Название: литературный альманах

Вид материала

Документы

Содержание Кузьмичева елизавета Елизавета Кузьмичева рекомендует прочитать Возьмите меня под руку 2. «Как будут твои ночные танцы Терять себя…» («Ночные танцы») 3. «Им интересно, была ли я важной при жизни». («Последние слова»)

Подобный материал:

• Литературный альманах сф пгу. Выпуск, 2810.94kb.
• Название: литературный альманах, 2178.31kb.
• Весы 2009 -№39 Альманах гуманитарных кафедр Балашовского института Саратовского государственного, 1662.41kb.
• Моу «Сугайкасинская сош» Канашского района Чувашской Республики Литературный альманах, 317.92kb.
• Редколлегия: В. М. Плоских, М. А. Рудов, > Л. В. Тарасова Чабыт. Порыв: Литературный, 5406.09kb.
• Ю. Б. Генезис альманаха (календарная семантика) // Известия Уральского государственного, 113.46kb.
• А. В. Федин Формирование концепции миссионерской деятельности Общества Иисуса Диалог, 1239.66kb.
• Регіональний науковий юридичний альманах молодих дослідників українська державність, 2685.65kb.
• Учебно-методический комплекс дисциплины Современный литературный процесс Специальность, 748.15kb.
• Альманах Центра общественных экспертиз Выпуск Декабрь 2008 г. Альманах Центра общественных, 10211.22kb.

Удалена

1.

зашелестеть листьями будет бояться дерево

не решится исполнить свой утренний танец стриж

ты меня не удивишь

даже если увидишь в своих объятьях

даже если закроешь за мной дверь

которую не закрывал и на ночь

ранить

не нужно

самой вьюжной из всех зим

любим

жить будем дружно

 

2.

единственно верный кадр

отыщет твой телевизор

чтобы оставить ее с тобой рядом

на полчаса

 

она сливает свой утренний кофе в твой утренний кофе

она ищет ступней твои тапочки у дивана

 

она удалена — удалить или отстранить — вот в чем вопрос


***

Будет снова дождь и ветка

с каплей влаги на лице,

и сиреневая метка

на курином на яйце.

Эта ряба, это дура,

золотые не несет.

Ряба честная натура,

ряба родину спасет.

А зеленые глазищи

так и пялит, так и жжет,

будто в мыслях что-то ищет,

будто время стережет.

Станет страшно — ты ей в морду.

Станет тошно — ты ей в пах,

но мажорно, септаккордом

майской песней на губах!


Пляшут лучики из детства,

исполняются мечты:

«Дочка, это был отец твой,

половина — это ты».

Грани прошлого стирая,

понимаю слегонца:

«завтра я» - не я «вчера я»,

был отец и нет отца.


Вспоминаю даты, числа –

тише едешь дальше путь.

Я не передоучилась,

надо переотдохнуть,

надо снова сесть за книги

нотной грамоте внимать,

буги-вуги, фуги-фиги

из кармана вынимать...


***

Остаюсь в этом городе, драю причалы,

там где нянька-волна меня в люльке качала.

В этом городе мягко, легко, небарокко,

вон прильнула луна к дому вполоборота.

«Остаюсь».

«Оставайся», - ответит прохожий.

Мне постелет

на кухне,

сам ляжет

в прихожей.


^ КУЗЬМИЧЕВА ЕЛИЗАВЕТА


Елизавета Кузьмичева родилась в 1987 году. Публиковалась в журналах «Морковь», «Свободный микрофон. Самара 2009». Лауреат первого межвузовского молодежного фестиваля «Созвездие мысли, слова, образа и звука» в номинации «Литература/проза».


^ Елизавета Кузьмичева рекомендует прочитать:

«Гордость и предубеждение» Джейн Остен, «Нортенгерское аббатство» ее же,

Джером К. Джером «Трое в лодке, не считая собаки»,

Вудхаус,

Сомерсет Моэм «Театр»,

Арчибальд Д. Кронин «Звезды смотрят вниз» и «Цитадель»,

Эмили Бронте «Грозовой перевал»,

Диккенс «Записки Пиквикского клуба»,

поэзия Плат,

Айрис Мердок «Черный принц»,

Сологуб «Мелкий бес»,

Эмиль Золя «Западня»

и Гарри Поттера обязательно рекомендую.


^ ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ ПОД РУКУ

(повесть)

1.

«Во-первых, ты из наших?

Есть ли у тебя

Стеклянный глаз, костыль, вставная челюсть,

Зубная скобка или крюк,

Пах гуттаперчевый, резиновые груди, хватает ли чего?»

(«Претендентка»)

Больше всего на свете я люблю…

Писать.

И хожу во всякие литературные кружки молодых писателей.

Но-о

У меня никогда не получалось писать стихи. Я шлепала рассказики, которые многие находили довольно неплохими. Я особо-то поэзию и не понимала, не могла уразуметь красочные сравнения, прочувствовать красоту слога, рифмы или отсутствия оной, тайной за семью печатями оставалось для меня, чем различаются метр и ритм. Когда заходила речь о стихах, я вежливо молчала, или, (что было чаще, к моему смущению) нацепляла на губы ироническую улыбку, а на лицо выражение бесконечной усталости. Все это вкупе давало вид «ах, вам бы все о глупостях рассуждать». Правда, мне очень нравился Бодлер. Люблю, когда воспевают дохлятину. Вот так.

Но-о

Я им всем завидовала. Тем, кто умел это делать. И в мире юных бумагомарателей действительно находились такие. Не понимала настоящие стихи, но чувствовала их. Сквозящий тонкий юмор в первых, чистую грусть во вторых, причудливую странность в третьих, завуалированную истеричность в четвертых. Иногда на мою зависть налагалась злоба. Они писали стихи килограммами, я неделями сидела, уставившись на ручку в руке или занесенные над клавиатурой пальцы. Они, приходя с учебы или работы домой, могли за вечер сотворить около десяти прекрасных миниатюр, я, бывало, работала над одним рассказом несколько месяцев. Их хвалили или ругали на литературных кружках, завязывались оживленные дискуссии, меня попросту никто не слушал. Потому что, вроде как, прозу на слух трудно воспринимать. И я попробовала. Ничего не вышло. Абсолютно. Юмор был таким тонким, что его и не было видно, или, напротив, пошлым и дурацким, отвратительным, на странность я вовсе никогда не претендовала, истеричность упорно не желала изящно маскироваться, она аляповато и даже как-то угрожающе била через край. Зато моя чистая грусть и впрямь вышла чистой. Правда, на уровне пятнадцатилетней школьницы. В общем, я смирилась. Кесарю кесарево, сопливой девчонке, во снах грезившей о Нобелевской премии в области литературы, о славе Айрис Мердок¹ или Эльфриды Элинек² (поясню свои примеры: это не самые известные писательницы двадцатого века, но зато очень умными считаются), признание того, что некоторые ее рассказы действительно неплохие. То есть на них можно потратить время и прочитать. То есть там некоторые сцены очень даже ничего. То есть парочка вполне заслуживает того, чтобы тиснуться в журнальчике. То есть можно смело продолжать пописывать в свободное время, через какое-то время станет еще получше выходить. То есть они идиотские.

А стихи печатали кипами, все знакомые наперебой дарили мне сборники и сольные книжицы, устраивали презентации. Вот так. Один из приятелей, тоже изливающий себя в тяжеловесном прозаическом стиле, сказал мне:

- Я планирую писать стихи.

Я тоже планировала писать стихи.

Как можно планировать писать стихи?

Наверное, планировать писать стихи нельзя.


***

Да ладно. Черт с ними.

^ 2.

«Как будут твои ночные танцы

Терять себя…»

(«Ночные танцы»)

Вы когда-нибудь читали «Cosmopolitan»? Глянец любви к нарядам и косметике. За окном серебристая ночь, а на диване шоколад с орехами и номер журнала, уже затрепавшийся в уголках. У изголовья дивана бутылка домашнего вина, сладкого, приторного, оставляющего вишневый вкус на губах, делая их липкими и красными. Появляется розовая окантовка, если бы рот припух, можно было бы подумать, что много целовалась. Что лучше, любовь, хотя бы ее ночь, или шоколад, вино и журнал? Ответ прост: второе. Потому что это, во-первых, несколько вещей, всего лишь арифметика, а во-вторых, они в отличие от первого, принадлежат только тебе. Да-да, и поставьте, какую-нибудь подходящую музыку, меланхоличную, не слишком острую, чтобы не впадать в крайности. Пластинку-сборничек. Такие обычно называются «Лунный свет, или «Ностальгия», или совсем просто: «Баллады». Семидесятые вполне подойдут.

Журнал, где блестящих реклам больше, чем текста. Журнал, который читают только истинные женщины. Я не отношусь к когорте избранных, лишь изредка открывая подобного рода издания. Когда чувствовать себя эмансипированной особой совсем тоскливо. Если вы читали «Cosmopolitan», вы знаете, как любит он писать о феминизме, эмансипации, главенствующих ролях женщины в обществе, на самом деле же яростно все это отвергая между строк. Журнал-то женский. Он посвящен (… потным, вонючим мужикам…) Мужчинам Вашей Мечты.

Если, конечно, Ваши Мечты это (… каждой по мужику…) Мужчины.

«All I ever wanted, all I ever needed is here, in my arms»³, подумала я, глядя на этот журнал, наполовину полную бутыль и пепельницу, полную разномастных окурков. По постели красиво были разбросаны фантики от шоколадных конфет. Наступит время, когда «Cosmopolitan» заменит женщинам то, что пропагандирует. Он заменит им мужчин. Я стала спрашивать себя, как я к этому отношусь. Хорошо бывает пофилософствовать одной. Наверное, я не могу сказать ничего солидного по данному вопросу. В одной из мини-статей написано, каким ужином удивить любимого человека (они превратили его в аббревиатуру ЛЧ, я достаточное количество номеров пролистала, прежде чем догадаться о значении), способам мастурбации, напротив, посвящено несколько листов. А ведь можно просто купить вибратор. А ведь можно создателям журнала придумать такой новаторский ход: чтобы он удобно сворачивался в трубочку и как-нибудь склеивался, к примеру. Менее толстый, иначе ни одна не потянет такую ширину, зато выпускать не раз в месяц, а два. Как вариант: вместо пробников крема увлажняющего противоморщинного для тех, кому за тридцать или духов новых от Yamomoto, можно лубриканты (пояснение – насколько знаю, это смазки так называются, клубничные, земляничные, черничные) вклеивать. Ешь по журналу, спи тоже с ним. И самое главное, люби его. ЛЧ – это миф, дорогуша, придуманный для того, чтобы ты купила.

Что такое ЛЧ? ЛЮБОВЬ и ЧЕСТЬ. Звучит, как название романа Джейн Остин. Ликбез Человечества. Назовите ваше Любимое Число, и в конце теста вы узнаете, какой тип мужчины вам подходит. Веселый тусовщик-креативщик, деловой галстук, хнычущий поэт. Лично я поэтов не люблю. Они асексуальны, либо похотливы, а чаще всего и то, и другое присутствует. Нет-нет, одно другого не отрицает, поверьте.

А еще в «Cosmopolitan» есть всякие полезные, расширяющие кругозор статьи. Про город какой-нибудь на планете или остров тропический. Какие там достопримечательности, что стоит посетить при случае, если там окажешься. Про Турцию, конечно, там нету. Не то, чтобы я там что-то имела против женской мастурбации и считала статью совсем уж бесполезной, просто, мне кажется, что бесчисленное множество, как палец в муках творчества ни сосать, из одного не вывести. Еще давно, какой-то умный математик сказал, что единица из самой себя выйти не может. Какие способы, какие варианты? И секс-позиции вряд ли кто пробует. Всё равно все (здесь я краснею и стыдливо отвожу глаза, дабы оправдать себя в глазах общества за жесткость выражений малость) трахаются по-миссионерски. Ну и по названию одного морепродукта. В СССР секса не было. Не бывать ему и в России. Да здравствует мужской алкоголизм. Он дарит неисчерпаемый потенциал мужской импотенции. Есть размножение. Секса нет. Неплохо совсем было бы почковаться. Я бы отпочковала от себя лучшее, что во мне есть, и сотворилась бы девочка, такая же, как я, только маленькая и невинная. Но я не умею почковаться, я отпочкую от себя лишь почку, если буду продолжать попивать винцо по ночам. Да здравствует женский алкоголизм. Он, как говорят, неизлечим.

В одном из голливудских фильмов одна девушка в разговоре с другой называет «Cosmopolitan» Библией. Я думаю, она, наверное, права.

Там есть рубрика «женщина века». У меня она тоже считается полезной. Те, что достигли определенного успеха – деловые девушки – или просто очень талантливые, или даже гениальные особы. Чаще, конечно, пишут про первых. Журналистка, активно борющаяся то ли с Рокфеллером, то ли с Ротшильдом на рубеже девятнадцатого-двадцатого, русская меценатка, поддерживающая передвижников и прочих, китайская императрица, отравившая мужа и маленького сына, чтобы прийти к власти. Особенно меня восхищает деловой и современный подход к институту брака и семейным ценностям третьей. В рубрике излагают краткую биографию героини и описывают то, чем она, собственно заслужила попадание туда. Я обычно читаю эту статью предпоследней, когда прочитаны уже и мастурбация, и обзор новых фильмов, и пройдены все психологические тесты невыразимой сложности, шокирующие правильностью результатов. Последними я удостаиваю вниманием рассказы про любовь, которые есть в каждом номере. Потому что мне жалко, что я такие писать не умею, не сдерживая позывы к рвоте. И все гадаю, сколько платят в редакции за один.

В разгар ночи журнальчик подходит к состоянию «от корки до корки», комната наполнена элегантными клубами дыма, обложки от шоколадных книжек устилают уже и пол. Ни капли сна в глазах, никто не хочет спать в раю. Ну и что, что он апатичен. Нечего делать, я открыла эту рубрику. Ей посмертно была присуждена Пулитцеровская премия. Ее называли американской Мариной Цветаевой, только еще более решительно настроенной. И ее именем назвали нервное расстройство с суицидальными намерениями у творческой личности – синдром Сильвии Плат. Вот совпадение! Всегда питала нежные чувства к творческим личностям с нервными расстройствами. Себе тоже хочу завести, как и творческую личность (настоящую), так и расстройство. Сильвия Плат – англо-американская поэтесса, родившаяся в 1932 году. Статья была усеяна ее фотографиями разных лет: ребенок на качельках, девушка с печатной машинкой, молодая женщина, какой-то невнятный мужчина обнимает ее за плечи. Меня поразило, что она была красивой. Героини журнала «Cosmopolitan», в частности «вековые умницы» редко бывают даже хотя бы симпатичными. Я начала читать. «Когда девочке было восемь, ее отец умер от диабета». Бедняжка Сильвия! Я тоже росла без отца, но я никогда не страдала. «Дочь тогда сказала матери: «Я теперь больше никогда не буду разговаривать с Богом». Эта фраза завершала первый абзац, и с этой фразы я поняла, что мне очень понравится статья и сама мисс Плат.

«…девочку некоторое время продержали в больнице для душевнобольных. Там она разучилась засыпать без снотворного,… они испуганно слушали рассуждения Сильвии о том, что женщина вполне может иметь столько же сексуального опыта, сколько и у мужчины,… и мать снова отправила ее на лечение электрошоком,… Сильвия ненавидела свою мать». Глаза скакали по строчкам, сигарета забыто тлела в пепельнице. И наконец-то захотелось, как парадокс, спать. Несмотря на малые размеры, я дочитывала последнюю страничку, с трудом продираясь сквозь дебри текста. Ладно. Сколько их, бедных женщин, которые стали иконами своей эпохи. Она писала стихи. Она – женщина и она писала стихи. Любовная лирика. Ну ее. Я скинула журнал с кровати, положила подушку и закрыла глаза. Я не стала умываться, чистить зубы и принимать душ на ночь, я не стала вытряхивать окурки и проветривать комнату. Я выключила свет, кроме маленького ночника на тумбочке (ведь я боюсь темноты) и повернулась на бок. Может, я и не пишу стихи, но зато веду себя как настоящая богемная поэтесса.


^ 3.

«Им интересно, была ли я важной при жизни».

(«Последние слова»)

Но на следующий день я все же решила заглянуть в книжный магазин. Самый большой, который только был. Если там нет стихов американской девчонки Сильвии, значит, ее выдумали, и она никогда не существовала. Я вряд ли буду читать их, если куплю, пролистаю, скорее всего, не исключено, что найду одно-два стихотворения, что мне полюбятся. Заучу пару строк, буду вставлять при удобном случае, использую их как эпиграф к новому рассказику. Так размышляла я, тщательно вышагивая в мир моей любви. Хочу умереть в библиотеке или в книжном – чтобы нашли меня, сидящей на полу, прислонившейся к одной из полок. В руках очередная новинка или, напротив, что-нибудь проверенное временем. Непременно осенью, и в волосах застрявшие сухие желтые листья. Когда я стану известной писательницей. Они же часто подписывают в магазинах новые книги своим поклонникам; такие акции. Я соглашусь поучаствовать, и не один день, а допустим, три, в родном городе, потому что я благодарна ему за жизнь, что он подарил мне. В эти три дня я буду ночевать в магазине (все эти писатели странные люди), бродя по отделам. Обязательно укажу как условие, иначе не буду никому повышать популярность. К утру третьего дня меня и обнаружат. С застывшей слюнной струйкой у уголка рта. Идеальная, красивая смерть. И я не собираюсь жить до сорока. Пять-шесть отличных романов с большими тиражами и два сборника рассказов, навеки записать имя в мировую литературу, лет через двадцать попасть в учебную программу (последних классов, но лучше первых институтских курсов) – как видите, я не многого желаю. И с меня вполне хватит одной экранизации. Ну, той, самой моей популярной книги, или, лучше пусть просто снимут фильм обо мне самой и жизненном пути. Чтобы он был скучен, элитарен, и его немногие знали, но те немногие причисляли бы его к наилюбимейшим. Идеальная драма, для которой мне надо жить идеально. А у меня еще нет и первой книги. И лет осталось в распоряжении не так уж много. Нет. Отогнать дурные мысли, это упаднические настроения, милая. Я подняла глаза от асфальта, от ног, мерно шагающих, выстукивающих мысли, уравнивающих их, выстригающих лишние слова. Я увидела желанную, манящую дверь, слившуюся своей коричневостью с городской осенью и моими волосами, а ведь они никогда не были на самом деле такими, как я хотела. Деревянными. Орех, каштан, шоколадное дерево. Приходится красить. И я зашла в обитель, готовую принять всех, дарящую ласковую пыль и запах типографской краски. Продавцы-консультанты – девочки в рубашечках и при галстуках, обязанные помочь. Не меньше десяти девочек на магазин такого масштаба. И вроде бы нужно для работы здесь высшее образование. А есть ли в анкете по трудоустройству пункт «любовь к книгам»? Нет, наверное, нет. Скорее всего, девочки настолько же выглажены, отутюжены и накрахмалены, насколько кажутся. Как странно, что за книжным магазином следят феи глянцевых журналов. И я без сомнения, нелепо выгляжу в своем осеннем плаще и синих джинсах, отнюдь не классической модели, с синяками под мелкими невыразительными глазами, с синяками, что неумело замазаны тональным кремом. Девочки чувствуют это, к тому же они не удостаивают вниманием свою ровесницу. Злость находит в одно мгновение на меня: они что - думают, что я одна из них, что ли? Юна и глупа навсегда? Я сама выбрала жертву, я стала охотником вместо добычи.

- Простите, - говорю я барашково-кудрявой выжженной блондинке. – Простите.

Всем своим телом блондинка силится показать вежливую заинтересованность и готовность помочь. Аккуратно выщипанные брови не менее аккуратно поднимаются вверх на полсантиметра.

- Англо-американская поэзия. Простите, - еще раз зачем-то я повторяю.

Блондинка медленно обнажает зубы. И соображает:

- Отдел поэзии на втором этаже.

- Спасибо-простите, - скороговорка, произнесенная при взгляде, устремленном в пол.

Поднимаясь по лестнице, я задавала себе вопрос, как же так вышло, что я испытала огромное чувство стыда за тридцатисекундный разговор. Ведь это их работа, а я – потенциальный покупатель. Уши горели и почему-то хотелось рыдать навзрыд.

В отделе поэзии не было никакой Сильвии Плат; пришлось ловить еще одного барашка. Впрочем, эта напоминала скорее хрюшку. Упитанная мамзель, вся как будто состоящая из дынь и арбузов, нимфа бахчевой культуры. Лицо украшали большие конопушки.

- Сильвия Плат мне нужна.

Определенно что-то не то творилось. В редчайшие случаи в жизни я так коряво разговаривала. Нимфа понятия не имела, кто такая Плат. Я сказала «О», попытавшись вложить в сей звук презрительный оттенок, но, не выходя за рамки. Зачем, не знаю, ведь я сама узнала о существовании такой поэтессы сегодня ночью. Маленькая месть за первый этаж. Хотя - консультантке было абсолютно наплевать на мое «О». Она, не моргнув, предложила проследовать за ней, а там уж специалист посмотрит по компьютеру, имеются ли в продаже неизвестные в нашей стране американские поэтессы.

Ее не было. Сильвия Плат просто приснилась мне. Когда я приду домой, я не найду журнал. Или найду, но рубрика «женщина века» в том номере будет посвящена, например, Мари Кюри. Я купила «Дженни Гердхарт» Теодора Драйзера, если хочешь Америку, получай ее. Меня притянуло его имя, оно нагло лезло в глаза. Красивое и дорогое издание в тканевом переплете. Читаем классику. Учимся писать, берем уроки у мастеров.

Пулитцеровская премия.

Американская Марина Цветаева.

И никогда больше не смотрим такие яркие сны.


4.

«Обнажена, как будто чистый лист.

Но через четверть века станешь серебром.

Через полвека золотом».

(«Претендентка»)

Как можно было совершить такую ошибку? Дать сбить себя с толку. Полуторачасовая прогулка по окрестностям, точнее выразиться, бесцельное шатание вернуло меня в колею. В сером небе красиво смешивались краски. А долго смотреть не получается: задираешь голову, и кровь приливает, затекает шея. Оказаться бы на крыше американского небоскреба, быть потеплее одетой… Я влетела обратно за двадцать минут до закрытия. Феи растерялись и испугались, срочно, впопыхах стали натягивать облики предупредительности. Та, поэтическая девочка, теперь уже подходила ко мне решительной размашистой походкой бизнес-вумен, улыбку надевая на ходу. Видимо, она была не из тех, кто обладает хорошей координацией движения и уж тем более, не из тех, кто умеет делать хотя бы два дела одновременно. В общем, улыбка сидела криво, вот-вот сползет.

- Вы что-нибудь забыли? – осведомилась она.

Забыла, что здесь существует такая услуга, как оформление заказов на книги. Недельное ожидание, и присылают нужное. Звонят заказчику, и он радостный уходит с вожделенным томом. Так уж сильно мне нужны были стихи Плат? Нет. Но терзало ощущение того, что чего-то не додали. Как будто подло обманули, и если б я влетела еще стремительнее, то успела бы углядеть, как по мановению волшебной палочки самой искусной феи, все томики с именем Сильвия на форзаце слетаются под прилавок. Девочка кисло бормочет:

- Хорошо. Сейчас оформим.

Их можно понять, смотря с определенного ракурса: рабочий день почти закончился, и под конец приходится разбираться с копеечным заказом на одну книжку, совсем не дорогую. Не художественный альбом с высококачественными иллюстрациями, не «Властелин колец» или «Гарри Поттер» в оригинале, а небольшой сборник. Зато, оправдываю я себя, я уже купила Драйзера, которого, между прочим, не люблю. И, в конце концов, это их работа! Снова, в приступе гордости, вздергиваю голову, немного судорожно и нервно.

Так-то. Если вы, мисс Плат где-то на небе и лицезреете землю, смотрите сейчас на меня. Какими бы ни были ваши стихи, будь вы сама Бездарность, дань им отдана спустя пятьдесят лет.


***

Нет, я не права. Это всего лишь продолжение своей собственной мести за смущение и слезный комок в горле.