Название: литературный альманах

Вид материалаДокументы

Содержание


Сергей грэй
Сергей Грэй рекомендует прочитать
Вот только представь
Рождение идеального
3.Я также как и Иисус Могу ходить по воде Зимой МИКС
Иногда встречая божество
С другого берега
Анастасия Бабичева рекомендует прочитать
Натюрморт: иконография
Читая Сапфо
Мраморы Элджина
Страсть в Лос-Анджелесе
Раскрашенная пустыня
Сердцевина Иньо
Домашний сюрреализм
Дмитрий тилли
Дмитрий Тилли рекомендует прочитать
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13

^ СЕРГЕЙ ГРЭЙ


8-bit


Учился в СаГА на филфаке, группа «Германская филология. Английский язык и литература. Немецкий язык и литература». Аттестованный бас-гитарист и лидер группы «INSECTABLE», играющей в жанре «brutal death metal». В 2008 году аттестовался в Москве в «Клубе Чайной Культуры ИСТ» на ведущего китайской чайной церемонии. 6 лет занимался ушу, имеется пояс и аттестат инструктора. Литературой увлёкся в 2005-ом году под влиянием творчества музыканта и поэта Игоря Фёдоровича Летова.


^ Сергей Грэй рекомендует прочитать:

Сэй Сёнагон «Записки у изголовья»,

Басё, стихи «хайкай» и короткая проза «хайбун»,

Сборник танка «Сто стихотворений ста поэтов»,

Юкио Мисима «Философский дневник маньяка-убийцы, жившего в средние века»,

Джеймс Хэвок «Мясная лавка в раю»,

Уильям Берроуз «Города красной ночи», «Голый завтрак».


Истина


Истина

заключается в том

и в этом

и вон в том ещё


и вот в этих двух

и в том – синеньком


а больше и нигде


а мне пожалуйста вот это

шоколадное с орехами


^ Вот только представь


Вот только представь

Что ты –

Воробей

Сидишь весенним вечером

На ветке берёзы

Один одинёшенек


Прохладно...


И что-то ноет в груди

Что-то щемит в тебе

Что-то зовёт

И ты говоришь

Под напором чувств:


Чив-чив-чив!


^ Рождение идеального


Мадемуазель

Вас пока ещё нет

Позвольте я сыграю

Вас на флейте

Или на гитаре

И тогда

Может быть Вы появитесь...


Вместимость-совместимость


Вместимость моих чувств

Не больше одной средней звезды

Вроде нашего солнца


Как открываются двери ощущений???


Вместимость моей дружбы

Не больше одного воробья

Забывшего о себе в полёте


В потоке всего


Мясная лодка везёт по волнам из вещей и событий


Вместимость моей жизни

Не больше одного мгновенья

Чёрно-белая фотография пустоты


Домик


Из клубов дыма дом построю

Мне люстрой будет солнца око

А ночником – фонарь-луна

Ковёр из трав

Ванная из озера

Туалет из кустов


Из клубов дыма дом построю

И включу смотреть телевизор

У себя на лбу между бровей


А звёзды? –

И в театр не ходи!

А сверчки? –

И в оперу не надо!


ТРИ


1.


Кто это развесил листья на дереве?

Кто осмелился на такой наглый поступок?!


Пусть повисят пока –

Сказал он –

Подсохнут

К осени

А осенью

Я их заберу


Тот, кто вытягивает листья

По весне,

Нещадно срывает их

Осенью


2.


Между мной и каменным храмом

Пронёсся электрический разряд

Подобное притягивает подобное

А бесподобное – притягивает бесподобное


Я притягиваю храм


^ 3.


Я также как и Иисус

Могу ходить по воде

Зимой


МИКС


Уильям Берроуз и японский чай

Так становятся королями

Ибо кроме луны

Ничто не имеет право жить

Во внутренних покоях телесного дворца


Совиная мудрость

Для тех кто варит винт и ест мескалин

Возвещает бамбуковой флейтой

Церемониальную грусть

Ибо кроме луны

Ничто не имеет право жить

В бесконечных просторах зеркальной комнаты

Души


Роддом для снов...


^ Иногда встречая божество


Я заметил тебя

Не как женщину

И не как человека

А просто как ФАКТ

Ты стояла за стеклом

В ларьке ПИВО НА РОЗЛИВ

В свету электрических лампочек

Посреди темноты зимнего вечера


О, ты светилась, как божество!


Алкаши что толпились рядом –

Словно паломники у алтаря

Они курили нервно

Будто возжигали тебе благовонья


И ты давала им

Эликсир бессмертия


Иногда встречая божество

Я его замечаю

Иногда прохожу мимо

Ещё ниже натянув шапку на глаза


МИР В ОКНЕ

Часто Улулун смотрел в окно на мир.

Иногда казалось, что это не он смотрит в окно на мир. А мир смотрит в окно на него.

В такие моменты Улулун плакал. Играл на флейте и пил чай.


Пил флейту и играл в чай.


ИНОГДА

Иногда Улулун хотел всё бросить.

Хватится – а у него ничего и нету. Нечего бросать.

Тогда Улулун грустил.

Грустно – когда хочется всё бросить, а этого «всё» у тебя и нет...


***

Слова становятся паром

И взлетают вверх.

Зимняя беседа...


***

Впопыхах

Перепутал пепельницу

С чайной чашкой...


***

Только налил чаю –

Уж солнце скрылось из окна.

Зимнее время...


***

Проходя по мрачной галерее, стены которой увешаны изображениями Кафки.

С подписями: «Кафка ест», «Кафка курит», «Кафка писает», «Кафка думает», «Кафка не думает»…

В конце сталкиваешься со странным тучным человеком. В чёрной шляпе и с трубкой в зубах.

Смотришь на картину, на которой изображено мутное пятно, размытое лицо, простая клякса.


- А это что? Что здесь делает Кафка? Плачет? – спрашиваешь незнакомца в шляпе с трубкой.

- А это вовсе даже совсем и не Кафка, – отвечает он. И дым вырывается из его трубки. Поднимается над шляпой. В клубах дыма танцуют в полёте воробьи и голуби.

- А кто ж это тогда? – удивляешься.

Чувствуешь чесотку в паху.

- А это же вы! – говорит господин в шляпе с трубкой. Пуская клубы дыма, он утекает. Вдоль стен. Подобно тени.


Скорее бы зеркало найти…


РОССИЯ


1.

Если наши политики и наши шоу-мены –

Это лицо нашей страны,

То я не желаю жить в этой стране

И видеть её отвратительную рожу


2.

Сегодня утром стоит лютый мороз

Даже собаку на улице не встретишь


Собаку – не встретишь

Но кое-кто уже на ногах


Бабушка лет 80-ти

В оранжевой форме

Подметает метлой тротуар

И собирает в мешки мусор


Бутылки и окурки


Разбросанные молодёжью


Тёмными ночами


3.

Ночи здесь темнее дёгтя...


^ С ДРУГОГО БЕРЕГА

(литературные переводы)


Марта Ронк (пер. с англ. Анастасии Бабичевой)


Марта Ронк (1940 г.р., Кливленд, Огайо, США) – американская поэтесса и писательница, автор более десяти сборников стихотворений, рассказов и мемуаров. Доктор философии (PhD), преподает в Occidental College, Калифорния, США. Обладательница нескольких национальных премий в области литературы, грантов, в том числе The National Poetry Series (2006). Живет в Лос-Анджелесе.


Анастасия Бабичева (1985 г.р.) – самарский переводчик и литературный критик. Редактор отдела критики журнала «Новая литература», публикации в печатных и электронных изданиях («Новый берег», «Наша улица», «Сетевая словесность», «Ликбез», «Морковь» и др.), соавтор книг («Бобби и все, все, все», «Имя твое – женщина!»).


^ Анастасия Бабичева рекомендует прочитать:

Джон Фаулз «Дэниел Мартин»,

Юстейн Гордер «Апельсиновая девушка»,

Харуки Мураками «Норвежский лес»,

Мишель Уэльбек «Платформа»,

Джоан Роулинг «Гарри Поттер» .


Риторика №4


Не важно, пусть так будет, смыта

вся странность этого момента, непостоянными

погода делает дни из дождя, и сырость

обосновалась в постельном белье, головы забиты

неспособностью думать напрямую,

память надвигается на нас, как тучи опускаются

на ферму, и вот он роняет бокал

на кирпичный пол, и мы охотимся в темноте

за осколками света, послушай, не важно,

я не могу не думать о ребенке, который упал

на землю, чернеющий треугольник,

болят его разбитые коленки, и в голосе

сквозь треск помех я слышу, что ему нужна,

хочу быть с ним, прохлада избавляет

от обычных потребностей в еде и безделье, оставляя

только боль в брессоновских запястьях и руках.


Риторика №5


Как риторика, память скроена из круговоротов.

украшенные меренги тают на языке,

я слышу ее голос в скарабеях, которых надевает

она с трудом во сне, пока их не крадут

мужчины из музыкального бара, они приподнимают шляпы.

мы встречались раньше, помнишь тот вечер, когда мы «ужинали»

перед тем, как его зовут в Ричарде III.

Миндальное пирожное приготовлено без соды.

оно является ко дню рождения, о нем я читаю в газете,

которая рвется у меня в руках, пока я заворачиваю подарки,

завязываю их веревкой. Он спрашивает, что такое декаданс,

когда ему почти пятнадцать, что – любовь?

С тех пор, как ты произнес его имя по телефону,

он снился мне семь раз,

семь раз опять его теряла,

произносила речи с закрытым ртом перед пирожными и одеждой

как если бы белье из стирки могло подняться и пойти, сшитое на заказ.


^ Натюрморт: иконография


Побывал каждым подразумеваемым

предметом, подразумеваемым

черепом, ракушкой. Тщета желаний человеческих

показана повсюду.

Она проткнула пальцем глазницы,

обдумала свое желание ради того, чтобы

спустить край блузы с одного плеча.

Поставь на стол такой же кувшин,

как кухонный кувшин, как пиво, как табак,

как что-то, чего вечно не хватает.

Эта трубка: больше, чем возможность

снов под кайфом, чем удовольствие

покурить после обеда,

неуловимое мастерство человека: чаша, ножка?


Искажения

фотографии Кертеша


Все обнаженные искажены

но вот мы снимаем одежду

снова.

Когда-то я знала человека,

который каждую ночь ложился в шелковых кимоно,

но чаще это целая проблема


соединить полы,

увидеть, как должны лечь складки,

и всё это в темноте.


И мы носим иллюзии, его, что я достаточно мудра,

чтоб передать это через кожу. Мою,

что его тепло будет прогонять мой страх

целыми днями и отражениями дней.


Конечно, нас не в чем винить,

это угол колен по отношению к спине,

локтя к волосам


какими искривленными мы выглядим, и размытыми

как будто кисть забывает, как провести

прямую линию, как будто


давным-давно


у меня были проблемы в школе

из-за того, что я не видела доски.


^ Читая Сапфо


Конечно, ее бедра, конечно, то, как дышит,

когда из Спарты кто-то идет неспешно мимо. Конечно,

ей всё мало кожи. Днями позже ты не станешь


рассказывать мне, как слова прекрасны, как потеют

от них твои ладони. Ты мне напомнишь, как

ты реагируешь на это. И наблюдая за твоею тонкой красотой,


я вспоминаю пухлый рот Сапфо и изобилье

ее улыбки. Она придумывает многоногих женщин

как прыгают они в комическое море. Ими заполнена вода.


Мы ходим по канату. Если настало время

Раздумываем, стоит ли сказать, что на уме у нас.

Так ровны волосы твои, и сплетены узлами мои пальцы.


Гречанок плотью комната полна. Мы оставляем позади

запястья тонкие, зачеркиваем всё, что написано

о нас. И дама толстая склоняется, чтоб пристегнуться.


^ Мраморы Элджина


Их плечи отведены назад, они

требуют тепла, хотят сбросить драпировку; их кожа

кажется горячей. Бесхитростные, простоватые

они просят нас подойти и коснуться,

сорвать их мраморные одежды.


Однажды

я видела такое плечо у девочки

старше своих лет, которая знала, как показать себя,

и сбрасывала любую руку со своего плеча.


Одежды цвета обнаженной кожи, она отрезала

все волосы и села

абсолютно неподвижно: никто не мог ее коснуться.


На этот раз

в широком зале, когда охранник повернулся

спиной, я положила руку на плечо

того, чье имя не известно, несомненно.


^ Страсть в Лос-Анджелесе


Оторвись от карты своих мысленных блужданий

над улицами города, Лос-Анджелес продлевает

наши командировки, удаляет места назначения, ты

далеко, тебя оставили на углах, где одинокий навес рвется

под порывом ветра, дующего раз в год, где этот ветер вздувает

деревья, а мы стоим над открытой могилой.

город, который мы любим; самолеты вылетают из аэропорта.


Волны разворачиваются к морю,

целый город разрастается, как космос,

всякий раз, когда катишь вверх по каньону, когда дует, как в центрифуге,

туда, где когда-то были границы города,

и никто не может остановить этого –

нас выталкивает за границы нашего времени, наших денег, нужны

какие-то окраины городу без края,

он, как влечение, достает до самого низа.


Манерные пальцы и шеи длиннее самих себя.

щиплет кожу, высохшую на ветру,

и мы ждем, что сможем дорасти прямо

до высших пределов даже не веры,

но мольбы нашему безверию

и той картинке, на которой чью-то юбку

приподнял теплый, грязноватый воздух из открытой решетки.


^ Раскрашенная пустыня


Твоя любовь такая же плоская и пустая, какой я вижу ее отсюда.

Она, как пыль и прочие минеральные взвеси, вытягивается

на расстояние: о эта синь, о эта зелень.

Говорят, что здесь нет ничего случайного,

в этом есть смысл, в этом есть шик.

Мы спорили, кажется, целыми днями,

стоит сесть в машину, как сразу начинают надвигаться, например, дорожные знаки.

Лифт закрывается с красноватым свечением.

Моё сердце болит, как неон в пять часов.

Совсем скоро никто не сможет найти

природу посреди городского пятна.

Единственное деревце за оградой станет приманкой для туристов:

мы выстроимся в очередь за возможностью прилечь под ним

и взглянуть на что-то вроде пыльного осадка наверху,

и тогда грёзы о прошлом вдруг снова вспыхнут в сознании.

Я вспоминаю Канзас, ты скажешь, он был таким ровным.

Даже тогда ты не мог найти центр города.


^ Сердцевина Иньо


Если бы я могла описать точный оттенок заточения,

как тусклый серебряный орнамент Танизаки кажется ярким

по сравнению с мрачной мисо, черной лакированной чашкой,

как мы возвращаемся в путаницу

городской жизни, более крючковатую, чем бристлекон6,

как этот день должен отпустить себя,

сумерки заполняют маленькую комнату,

цепляясь поразительной полутьмой

за обратную сторону листьев, монотонно.


Если бы я могла сказать: воздух чище

здесь, в Иньо, но всё же

мы проделываем тягостный путь

по лабиринтам попыток отыскать тон,

который достаточно глубок, чтоб содержать под собой

то, как мило тянется рука к голубям,

воркующим на пальме до того, как я просыпаюсь,

задолго до того, как я выбираюсь из свинцового сна,

чтоб найти призрачный изгиб твоей руки,

вкус соленого супа на твоей коже.


^ Домашний сюрреализм 1 – 6

1.

В домашнем сюрреализме стулья под противоположными

углами часто и неожиданно вздрагивают, кричат,

и зяблики и прочие странные птицы слетаются.

Он рассказывает истории о том, как они были молодыми,

и жизнь тогда была как кружки, полные пены.

Она стоит у спинки его стула и смеется

над этими же историями, даже если не слушала их.

Два голубя вдруг вспархивают и летят через дорогу,

здесь нет реки, но он видел море

оно было как бесконечный танцпол -

сцена без стульев, только ноги женщин, мужчин,

и их красивые мягкие кожаные туфли.

Она сбрасывает каблуки на пожарной лестнице.

Сто километров на восток, морские птицы проносятся мимо.


2.

Ради полного равновесия, на одной стороне

аллеи розовый куст, на другой – белый.

Её носки подходят к блузке. На каминной полке два подсвечника

на шесть дюймов от стены каждый.

Всё как листы пустынной бумаги

гонимые ветром. Мотель вскоре исчезает,

дорога уже расползается, разбросанные пивные банки

остались от пустоты. По субботам здесь нет места,

кроме неба. Как защитное покрытие из термопласта, город

стелется над водой и ждет, когда его свернут.

он поставлен в новые условия и расстелен

в ожидании груд людей с оружием и без.

Все гарцуют, как пони, скользят, как ящерицы.

Неудивительны ее серебряные туфли, неважны ее серебряные волосы.


^ ДМИТРИЙ ТИЛЛИ

ИНТЕРВЬЮ С ЛОРЕНСОМ ДАРРЕЛОМ

(фрагменты)

Тилли Дмитрий Александрович родился в Куйбышеве в 1979 году в семье химика и энтомолога. До школы рос толстым и серьезным мальчиком, в первом классе похудел, но остался таким же серьезным. Научившись читать, стал строить планы бегства в Изумрудный город, потом хотел примкнуть к капитану Немо, потом - жениться на Алисе Селезневой. После аэрокосмического лицея, английской школы, экзаменов на факультеты информатики и психологии получил диплом философа в Университете Наяновой. В аспирантуре заскучал, ушел работать дизайнером, но внезапно увлекся оценкой бизнеса, получил еще одно образование, в данный момент занимается финансовой аналитикой. Очень любит рок-музыку, жену, Эраста Фандорина, купаться в индийском океане, мечтает получить естественнонаучное образование и работать в CERN.


^ Дмитрий Тилли рекомендует прочитать:

Лоренс Даррелл «Александрийский квартет»,

Умберто Эко «Маятник Фуко»,

Джеймс Джойс «Улисс»

Владимир Набоков «Лолита»

Джон Фаулз «Волхв»

Любен Дилов «Звёздные приключения Нуми и Ники»


В 20 веке есть несколько человек, за которых я с детства хотел прожить жизнь. Их жизнь. Например, Жак-Ив Кусто. Жизнь Исследователя (по-моему, это последний большой исследователь - ему хоть что-то осталось неисследованным на нашей планете, дальше началась эпоха туризма). Или Пол Маккартни. Жизнь Музыканта.

Из писательских жизней мне последние 10 лет была очень интересна жизнь Лоренса Даррелла. Родился в Индии, в юности валял дурака в Англии и Европе. Жил на островах – Корфу, Крите, Родосе. Работал в посольствах в Египте и на Кипре (говорят, был шпионом MI-6). Написал великие романы, мирно состарился во Франции. Большая семья, прикольнейший брат, Генри Миллер - лучший друг…

С Дарреллом нет ни одного нормального интервью на русском, поэтому я решил эту несправедливость устранить, заодно попрактиковать английский и перевел это интервью из The Paris Review. Был здорово удивлен местами. Тем, например, что Даррелл считал свой литературный талант второсортным. Да и не так уж сладко ему жилось на самом деле.

(Дмитрий Тилли)


Разговор с Дарреллом происходит в его доме на юге Франции. В сельском доме четыре комнаты, к которым Лоренс пристроил ванную и туалет. Он пишет в комнате без окон, где к книжному шкафу приколоты отзывы на его работы на иностранных языках, которых он не знает. Мы беседуем в гостиной с огромным камином и стеклянной дверью на самодельную террасу. С террасы открывается вид на маленькую долину, на краю которой и расположен дом. Скалистые окрестности покрыты мертвыми оливковыми деревьями, скрученными засухой несколько лет назад.

Лоренс Даррелл не высок ростом, но незаметным его не назовешь. На нем джинсы, клетчатая рубашка и темно-синий пиджак в горошек, он похож на мелкого чиновника, который сбежал с профсоюзной кассой. Он говорит много, быстро и очень энергично. Даррелл – настоящая находка для интервью, он превращает глупые вопросы в умные, предполагая, что собеседник имел в виду что-то совсем иное. Хотя он с недоверием отнесся к магнитофону, записывать себя все-таки разрешил. Постоянно курит Gauloises bleues. В расслабленном состоянии Даррелл напоминает Лоренса Оливье, но временами на его лице появляется свирепая гримаса настоящего драчуна.

Интервью записано 23 апреля 1959г., в день рождения Уильяма Шекспира и Скоби из «Квартета» Даррелла. Началась беседа после обеда, с рассказа Даррелла об учебе в школе Кентербери и неудаче при поступлении в Кембридж.

(Жан Эндрюски, 1959)