Geum.ru

Aurora borealis сборник стихов и прозы Минск

Вид материалаДокументы

Содержание


День второй
Воздух пах её духами
Плесень туч затёрла небеса
Шуликун пройдёт сквозь грозы!
День третий
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

^ День второй


Сухопарый парнишка, стоя на четырёх костях, пыхтел над мокрой тряпкой.

– Этот грязный пол когда-нибудь кончится? – злился уборщик.

Парень обладал тонкими, слегка обиженными чертами инфантильного романтика. Звали его Политур. Кроме грязного гостиничного холла, Политура расстраивали услышанные утром новости. Новости распространяли шепелявые бабули на лавке во дворе. Зловещий смысл слухов сводился к следующему: некий демон по прозвищу Мытарь скупает в городе души, и — горе несчастным, ибо лукавый все равно обманет прельстившихся.

В это же время с лестницы, ведущей на второй этаж, Политура рассматривали два заинтересованных существа.

– Как он тебе? – пригладил бороду лощёный купец.

– Инфантильный романтик в десятом колене, – оценила зрелище гибкая девчонка. – Такие ребята редко совершают скверные поступки… Готова спорить, он попросит отослать его в «Светлый Век

Рыцарства»!..

– Там его на первом же перекрёстке разуют, разденут, надругаются над ним и зарежут… – грустно улыбнулся купец.

– Дёшево и сердито, – пожала плечами Бичура.

– Ты считаешь пространственно-временные перемещения дешёвым делом? – ехидно скривился

Бисямон. – Ладно, надо же с чего-то начинать…

Политур выпрямил затёкшую спину и выжал ветхую тряпку.

– Тоже мне — работёнка! Что я, патриот узколобый? Пусть они полы моют, а я… А я должен истинным призванием заняться…

Подняв ведро, Политур направился к бытовке.

– Шуликуны, живо! – шёпотом скомандовала Бичура.

По обыкновению, хихикая, бесенята высыпали на лестницу. Еще миг — и холл гостиницы заполнили птичьи голоса.

– Кто окно не закрыл? – уронил тряпку уборщик.

Ошалелые пернатые устроили под потолком драку, сопровождая её разбрызгиванием помёта.

Когда птицы, наконец, покинули холл, ступени лестницы оказались безнадёжно изгаженными. Тяжело вздохнув, юноша поднял орудие своего нелёгкого труда и вновь приступил к выполнению обязанностей. Едва тряпка поглотила грязь, чьи-то осторожные пальцы тронули плечо Политура. Парень резко обернулся, желая отбрить незнакомца, но, обомлев, замер.

Пальчики принадлежали хрупкой юной леди в длиннополом парчовом платье. Ажурная сеточка на

затылке едва удерживала тяжесть роскошных волос. Повсюду тускло мерцал белоснежный жемчуг: в

аккуратных ушках, на тонкой шее, на платье и даже в прическе. Однако кукольное бледное личико было чем-то омрачено. Взгляд отдавал мольбой, а маленькие губки вздрагивали, не решаясь заговорить.

– Вам нужна помощь? – поднялся Политур, пряча тряпку за спину.

– Сэр, у меня назначена важная встреча, но я не могу отыскать нужную комнату, – огромные голубые глаза заполнила влага.

– Успокойтесь, леди, вам нужно лишь назвать номер — и я разрешу это недоразумение, – расправил плечи юноша.

– Тринадцатый, – смахивая слезинку, ответила девушка.

– Позвольте, – опешил Политур, – но у нас нет тринадцатого номера…

Не в силах сдерживать рыдания, леди спрятала лицо в ладонях. Растерявшийся было юноша

встряхнулся и медовым голосом заблеял:

– Быть может, вам нужен номер 12 «А»? Он у нас следует за двенадцатым, вместо тринадцатого – суеверия, знаете ли…

– Суеверия? – внезапно оживилась леди. – Благородный сэр, проводите меня туда.

Расцветший «благородный сэр» увлёк девушку к дальнему концу коридора.

– Одиннадцать, двенадцать, – успокаивающе кивал Политур, – а вот и …

– Тринадцать! – захлопала в ладоши девица.

– Действительно, – почесал затылок уборщик, – странно…

– Ничегошеньки странного, – зажглась леди. – У моего патрона тоже есть предрассудки: он всегда селится в тринадцатые номера. Пойдёмте, я представлю вас!

Политур рта открыть не успел, как оказался в комнате. А девушка уже рассыпалась:

– Господин, как я рада вас видеть! Взгляните, этот отважный юноша не дал мне заблудиться в сём лабиринте лестниц и коридоров!

Юноша тем временем безуспешно пытался водрузить на место отвалившуюся челюсть: такого

убранства в гостинице никогда не бывало.

Медвежья шкура на полу. Колесообразная люстра на цепях. Стены, плавно переходящие в сводчатый потолок. Серая каменная кладка навевала покой. Два бронзовых льва охраняли камин. Веера рубяще-дробящего оружья сверкали по стенам. Сурово насупились стоящие в углу рыцарские латы. Немногочисленная дубовая мебель смотрелась приземисто и тяжело. Исключение составляло готическое кресло. Затейливая резьба покрывала его изящные формы от пола до макушки высокой спинки. Сидящий в нем человек глядел в раскрытое витражное окно. На бурное приветствие девушки он ответил сдержанным поклоном и перевёл взгляд на парня.

Превозмогая ошеломление, Политур попытался разглядеть незнакомца. Даже сидя, тот выглядел великаном. Могучий торс укрывали шёлковая рубаха и расстёгнутая на груди бархатная куртка. Средневековое полосатое трико обтягивало мускулистые ноги. Движения мужчины были размеренными и мягкими, а фактурное лицо спокойным и приветливым. На бледных губах появилась лёгкая улыбка, и лишь тёмные печальные глаза смотрели как-то отрешённо.

– Вы помогли моей протеже, буду рад ответить взаимностью.

Вкрадчивый бас незнакомца вывел Политура из оцепенения, он покраснел и опустил глаза.

– Что вы, господин?! Это мой долг. Ничего этакого я не совершал…

– О! – на лице сидевшего проступили удивление и заинтересованность. – Похвальные речи от столь молодого человека. Рад, что философы ошибаются касательно упадка нравов среди молодежи.

Пожалуй, подобное благородство достойно награды большей, чем тривиальные чаевые!

Незнакомец встал, обнял юношу за плечи и продолжил масленым тоном:

– Что же вы стоите, словно гость непрошеный? Проходите, нам найдётся, что обсудить. Кстати, зовут меня Бисямон, позвольте узнать ваше имя?


* * *


Через полчаса Политур, дивясь собственной смелости, обдумывал предложение Мытаря. То, что

перед ним именно Мытарь, парень не сомневался, да и резон сомневаться, если незнакомец честно в этом признался. Вот только на пакостного рогатого демона сей величавый муж с благородной проседью в волосах никак не походил. «Дураки люди! – резонно рассуждал Политур. – Надо же, страху напустили! Да все лукавство Мытаря и уходит на то, чтобы удержать собеседника от панического бегства. А протеже его! Миленькая какая, сидит тихонько, крестиком вышивает, в окошко мечтательно заглядывает… Бесы – ха, ха! Карапузы двухдюймовые, бесшабашные и проказливые. Как их Мытарь называет?.. Шуликуны, кажется? Только и способны, что пьяных дразнить да кренделя с кухни хозяину таскать… Душу продать? – Политур поёжился. – Хотя, если разобраться, на том свете её всё равно куда-то определят, а вот куда именно?.. Лучше уж послужить столь благородному господину, чем неизвестно кому… И потом, осуществить самые смелые мечты удаётся единицам. Мытарь прав – такой шанс дважды не выпадает. Главное не продешевить!»

Сжатые в замок руки нервно подрагивали. Переплетённые пальцы шевелились, словно паучьи

лапки. Капелька пота катилась по виску. «Отступать некуда! Я навсегда избавлюсь от мытья полов, –

убеждал себя юноша. – Нужно заткнуть эти хихикающие рты. Пришло время явить себя миру!»

– Я решился! – выдохнул Политур.

– Вы не пожалеете, – улыбнулся Мытарь. – Последний вопрос: какая цена?

В предвкушении юноша потер руки.

– Понимаете, я – поэт! Поэт с большой буквы «Г»!

– Что вы имеете в виду?! – поперхнулся Бисямон.

– Гений, конечно! – насторожился парень. – А вы что подумали?

– Нет-нет, ничего, – невинно улыбнулся демон, – продолжайте.

– Так вот, от глубины и лёгкости моей поэзии можно сомлеть, мама точно млеет. Но загвоздка в литераторах города. Эти бесталанные, завистливые старики всячески куражатся и издеваются над моими стихами. А печатник Франц, остолоп недоделанный, отказывается издавать их, – Политур перевел дух. – Желание простое: я хочу стать любимым пиитом Вольного Града.

– Обожаю поэтов! – захлопала в ладоши Бичура. – Умоляю, прочтите что-нибудь!

Девушка, уронив вышивание, призывно подалась вперед. Политур смущённо поклонился.

– Вряд ли декламация будет весёлой. Мой конёк – любовно-философская лирика, но извольте…

Парень выпрямился, прочистил горло, опустил веки и заунывно начал:

^ Воздух пах её духами,

Я ж в залатанном пальто.

Дама с длинными ногами

В сером норковом манто…

Не снимай манто, родная,

Не тревожь свой гибкий срам,

У меня душа нагая —

Не выносит пошлых драм…


Политур продолжал меланхолично раскачиваться из стороны в сторону, видимо, ожидая овации.

Однако в зале царила гробовая тишина.

«Ошеломлены!» – удовлетворённо заключил поэт и открыл глаза. Бисямон сидел красный, как рак, прикрывая ладонью рот. Девушка с внезапным остервенением набросилась на вышивку.

– Что-то не так? – нахмурился юноша.

Мытарь продолжал бороться с мышцами лица и лишь через минуту подал голос:

– Чувствуется… Внушает! – и, схватив голодными лёгкими воздух, добавил:

– Может, ещё прочтёте?

– Коротенькое, но я им горжусь, – с готовностью ответил Политур и, драматично закатив веки, прочёл:

^ Плесень туч затёрла небеса,

На груди моей – твоя коса,

Продырявил сердце мне амур,

Тихо я шепчу тебе: «Лямур!»


Когда стихотворец вернулся из поэтического транса, аудиторию нечто сотрясало: Бисямон одной

рукой зажимал рот, второй вытирал катящиеся по лицу слёзы.

– Во, блин… – обронил он, отдышавшись. – До самой печёнки пронял! И всё же я смогу тебе помочь.

Бичура с сомнением покосилась на мужчин. Мытарь смерил поэта изучающим взглядом, предложил сесть и сам подался вперёд, поставив локти на колени. Наконец, пережевав мысли, Бисямон заговорил доверительным шёпотом:

– Политур, друг мой, пусть тебе чуть-чуть не достаёт чувства юмора — эта мелочь поправима. Более того, я дарую тебе чутье языка. Ты сможешь тонко и точно находить нужные обороты, познаешь наслаждение от игры слов и красоты формы, – шёпот Мытаря возрос до восторженного поющего баса. – Ты сможешь сам управлять поэтическим строем. Музыкальность, ритмика, пластика, характер звуков подчинятся твоему перу…

– Позвольте, – скучающе перебил Политур, – мой талант выстрадан бессонными ночами. Ваша услуга окажется медвежьей. Пусть стихи мои не самые лучшие в истории, но это мои стихи. Заменять свой творческий потенциал неизвестным суррогатом я не желаю. И потом, – Политур небрежно отмахнулся, – я, к счастью, обладаю большинством из перечисленных вами достоинств. Мне нужен лишь

шанс! Этот тупоголовый печатник Франц должен издать мои стихи!

– Значит, – Мытарь не сдержал улыбку, – в договоре запишем: «Печатник Франц должен издавать уже созданные, а также имеющие честь сотвориться в будущем стихи Политура. Вследствие вышесказанного, душа означенного поэта переходит во владение Бисямона».

«Стоп! – завопил трусоватый внутренний голос Политура. – Не забывай, с кем имеешь дело! Ищи

подвох!». Юноша нервно смерил собеседника глазами, прочистил горло и добавил:

– Обязательно допишите еще одно: «Политур должен стать любимым пиитом Вольного Града».

Бисямон выронил перо и посерел лицом.

– Это при вашем–то даре?! На такое я пойти не могу.

– Думаете, стоит замахнуться на большее? – окрылился Политур.

Он уже представлял иногородние издания своих книг, переводы на другие языки, школу учеников,

когда встретился с холодными глазами Мытаря. Внезапно юноша осознал, какую в действительности

оценку даёт его творчеству демон. Минуту царила гробовая тишина. Душу поэта медленно заполняла

обида и презрение к убогому вкусу собеседника.

– Теперь я вижу, – ядовито процедил Политур, – ваши поэтические пристрастия сродни вкусу местных литераторов. Чем они вас подкупили? Заложили свои мелкие душонки, лишь бы истинная поэзия не коснулась ушей народа?! Тоже мне — ценитель! – Политур сплюнул и гордо скрестил на груди свои руки.

– Нет, я просто не хочу портить вкус целому городу. А это, несомненно, пришлось бы сделать, чтобы твои стишки хоть иногда почитывали. Теперь, пожалуйста, – желваки Мытаря напряглись, – пока Я не превысил свои полномочия, покинь эту комнату!

Политур фыркнул, задрал к потолку подбородок, крутанулся на каблуках и, выходя, так хлопнул дверью, что косяк жалобно застонал.

– Даже козни ада не заткнут глас истинного поэта! – раздалось из коридора.

Бисямон затравленно осел. Пока хозяин выпускал из носа пар, один шуликун забрался по ножке на стол. Бесёнок встал на подготовленный, но недописанный договор и гордо задрал пятачок.

– Мастер, я тоже поэт, вот послушай:


^ Шуликун пройдёт сквозь грозы!

К ногам твоим положит розы!

Он фонтанирует любовью,

Как паховая жила кровью!


Карапуз чудом спасся, когда под воспалённым взором хозяина загорелся пергамент договора. Разгорячившийся Бисямон приготовился спалить ещё что-нибудь, но встретил осуждающие глаза Бичуры.

– Чёрт бы побрал эту богему с манией величия! – процедил Мытарь сквозь зубы.

– Чёрт побрезговал, – шепнула девушка и лукаво подмигнула бесенятам.


* * *


Барби, задумавшись, подрезала вазоны, когда чья-то шаловливая рука ущипнула её аппетитный зад. Взвизгнуть не дала ладонь, накрывшая пухлые губки секретарши. Впрочем, испуг тут же прошел: такие шутки откалывал лишь один тип.

– Эрнесто, ты проходимец! – хриплым шёпотом обвинила девушка. – В следующий раз подниму

тревогу!

– И это вы говорите герою, охранявшему ваш сон?

– невозмутимо поднял бровь помощник Инспектора.

– Скорее прохвосту, мешающему по ночам отдыхать! – высвободилась из объятий Барби.

Пока секретарша, извиваясь, пробиралась к своему месту, Эрнесто успел разгладить все складки на её юбке и форменной блузе. Однако теперь между любовниками расположился неприступный стол.

Едва почувствовав себя в безопасности, девушка подалась вперед, привлекая глубоким декольте голодный взгляд мужчины.

– Это не честно, – пригрозил пальцем тот.

Со стоном отведя глаза, Эрнесто встряхнулся и попытался принять деловой вид.

– Как настроение босса?

– Впал в меланхолию, – доверительно прошептала Барби. – Взял из бара бутыль бренди и упаковку сигар. Если нет приятных новостей, лучше к нему не суйся.

Помощник Инспектора через минуту раздумий решил последовать совету возлюбленной, но тут из-за двери раздался повелительный голос:

– Эрнесто, немедленно в кабинет!

– Он что, телепат? – поёжился помощник.

Придав себе, по возможности, беззаботный вид, парень зашёл к начальнику. Бутылка бренди успела опустеть на две трети. Колечки сизого сигарного дыма поднимались к потолку. Инспектор вольготно расположился в кресле, уложив ноги на стол.

– Какие новости? – скучающе осведомился Ича.

– Ничего особенного, – пряча глаза, отозвался Эрнесто.

– И это всё, что ты можешь сказать?! – Инспектор угрожающе выпрямился в кресле. – Если через минуту я не услышу обстоятельного доклада о происшествиях в городе, ты лишишься должности!

Искусственная беспечность мгновенно покинула лицо подчинённого. Какое-то время он приглаживал волосы, попутно фильтруя хаотичные мысли.

– Тяжких преступлений за прошедшую ночь в городе не зарегистрировано. Все оговорённые вчера меры безопасности выполняются: ужесточён контроль паспортного режима, усилено наблюдение за ненадёжными социальными группами, нелегальные притоны временно закрыты, легальные подвергаются выборочным проверкам, – внезапно в деловом тоне Эрнесто прозвучали нотки иронии. – Кстати, скоро в стане национал-патриотов ожидаются крупные перемены…

– Изменения в структуре расово-политического сообщества? – оживился Ича. – Тут пахнет Мытарем.

– Всего лишь Неуловимым, – улыбнулся помощник.

– Обидно, но всё равно расскажи подробней.

Эрнесто с готовностью кивнул.

– Сегодня в первой половине дня должен был состояться Всенародный слёт национал-патриотов:

митинг на площади, торжественный обед и Высший Совет лидеров организации. Ночью Неуловимый крутился в местах проведения слёта и особенно примелькался возле арендованных национал-патриотами продовольственных складов. Утренний митинг был омрачён неприглядным видом площади: некто обгадил головы всех монументов политико-патриотического содержания. Но это цветочки по сравнению с эффектом «Торжественного обеда». После пайки настроение делегатов слёта начало немотивированно меняться. Бедняги то заражались истерическим смехом, то впадали в депрессию. На Высшем Совете вообще беспредел начался. Лидеры патриотов захлёбывались криками об изменах да засадах, стали обвинять друг друга в предательстве, кровосмешениях, скотоложстве и грязных совокуплениях с низшими расами (что по сравнению со скотоложеством считается бóльшим грехом). Некто, прятавшийся в соседней галерее, трубным голосом призывал телохранителей опустить оппонентов своих патронов. Припыленные телохранители восприняли это как приказ и с истым рвением пытались обхаять несчастных вождей партии. Ситуацию спасли фейерверки: когда зал

заседаний разразился взрывами, мужественные патриоты в панике разбежались.

– Ты считаешь, всё это удалось устроить нашей крылатой ящерице?

– Судите сами, – пожал плечами Эрнесто. – Во-первых, голубь, обгадивший монументы правителей, должен был быть размером с пару саженей, – парень загибал пальцы. – Во-вторых, в остатках торжественного обеда обнаружены следы «драконьего зелья». В-третьих, галерея, примыкавшая к залу Совета, вполне способна вместить небольшого дракона. И последнее: пиротехнические заряды на крышах около выставочных павильонов оказались разминированы или украдены…

Шпик робко добавил:

– Теперь можно официально обвинить Неуловимого в осквернении святынь, контрабанде и порче государственного имущества.

– Обвини его хоть в развязывании Мировой войны, крылатой бестии — до одного места, – плюнул Ича. – Лучше распусти слухи, что национал-патриоты обжираются дурью и устраивают Гей-семинары. Для города это полезней.

– С радостью! – лучезарно улыбнулся Эрнесто.

– Мытаря не нашли?

Помощник опустил глаза и отрицательно мотнул головой. Инспектор задумчиво почесал щетину, заскрипел зубами и, казалось, сейчас разразится обвинительной речью. К счастью для Эрнесто, взгляд Инспектора нарвался на недопитое бренди. Загадочно улыбнувшись, начальник кивнул:

– Ладно. Учитывая, что большую часть ночи ты предавался безобразиям с моей секретаршей, доклад вполне сносный. Ступай работать. Но гляди: никаких безнравственных поползновений, пока не разыщешь Мытаря!


* * *


– Здесь добавить, тут убрать, губы, пожалуйста чувственнее, волосы выбелить… Нет-нет, сделать

рыжими!

Пышнотелая барышня с феерической скоростью крутилась перед глазами Мытаря. Девица без умолку тараторила, указывая, как следует изменить её и без того роскошное тело. При этом, словно между прочим, она умудрялась менять желания, демонстрировать достоинства и абсолютно не замечать мрачной физиономии Бисямона.

Тот уже второй час сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Взгляд давно остекленел, дышал демон с присвистом, а изо рта хищно высунулись кабаньи клыки. Когда девушка по восьмому кругу принялась обсуждать, где и что ей добавить, температура превысила точку кипения.

– Патологоанатом тебе добавит! – вскричал, вскакивая, Бисямон.

– Это вы к чему? – опешила барышня.

– К тому! – рыкнул Мытарь. – Горбатого могила исправит!

– Это я-то горбатая?! – взвилась девица.

– Ты права! Даже патологоанатом мозги тебе не пришьёт. – Бисямон обессилено плюхнулся назад в кресло.

– Нашла, кому душу излить, – фыркнула барышня. – Недаром у вас, чертей, рога растут! Импотент несчастный!

На этот раз после удара дверью одна створка косяка треснула.

– Чем им всем дверь не угодила? – буркнул Мытарь.

– Я в мужика превращалась, чтобы эту грудастую куклу заманить, – с укором произнесла Бичура.

Бисямон тяжело вздохнул и отвел виноватые глаза.

– Седьмая осечка за день…

За окном уже царила ночь. Луна ехидно дразнила демона-неудачника. Победоносно вопили пьяные прохожие и блудящие мартовские коты. Хихикали в ответ «ночные бабочки». Занудно стучал колотушкой ночной сторож: «В городе всё спокойно!».

– Плевать им на Мытаря… – насупился Бисямон.

– Ложись-ка ты баиньки, – по-матерински улыбнулась Бичура. – Утро вечера мудренее…

^ День третий


Глаза навыкате. Щёки горят. Полоумная улыбка. Конечности в лихорадке. Мгновенье назад Эрнесто ворвался в приёмную с видом оленя, выигравшего брачные бодания. Парень победоносно сопел, забыв о размере оленьих рогов. Следом за героем в приёмную ворвался свежий утренний воздух.

«Он что, успел пробежать два этажа, пока дверь в холле закрывалась?» – озадачилась Барби.

Тем временем парень метнулся к столу, отвесил секретарше лихорадочно-страстный поцелуй и ускакал в кабинет начальника.

– Есть! – восторженно голосил Эрнесто. – Он в наших руках! Система сработала!..

– Вытри помаду, – перебил Ича вкрадчивым назидательным тоном. – И впредь, после Гей-вечеринок, приводи себя в порядок.

Опешивший помощник уставился в зеркало.

– Это не моя, – суетливо работая рукавом, потускнел Эрнесто.

– Твоя или дружок одолжил – мне неинтересно, – пожал плечами инспектор, – но впредь будь внимательней.

– Это Барби, – окончательно стушевался помощник.

– Тем более. Она, кстати, проявляющейся пользуется.

Скомкавшийся, похожий на застарелый выжатый лимон, Эрнесто опустил глаза. Восторг и вдохно­вение испарились. Инспектор злорадно оценил работу своих слов и, довольный эффектом, сел.

– Итак, я полагаю, в наших руках Мытарь?

– Вам уже доложили? – без особого интереса спросил Эрнесто.

– Нет, – с готовностью объяснял Инспектор, – просто ты успел отдаться безнравственным поползновениям, что является нарушением прямого приказа. Следовательно, или Мытарь найден, или тебя ждёт трибунал за игнорирование приказа старшего по званию. Итак, жду доклада.

Парень шморгнул носом и обижено заговорил:

– В Фискальный комитет за ночь пришло семь анонимок. В каждой сообщается о месте пребывания Мытаря. Хотя описания демона и его свиты отличаются, адрес в доносах указан один и тот же: небольшая гостиница на северной окраине.

– Надеюсь, Мытарь окружён и ходы отступления отрезаны? – осведомился Ича.

– Разумеется, – без энтузиазма кивнул Эрнесто.

– Тогда – вперёд! Чем раньше мы его накроем, тем меньше опасность для мегаполиса!

– Мега... чего? – насторожился помощник.

– Мегаполиса – последний лингвистический изыск – снисходительно улыбнулся Инспектор. – Кстати, завтра же оповести о нём личный состав силовых ведомств и раздай подробную инструкцию по правильному употреблению слова.

– Долго учить будут, – покачал головой Эрнесто.

В памяти помощника ещё не стерлось, с каким трудом выучивали силовики такие передовые понятия, как: «права задержанного», «презумпция невиновности», «алиби» и совсем непостижимое – «выяснение обстоятельств дела без применения допросов с пристрастием». Впрочем, для органов правопорядка эти понятия так и остались сугубо литературными изысками.


* * *


Бичура стиснула зубы, надеясь, что Хозяин угомонится. Однако спящий Бисямон продолжал метаться по стонущей кровати, рычать и выплёвывать в пространство торжествующие фразы:

– Ага! Повержен, змееглавый! Бежишь, трус!..

Девушка глубоко вздохнула и со всей дури засадила патрону пяткой в бок. Тот вздрогнул, открыл глаза и непонимающе оглядел комнату.

– Чего вопишь, как вампир на колу? – проскрипела Бичура, разлепив одно веко.

– Да так… Кошмар приснился, – сглотнул Мытарь.

– Ну-ну, подробнее, – открыла второй глаз девушка.

– Вторжение армий Преисподней в Рай…

– И чего мы испугались?

– Я был Архистратигом небесного воинства…- понизил до шёпота голос Бисямон.

– Ой, как интересно! – расхотела спать Бичура. – И кого же это ты поверг? Про труса змееглавого упоминал что-то?

– Отстань, не помню…

– Хорошие сны… – тихонько шепнула Бичура.

Озорное выражение бродило по личику девушки. Бисямон набычился, отвернулся и мстительно стянул на себя одеяло.

Демон с наслаждением созерцал, как кожистые крылья обрастают перьями, когда снаружи раздался противный звон. Едва не сплющив изображавшего будильник шуликуна, Бисямон подорвался на кровати.

– Скоро полдень, а вы в постели, новобранец! – прокричал командный голос.

Из распахнутых окон по глазам било жестокое солнце. Посреди комнаты, расставив ноги, возвышалась одетая в хаки феминистка. На шее висел армейский бинокль, в руках – тонкий плетёный кнут.

– Только без этих игр… – опасливо попятился Бисямон.

– Какие игры?! – чеканила слова Бичура. – На улице творится форменная чертовщина!

– Чертовщина? – испугался демон.

– Именно, рядовой! – хлопнула кнутом по ладони феминистка. – Шуликуны, данные разведки — быстро!

Только теперь Бисямон заметил выстроившихся на столе бесенят. Те тоже оказались в форме. Один выступил вперед, взял под козырек и пискляво-гавкающим голосом доложил:

– Гостиница пуста. Входы, выходы перекрыты. На улице неприятельские солдаты численностью сорок шесть единиц. Кроме стандартного вооружения (мечи, копья, арбалеты), личный состав снабжён осиновыми колами, бутылками с чесночным рассолом, оберегами от сглаза и зажигательными взрывпакетами…

– А где серебряные пули?

Внезапно Бичура обернулась ожиревшей, прыщавой школьницей с пышным бантом в волосах.

– Хочу серебряные пули! – капризничала девчонка.

– А ну, цыц всем! – окончательно проснулся Бисямон.

Когтистая пятерня проутюжила помятое лицо. Появившаяся из воздуха шайка окатила водой голову демона. По-собачьи отряхнувшись и приняв облик лощёного купца, Мытарь подошёл к окну. Едва его физиономия показалась в проёме внизу, щёлкнула тетива арбалета.

– Ой… – высказался Бисямон, выдергивая запутавшуюся в бороде стрелу.

Перевернутые телеги окружали гостиницу. На баррикадах ощетинились пиками суровые стражники. В узких прилегающих улочках скопилась ребятня и пролетарии, успевшие разобрать булыжник мостовой. Еще десяток стрел просвистели в воздухе, прежде чем воцарилась гробовая тишина. В этой тишине отчётливо слышалась утончённая матерщина Бисямона. Ещё бы! Бедняга выдёргивал из себя арбалетные болты.

– Я что вам, игольница? – брюзжал он.

– Надо же, неженка… – скривилась Бичура.

– Вы это бросьте! – назидательно махал холёным кулачком купец. – Популярных романов не читаете, что ли? С демонами борются по-другому: волшебными жезлами, чародейскими талисманами, магическими эликсирами, на худой конец — мечом-кладенцом или разрывными пулями!

– Что такое пули? – спросил Эрнесто Инспектора.

– Какая разница? Не видишь, он издевается! – пожал плечами тот.

Мозговой центр осады укрылся за одной из телег, стараясь не привлекать внимания.

– Теперь что? Чесночный рассол попробуем? – робко произнёс Эрнесто.

– Вы б ещё восковую куклу иголками потыкали!.. – сплюнул Ича.

Инспектор задумался. Обсудив сам с собой новоиспечённый план, Ича решился подняться. Жестяной рупор, призванный усиливать голос, во всю дублировал заикания, оговорки, скомканные окончания и прочие недостатки нервозной речи. Впрочем, смысл сказанного дошёл до адресата: некоему Мытарю предлагалась добровольная сдача в плен или гостиницу сожгут. Вырваться из окружения он не сможет. Его задержат на 72 часа до выяснения личности либо проводят за город.

В руке Бисямона также появился погнутый жестяной рупор.

– Это где ж вы здесь Мытаря видите? Я — честный купец — заморский, разумеется. Между прочим, документ имею. Его вчера Узколобые проверяли, добро на жительство дали!

– Честные купцы после десяти стрел умирают! – язвительно заметил Инспектор.

– Правда?.. – изумился Бисямон.

– Приготовить факелы! Обложить гостиницу соломой! – распоряжался Инспектор.

Исполнительные Узколобые приволокли откуда-то пару возов сена. Опасливо озираясь на демона, стража скинула тюки под стены гостиницы. Тем временем купец как-то сник, полысел, лишил себя бороды и сменил одежку.

– Врёшь, волчара позорный! Не возьмёшь!

От залихватского рывка заштопанный тельник треснул. По груди Бисямона на фоне восходящего синего солнца плыл колёсный пароход. Закусив ленточки бескозырки, демон атаковал стражу батареей пустых бутылок.

– ^ Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

– Кто такой Варяг? – укрылся за телегой Инспектор.

– Извините, с адским начальством не знаком, –пожал плечами Эрнесто. – Теперь-то что?

– Что-что… – передразнил Инспектор. – Я почём знаю? Отсиживаться будем. Время на нас работает…

Отсидеться Иче не удалось. Солнце загородила крылатая тень.

– Это ещё кто? – удивленно сощурился Бисямон. – Дракон?

– Нет, – отмахнулась Бичура, – сцепившиеся в брачном полёте крылатые бегемоты.

Тем временем Дракон заложил вираж и сплюнул на тюки сена горящий керосин. После поравнялся с окном Мытаря, подмигнул и свечой ушёл в небо. Истошный вопль Инспектора огласил улицу.

– Тушите огонь! Воду сюда! Полквартала сгорит!

– Выходит, они нас на понт брали, – резонно заметил морячок. – Пусть сами и выкручиваются…

С этими словами Бисямон вернулся в комнату. Весело насвистывая про сундук мертвеца, он растянулся на кровати.

– Что делать будем, милая?

– Сдаваться надо, – оборачиваясь «милой», пожала плечиками Бичура. – Бизнес в этой гостинице ни к чёрту, а в тюрьме, говорят, хорошие люди попадаются.

Пожар затушили; утомлённые стражники смывали остатками воды копоть с лиц. Ича нервно теребил воротник, ожидая появления в окне треклятого демона. Однако последний преподнес приятный сюрприз. Обгоревшая дверь, скрипнув петлями, отворилась. Наружу ковыляющей походкой вышли двое. Девочка заботливо обнимала лукошко с котятами, старик с дымящимися волосами опирался на клюку. Убогие тлеющие платья и измазанные сажей лица нагоняли тоску.

– Сами мы не местные, деньги украли, инвалидную карточку потеряли… – заголосил было старик, но получил пинок ногой от внучки.

– Не то, батенька, не то!

– Ах да, – принимая величественный вид, вспомнил Бисямон. – Сдаёмся на волю победителей, надеюсь на гуманное обращение с моими солдатами, прошу не отбирать знамя подразделения.

Инспектор, не веря своим ушам, двинулся навстречу. Дрожащие пальцы безрезультатно дёргали из-за пояса наручники. И тут удачу едва не спугнул появившийся из толпы лысоватый тип.

– Выражаю категорический протест! – вопил лысый. – Как лицо, представляющее адвокатскую ложу, объявляю арест незаконным. Во-первых, к задержанному была применена немотивированная сила. Покушение на убийство без санкции суда. Подозреваемому не зачитали права…

– Кто это? – оборвал тираду Бисямон.

– Позвольте представиться: известный право­защитник из расы интеллектуалов, Председатель Адвокатской Коллегии…

– Сгинь, нечистый! – вновь оборвал Бисямон и, осенив себя охранным знамением, спрятался за спину Инспектора. – Господин начальник, избавьте меня от домогательств этого крючкотвора-проходимца.

– Буду рад! Я всегда говорил: эти прохвосты готовы хоть чёрта защища…

Ича осёкся, кинул на сдавшегося виноватый взгляд и жестом пригласил пройти.

– Эрнесто, быстро прочитай Мытарю права, –шепнул помощнику Инспектор. – Ещё передумает, чего доброго…


* * *


Тюремный надзиратель испуганно моргнул и протёр глаза:

– Фу ты… померещилось…

На столе всё оставалось без изменений: массивная связка ключей, списки заключённых в засаленной папке, колокольчик для вызова охраны, селёдка на жирной газете и почти пустой пузырь первоклассного первача. «Игра освещения…», –окончательно успокоился надзиратель. Действи­тельно, неверный свет керосиновых ламп мог с успехом породить гнусную маленькую тень, так напугавшую служаку. Теперь в помещении царила привычная, милая сердцу атмосфера, то есть: грязь, сырость, запах немытого тела и ноющие голоса. Иногда к нытью примешивались ругань и угрозы, но многочисленные решётчатые переборки надёжно оберегали пристава от заключённых. Довольно улыбнувшись, надзиратель потянулся к бутылке, но тут…

– Ай!.. – прыснул служака и отскочил к стене.

Сквозь выгнутое стекло скалилась уродливая рожица с пяточком и рожками. Хихикнув, тварь погрозила пальчиком и призывно засвистела. Пыхтя и отдуваясь, на крышку стола вскарабкались ещё полдюжины тварей. Несчастный надзиратель безрезультатно тёр глаза.

– Брысь… брысь…, – жалобно скулил он.

Но чертенята осыпали беднягу неприличными жестами и без колебаний направлялись к бутылке. Там мелкие начали сооружать пирамиду. Акробатический этюд закончился, когда верхний бесёнок вытянул бумажную пробку и с победным криком нырнул внутрь. Хвост первого поймал второй карапуз и проник в бутылку следом. Так продолжалось, пока вся компания не оказалась на дне. Стоя по горло в самогоне, чертенята выражали бурный восторг. Попеременно ныряли и перекачивали в себя хмельное зелье.

Глаза тюремщика налились кровью. Страх сменился возмущением. Вынести такое?! Позволить каким-то недомеркам воровать драгоценный напиток?! Сжав зубы, надзиратель снял туфель и с нечеловеческой силой швырнул его в бесенят. Однако тут же с воплем сожаления схватился за голову.

– Воистину, Господь, гнев твой ужасен!

Бутылка слетела на пол. Битое стекло и копошащиеся чертенята – всё, что осталось от счастья. Карапузы, как ни в чем не бывало, подхватили ботинок и засеменили к коридору с решётками.

– Ну, погодите же! – зло сощурился тюремщик.

Попытка догнать обидчиков шагом провалилась: комната зашаталась, и пол внезапно ударил надзирателя по лицу. Осознав ошибку, опытный пропойца возобновил погоню короткими перебежками. От стены — к стене, теперь — к решётке, но… Проклятые бесенята успели проскользнуть между прутьев и поволокли башмак вглубь коридора. Ярость и обида гнали тюремщика вперёд. После пятиминутной борьбы с ключом замок решётки капитулировал. Испуганно разбегались из-под ног застуканные врасплох крысы. Какой-то негодяй поставил надзирателю подножку сквозь решётчатую дверь своей камеры. Но с ним отважный солдат закона разберётся потом. Цель погони маячила в каком-то десятке шагов. Бесенята уже выдохлись и тащили башмак из последних сил. Когда оставалось протянуть руку, чтобы схватить обидчиков, мелкие бестии скользнули между прутьев в пустую камеру.

– Попались! – торжествующе заявил тюремщик.

Веселящиеся шуликуны испуганно сжались в кучку. Действительно, попались: три глухих стены, а выход перекрыла пьяная туша надзирателя. Последний медленно и торжественно повернул в замке ключ, вошёл внутрь и с видом палача уставился на бесенят. И вдруг произошло такое, от чего тюремщик едва не протрезвел. Пустая мгновенье назад камера наполнилась обстановкой по последнему слову гостиничного бизнеса. Чертенята, радостно завизжав, попрыгали на колени миловидной девушки. Сидевший в удобном кресле мужчина виновато улыбнулся.

– Обычный фокус с невидимостью…

Надзиратель прижался спиной к решетке и незаметно подёргал дверь.

– Закрыто, – подтвердил Бисямон. – Не волнуйтесь, нас привели до вашей смены. Я просто хотел познакомиться.

– Я знаю, кто вы, – сглотнул надзиратель.

– Тем лучше, – доброжелательно улыбнулся Мытарь. – Не надо тратить время на бесполезные церемонии. А потом, гораздо приятней разделить трапезу со знакомым человеком.

Хозяин камеры полез во внутренний карман (если, конечно, у домашнего махрового халата был этот карман). К удивлению тюремщика, в руках Бисямона оказалась пара стограммовых стаканчиков. Поставив посуду на стол, демон повторил фокус с халатом. Запотевшая бутылка оказалась рядом со стопариками. Следующим заходом Мытарь извлёк на свет блюдо с солёными грибами, потом огурчики и селёдку. Когда рука вновь полезла под халат, тюремщик вдруг разволновался.

– Не стоит так тратиться на закуски! Лучше оставьте силы на завтра!

– Резонно, – кивнул хозяин банкета. – Итак, прошу…

После третьей надзиратель довольно откинулся на спинку стула и раскурил самокрутку.

– Надолго вы к нам, господин Мытарь?

– Зависит от того, как пойдут дела. Если мой бизнес будет процветать, думаю, мы не раз с вами посидим. Кстати, по этому поводу я вас и позвал.

– Рад услужить достойному человеку, – поднял рюмку тюремщик. – Чем могу быть полезен?

– Сущая безделица: хочу пообщаться с заключенными, не всеми, конечно, – с достойнейшими. Думаю, вы расскажете, кого и за что принимают в этой гостинице?

Надзиратель утробно засмеялся.

– Нет проблем, обслужу вас по первому классу. Жаль, сейчас не сезон: большинство постояльцев выписаны по амнистии. Однако кое-кто интересный имеется…


* * *


– Это ты мне сказала, что в тюрьме хорошие люди попадаются? – скрипел зубами Бисямон.

– Я? Не помню такого, – весьма натурально удивилась Бичура.

Девчушка старалась держаться в тени. Шуликуны забрались в щели и носа не показывали. Казалось, даже солнце пытается схорониться от гневных глаз Мытаря. Перегороженное прутьями небо теряло последние краски. В большинстве камер царил мрак, лишь у единиц тлели огарки свечей. На таком фоне плюющий молнии демон выглядел весьма угрожающе. Ярость Бисямона игнорировал только спящий в углу камеры тюремный надзиратель.

Прошло немало времени, пока волна эмоций схлынула. Мытарь выходился, отматерился и в конце концов вернулся в кресло. Расположение духа у демона оставалось ниже среднего. Притихшая было Бичура решилась подать голос:

– Да не переживайте, патрон. Сегодня не удалось — завтра получится.

– Сомневаюсь, – фыркнул хозяин. – Среди таких ренегатов приличному бесу только дворником работать… Помнишь, что первый заключенный завернул? Вынь да положь ему раскрытый «Заговор Мирового Капитала» против обнищавших тружеников Вольного Града!.. Чтобы такой заговор раскрыть, его сначала организовать надо…

– Так ведь заключённый был национал-патриотом, – пожала плечиками Бичура.

– Можно подумать, это оправдывает слабоумие, –фыркнул Бисямон. – А подельника его возьми: говорит: «Хочу, чтобы все работали и отдыхали вместе, весело и обязательно строем». Это ж целый город угробить надо: национал-патриоты за такое даже общаком своих душонок не расплатятся.

– Они себя политическими заключёнными называли, – хмыкнула Бичура.

– Заключённые – от лобных долей мозга отключённые, – сквозь зубы процедил Мытарь.

Демон опорожнил стакан алкоголя.

– Чудаки люди; исполняй я их желания, весёлый бы городишко вышел. Одному реши продовольственную проблему путём скрещивания страусов и куриц, чтобы птица неслась каждый день страусиными яйцами. Второму подавай «сухой закон», третьему вводи в школах обязательный курс парапсихологии…

– Ничего страшного, – лукаво улыбнулась Бичура. – Только представь: радостные горожане дружно кушают куриные окорочка со страусиными ляжками, разливают под столом контрабандный самогон, и вычисляют агентов Мирового Капитала по кофейной гуще. Вполне идиллическая картинка…

– Меня души скупать отправили, а не светопреставление организовывать, – слегка расслабился Мытарь.

– С каких пор нас интересует благополучие человечества? – блеснула глазками девушка.

Бисямон засуетился, пытаясь показаться страшно занятым. На его счастье, внимание отвлёк надзиратель. Нечто, на что демон с девушкой не обратили внимания, привело тюремщика в остервенелое возбуждение. Спавший секунду назад, бедняга вскочил, как ошпаренный. Розовый, красный, белый, жёлтый и, наконец, зелёный цвет попеременно окрашивали перекошенное лицо. Руки колотились, ноги подкашивались, лёгкие нервно хватали воздух. Надзиратель бросился к решётке, пытаясь покинуть камеру. Дверь не поддалась. Тюремщик испустил жалобный стон, бухнулся на колени и обратил на Мытаря умоляющий взгляд:

– Выпустите! Умоляю, выпустите! Ну что вам стоит? Выпустите!

– Да что случилось? – не понимал Бисямон.

– Вы слышите шаги? Это за мной! – бормотал пристав. – Я чувствую, это он!

– Кто он? Не владыка же преисподней? – поёжилась Бичура.

– Подумаешь – владыка! – прыснул слюнями тюремщик. – К нам сам Инспектор явился! Он великий, но страшный человек. Если Ича застанет меня с вами… Всё! Конец! Умоляю, что хотите сделаю. Вам душа нужна? Забирайте, только выпустите!

– Позвольте, – опешил Мытарь. – Так нельзя, я же не ботинки у вас покупаю! Хоть цену продумайте!

– Ну, сделайте заодно, чтобы Инспектор перегара не унюхал. Только быстрее, прошу, – почти рыдал тюремщик. – Я не должен быть здесь!

– Опомнись! – не выдержала Бичура. – За душу что-то серьезное, важное требовать надо!

– Много ты понимаешь в важном, –снисходительно отмахнулся коленопреклонённый.

Где-то в коридорах тюрьмы скрипнула дверь. Слуха Бисямона, наконец, коснулись глухие шаги. Их-то еще минуту назад надзиратель ощутил натренированным профессиональным чутьём.

– Для него начальство страшнее потери души?! – ошарашенно повернулся к протеже Мытарь и продолжил, наградив тюремщика брезгливым взглядом. – Фу ты, бред какой!?.. Наваждение… Морок. Сгинь! Убирайся! Открыта дверь, просто на себя тяни решётку, а не наружу толкай… А ключи у тебя на поясе…

Воспрявший надзиратель вырвался из заточения, дрожащими руками замкнул дверь с обратной стороны и облегчённо привалился к стене.

– Успел… – трепетно пробормотал он.

В коридоре появился виновник переполоха. Инспектора сопровождали экстравагантная пожилая бабуля с шаманским бубном и молодой тип с глазами прохвоста. Тюремщик прижался к стене, пропуская посетителей, и медленно пополз прочь. Впрочем, гостей интересовал отнюдь не он. У решётчатой двери Ича застопорился, словно на гвоздь наступил. Лицо исказила гримаса оскорблённого чиновника.

– Откуда эта мебель в камере?

– Коммивояжер продал, – зевнул Бисямон.

Демонстративно игнорируя представителей власти, арестанты полезли под балдахин двуспальной кровати.

– Не мешайте спать, – капризно скрипнула Бичура.

– Не беспокойтесь, – обратила к начальнику успокаивающий взгляд Мо-Мо, – просто он превратил уже имевшиеся под рукой предметы: нары в кровать, миски в посуду, табуретку в кресла и тому подобное…

– Мрачно у вас тут, – раздалось из-под балдахина.

На глазах отпрянувших посетителей тюремная решётка стала вытягиваться, утончаться, пока не обернулась узорчатой садовой оградой.

– Силы небесные! – призвал помощь Инспектор, – так он и выйти может…

– Не переживайте, – улыбнулась бабушка. – Здесь замок. Демон способен преобразовывать уже готовые предметы, не меняя их сути. Дверь останется запертой.

– Слава богам, – выдохнул Ича.

– Конечно, подтвердили с кровати. – Запертой на щеколду, задвижку или дверной крючочек.

Немой испуг посетил лица несчастных блюстителей закона.

– Не описайтесь со страху. Нам тут пока нравится!

– Усилить охрану! – пустил петуха Инспектор. – Мо-Мо, чтоб к утру были освоены все методы изгнания бесов! И… и…

С постели раздался одухотворённый храп…