Олег Слободчиков – Заморская Русь
| Вид материала | Документы |
- Олег Слободчиков по прозвищу пенда, 6268.35kb.
- Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
- Тема : Узагальнення з теми „Княжа Русь Україна, 48.74kb.
- Первые Киевские князья, 99.29kb.
- Е. Е. Пронина, В. В. Абраменкова, В. И. Слободчиков. Заключение медиапсихологической, 658.14kb.
- Программа вступительного испытания по предмету «История» Тема Древняя Русь (до ХIV, 24.7kb.
- -, 574.37kb.
- Прокуратурой Асекеевского района проведена проверка исполнения законодательства о несостоятельности, 98.97kb.
- О. П. Федорова Допетровская Русь. Исторические портреты. Ольга федорова допетровская, 3780.49kb.
- Итоговый тест по теме "Киевская Русь", 58.28kb.
Узнав, что Кусков с Васильевым собираются к материковым индейцам выкупать баб, в контору заявился Григорий Коновалов. По лицу его Кусков понял, что отговаривать морехода бесполезно, все равно он пойдет с ними.
- Ладно! - сказал. - Новоконстантиновскую крепость на Уварова оставим. А "Ростислав" на кого?
- На Коломина!.. Я один из вас с кайганскими народами встречался, обычаи их знаю. От медновцев слышал, что людоеды!
Васька заскрипел зубами.
- Да ты не бойся! - жалеючи его, обронил Коновалов. - Народ там бедный. Белые бабы - в диковинку.
На крыльце послышалась ругань. Кусков приоткрыл дверь. Караульный выталкивал из сеней подвыпившего стрелка Баженова.
- Впусти! - разрешил он.
Баженов вошел, скинул шапку, крестясь на образа, бросил взгляд на собравшихся и понял, о чем идет разговор
- Меня с собой возьмите?! - сказал смущенно. - Вдруг свою колошку верну.
- За выкуп родня ее не даст! - пожал плечами Кусков. - Говорят соседи, сожительницу свою ты бил, когда пьян...
Стрелок вздохнул, глядя на образа:
- Силой ведь увезли. Я бы встретил ее и спросил, хочет жить со мной или нет.
- Колошки мстительны, как кошки! - сказал Коновалов, насмешливо поглядывая на промышленного. - Коли девку обижал, она нас всех погубить может.
- Доведите до селения, где ее родня, дальше я сам управлюсь... Не возьмете - самовольно уйду!
- Я тебе уйду! - прикрикнул на промышленного Кусков и добавил мягче: - Десяти верст не отойдешь - обдерут живьем.
- Чем она тебя присушила? - рассмеялся Григорий.
Баженов взглянул на него хмуро и не ответил.
Осенний желтый лист плыл по реке Медной. Отряд из пятнадцати человек тянул бечевой тяжело груженую байдару и две малых, легких лодки. Уже через три дня медновцы стали насторожены и подозрительны, а вскоре, не слушая посулов, взяли плату и поплыли вниз по течению. При ватажке осталось только трое чугачей, верно служивших Коновалову еще во времена лебедевской артели. Но и они, народ дерзкий и коварный, стали требовать частых остановок. Иногда подолгу разглядывали скалистые берега реки, делали недолгий переход и снова останавливались. По ночам костров не жгли, днем громко не разговаривали, хоть и не замечали следов человека. На седьмой день байдара и лодки прибыли к месту торга племен Волка и народов, живущих на побережье моря. За несколько верст до торжка чугачи вызвались уйти вперед налегке и осмотреться. Коновалов дал ружья двум проводникам, третьего оставил при себе.
К вечеру разведчики вернулись и сказали, что на торжке никого нет. Объяснив, как легче туда добраться, они потребовали плату, побросали в лодки добро и уплыли. Такая поспешность насторожила русских. Семеро потянули байдару бечевой. В темноте, переменив место, ночевали с осторожностью. С рассветом осмотрелись и, не заметив ничего подозрительного, двинулись дальше.
Торжище располагалось на ровном месте в излучине реки. Здесь, среди редколесья, было много остывших кострищ.
- Вот тебе и ярмарка! - оглядываясь, сказал Кусков. Лицо его обросло бородой. В длинных волосах прибавилось седины.
Посоветовавшись, ватажка выбрала вдали от излучины место с нависшими над водой ветвями деревьев. Под ними спрятали байдару, разгружать ее не спешили. Сысой Василий и Прохор занялись обустройством ночлега, хоть время было еще раннее. Лукин, Кусков, Коновалов и Баженов, которого все-таки взяли с собой, с оружием отправились искать тропу к перевалу, присматривали место, где бы спрятать привезенное добро. Этот товар и не давал ватажке покоя. При небольшой охране на чужой земле не безопасно было находиться с богатством.
К утру в сухом месте промышленные зарыли флягу с порохом, запас пуль и картечи, двадцать одеял, топоры, бисер, флягу спирта. На другой день на видном месте развели костер и устроили дневку. Лукин с Коноваловым несколько раз ходили к тайнику и при разных высотах солнца высматривали, не остались ли какие-нибудь следы. У костра пекли рыбу и мясо, поджидая местный народ. Но никто не подошел к лагерю.
Лукин с Васильевым всю ночь стояли в карауле. На рассвете они разбудили спавших товарищей и сказали:
- Идти надо! Не похоже, чтобы кто-то нас видел! Так и до весны прождать можно.
Каждый стрелок взял по ружью и пистолету, по ножу и топору, еще по несколько одеял, по котлу, да мелкого товара на мену и съестной припас. К полудню под перевалом все семеро поняли, что так далеко не уйдешь.
- Ишь, как обленились, - тяжело дышал, Григорий. - Все на байдарах да на судах. А как на себе груз тащить - так и задохлись...
После полудня отряд с трудом поднялся к седловине. Все попадали на землю. Коновалов, вытирая шапкой лицо, сказал то, что думали другие:
- Разгружаться надо. Идешь и ничего не видишь, кроме своих сапог. Нас так голыми руками возьмут!
Здесь, среди скал, решили спрятать часть одеял, топоров, котлов и другой поклажи. Вниз зашагали легко и весело, перекидывая ружья с плеча на плечо. Ночевали без огня, настелив под себя веток и хвои. Курить Лукин не давал, чтобы не высветить место ночлега. А на рассвете промышленные развели большой и дымный костер, разогрели мясо.
- И надо же было на себе тащить снедь?! - усмехался в бороду Коновалов.
Вокруг, почти не опасаясь людей, бродили дикие козы. Медведь, поглядывая сердитыми глазками, кругами ходил вдали от костра, принюхивался к запахам. Кусков то и дело прикладывался к подзорной трубе. В полусотне шагов на суку дерева, почти сливаясь с ним, лежала рысь.
- А вот и хозяева! - пробормотал он. - Двоих вижу. За деревьями прячутся... Сысой! Осторожненько, в секрет! Чтобы не заподозрили, что замечены. Василий! Чай допьешь - и следом!
Уже солнце поднялось, а дикие все стояли и глазели на костер.
- Может быть, позвать? - обернулся Кусков к Лукину и Коновалову.
Баженов встал, помахал рукой и крикнул по-кайгански, приглашая к костру. Двое с копьями вышли из-за деревьев, важно подошли и присели на корточки. На них были только меховые накидки, тела разрисованы узором, волосы связаны в две косы по плечам. Один скинул плащ из шкур и протянул Баженову. У того поверх рубахи была канифасная камлея. Он снял ее и протянул дикому. Второй тоже поспешил подарить свои лохмотья и нарядиться в удобную одежду белых людей. В манере держаться и говорить туземцы походили на ситхинцев.
Оказалось, что на приветствии и всяких пустяках знание языка Баженовым и Коноваловым заканчивалось. Они подолгу мычали, вспоминая слова, подсказывали друг другу. Индейцы понимали их плохо. Зато Лукин, внимательно слушавший тарабарщину, вдруг быстро залопотал. По лицам гостей ясно было, что они его понимают.
- Спроси про баб! - одними губами сказал передовщик.
Лукин неторопливо наливал гостям чай и угощал сахаром. Те пили, пока испарина не выступила на теле и пот не потек по лицу, а он осторожно и важно выспрашивал о здешних новостях, как это в обычае у всех лесных народов.
- Слышали они про наших баб. Говорят, недавно были живы. А Баженова колошка недалеко отсюда живет в селении у дяди.
На предложение проводить в голцанское жило, купившее женщин, индейцы ответили, что у них вражда, и с презрением отвергли плату - горсть бисера. Пришлось добавить по пригоршне табаку. С копьями на плечах они пошли впереди, согласившись проводить в сторону тех селений на один день пути. При расставании русские добавили к награде горсть корольков и шли до темноты указанным путем. На другой день, к полудню они вышли на гриву с лабиринтами скал, о которых говорили индейцы. Поблуждав там, нашли капище с черным кострищем в полторы сажени шириной.
"Быка целиком пекли?" - хотел было сказать Сысой, но заметил среди углей тонкую человеческую кость. Он бросил растерянный взгляд на Васильева - тот был бледен.
- Небось! - подхватил его под руку Лукин, пошевелил угли носком сапога. - Мужик это был и не наш!
Васька с надеждой и со страхом вскинул растерянные глаза. Лукин наклонился и поднял обуглившуюся колюжку.
Оставив у жертвенника горсть бисера, путники стали спускаться в долину. Осенний ветер нес запахи мха и сохнущих трав. Лукин поводил носом и уловил едва приметный дух человеческих нечистот. А вскоре донесся лай собак.
- Стой! - скомандовал он. - Негоже являться в гости на ночь глядя.
Осмотревшись, путники нашли овражек, промытый пересохшим ручьем. Там можно было укрыться от глаз и от стрел при нападении. Пожевав юколы, двое спрятались в секретах. Пятеро прижались друг к другу, укрылись одеждой и уснули. Среди ночи караульные разбудили смену и, зевая, улеглись на теплые их места.
Мерцали северные звезды. С гор текла ночная стужа. Сысой лежал в окопчике, прижимая к груди фузею, дышал под парку и прислушивался к звукам. Издали опять донесся лай. "Эх, вернуться бы" - с тоской вспомнил он жену и сына.
Утром промышленные решили оставить при себе пистолеты, а ружья с припасом пороха и пуль спрятать. Помолившись на восходящее солнце, замаскировали тайник, подкрепились, посидели, думая каждый о своем.
- Ну! - поднялся Лукин. - Господи, благослови!
Все встали, в полный рост зашагали к селению. Долина, окруженная горными хребтами, была рассечена надвое неширокой и мелководной речкой, причудливо выгибавшейся в том месте, где стояли большие юрты из жердей, обложенных дерном, и палатки из шкур. К ним можно было перейти через речку, не замочив ног.
- Хорошо живут! - поглядывал по сторонам Григорий Коновалов. - Ни караулов, ни стен.
Едва успел он сказать так, из юрт выскочило с десяток полуголых жителей, с воплями подбежали к реке и стали швырять камни в пришельцев. Промышленные остановились, удивленные видом туземцев. Некоторые были в накидках, надевавшихся через голову, почти все босы. Мужчины-стрижены в кружок, у женщин длинные волосы распущены по плечам.
- Может быть, это и не колоши? - поежился Лукин. Он помахал рукой и крикнул, стараясь выговаривать, как недавние проводники: - Мы пришли выкупить белых женщин, украденных у нас. Мы хорошо за них заплатим.
Ответа не последовало, но вопли стихли, и камни перестали лететь с другого берега речки. Знаками туземцы показали, чтобы промышленные не переходили ее. Путники сбросили к ногам заплечные мешки и сели, терпеливо ожидая, что будет дальше. В селении к чему-то готовились. Женщины и дети таскали хворост в одно место на излучине реки. Но военных приготовлений русские не заметили.
Из юрты вынесли сухой пень наподобие кресла. Вскоре с важным видом вышел туземец средних лет с костяной спицей в носу, с тощей бородкой. Длинноволосый шаман, обвешанный костями, скальпами и пучками трав, выскочил с дымящей головешкой в руке. Побегав-попрыгав вокруг хвороста, он разжег костры и стал знаками зазывать гостей.
- Скверны боятся! - сказал Лукин. - Зовут пройти через воду и огонь.
Кусков рассмотрев, что на тойоне - ветхая накидка, натянул поверх чекменя голландскую кружевную рубаху. По знаку подняв мешки, промышленные перешли реку в указанном месте, где вода была выше колен. Затем прошли между пылающих костров. Соблюдя туземное приличие и одарив стоявших рядом с тойоном людей, Лукин повторил:
- У нашего вождя подлые калги украли жен и продали вашим людям. Мы пришли выкупить их за хорошую цену.
Тойон пошевелил костяной спицей в носу, взглянул на Кускова в белой кружевной рубахе и стал стаскивать с себя накидку. Оставшись в одном наборном поясе со старинным русским кортиком, он протянул одежду передовщику. Тот принял ее и с готовностью стянул с себя рубаху. Тойон долго путался в рукавах и кружевах, прежде чем надел ее. По толпе прокатился восхищенный ропот. Лукин, глядя на тойона, тайком перекрестился: в белой рубахе тот походил на истлевшего мертвеца, вставшего из могилы. Кусков накинул дареную накидку поверх чекменя.
Подобревший тойон стал говорить, важно и медленно произнося незнакомые слова. Лукин, не оборачиваясь к Кускову, переводил короткими фразами:
- По описанию - наши бабы! Говорит, куплены дорого, в жертву прежнему умершему тойону, но сородич прельстился на них и выкупил себе в жило. Родич тот промышляет в полудне пути отсюда. С ним надо говорить... А толпа, как понимаю, табак с нас требует...
Кусков полез в свой мешок и раздал стоявшим возле тойона и шамана по листочку табаку.
- Спросил, откуда у тойона кортик?
Лукин кивнул, полопотал еще и процедил сквозь зубы:
- Потом скажу!.. Нам дают кров ипищу. Мы - гости селения.
В низкой палатке из шкур могли расположиться на ночлег человек десять. Внутри на четвереньках ползала голая грудастая девка и раздувала жировик. Под пологом было жарко. Русские скинули верхнюю одежду, разлеглись вокруг огонька в рубахах и сапогах. Дым плохо вытягивался через отдушину. Глаза гостей слезились, в горле першило. Туземная девка, игриво поглядывая на Сысоя, совала ему под нос то разрисованную до самого сосца грудь, то синее от флема плечо, то ягодицу. Он терпеливо отодвигал от лица женские прелести: был важный разговор.
- Шаман говорит, что кортик достался ему от великого предка, приплывшего из-за моря, говорит, что у прежнего тойона борода была чуть меньше, чем у меня. Узнав, что мы тоже из-за моря, он принял нас как своих родственников. Уж не чириковские ли пропавшие люди правят нам с того света? - Лукин помолчал, удивленно качая головой. - Некоторые слова у них на наши похожи.
- Ты хочешь сказать, что это и есть Ирия? - криво улыбаясь, спросил Сысой и снова, как ветку от лица в лесу, отодвинул тугую грудь индейской девки.
Лукин ничего не ответил, даже не взглянул на него.
- Троим надо здесь остаться, все равно тойон потребует аманат. Ты, - кивнул Кускову, - и Васька дальше пойдете. Мне с вами надо быть.
- Я тоже с вами! - сказал Сысой. - Как дружка одного брошу?
- Один Бог знает, кому будет хуже! - пробормотал Лукин, глядя в сторону.
Григорий Коновалов, сдвинув шапку на затылок, похлопал дикарку по ягодице, сделав вид, что восхищен зигзагами, черточками, линиями татуировки на ее теле. Девка забыла про Сысоя и стала вертеться перед ним.
- Что-то ты не договариваешь, Терентий Степанович? - пристально глядя на Лукина, спросил Кусков.
- Нечего говорить, - проворчал тот, - Но чую, уйти нам отсюда будет трудно.
Подкрепившись мясом, четверо собрались в путь при малых подарках. Егоров, Коновалов и Баженов оставались в селении. Все присели у очага перед дорогой. В палатку просунулось косматое чудище. По туземному обычаю оно скинуло одежду у входа и оказалось широченной в плечах девкой на уродливо коротких ногах.
- Ну, вот, - вздохнул Лукин. - Похоже, тойон решил улучшить кровь сородичей, придется вам послужить вместо бугаев... Что-то еще с нами будет?!
- Послужим, - беззаботно рассмеялся Прохор, - мыс Гришкой тут всех перекроем!
Лукин без чувств пробормотал молитву. Четверо поднялись, взяли мешки и одежду. Кусков, Васильев и Сысой уже вышли из палатки, Терентий обернулся к Прохору, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и вышел. У палатки их ждали проводники. Одарив их, промышленные пошли на север.
- Уродка-то, похоже, дочь тойона! - рассмеялся Сысой. - Прошке от нее сбежать некуда!
- Это не Сибирь, где бабы нарасхват! - усмехнулся Кусков. - У диких, чтобы не рассердить духов, каждая созревшая девка должна рожать, и чем больше - тем лучше. А если какая не может найти жениха, так отец обязан хоть временного мужа ей добыть. У нас, за Уралом, где всем жен хватает, если у крестьян или у мещан дочь незамужней остается, так вся родня обеспокоена, - передовщик помолчал, шагая следом за проводниками, и добавил: - Поживешь среди колошей, приглядишься: у них много одинакового с нами. Так ведь, Терентий Степанович?
Лукин обернулся и упрямо тряхнул бородой:
- Так, да не так! У них - своя правда, у нас - своя! Смешай их, та и другая кривдой станут. Один Бог - истина!
- Нашли время спорить!? - нахмурился Васька. - Неизвестно, доживем ли до вечера ... И все по моей вине!
К вечеру путники вышли на равнину, покрытую мхом и чахлой невысокой березой. У озера стояли две юрты и палатки. Проводники знаками приказали им ждать и вскоре вернулись, пригласив гостей в особый балаган, покрытый кожами. Промышленные скинули парки. За колышущимися стенами усиливался ветер. Темнело. Вскоре полог откинулся, пригнувшись, вошла полуголая бабенка с котлом вареного мяса. Была она простоволоса, с распущенными по плечам волосами, прищурилась, разглядывая гостей в полутьме. Кусков перехватил из ее рук котел с мясом и стукнул бабу под глаз кулаком. Она плюхнулась задом на кучу одежды.
- Ванечка?! - бросилась на шею передовщику. Тот передал котел Лукину и, отстранившись, спросил:
- Ульяна где?
- Здесь! Живая, все плачет по Ваське, аж почернела!
- Зато ты весела и румяна! - проворчал Кусков и ткнул ей под другой глаз.
Катька ойкнула, замотала головой и снова повисла у мужа на шее:
- Я ей говорю - все равно наши найдут нас, а она чуть не запостилась... Сегодня утром еле уговорила выпить мясного отвара.
- Где она? - простонал Васильев. На лбу его выступил пот.
Катерина накинула на плечи старенькую шкуру и повела Ваську в юрту, где возле очага хлопотали женщины.
- Отчего мужиков нет? - спросил Кусков, пошедший следом за ней.
- Все на промысле. Оленя бьют! - под глазами Катерины набухали синяки. Она откинула полог - на груде вонючих полувыделанных шкур лежало подобие изможденной старухи, в которой только по растрепанным волосам можно было узнать Ульяну.
Васька застонал, опускаясь на колени. Вмиг вспомнилось ему, что видел на Рождество в бане. По одному только запаху учуяв мужа, Ульяна завыла, с нечеловеческой силой вцепившись в подол его рубахи. Васька поднял жену на руки: в ней не было и трех пудов.
На другой день в стан вернулось полтора десятка мужчин. Собаки тянули волокуши с мясом. Позади всех, переваливаясь с боку на бок, шагал индеец странного вида. В отличие от своих стройных и сухощавых сородичей, был он широк в плечах, с огромной головой, растущей прямо из туловища, руки и ноги его были коротки, как обрубки сучьев.
Толстяк, кряхтя, вполз в юрту и упал на шкуры. Живот его опускался и поднимался. Женщины хлопотали и раздевали его. Промышленные и проводники молча сидели в стороне, ждали, когда дикарь придет в себя. А он то и дело поглядывал в их сторону с важностью и достоинством. Толстяка раздели, почесали спину и плечи, придвинули к огню. Он сунул руку с короткими пальцами под живот, почесал в паху, затем навел пристальный взгляд на гостей.
Лукин произнес приветствие на якутатский манер и сказал, что пришли они издалека по важному делу. Затем кивнул Кускову, чтобы тот раздавал подарки. Передовщик развязал мешок и придвинул к толстяку. Женщины, щебеча, обступили его. Толстяк запустил руку и вытащил пачку черкасского табаку, крякнул, почмокал толстыми губами, пробурчал что-то. Женщины налетели на мешок, вытряхнули пару одеял, медный котел, фунт бисера и корольков, табак, чай, сахар.
Глаза проводников от увиденного богатства сделались печальны.
Толстяк, подобрев, спросил:
- Что надо?
Лукин многословно, в манере индейцев, стал говорить о том, что подлые калги, воспользовавшись доверием русских, украли у них жен и продали. Намекнул, что тойон отнесся благосклонно и понял, что сделал это зря. Толстяк нахмурился и пробормотал?
- Я сам - тойон!
Лукин добавил к подаркам пачку табаку и неловкость была забыта.
- "Вороны" требовали за девок большую цену, - сипя и чмокая, изрек толстяк и проворчал: - Обещали привезти черную бабу, а привезли рыжую, другая только наполовину белая.
Лукин перевел сказанное Кускову и тот пробормотал, сидя с каменным лицом:
- Пусть назовет цену!
Толстяк долго сопел, соображая, насколько богаты гости и наконец сказал:
- Рыжая девка - больная, должно быть, помрет скоро - забирайте за сорок одеял. А другая, хоть стара, зато мясо вкусно варит и спать с ней сладко.
Непроницаемое лицо Кускова побагровело, зубы скрипнули. Как бегущие навстречу друг другу волны яростно схлестнулись в его душе противоречивые чувства, готовые выплеснуться кровью и стрельбой, но он взял себя в руки и, почувствовав торговый зуд, кивнул Лукину:
- Скажи, за такую морду, как у Катьки, и одного драного одеяла жаль!
Лукин перевел сказанное, чем озадачил толстяка. Тот велел позвать калгу-Катьку. Она скромно вошла, пряча лицо. Толстяк хотел спросить, чем плоха бабенка, но та подняла голову с припухшими синяками. Толстяк покряхтел, посопел и заявил, что дешевле, чем за шестьдесят одеял все равно не отдаст ее.
"Сто одеял сразу только на Кадьяке собрать можно и то не всегда", - подумал Сысой. Он не вмешивался в разговор, сидел молча и следил за родичами толстяка. От Васьки в таком деле было мало толку, Лукин с Кусковым азартно торговались. Сысой водил глазами за каждым вставшим на ноги и прикидывал, чем тот вооружен. Когда стали договариваться о том, как промышленные передадут требуемый товар, он достал трубку. Индеец-проводник запустил руку в его кисет и наполовину опустошил его.
Женщины вывалили из котла мясо на большое деревянное блюдо. Толстяк первым выхватил жирный кусок и начал есть, охая и закатывая глаза, что не было в обычае у береговых индейцев. Родичи его ели без жадности с непроницаемыми лицами. После ужина гости ушли в отдельную палатку. К лютой зависти проводников, хозяин получил в задаток содержимое трех оставшихся мешков и милостиво разрешил им взять с собой своих жен, его рабов.
Без слез и без радости Ульяна лежала, приткнувшись к мужу, и тупо смотрела на огонь. Кусков переводил одеяла в топоры, табаки бисер, бормотал что-то под нос и чертил сучком на земле.
- Где ж мы столько добра наберем? - пожал плечами Сысой.