которые нас окружают, во внешнем виде улиц, по которым мы хо- дим, в наших одеждах, в наших лицах, но, может, быть, с наиболь- шей наглядностью она являет себя в видимых формах тех зданий и тех помещений, в которых концентрируется власть и из которых исходят импульсы власти, ибо как бы нам не хотелось этого, но власть — это судьба, а судьба — это власть. Вот почему, когда мы хотим узнать что-либо о той или иной власти, то нам следует не столько прислушиваться к тем словам, в которые она себя облекает или которые высказывают в ее адрес ее враги и оппоненты, сколь- ко со всем вниманием вглядываться в те пространственные формы, в которых она визуально репрезентирует себя. И я думаю, что рас- смотрение именно этих форм является наикратчайшим путем к по- стижению иероглифа национальной судьбы.
Вообще-то я давно обратил внимание на тот факт, что наши государственные учреждения располагаются в каких-то изначально некрасивых или специально приведенных в некрасивый вид соору- жениях. Я хорошо помню то впечатление, которое производило на меня здание Моссовета в детстве. Каждое воскресенье, проходя мимо этого здания, я неизменно поражался какой-то странной дис- пропорциональностью, какой-то несуразной подростковой долговя- зостью, заключенной в его очертаниях. Казалось, что кто-то сплю- щил его с боков, в результате чего все здание как-то неестественно вытянулось вверх, утратив измерение ширины и превратившись в род некоей загогулины. Наверное, это ощущение несуразности яви- лось одним из первых опытов моего соприкосновения с иероглифом национальной судьбы, и здесь следует особо отметить, что визу- альное впечатление сплющенности усиливалось звучанием слова «Моссовет» — тоже каким-то сплющенным и противоестественным, из-за чего независимо от моего желания во мне начал зарождаться вопрос о причинах возникновения столь странных аудиовизуальных форм. Ответ на этот вопрос я получил неожиданно в достаточно скором времени. Однажды, когда в очередной раз я рассматривал свой любимый альбом с литографиями старой Москвы, до меня вдруг дошло, что здание Моссовета, которое я вижу каждое воскре- сенье, есть не что иное, как дом московских генерал-губернаторов, изображенный на одной из старинных литографий, на которую я часто смотрел, но которая до этого момента никак не совмещалась с теперешним обликом Моссовета. Это открытие весьма заинтриго- вало меня, ибо несоответствие ныне существующего со старым изображением было столь разительным, что мне не оставалось ни-
чего другого, как пуститься в расследование этого вопроса, в ре- зультате чего я выяснил, что на самом деле в начале не было ника- кого Моссовета, но был дом московских генерал-губернаторов, и этот дом, построенный в конце XVIII века архитектором М.Ф.Казаковым, представлял собой типичный классический трех- этажный особняк с пилястровым портиком на цокольном этаже. Однако в 1946 году, как раз в год моего рождения, дом московских генерал-губернаторов, уже ставший к тому времени Моссоветом, подвергся кардинальной реконструкции. Его надстроили на два этажа и перенесли пилястровый портик с цокольного этажа на чет- вертый, в результате чего здание и обрело тот противоестествен- ный сплющенный с боков облик, который будоражил мое вообра- жение каждое воскресенье.
Со временем все это вместе взятое заставило меня взглянуть несколько с другой точки зрения на проблемы соотношения россий- ской и советской государственности, российской и советской вла- сти. Ведь если верно то, что власть есть не столько те слова, в ко- торые она себя облекает, сколько те визуальные формы, в которых она себя являет, то на примере превращения дома московских ге- нерал-губернаторов в здание Моссовета можно легко убедиться в том, что советская власть есть нечто, приведенное в некрасивый вид, есть нечто некрасивое; если говорить точнее, то советская власть есть некая обезображенная и изуродованная форма старой российской власти. Российская власть превращается в советскую власть подобно тому, как совершенно вразумительное и членораз- дельное словосочетание «дом московских генерал-губернаторов» превращается не просто в менее приятно звучащее словосочетание «Московский совет», но в какое-то нечленораздельно сплющенное слово «Моссовет», а классически гармоничное здание М.Ф.Казакова превращается в какое-то несуразное диспропорциональное соору- жение, из чего напрашивается неизбежный вывод, что некраси- вость есть основополагающий модус советской власти, в какие бы красивые слова она себя не облекала. Советское — это прежде все- го некрасивое. Советская власть являет себя только в визуально некрасивых формах, и все, над чем она властвует, все, что прини- мает ее условия, должно стать прежде всего некрасивым. Вот по- чему советские учреждения и органы советской власти просто не могли располагаться в красивых зданиях, предварительно не изу- родовав их сообразно своей природе. И ярчайшим примером этого может служить судьба московского Кремля. Наверное, именно со- временный облик Кремля может наиболее красноречиво свидетель- ствовать о том, что есть советская власть на самом деле.
