Название: литературный альманах

Вид материалаДокументы

Содержание


18. «Сердце не остановилось». («Непостижимое»)
19. «Королева гляделась в багровый закат, Неподвижная – как из колоды карт». («Бык из Бендилоу»)
20. «Луна тоже оскорбляет своих подданных, Но при свете дня она нелепа». («Соперник»)
21. «А что же с головой? Пардон, пуста». («Претендентка»)
22. «Я едва узнаю себя. Будет темно, И блеск этих вещей будет милее лика Иштар». («Последние слова»)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

^ 18.

«Сердце не остановилось».

(«Непостижимое»)

Ступив на заасфальтированную поверхность, я с нескрываемым удовольствием вдыхала выхлопные газы и что-то там еще, что загрязняет воздух.

Домой зашла совершенно опустошенная. Я знала, что после поездки буду болеть несколько дней. Это называется лихорадка, наверное, только в моем личном словаре. Слабость во всех конечностях, апатия, которая, как кажется, никогда не кончится, тяжелая и абсолютно пустая голова, помятое и распухшее лицо. Тело в гусиных пупырышках и мелкие волоски стоят дыбом. Кожа минимум еще неделю будет шелушиться. Она впитала порами речную воду и мелкие песчинки. Теперь я речная нимфа – наяда. Мне следует завернуться в водоросли и спрятаться от простых смертных. Положение нимфы незавидно. Стань я, допустим, русалкой, могла бы утаскивать юношей на дно. Класть на грудь трупа камень поувесистей, таким образом, он не всплывет. Никто не узнает, что случилось с беднягой. Обычно, русалок изображают красивыми. Я была бы настоящей русалкой, не какой-нибудь омерзительно-наигранно-добренькой тупицей Ариель в ракушечьем лифчике, а настоящей страшной гадиной. Со спутанными зелеными волосами. Огромным лягушачьим ртом, куда уж там Джулии Робертс. Этим ртом я оставляла бы синюшные пятна на телах, как метки, что-то вроде индивидуального почерка убийцы. Лифчики к черту, продвигаем в русалочьи массы понятие топ-лесс. Вот Ариель – дура – напялила тесные ракушки сразу, только грудь расти начала. И скажите, на милость, чего хорошего она добилась? Плавает теперь, как ущербная, с нулевым размером. Я топила б моторные лодки. В услужении имела бы краба чудовищных размеров. Он бы меня клешнями по хвосту гладил, а кормила б я его загубленными юношами. После того, как вволю надругаюсь над трупом. Но это все глупые мечты, и плавать я не научилась, и не научусь никогда, а значит и говорить не о чем. Зато на нимфу-то потяну. Прятаться, да изредка таинственно хихикать, пугая случайных прохожих. Еще можно мелькать, тоже не слишком часто, чтобы озадаченные путники потом списывали свои приключения на обман зрения и никому ничего не рассказывали. Тут я вспомнила, что все нимфы плохо заканчивали. Чаще всего их превращали в цветы или деревья, потому что за ними гнался похотливый Пан, или Гермес, или Зевс, или Эрос. Другие боги члены спокойно держали в тогах, вынимая в случае действительной необходимости, а Аполлон и вовсе был каким-то голубоватым. Покровительствовал, кстати, различным видам искусства.

Существование растением меня тоже не прельщало, тем не менее, посмотрев в зеркало, я улицезрела, что превращение уже прошло. Процесс необратим. Нимфой побыла очень недолго. И под раздачу похотливых богов не попала. Последнее обстоятельство меня особенно расстраивало. Зевс староват, к тому же у него жена злобная, Гера (ох, сколько представительниц нашего племени загубила), а у остальных с семейным положением как-то неявственно. Но Эрос полноват, у Пана козлиные ноги, что наводит на мысль, что козел он полностью, а вот Гермес, скажу я вам, очень даже ничего. Такие ножки мускулистые, в сандальках с крылышками. Конечно, так же бросит в итоге у разбитого корыта, но перец соблазнительный. От Гермеса я убегала б только для виду, какую-никакую репутацию сохранить нимфы порядочной.

Жутко хотелось есть, а кусок в горло не лез почему-то. Для улучшения самочувствия и пищеварения я решила устроить сеанс частного кинопросмотра. Досмотреть «Сильвию». Хороший, спокойный же фильм, без крови и будоражащих ее приключений. Поплачу в конце (если слезы польются) или рассержусь на отрицательного героя. Эмоции самое главное сейчас – когда есть эмоции, ничего не страшно.

Как ее там зовут-то? Тебе же называли имя той девочки.

Не помнишь?

После изучения содержимого холодильника, остановилась на пиве с бутербродами. Пиво отлично удовлетворяло не проходящую с поездки жажду. Такое ощущение, что горло забито песком. Песок всюду. Внутри и снаружи, в одежде и хрустит на зубах.

Вкусные бутерброды и пиво – летняя еда. Меня стошнило после первого, от начала фильма прошло три минуты. Уже знакомые кадры, Сильвия Плат едет на велосипеде, а у меня велосипеда нет, и я еле успела добежать до ванной; страшно выворачивало наизнанку. Спазмы продолжались долго, даже тогда, когда в желудке явно ничего не осталось. «Вот сейчас я и умру», подумалось. «Выблюю в ванну собственные внутренности». Я выпила стакан воды. Совершенно зря. Теперь снова было, чем блевать.

В человеке среднестатистических размеров (то есть, примерно как я – нет ничего среднестатистичней на свете, чем моя особа) около четырех метров кишок. Я буду вытягивать кишки изо рта, метр за метром.

Черт, ну и мысли.

И походная еда не для моего слабого организма. Больно уж я нежная барышня, оказывается. И ночлег в холодной палатке. Десять кофт не помогли. Бесчувственное, но в принципе теплое тело рифмоплета тоже. Под утро вообще случился ураган, и все проснулись. Часов в шесть стало наоборот припекать, пришлось половину одежды с себя снимать. Печальных подробностей множество. Интересно, где ночь проводят наяды? Вряд ли они проводят их в дерьме.

Пойду спать. Время, правда, не очень позднее.

Мягкая постель. Ноги не придется поджимать под себя, спя в позе зародыша. И не нужна теплая одежда, достаточно пижамы.

Фильм оставлю на завтра. И так уж, сколько времени собираюсь досмотреть. Ничего не случится из-за задержки в один день. Вообще, никогда ничего не случается из-за таких маленьких задержек.


^ 19.

«Королева гляделась в багровый закат,

Неподвижная – как из колоды карт».

(«Бык из Бендилоу»)

Вот так и получилось, что я легла спать, когда было еще совсем светло, что обычно не в моих правилах. Проснулась посреди ночи, валялась, вертя головой и разглядывая предметы обстановки своей комнаты, давно выученные наизусть. Сон ушел, бессонница пришла. Я попробовала считать овец. Говорят, при этом занятии мало называть в уме цифры и числа, да еще и по порядку, надо представлять внутренним взором, крохотных овечек, прыгающих через мостик. Мое, всегда такое услужливое воображение, отказало мне. И заменить их розовыми слониками или какой другой живностью не удалось. Я потихоньку начинала злиться, но и сорвать злость было не на ком и не на чем. Попробовала разбить бутылку, стоящую на прикроватной тумбочке. Бутылка свалилась, из нее полилась минеральная вода и залила пол. Конечно, а как же еще? Пластиковые сосуды не разбиваются. Встала с постели и прошаркала за тряпкой. Воду не вытерла, а только размазала. Образовалось несколько маленьких лужиц вместо одной огромной. Они интересно расположились в результате уборки. Самую большую окружали пять или шесть мелких. Ну прямо цветочек. Поскользнулась и упала, попутно стукнувшись головой об угол кровати. Голова немедленно отозвалась и загудела.

- Аа, - сказала я и прижала пальцы к вискам. – Аа. А что это так громко бумкнуло?

С удовольствием про себя отметила, что не теряю чувства юмора.

Мокро. Я огляделась вокруг и путем несложных вычислений установила, что сижу аккурат в сердцевине цветочка. Пижамные штаны мокры, мокры и трусики (не льсти себе, огромнейшие трусы сорок восьмого размера, тогда как все нормальные девушки носят сорок шестой, а то и сорок четвертый). Кряхтя, поднялась на ноги. Дернула за ручку ящика комода, и ящик отвалился от остального комодова туловища вместе со всем содержимым. Выглядело так, как-будто комод угрожающе раззявил пасть, собираясь сожрать свою хозяйку. Я пришла в ярость. Мебель делать в стране, которую я Родиной гордо именую, не умеют. Трусы и бюстгальтеры живописно украсили пол. Я поглядела свысока на последствия своей разрушительной деятельности. Часть белья тоже намокла, попав на лепестки водного цветка. Хорошо, что мамы нет дома. Она принялась бы хохотать. И правильно, смешно же ведь.

Немного посидела на кровати, изучая колени. От коленей перешла к икрам. Те были покрыты синяками и щетиной. Волосы на ногах всегда росли быстрее и лучше, чем на голове. А вот и царапины от бритья. Как-то мама предложила мне интересный способ «удаления нежелательной растительности». Тереть ноги пемзой. Дескать, полезно: и кожа лучше становится, и кровообращение в ногах улучшается, и волосы медленнее пробиваются наружу из своих луковиц. Очень зверская процедура, как выяснилось. Больно. Потом я продолжала пользоваться традиционными методами. Продолжила изучение, теперь занявшись верхом туловища. Он радовал меня чуть больше, чем низ. Потрогала грудь. Дыньки третьего размера. Только этими дыньками я могу хоть как-то оправдать задницу с номером сорок восемь.

В комнате было непривычно светло. Я отдернула штору и выглянула из окна. Луна почти полна, или еще полна. Не знаю, растущая и убывающая. Вроде, что-то там такое… Приделать палочку к тому, что видишь и получится буква «р», или ничего не приделывать, оставить, как есть и выйдет буква «с». Что-то из этого растущая луна, а что-то убывающая. Так детишек учат. Основываясь на собственном опыте, с уверенностью могу сказать, когда выходишь из детства, многим вещам уже не научишься. А некоторые и вовсе забудешь.

Включила ночник. Расшвыряла ногами белье по всему полу. Ковер получился. Передумала и собрала все в одну большую охапку и кинула ее в ящик. Ящик с некоторым трудом вставила обратно. Бельевой ком занимал больше места, чем то же его содержимое аккуратно сложенное уголок к уголку.

Достав из пачки одну сигарету, я подожгла ее, еще не засунув в рот, и несколько секунд наблюдала, как она тлеет. Высунулась изо окна почти наполовину и с усердием стала выдыхать дым на улицу. Все же часть его оставалась в комнате. Докурив, я завернулась в штору. Занавеска была оформлена в горячо мною и моей матерью любимых цветах осенней гаммы. Оттенки коричневого, кармин, бежевый, охра. Полосатая занавесочка, полоски разной ширины. Осторожно, чтобы не сорвать штору с палки, на которой она крепится (хоть убей, запамятовала название этой штуковины), развернулась к стене напротив от окна. Там висело овальное зеркало средних размеров. Зрение у меня не очень, но общий силуэт увидала. Я напомнила самой себе египетскую царицу. Красотка Нефертити на фоне ночи. Колпак бы еще тот знаменитый, вытянутый, для полноты создаваемого образа. Занавеска симулировала роскошное царицыно одеяние. Такое узкое длинное платье. Я попыталась развернуться в профиль и причудливо по-египетски изогнуть руки, одновременно не упустив из виду собственное отражение. Штора угрожающе затрещала. Я поспешно размоталась. Она пахла табаком. Дабы убедиться, понюхала ее несколько раз в нескольких местах. Сомнений нет, пахнет. Ничего страшного, запах табака является мощнейшим афродизиаком. Зачем мне афродизиаки, заключенные в шторе, я предпочла не думать.

Медленно я подошла к зеркалу и коснулась кончиками пальцев своего отражения. Синяки под глазами, те самые, которые всегда были у меня от природы – они углублялись с каждым днем. Мне они нравились, я была в них влюблена.

Тяжко вздохнув, я уселась за письменный стол. Эта ночь обещала быть необыкновенно длинной, и у меня не было ни малейших представлений, чем заняться.


^ 20.

«Луна тоже оскорбляет своих подданных,

Но при свете дня она нелепа».

(«Соперник»)

Светловолосая низенькая девочка, держащая его за руку, скорее всего ей и была. Я скользнула по ней взглядом, вежливо поздоровалась и стремительно приняла безразличный вид, надеясь, что получилось. Мне и вправду было безразлично, но… как-то уж неожиданно. Названное имя уничтожило последние сомнения. Я и не подозревала, что когда-нибудь столкнусь с ней лицом к лицу. Судя по всему, она не догадывалась о моем существовании, как и я о ее до недавнего времени. Мы были на улице. Совершали променад с Эйжей и еще несколькими прекрасными дамами. Пару жалких джентльменов, случайно затесавшихся в узкий дружеский кружок, шли не в счет.

Вообще-то, мы встретились не случайно. Это Эйжа позвала составить компанию, желая, чтобы пришел тот ее друг, разбивший, ах, ее сердце. Появление Хьюза предполагалось, но не ожидалось, тем более со спутницей.

Он целомудренно и быстро чмокнул меня в щеку, оставив на ней влажный след. Я не очень вежливо повернулась к нему спиной. Но следовало что-то выбирать, не хотелось, чтобы он увидел, как вытираю с лица его слюну. Слюна слюнявого слюнтяя. Губы должны быть сухими и плотно сжатыми. Оставлять на другом человеке генетический код без его желания по меньшей мере неучтиво. Развивая мысль, я пришла в ужас. Только подумать, сколько он оставил у меня всяких жидкостей, содержащих этот самый код.

Раздражало, что не могу как следует рассмотреть в упор девочку-душечку. Приходилось довольствоваться редкими и мимолетными взглядами. Я не поняла, красивая она или нет. Общих черт мы не имели ни в лице, ни в телосложении, это точно. Малорослая, худощавая и изящная мини-женщина. Будущая великолепная домохозяйка и мать очаровательных малышей. Рядом с ней я смотрелась неуклюжей кобылой. Впрочем, я часто так смотрюсь. Впрочем, я в принципе такая.

Я не поняла, крашеная она блондинка или нет. По общему впечатлению, девушка была довольно мила. Я заподозрила, что, должно быть, она очень скучна. Нет, это конечно не ревность, это просто она так выглядит.

Перевела мысли на Хьюза. Какие же умозаключения заставили его совершить такое неразумное деяние? Ведь я могла повести себя совершенно по-другому. Удивиться, что-нибудь сказать, не понимая, кинуться с поцелуями, или понимая, разреветься на глазах у всех. Неужели он настолько хорошо успел познакомиться с моим характером, что разумеет, что я не проявлю никакой реакции, которая могла негативно на нем сказаться?

Спит с ней? Вряд ли. Или да, но очень редко. Такие мало дают.

А вот такие, как ты, проснулся внутренний голос, дают, а потом оказываются в сомнительных ситуациях вроде этой.

Его невозмутимое выражение лица злило меня. Барин столкнул лбами двух своих крепостных девок. Нет, нет, крепостную девку с барыней, и я была отнюдь не барыней-барыней-сударыней. Достоинства Хьюза неожиданно ушли на второй план, а недостатки угрожающе выпятились. Стало немного смешно, потому что я представила, как теперь с полным правом могу пооскорблять его, плачась подружкам.

Нахмурив лоб, я попыталась с озабоченным видом свести брови вместе. Что-то вертелось в голове, неясное, еще не получившее оформления. Как-будто я что-то забыла. Или должна разгадать некую загадку.


***

С другой стороны, не устроить ли представление?

Я решительно отчеканила:

- Познакомь нас поближе. И объясни, уж будь добр, кем она тебе приходится.

Хьюз резко побледнел, а девочка растерялась. Наполнившись злорадным удовлетворением, я повторила вопрос. Девочка сегодня вечером будет плакать.


***

Я так не сделала, конечно же. Я их проигнорировала. Я вполне могла себе позволить подождать того времени, как останусь одна.

^ 21.

«А что же с головой?

Пардон, пуста».

(«Претендентка»)


В собственной квартире я не стала соблюдать правила приличия. Моя мама говорит, что негативная энергия обязательно должна найти выход. Я слушаю маму гораздо чаще, чем она считает. Подумала, как это сделать в данном случае, и для начала заметалась по углам.

Ужасно печально, и необъяснимо, почему все так вышло.

Я перемотала фильм до середины и поняла свою ошибку. Эйжа Уэвилл была темноволосой с густыми бровями, знойной, а Сильвия Плат стройной блондинкой. Я захлопала глазами, пытаясь привести мысли в порядок.

Так что же получается? Получается, все правильно? Это я дешевая Эйжа, а она Сильвия, а моя подруга вообще не при чем? Все перепуталось. Как же так? Я отчаялась. Хьюз любил Плат, он просто спал с другими.

- Я… я… я была уверена, - заикаясь произнесла, ни к кому не обращаясь. В квартире было пусто.

Вот именно. Вечно «Я», «Я», «Я» и «была уверена». Коли б не вечная уверенность и непоколебимая любовь к своей персоне…

Я, не жалея сил, хлестнула себя по щеке, оставив красный след. Испортить такой чудный сценарий.

Обвила себя руками.

- Ну-ну, родная, - стала вслух успокаивать. – Ну ты же, в конце концов и не знала, что девчонку выберут не с твоей стороны? Не было никаких оснований думать, что он заинтересует еще кого-то, кроме тебя. Если верить твоей версии, что она не очень чувственная, он наверное поразил ее силой своего интеллекта. И вообще, не все так плохо – результат то отрицательный (Слава Богу, аборт – это очень страшно).

- Но я могла предвидеть, что он не так…, как кажется. – Возразила я.

- Что как? Умен? Туп? Хитер? Бессовестен?

- Блядовит. – Решительно прервала я эту цепочку.

Подумав, добавила:

- И слащав.

Открывшиеся истины мне не нравились. Тихонько взвизгнула. Может поистерировать? Нельзя. Как жаль, что я слишком хорошо воспитана. Представила, что бы сказал один мой хороший знакомый со специфическим чувством юмора.
  1. Трахнули тебя;
  2. Ты сейчас несчастна;
  3. Сидишь и ноешь тут, как дура последняя;
  4. И выдумываешь оправдания себе;

Неуверенно взвизгнула еще разок, словно пробуя свой голос.

Вот почему у меня никогда ничего не получалось. Спутала роли. Не надо было искать у себя глубоко закопанные таланты и пытаться вытаскивать их наружу. Я вытащила лишь одну кучу дерьма. Нет никаких талантов, никакой гениальности, Бог обделил дарами. Эйжа Уэвилл не была писательницей. Она согревала постель чужого мужчины, за что и поплатилась.

Я раскрыла тот злосчастный номер «Cosmopolitan» и задала вопрос вечно улыбающейся со страницы Сильвии:

- И что же, мне теперь покончить с собой, как ты, или покончить с собой, как она?

Многие поклонники мисс Плат называли причиной ее смерти предательство Теда. Ну заодно и мисс Уэвилл. Эйжа оказалась очень нежной девушкой, не выдержала осуждения общества и тоже покончила с собой. На Хьюзе повисла еще одна смерть. Бедный, бедный Тедди. Было бы занятно узнать, уменьшилось ли количество женщин у него после таких душевных потрясений.

Сильвия отравилась газом. Открыла все конфорки и легла спать. Дверные щели в детскую (да-да, дети находились дома) заткнула мокрыми тряпками.

Эйжа вроде повесилась, хотя точно не могу сказать.

Газом травиться опасно. Моя мать придет домой… и вдруг включит свет раньше, чем почувствует резкий и неприятный запах? Взорвется. Я люблю мамочку.

Перед повешением я испытывала первобытный страх.

- Ну, подскажи же, - задумчиво, почти жалобно проговорила я, уставившись куда-то вдаль.

Журнал свалился на пол.


22.

«Каждый – как в стойле. В своем. Только в своем.

И словно король в замке, каждый чувствует себя свободно».

(«На палубе»)

Тот старый приятель вдруг взял и позвонил мне полпервого ночи. И говорит мне интимно-заговорщическим тоном:

- У меня есть штука, от которой башку напрочь сносит.

Тот старый приятель очень любит и уважает всяческого рода наркоту. Периодически налезает на героин, но как налезает, так довольно быстро и слезает.

Он считается в глазах девичьего большинства красивым, или по меньшей мере, очень симпатичным. На голове залихватская рок-н-ролльная лохматость. На подбородке у него ямочка, напоминающая ущелье, разделяющее две ягодицы ребеночка. Почти постоянно легкая небритость. Рыжеватая.

У этого старого приятеля есть два состояния. Так то, у остальных веществ три: твердое, жидкое и газообразное. А у него, маленького рок-н-ролльщика, два. Приподнятой эйфории и черной депрессии. Эйфория обычно после депрессии и наступает. Потому что он много осознает и понимает за темный период, он начинает видеть все под другим углом, и теперь уж действительно под другим, под настоящим, под правильным, если вы понимаете, теперь-то все будет хорошо.

Мы вместе учились. И он утверждает, что ему столько же лет, сколько и мне, но я-то знаю он лжет, бессовестно всех обманывает. Ему на самом деле пятнадцать и не больше, хотя может мне он лжет и поменьше. Может мне и самой пятнадцать и ни днем больше.

Он говорит с видом проповедника: «Рок-н-ролл начинается с наркоты и в голове». Но я то знаю – рок-н-ролл там заканчивается. А начинается он в синяках.


^ 22.

«Я едва узнаю себя. Будет темно,

И блеск этих вещей будет милее лика Иштар».

(«Последние слова»)


Моя мать уехала по каким-то делам из города на три, а то и четыре дня. Это облегчало поставленную задачу. Следовало написать прощальное письмо. Четыре черновика полетели в так называемую корзину для бумаг. Корзины для бумаг такие красивые, пластмассовые, яркие и создают ощущение чистоты. Когда я купила свою, лет семь назад, то долго и искренне радовалась ей. Так же, как и новым ручкам и тетрадкам в глубоком детстве. Мир канцелярских товаров – почти самый прекрасный. После узкого мирка библиотеки. И бесконечно жаль, что все же я не Нефертити и моих вещей вместе со мной не закопают. А так ведь хочется, чтобы этой чудной корзиной больше никто никогда не пользовался. Может, и не будет так. Может, ее выбросят на помойку. А оттуда никто не заберет. И я не королева Мария Тюдор, и не Сильвия Плат, и даже не Эйжа Уэвилл, тоже оставившая какой-никакой свой след в истории. Я никто.

Пятый черновик. Что бы я взяла с собой в могилу? Взыграла присущая педантичность – надо составить список. Во-первых, бутылку вина. Ни за что не поверю известной пословице, что мертвые пьют только пыль. В промозглую погоду, когда бушует пронизывающий ветер до костей, неплохо будет согреть кости. Кости останутся навсегда, они не гниют. Во-вторых, цветные карандаши, чтобы раскрашивать крышку гроба. В-третьих, карманное зеркальце – наблюдать, как проходит процесс разложения. Желательно тетрадь, чтобы записывать наблюдения. Исключительно исследовательский интерес. И, пожалуй, еще расческу, волосы ведь продолжают расти. Даже лучше, чем при жизни. Несомненный плюс, мои всегда росли медленно. И (ну все, последний номер в списке, не наглей) теплую кофту. Там холодно постоянно.

Одно обстоятельство меня печалило: после смерти придется бросить курить. В гробу и так воздух спертый.

Поехали дальше. Ящик сам по себе зеленый. Под цвет травки и мха, и просто мой любимый цвет.

Никаких свадебных платьев, хоть я и незамужняя! На мне, например, столько грехов висит, что я не то, что белое, я кремовое, нежно палевое надеть стесняюсь! Дурацкий обычай, и плюнуть бы на того, кто его придумал. Так, это условие подчеркиваем двумя жирными чертами.

Я бы, наверное, довольно элегантно смотрелась в черном мужском костюме-тройке.

Обувь. Женщин, оказывается хоронят в мягких удобных туфлях без каблуков. Вообще-то, хочется кроссовки. А они не идут к костюму-тройке. Придется туфли. Либо мужские, либо на каблуках.

Никогда не красила губы ярко-красной помадой. Не идет. Я хочу, чтобы на прощании, мой рот издали напоминал кровавую рану. Наложите самую дешевую помаду, которую найдете, чтобы воняло вазелином. И такая дольше держится.

Как забавно. Только подумать, сколько можно всего будет, когда умрешь.

Похоронная музыка должна вселять в пришедших дух энергии. Обязательное условие, остальное – дело вкуса. Лично у меня два варианта. Менуэт из 40-й симфонии Моцарта или скерцо из 5-й симфонии Бетховена. Но не подумайте, что я так притязательна и желаю щегольнуть хорошим вкусом напоследок. Если что, Бритни Спирс тоже вполне сгодится.

Гораздо более долго я думала над последним вопросом. Являться ли к кому-нибудь по ночам во снах и полуреальности, и если да, то к кому. Перебирала кандидатуры: учительница в начальных классах, ненавистный сосед снизу… Ох, как заманчиво! Чертовы люди, чертова злость. А потом решила оставить всех в покое. Потому что все эти люди тоже когда-нибудь умрут, и вдруг я с ними столкнусь. Уверена, что есть много отличнейших способов причинить мертвецам боль.

Помня, что моя мама питает, на мой взгляд, необъяснимую любовь к крематориям, я в постскриптуме на всякий случай написала: не обязательно во что бы то ни стало придерживаться заданного сценария во всех пунктах, но хотелось бы избежать печи.

В последних строках я искренне пожелала всем счастья.

Так, надо, наверное, что-то объяснить. На самом деле, я все поняла. Точнее, Сильвия подсказала. Мне ведь двадцать один, верно? В двадцать один не было еще ни встречи с невнятным поэтом, ни утонченной красавицы Эйжи, ни детей – ничего. Было нечто другое. Чулан.

Я, к сожалению, чуланом не располагала. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Если верить «Cosmopolitan» (клянусь, это мое последнее обращение к этому источнику, больше туда не загляну), то Сильвия Плат где-то в моем возрасте, может чуть постарше или помладше, не поступила в Гарвард. Она приняла большую дозу снотворного – двадцать таблеток – и спустилась в чулан. Через два дня ее там нашли, и как ни странно, она была все еще жива.

Так вот, о чем я? Потому все и пошло прахом, что мне слишком мало лет.

А чулан вполне подходит.

И двадцать таблеток слишком мало. Сорок.

Запив последнюю водой, я трагическим взором обвела комнату и легла на кровать. Скрестила руки на груди.

Мисс Плат, возьмите меня под руку и пойдемте отсюда. Прощайте.