись, он стонал и чесал брюхо. А к вечеру Кусков стал договариваться об условиях возврата недостающей части выкупа. Толстяк потребовал в заложники Лукина.
Недостающие одеяла можно было собрать на Нучеке и на Кадьяке. Но чтобы доставить их сюда в целости, нужно целое войско. Уединившись, промышленные стали обсуждать, как уйти и вернуться без потерь. Как всегда, Лукин уже обо всем подумал.
- Один я сбегу, даст Бог! Главное, баб к реке доставить. А как будут они в безопасности - дайте мне знак. Сами придумаете, какой.
- Выходит, мы за своих жен тебя, друга своего, предаем?! - смущенно сказал Кусков.
- Ничего! - улыбнулся Лукин в бороду. - Я - грешный, авось зачтется... А всем сразу не уйти. Думаешь, чего они нас не сторожат?
Кусков пожал плечами. Сысой тоже начинал задумываться, почему им дают жить в чужом селении свободно и не караулят.
- Это тебе не приморские народы. Тем лучше лишний час плыть, чем версту пройти. Эти и мышь по следу отыщут. Будете уходить, знайте, что от них скрыться трудно. Оттого они ходят, опустив голову, высматривая на земле следы.
С толстяком договорились так: все одеяла находятся у отряда, ждущего в нескольких днях пути. Русские берут проводников, им передают обговоренное. Как только проводники доставят богатства в селение - толстяк отпустит Лукина.
Утром Васильев, Кусков и Сысой с женщинами ушли на Кривую речку. Ульяна немного окрепла. Но все равно часто приходилось останавливаться для отдыха.
- Ну, здравствуй, сестрица! Вот и свиделись, слава Богу! - Прохор расцеловал Ульяну и шутливо заворчал на Васильева: - Я тебе какую девку в жены отдавал - зверю глаза бы выцарапала. Ты что с ней сделал?
Григорий Коновалов, смущенно улыбаясь в мужицкую бороду, сбил шапку на ухо:
- Может, теперь поцелуешь, злата царевна Васильева? - и развел руками, опуская глаза: - А мы тут жируем, что жеребцы... Убогих тойонских дочек никто из колошей крыть не хочет, так мы с Прохой стараемся...
Ульяна, тихая и испуганная, будто дурными травами опоенная, вдруг всхлипнула и, повиснув у Гришки на шее, опять зарыдала. Он озирался, не зная, что делать, тяжелой ладонью похлопывал ее по исхудавшим плечикам.
- Опять что-то не так сказал? - спрашивал растерянно.
Васька подхватил жену на руки и унес за полог.
Катерина, постреливая глазами, успокоила Григория:
- Отходит баба!
Она накинула парку, схватила котел, выскочила из палатки, залопотала с кем-то, рассмеялась.
- Вот метла! - мотнул головой Кусков. - Эта нигде не пропадет.
Вскоре Катерина вернулась с водой в котле и с мясом. Следом приковыляла коротконогая Прошкина полюбовница с дровами. Катерина скинула парку, оставшись в белой мужской рубахе, едва прикрывавшей колени, на четвереньках стала раздувать огонь. Кусков шлепнул ее по круглому заду.
- Чего выставилась всем напоказ, бесстыжая?! - в голосе было смирение.
Катерина, уловив тонким чутьем перемену в настроении мужа, улыбнулась:
- Тринадцатый год живу с тотемским мещанином, а так и не пойму, что за бабы у вас в России? Чего вам, мужикам, от них надо? Вот у колошек, - кивнула на помогавшую ей дочь тойона, - все понятно: чем чаще мужиков любит - тем богу угодней... У вас и то - грех и это - грех, не пост так еще что-нибудь, только работать от зари до зари да лбом по полу стучать...
- Катька, в глаз дам! - равнодушно пригрозил Кусков.
Она хмыкнула, чихнула и снова стала раздувать очаг, выпячивая зад пуще прежнего. Передовщик поморщился, глядя на нее усталыми глазами и промолчал.
После ужина она пропала, а когда вернулась - сообщила, что тойон Прошку не отпустит, пока тот ему не забрюхатит дочь до явных признаков.
- Ну, вот, еще один аманат! - пробормотал Григорий.
- А вы меня до весны оставьте! - посмеялся Прохор. - Я им всех баб перебрюхачу...
- Экий ты быстрый?! - сказал Кусков. - Лукин-то, старый волк, уйдет. Дикие как узнают, что у нас только половина выкупа и Степаныч бежал, так тебя за уд на первой березе повесят.
В селении заболел отрок и шаман собирался камлать, как взойдет луна. В потемках возле большого костра начались приготовления. Прохор и Григорий, томившиеся бездельем, вышли из юрты. Им никто не препятствовал присутствовать при камлании. У костра были поставлены две оленьи головы, глядящие круглыми глазами во тьму. Мужчины расселись в круг. Шаман бил костью в бубен. Как все шаманы, распалял себя, кричал все громче, прыгал чаще и бегал - быстрей. Время от времени он склонялся к оленьим головам и шептал им что-то в мохнатые уши. Поскакав, спрашивал о чем-то сородичей. Те отвечали ему угрюмым хором. Оленьи головы с пучками травы у застывших губ равнодушно взирали на происходящее.
Вот шаман, как ему и положено, пришел в бешенство, забегал вокруг огня на четвереньках, стал хватать рукой красные угли, засовывать их в рот и глотать. Наконец, завопил, упал на землю, выхватил костяной нож и всадил его себе в живот по самую рукоять. Из круга сидящих поднялся индеец, отец отрока, взял березовое полено и деловито ударил им несколько раз по рукояти ножа, забивая его еще глубже. Но крови не было. Мать больного подползла к шаману с котлом. Тот дернулся и стал выплевывать в котел остывшие угли.
Утром пришла временная Прошкина жена и сказала, что отрок стал выздоравливать. Она скинула одеяло и осталась слегка принаряженной по случаю радости в селении: голова и стыдное место были посыпаны птичьим пухом. Днем, скрываясь от нее, Прохор шлялся по селению. Увидев, как молодой лупоглазый воин неумело насаживает подаренный топор на палку, он помог ему выстрогать топорище и укрепить на нем лезвие. На благодарность Прохор не рассчитывал. Но закончив работу, подумал, что топор этот можно использовать для дела. Он метнул его в березу, но не лезвием, а топорищем. Потом достал из-за кушака свой топор, метнул, сухая береза загудела, лезвие на полвершка вонзилось в ствол. Индеец заскакал от восторга, подбежал к дереву, вырвал топор гостя.
Прохор, не протестуя против того, что его топор отобран, направился к своей юрте. Индеец, неумело покидав топоры, догнал его и стал просить, чтобы он покамлал. Катерина объяснила ему, что приручить топор к хозяину может только длиннобородый, оставшийся у Толстого. Индеец предложил сбегать туда тотчас. Переговорив с друзьями, Прохор нацарапал на топорище: "Через три ночи - на капище". Лупоглазый, на ночь глядя, убежал к промышлявшим и вернулся обратно под утро, бесцеремонно разбудив всех отдыхающих. Прохор, позевывая, вылез из-под полога, раздул очаг. При свете огня осмотрел топорище. На нем было нацарапано: "Буду" и буква "Л".
Индеец без тени усталости на лице что-то лопотал, указывая на топор. Катерина, откинув одеяло, подняла голову и сказала, зевая:
- Лукин ему сказал, что по возвращению ты еще пошаманить должен!
Прохор соскоблил с топорища знаки:
- Скажи, что надо дождаться дня!
Катерина полопотала и снова укрылась одеялом. Лег к своей колошке и Прохор. Индеец возле очага стал ждать рассвета. Едва погасли звезды, он стал будить гостя, но наткнулся на девку, дочь тойона. Та подцепила его пальцами за ноздри и пару раз ударила лбом о стойку. Катерина проснулась и стала раздувать очаг.
Четверо промышленных, две выкупленные женщины и шесть проводников почетной охраны уходили с восходом солнца. Григорий отдал приглянувшейся колошке свой кисет, шлепнул ее, прощаясь. Индианка стояла, с независимым видом задрав нос, как это принято у ее народа, но в больших коровьих глазах тлела скрытая печаль. Егоров и Баженов были оставлены тойоном в аманаты, отчего бывший лебедевский стрелок долго чертыхался - как ни хитри, а встреча с бывшей сожительницей опять откладывалась.
Прохор пошел следом за друзьями, Баженов остался в селении. У оврага русские отрыли один тайник, забрав четыре ружья и порох, чем опечалили сопровождавших индейцев. Другой тайник, с тремя ружьями, с припасом и с флягой спирта, трогать не стали. Кусков прошептал Прохору:
- Придется вам все на себе тащить. Будет в тягость - бросьте.
Они расстались возле капища. Прохор пошлялся среди скал. Никто не следил за ним. Он вернулся в селение к закату. Толстая девка уже наварила мяса и терпеливо ждала его.
На другой день он бездельничал, ел впрок и учил Лупоглазого метать топор. Вечером подсыпал данного Лукиным снадобья в еду девке. Вдвоем с Баженовым они проверили оружие и стали ждать полуночи. Речку перебрели без шума и осторожно пошли выверенным путем в гору. Холодный осенний ветер продувал одежду.
Прислушиваясь, нет ли звуков погони, беглецы долго кружили по склону и не могли найти овраг. На пути попадались какие-то ямы, камни. Стали меркнуть звезды. Хорошо, что в ночи, при свете луны видна была седловина перевала, а то бы заблудились. Прохор решил уже бросить тайник, но споткнулся о метку возле тропы. "Где же нас носило?" - подумал. Промышленные быстро откопали ружья и флягу, бряцая ими, полезли в гору.
К капищу они выбрались на рассвете, стараясь не оставлять следов, покружили среди скал. Лукина не было. Прохор в отчаянии собрался уже свистнуть, но на затылок его бесшумно легла цепкая рука. Он скосил глаза к земле и с облегчением увидел сапоги.
- Пропадешь! - прошептал на ухо Терентий. - Нет в тебе осторожности.
- Что же ты не помог, коли все видел? - прошептал Прохор, скидывая оттянувшие плечи ружья. - Я себе печенку отбил.
- Нельзя было! - ответил Лукин. - Выдернул из-под ног пучок сухой травы и вытер клинок ножа, подаренного Барановым. Только тут Прохор и заметил, что руки его в крови.
- Ранен? - спросил.
Лукин повел глазами в сторону:
- Пришлось грех на душу взять! Вас едва не убили, а ты и не заметил.
За камнями, обрызганными кровью, лежал индеец лицом вниз. Прохор поднял теплую голову и узнал одного из проводников, ходивших к Толстому.
- Вот кто за нами следил?! - сказал удивленно Баженов.
- Чего же он в овраге не напал?
- Боялся, что есть еще тайник. Так, наверное! - пробормотал Лукин и спросил: - Спирт забрал?.. Дай сюда! - он положил флягу возле убитого, подхватил ружья и зашагал к югу. - Часа через два-три из селения пошлют десяток воинов. Те найдут спирт, напьются. После полудня за нами погонится все селение и завтра к утру настигнут.
Трое пошли на полдень. Так как Лукин не понижал голос, то и Прохор громко спросил:
- А как твои?
- Они спят. К вечеру отойдут и завтра с тяжелой головой начнут погоню. Им нас не догнать.
Прохор то и дело вырывался вперед, оглядывался, поджидая Лукина и тяжело идущего Баженова.
- Поскорей бы надо! - поторапливал.
- Старый я! - ворчал Лукин, все так же неспешно передвигая ноги. К вечеру Прохор с Баженовым едва шли от усталости, а он все так же вышагивал, не думая об отдыхе.
Наконец, присели у ручья. Егоров с Баженовым стали набивать трубки. Лукин, с презрением глядя на них, лег на бок, поковырял ножом в земле, надергал съедобных корешков, ополоснул и стал жевать.
- Погоня уже близка! - сказал. - Придется по воде уходить.
- Птицы они, что ли? - простонал Прохор.
- Хорошие ходоки, не нам чета!
Прохор, уже ни о чем не спрашивая, ступил за ним в холодную воду ручья. Когда Лукин вышел на берег, он не чувствовал ног. Следом выполз Баженов, упал на иссохшую траву, стянул раскисшие бродни с посиневших ног. Лукин тоже разулся, обнажив ступни со вздувшимися жилами.
- Откуда силы в тебе столько? - прохрипел Прохор.
- Если бы я, как вы, все силой брал, так к полудню бы уже издох! - проворчал он. - С молитвой надо. Бог сил даст, если дело твое правое... Ума-то выпросить забыл, - проворчал Лукин. - Залезли мы в плохое место. Не дай Бог, след оставили где - запрут нас здесь. Стемнеет - через гору полезем.
Он стал резать ножом траву на постель. Трое легли рядом, укрывшись одеждой и ветками. Помолчав, Лукин пробормотал:
- Завтра без крови не обойтись. Вы не яритесь. Коли нельзя иначе - раньте, а убийства старайтесь не делать. Их правда!
- Какая это правда - ворованное покупать? - проворчал Прохор.
- У них свои обычаи, зачем их на наши равнять... Мы обещали расплатиться, договорились, а сами уходим, как воры.
Спорить не было сил. Беглецы лежали, закрыв глаза, но так и не могли уснуть. Тело бил озноб, ноги то и дело сводило. Взошла луна. Лукин перестал свистеть носом, глянул на небо, зевнул, крестя рот.
- Пора!
Подъем на гору среди ночи осилили. Спускались по очереди, связав кушаки, удерживая друг друга. Вдруг Баженов вскрикнул и выругался, растирая ногу. Он попробовал встать и снова вскрикнул. Лукин ощупал его ступню, вправил сустав и сел:
- Вот и все! Теперь на одного Бога надежда!
- Так бросьте меня! - простонал Баженов. - Не погибать же всем из-за одного?!
- Грех товарища в беде бросать! - сказал Лукин тихо, но твердо.
Вспомнилось Сысою, как завидев бобриху со щенком, алеуты и кадьяки считают их добытыми. Ловят щенка, подолгу не умеющего быть под водой, заставляют его пищать и мать сама плывет к добытчику. Но бывает, что у бобрихи два щенка и тогда она одного бросает, чтобы спасти другого. "Прав ли Лукин?" - подумал он и сказал:
- Влипли, что бобриха со щенятами!
Баженов выхватил пистолет, скрипнул курком и приставил дуло себе к уху:
- Ей богу, доведете до греха... Вот вам крест!
Лукин помолчал, шевеля бородой, и поднялся:
- Твоя взяла! На все Божья воля!
К затухающему костру они прокрались незадолго перед рассветом. Лукин отыскал сушину с выгнившей сердцевиной, вычистил труху, насыпал туда полтора фунта пороха, запыжевал мхом и сухой травой. Затем, оставив Прохора при заряженных ружьях, пополз к тлевшему костру и положил "гранату" в кучу хвороста.
Он вернулся, подхватил пару ружей. Ступая осторожно, они продолжили путь к югу. Уже видны стали очертания деревьев. Лукин сказал приглушенным голосом:
- Десятка полтора их там, не больше. Если не соединятся с соседним жилом, то мы управимся.
- Проводники говорили, у них вражда?! - напомнил Прохор.
- Вчера была вражда, сегодня помириться могут! - пробурчал Лукин, и в этот миг за спиной прогрохотал взрыв, заметалось по ложбине эхо.
- Ну, вот, - перекрестился он, - с час можем идти не оглядываясь.
Преследователей не было видно до полудня. Тропа поднималась в гору, к месту ночлега, где промышленные встретили двух диких. Лукин то и дело останавливался, глядел назад и прислушивался. По каким-то своим приметам решил, что преследователи получили подмогу от враждебного селения. Уже виднелась седловина последнего перевала, за ним был спуск к реке, к друзьям и байдаре. Но позади появилась толпа до полусотни человек. Лукин взглянул на Прохора с досадой, обстукал прикладом ружья пень в рост человека.
- Шапка у тебя приметная, - сказал. - Давай оставим?!
- А я как? - удивился Прохор да сам же и посмеялся: - Плохая примета потерять шапку, но голова дороже!
Жаль было шапку, купленную в Иркутске. Выбирал ее когда-то в надежде на новую мирную жизнь, на скорую свадьбу. Лукин оторвал рукав с рубахи, насыпал в него пороха, воткнул туда ствол пистолета с бечевой, привязанной от курка к шапке, и уложил все это в дупло.
Беглецы были в полуверсте от того места, когда к пню подошли двое и стали разглядывать следы. К ним подтянулись другие. Кто-то указал на макушку знакомой шапки и острием копья ткнул ее. Вдруг пень превратился в сизое облако. Грохот взрыва через несколько мгновений догнал беглецов. Прохор, высунувшись из-за камня, рассмеялся: оглушенные преследователи ползали по поляне, подбирая оружие.
- Нашел над чем смеяться? - проворчал Лукин. - Вдруг и покалечило кого!.. Уходить надо!
Еще бы три-четыре часа, и они поднялись бы на седло. Но преследователи бежали трусцой и приближались на расстояние выстрела. Тяжело дыша, Лукин опустился на землю.
- Все! - прохрипел. - Отходи на выстрел. Укроешься. Как я побегу, начинай стрелять. Да старайся не убивать!
Прохор не пробежал и половины намеченного пути, за спиной раздался выстрел фузеи. В ответ загрохотали выстрелы индейцев. Лукин, волоча за собой ружье, бежал от камня к камню. Прохор выстрелил, потом еще. Лукин перезарядился и тоже стал стрелять.
Стрельба только раззадорила диких. Толпа завыла. У иных кровь хлестала из ран, но они делали вид, что не замечают ее, другие, размазав кровь по телу, шли в полный рост, не страшась выстрелов.
- Эх, не отстреляться! - вздохнул Прохор и взглянул на солнце, покатившееся к закату. - И не уйти!
Лукин, догнав товарища, присел рядом с ним, движения его были странны, дыхание свободно. Он бросил Прохору пистолет и фузею, взял у него топор и скинул кафтан с шапкой.
- Заряди все оружие, - сказал чужим голосом и стал молиться.
- Выбрал время!? - с раздражением подумал Прохор, забивая пулю в ствол.
Набухшие мешки под глазами Лукина расправились. Странное сияние появилось вокруг головы. Волосы встали торчком и потрескивали искрами. Бросая косые взгляды на спутника, Прохор поднял ружье, целя в грудь бегущему впереди. Лукин без слов, оттолкнул ствол, раскинул руки с топорами, приподнялся над землей как дым и вдруг заплясал с непристойной для его бороды резвостью, заскакал, то вприсядь, то через голову. Несколько стрел воткнулось в землю рядом с ним, прогремели выстрелы. А он прыгал все быстрей и быстрей. Индейцы остановились, глядя на беглецов. "Так плясать не смогли бы и тоболяки!?" - разинул рот Прохор. И вот шар, сверкающий топорами, покатился вниз, врезался в толпу, круша все на своем пути. Индейцы с суеверным ужасом бросились врассыпную. Терентий провернулся раз - другой в пустоте и распластался на земле. Он тяжело поднялся на ноги, помогая себе топорищами, устало заковылял вверх. Прохор, с заряженным оружием, был готов к новому нападению.
Прежний, усталый и пожилой Лукин, тяжело дыша, плюхнулся рядом с ним и стал натягивать кафтан.
- Вот так да! - захлебывался от восторга Прохор. - Слышал от старых казаков про такое, но сам первый раз вижу.
Лукин сунул за кушак двуствольный пистолет и, ни слова не говоря, заковылял с ружьем вверх. То и дело оборачиваясь к преследователям, бежал за ним Прохор. С четверть часа индейцы топтались на месте, бранясь между собой. Потом без былого запала продолжили преследование. Прохор догнал спутника. Он обернулся:
- На той стороне они нас копьями забросают сверху! - сказал Лукин. - Если от наших не будет подмоги, придется на седле до темноты держаться, - и вдруг вскрикнул: - Глянь-ка!
В полуверсте, под самым седлом размахивали ружьями Сысой и Григорий.
- Ети их! - беззлобно выругался Прохор и почувствовал, что сил больше нет.
Лукин тоже стал хромать, ворча:
- Я, грешным делом, уж помирать собрался!
Увидев подмогу, преследователи остановились.
- Ну, слава Богу! - обнял Прохора Сысой, - Будто камень с души сняли. - Баженова убили?
И Прохор понял вдруг, чего не хватало ему в рудничном поселке, что никогда не могла дать та мирная жизнь. "Не Ульку спасали! - подумал. - Себя!"
- Чего это они? - кивнул вниз Коновалов.
Все обернулись к склону. Толпа преследователей не спеша уходила.
- Четверых испугались?
- Этих не напугаешь! - Григорий взял у Лукина ружья: - Что бы это значило, Терентий Степаныч?
- Не дураки, чего им под пули лезть на ночь глядя? - Лукин скинул сапоги, вытряхнул стершиеся стельки.
- На седло мы бы их не пустили, зато туда, - Григорий указал стволом на ближайшую высотку, - они могли бы вылезть...