Geum.ru

Санкт-Петербург Издательство "азбука" 2001 Nesmrtelnost ё Milan Kundera, 1990 Перевод с чешского Нины Шульгиной Оформление Вадима Пожидаева

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   ...   62

5




Мы заказали себе по бокалу вина, сделали первый глоток, и Авенариус

сказал:

- Ты же прекрасно знаешь: все, что я делаю, это борьба против

Дьяволиады.

- Разумеется, знаю, - ответил я. - Поэтому-то я и спрашиваю, какой

смысл нападать именно на Бернара Бертрана.

- Ничего ты не понимаешь, - сказал Авенариус, словно утомившись оттого,

что я не понимаю вещей, какие он уже столько раз объяснял мне.Не существует

никакой действенной или разумной борьбы против Дьяволиады. Маркс пробовал,

все революционеры пробовали, а в конечном счете Дьяволиада присвоила себе

все организации, имевшие своей первоначальной целью ее уничтожение. Все мое

революционное прошлое кончилось разочарованием, и для меня сегодня важен

только один вопрос: что остается человеку, понявшему, что никакая

организованная, действенная и разумная борьба против Дьяволиады невозможна?

У него лишь два выхода: он либо смиряется и перестает быть самим собой, либо

продолжает поддерживать в себе внутреннюю необходимость бунта и время от

времени дает ей проявить себя. Не для того, чтобы изменить мир, как

справедливо и тщетно хотел этого Маркс, а потому, что к этому принуждает его

личный нравственный императив. Я часто думал о тебе в последнее время. И для

тебя важно, чтобы свой бунт ты проявлял не только в писании романов, которые

не могут принести тебе никакого подлинного удовлетворения, но и в делах.

Сегодня я хочу, чтобы ты наконец присоединился ко мне!

- И все-таки для меня остается неясным, - сказал я, - почему внутренняя

нравственная необходимость привела тебя к выпаду против какого-то жалкого

редактора радио! Какие объективные причины послужили тому? Почему именно он

для тебя стал символом идиотизма?

- Я запрещаю тебе употреблять дурацкое слово "символ",- поднял голос

Авенариус.- Это мышление террористических организаций! Это мышление поли

тиков, которые ныне превратились в простых жонглеров символами! Я одинаково

презираю и тех, кто вывешивает из окон государственные флаги, и тех, кто

сжигает себя на площадях. Бернар для меня не символ. Для меня нет ничего

конкретнее, чем он! Я слышу, как он каждое утро вещает! С его слов для меня

начинается день! Его женственно аффектированный, по-идиотски шутливый голос

действует мне на нервы! Я на дух не выношу того, что он говорит! Объективные

причины? Не знаю, что это такое! Я произвел его в стопроцентные ослы по

праву своей самой чудаческой, самой злорад ной, самой капризной личной

свободы!

- Это-то я и хотел услышать, - сказал я. - Ты действовал отнюдь не как

Бог необходимости, а как Бог случайности!

- Случайности ли, необходимости ли, я все равно рад, что для тебя я

Бог,- сказал профессор Авенариус опять своим нормальным приглушенным

голосом.- Но мне невдомек, почему ты так удивляешься моему выбору. Тот, кто

по-идиотски шутит со слушателями и организует кампанию против эвтаназии, вне

всяких сомнений - стопроцентный осел, и я не могу предста вить себе ни

одного возражения против этого.

Услышав последние слова Авенариуса, я оцепенел:

- Ты путаешь Бернара Бертрана с Бертраном Бертраном!

- Я имею в виду Бернара Бертрана, который выступает по радио и борется

против самоубийств и пива! Я схватился за голову:

- Это два разных человека! Отец и сын! Как ты мог соединить в одном

лице редактора радио и депутата?! Твоя ошибка - исключительный пример того,

что мы за минуту до этого определили как пагубное совпадение.

Авенариус смутился. Однако вскоре пришел в себя и сказал:

- Боюсь, что ты не очень-то хорошо разбираешься даже в своей

собственной теории случайности. В моей ошибке нет ничего пагубного.

Напротив, она отчетливо похожа на то, что ты назвал поэтическим совпадением.

Из отца и сына получился один осел о двух головах. Такого великолепного

зверя не вымыслила даже древнегреческая мифология!

Мы допили вино, пошли в раздевалку, а оттуда я позвонил в ресторан с

просьбой забронировать для нас столик.


6




Профессор Авенариус как раз надевал носок, когда Аньес вспомнила фразу:

"Каждая женщина ребенка всегда предпочитает мужу". Ее произнесла

доверительным тоном (при обстоятельствах, с той поры забытых) мать, когда

Аньес было лет двенадцать-тринадцать. Смысл фразы станет ясным, если мы

немного над ним поразмыслим: сказать, что мы любим А больше В, означает не

сравнение двух степеней любви, а то, что В мы не любим. Ибо когда мы кого-то

любим, мы не сравниваем его. Любимый несравним. И когда мы любим А и В, мы

тоже не можем их сравнивать, по скольку, сравнивая их, одного из них

перестаем любить. И если мы публично заявляем, что одного предпочитаем

другому, то вовсе не потому, что хотим перед всеми признаться в любви к А

(ибо в таком случае было бы достаточно сказать просто "Люблю А!"), а для

того, чтобы деликатно, но достаточно ясно дать понять, что В нам совершенно

безразличен.

Конечно, маленькая Аньес была не способна к такому анализу. Мать

определенно рассчитывала на это; ей нужно было открыться, но вместе с тем не

хотелось и быть до конца понятой. Однако девочка, хотя и была не способна

все осмыслить, ясно ощутила, что эта фраза матери - не в пользу отца. А

маленькая Аньес любила его! Поэтому она чувствовала себя не польщенной тем,

что ей отдают предпочтение, а опечаленной, что с любимым обходятся

несправедливо.

Фраза запечатлелась в ее памяти; она стремилась представить себе, что

значит во всей определенности любить кого-то более, а кого-то менее; перед

сном она лежала в своей кровати, закутанная в одеяло, и вооб ражала себе

такую сцену: отец стоит и держит за руки своих двух дочерей. Напротив него

выстроился в шеренгу карательный взвод, который ждет лишь приказа:

прицелиться! пли! Мать отправилась к вражескому генералу просить пощады, и

он дал ей право из трех осужденных спасти двоих. И вот за минуту до того,

как командир отдаст приказ стрелять, прибегает мать, вырывает у отца дочерей

и в панической спешке уводит их. Аньес, которую мать тащит за собой,

поворачивает голову назад, к отцу; поворачивает ее так упрямо, строптиво,

что судорогой сводит горло; она видит, как отец печально и безропотно

смотрит им вслед: он смирился с выбором матери, поскольку знает, что любовь

материнская сильнее любви супружеской и что это ему положено умереть.

Иногда она представляла себе, что вражеский генерал дал матери право

выбрать только одного из осужденных. Ни на мгновение она не сомневалась, что

мать спасла бы Лору. Она воображала себе, как они остались одни, она и отец,

лицом к лицу со взводом стрелков. Они держались за руки. В эти минуты Аньес

вообще не занимало, что происходит с матерью и сестрой, она не смотрела им

вслед, но знала, что они быстро удаляются и что ни одна из них ни разу не

оглянулась! Закутавшись в одеяло на своей кроватке, обливаясь горючими

слезами, Аньес испыты вала невыразимое счастье, что она держит отца за руку,

что она с ним и что они умрут вместе.