Когда я начал работу над этой книгой, мне все чаще стали звонить прихожане моей церкви, услышавшие об этом проекте

Вид материала

Документы

Содержание Молчит ли Бог? Выжившие в тумане Неизбежный вопрос 1. Мы мало понимаем, что наша вера значит для Бога. 2. Бог не оградил Себя от требований веры. Точка зрения скептика Смотреть вдоль луча Прежде всего, мы должны просто признать влиятель­ную силу редукционизма. Странно, но позиция более низкого уровня может пре­восходить более высокий уровень. Реальность более высокого мира поддерживается спо­собностями более низкого мира. Способ жизни Перемещение Духа Книга Иова 13:24-25

Подобный материал:

• Церковно-славянский язык — язык Церкви и молитвы, 40.35kb.
• «Святая блаженная Ксения Петербургская и храм св ап. Матфия (Покровская церковь)», 379.47kb.
• История Христианской Церкви, 31245.49kb.
• August Horch "Ich baute Autos", 18660.75kb.
• Православной Церкви «Православное богословие на пороге третьего тысячелетия», 232.14kb.
• Сказка по мотивам сказки Г. Х. Андерсена «Принцесса на горошине», 28.08kb.
• Карен Армстронг, 6717.68kb.
• Управление дебиторской задолженностью, 35.78kb.
• Перевод К. Семенова под ред. В. Трилиса, 5245.35kb.
• Предисловие. Почему я написала эту книгу мне позвонила молодая женщина и пригласила, 1758.81kb.

Глава 26

^ Молчит ли Бог?

Однажды мой друг в сумерках купался в большом озе­ре. Когда он неторопливо отплыл от берега метров на сто, внезапно вечерний туман окутал воду. В одно мгновение не стало видно ничего: ни горизонта, ни объектов, ни све­та на берегу. Поскольку туман рассеял свет, мой друг не смог определить, в какой стороне садилось солнце.

В течение получаса он в панике барахтался в озере. При­нимая решение плыть в одном направлении, он вскоре на­чинал сомневаться и поворачивал на 90 градусов вправо или влево. Ничего не менялось. Он чувствовал, как в его груди колотилось сердце. Он прекращал плыть, держался на поверхности воды, стараясь сохранить силы, и заставлял себя дышать медленнее. Затем вновь продолжал плыть. Наконец он услышал едва уловимый голос, зовущий с бе­рега. Он поплыл на звуки голоса к своему спасению.

Ощущение потерянности, должно быть, охватило и Иова, когда он сидел в валунах и старался понять, что же произош­ло. Он тоже потерял все опознавательные знаки, указываю­щие направление, куда ему следует повернуть. Бог, и только Он мог провести Иова сквозь туман, но Он молчал.

Сама суть Пари заключалась в том, чтобы держать Ио­ва в неведении. Если бы Бог вдохновенно сказал: «Сделай это для меня, Иов, как рыцарь веры, как мученик», тогда Иов, польщенный оказанной честью, с радостью бы при­нял страдание. Но сатана решил проверить, «выживет» ли вера Иова без внешней помощи и без объяснения причин происходящего. Когда Бог принял условия сатаны, Иова окутал туман.

Несомненно, Бог выиграл Пари. Хотя Иов разражался потоком горьких жалоб, хотя он отчаялся в жизни и жаж­дал смерти, все же с дерзновением отказывался оставить Бога: «Хотя Он отправляет меня на заклание, я буду упо­вать на Него». Иов верил, когда не было причины верить. Он верил, оказавшись в тумане.

Вы могли бы прочитать историю Иова, изумиться Па­ри, затем облегченно вздохнуть: «Уф! Бог разрешил проб­лему. Решительно доказав Свою правоту, Бог наверняка вернется к тому стилю общения, который Он предпочита­ет, и будет все четко разъяснять своим последователям». Так могли подумать те, кто не читал Библию до конца. Мне не хочется признавать этой суровой правды, но при­мер Иова — самый крайний пример того, что оказывается вселенским законом веры. Вера, которую ценит Бог, -та, что укрепляется, когда все разлетается в прах, когда Бог молчит, когда сгущается туман.

^ Выжившие в тумане

Вспышка света от маяка на берегу и затем долгое, томи­тельное молчание и темнота - такой пример я встречаю не только в книге Иова, но на протяжении всей Библии. Вспомните трясущегося старца Авраама, приближающего­ся к рубежу столетия, слабо верящего блестящему видению о том, что он станет отцом великого народа. Четверть века это видение казалось миражом в пустыне, пока не родил ся единственный сын. И когда Бог заговорил вновь, Он призвал Авраама к испытанию веры, такому же сурово­му, как испытание Иова. «Возьми своего сына, своего един­ственного сына, Исаака, которого ты любишь, — сказал Бог словами, которые острым ножом вонзились в сердце Авра­ама, — и принеси его в жертву для всесожжения».

Был еще Иосиф, который во сне услышал Господа, но затем оказался на дне колодца, а позже — в египетской подземной тюрьме за то, что следовал указаниям Бога. И был Моисей, избранный Богом освободитель еврейско­го народа, скитающийся по пустыне сорок лет, преследуе­мый стражами фараона. Был и беглец Давид, помазанный Богом царь, который провел последующее десятилетие, увертываясь от копий и прячась в пещерах.

Трудное, напоминающее азбуку Морзе, божественное руководство — ясное сообщение, за которым следует дол­гая, молчаливая пауза, — прямо расшифровывается во 2-й книге Паралипоменон. В ней мы прочитали о редкой доб­ропорядочности царя Езекии, который так угодил Богу, что Он даровал ему беспримерное 15-летнее продление жизни. Что произошло потом? «Бог оставил его, чтобы ис­пытать его и узнать все, что было у него на сердце».

Большинство из этих героев Ветхого Завета появляются в почетном списке одиннадцатой главы Послания к евре­ям, в главе, которую кто-то назвал «Залом славы веры». Я предпочитаю назвать эту главу «Выжившие в тумане», ибо многие из перечисленных героев прошли через общее для них испытание: испытание веры, когда спускается ту­ман и все становится бессмысленным. Муки, глумление, телесные наказания, цепи, избиение камнями, распилива­ние пополам — в зловещих деталях Послание к евреям описывает испытания, выпадающие на долю верующих.

Святые становятся святыми, упрямо придерживаясь убеждения, что жизнь не такая, какой кажется, и что неви­димый мир также прочен и достоин доверия, как и окру­жающий их видимый мир. Бог достоин доверия даже ко­гда, похоже, мир опускается. «Мир не был их достоин», — делает вывод Послание к евреям об этом удивительном собрании святых, интригующе добавляя: «Поэтому и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом». Эта фраза вновь

возвращает меня к замечанию Дороти Сэйерз о трех вели­ких унижениях Бога: церковь, в особенности, приносила Богу позор, но она также принесла Богу мгновения гордо­сти, и изможденные святые из Послания к евреям демон­стрируют, как это было.

Любимцы Бога — в особенности они — не защищены от молчания Бога, приводящего их в смятение. Как сказал Пол Торнье: «Там, где нет возможности для сомнения, нет воз­можности и для веры». Вера требует неуверенности, смяте­ния. Библия включает в себя множество подтверждений заботы Божьей (некоторые из них весьма впечатляют), од­нако не дает гарантий. Любая гарантия устранила бы веру.

Два вида веры

Мой друг Ричард считал слово «вера» главным препят­ствием на пути к уверенности. «Имей веру», — советовали другие христиане, когда он сомневался. Что они имели в виду? В этом случае слово «вера» казалось ему способом избегать вопросов, а не отвечать на них.

Я полагаю, что некоторая сложность возникает из-за гибкости, с которой мы употребляем это слово. Прежде всего, мы употребляем слово «вера» для описания великих, по-детски простых глотков веры, когда человек способен получить невозможное.

Подобную, чрезвычайной силы веру испытал Давид, выходя на битву с Голиафом, и римский сотник, которого хвалил Иисус (Он был «изумлен» неотступной верой этого человека). В наши дни «миссионеры веры» пишут о волну­ющих чудесах, являющихся результатом чистой, детской веры. Это — «зерно веры», способное накормить многих сирот или передвинуть гору, и таких примеров в Библии множество.

Но Иов, вместе со святыми из II-и главы Послания к евреям, указывает на другой тип веры - тот, который ок­ружал меня в размышлениях о разочаровании в Боге. Непорочная, детская вера может не выжить, когда не про­исходит чудо, когда насущная молитва не получает ответа, когда густая серая пелена закрывает всякий признак забо­ты Божьей. Такие времена требуют чего-то большего.

И я буду использовать редко употребляемое слово «пре­данность» для описания веры, помогающей выстоять лю­бой ценой.

Я беседовал с молодой медсестрой, чье разочарование в Боге коренилось именно в смешении этих двух видов ве­ры. Воспитанная в христианской семье, она редко сомне­валась в Боге, даже во время учебы в колледже. На ее сте­не висела картина, изображающая Иисуса с ребенком на руках и иллюстрирующая стихотворение «Следы». Это стенное украшение отражает веру в ее детской непо­средственности: просто доверься Богу и даже не ощутишь бремени. Если вы оглянетесь и окинете взором тяжелые времена, то увидите на песке только одну пару следов, так как Иисус нес вас на руках.

В возрасте 24 лет, ее закрепили за палатой больных ра­ком. Она рассказала мне одну за одной истории людей, за которыми ухаживала. Некоторые из ее пациентов моли­лись с верой детской непосредственности, взывая к Богу об исцелении и утешении, об облегчении боли. И все же они умерли жестокой, безобразной смертью. Каждый ве­чер медсестра возвращалась домой, подавленная сценами неразрешимого страдания и видела перед собой следы Иисуса на картине, пленяющие светлым обещанием.

Чтобы отчетливо представить эту картину, просто прочи­тайте два псалма от начала до конца. Начните с Псалма 22: «Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться... Он водит меня... я не убоюсь зла... благость и милость да со­провождают меня во все дни жизни моей». Затем перевер­ните назад страницу и найдите Псалом 21. «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Почему Ты далек от спасения моего?... Я вопию днем, - и Ты не внемлешь мне... Можно было бы перечесть все кости мои, а они смо­трят и делают из меня зрелище».

Псалом 22 является образцом непосредственной дет­ской веры; Псалом 21 демонстрирует преданность — более глубокую, непостижимую веру. Жизнь с Богом может включать и ту, и другую. Мы можем переживать времена невероятной близости, когда получаем ответ на все молит­вы со всей очевидностью и Бог кажется близким и любя­щим. Мы можем также испытывать «смутные» времена,

когда Бог безмолвствует, когда ничего не получается так, как мы планируем, и все библейские обещания кажутся абсолютно монотонными. Быть преданным Богу значит научиться верить, что за туманом царит Бог; Он не поки­нул нас, что бы нам ни казалось.

Парадоксально то, что самые запутанные времена Иова могут «удобрить» веру и укрепить близость с Богом. Глубочайшая вера, названная мною преданностью, пускает ростки в силу противоречия, как былинка травы меж камней. Люди растут борясь, работая, напрягаясь; в каком-то смысле человек нуждается больше в пробле­мах, чем в их разрешении. Почему не на все молитвы мы получаем ответы сразу, как по волшебству? Почему каж­дый обращенный идет по одной и той же утомительной тропе духовной дисциплины? Потому что упорная молит­ва, пост, изучение, размышление — все это создано ради нас, не ради Бога.

Киркегаард сказал, что христиане напоминали ему школьников, желающих найти ответы на математические задачи в конце учебника, не решая их. Я признаюсь в по­добных чувствах и полагаю, что я не одинок. Мы страстно желаем идти больше прямыми, короткими путями. Но они уводят нас от возрастания в вере. Примените данный принцип к Иову: каков был исход его испытаний? По на­блюдению Равви Авраама Хешеля, «веру Иова нельзя по­колебать, потому что она — результат потрясения».

В эссе о молитве К. С. Льюис предположил, что Бог относится к новым христианам с особой нежностью, как родитель, до безумия любящий новорожденного. Он при­водит цитату опытного христианина: «Я видел много поразительных ответов на молитву; некоторые из них можно назвать просто чудом. Обычно ответы приходят накануне обращения в веру или вскоре после него. На протяжении дальнейшей христианской жизни они становятся реже. Отказы на молитвенные просьбы не только становятся частыми — они становятся более явны­ми, более настойчивыми».¹

На первый взгляд, все должно быть наоборот. Жизнь с верой должна бы стать легче, не тяжелее, ведь христианин совершенствуется. Но Льюис напоминает о двух ярких при мерах Нового Завета, когда молитвы остались без ответа: Иисус три раза молил Бога отвести от Него чашу страданий, а Павел умолял Господа излечить «жало плоти его».

Льюис спрашивает: «Что же. Бог оставляет тех, кто луч­ше всего Ему служит? Он - Тот, Кто служил Ему лучше всех, сказал перед своей мучительной смертью: «Почему Ты покинул Меня?» Когда Бог стал человеком, именно этот Человек менее всего был утешаем Богом в Его вели­чайшей нужде. Это - тайна. Даже если бы у меня была на то власть, я бы не решился ее исследовать. Между тем, обычным людям, как я и вы, лучше не делать поспешных выводов на свой счет, когда мы все-таки получаем ответ на молитвы вопреки вероятности. Если бы мы были силь­нее, с нами, возможно, обращались бы менее бережно. Если бы мы были храбрее, нас, возможно, направили бы защищать наиболее безнадежные посты в великой битве, оказывая нам гораздо меньше помощи.

^ Неизбежный вопрос

Слова К. С. Льюиса звучат впечатляюще. Но я все же не могу просто свести пример преданности - веры, зака­ленной испытанием, - к радужной формуле. Эта книга на­чалась с истории о Ричарде, который жил спокойно и уве­ренно до тех пор, пока его вера не подверглась испытанию. И тогда он почувствовал себя преданным. Почему Бог подвергал его или в этом отношении - любого, кого Он любит, такому испытанию? Ричард не мог больше верить такому Богу. Я беседовал со многими людьми, чья обиль­ная, чистая детская вера шла ко дну в минуты испытаний. За поверхностью книги Иова таится неизбежный вопрос. Если бы ради испытания любви муж подверг свою жену такой же травме, которую получил Иов, мы бы сочли его больным и изолировали от общества. Если бы мать спря­талась от собственных детей и отказалась указать направ­ление детям, попавшим в туман, мы бы сочли ее недостой­ной матерью. Как же нам понять такое поведение, такое Пари Самого Бога?

Я не предлагаю точной формулы, только два наблю­дения.

^ 1. Мы мало понимаем, что наша вера значит для Бога.

Каким-то таинственным образом ужасное испытание Иова было ценно для Бога, ибо раскрыло суть экспери­мента со всем человечеством. Не только вера Иова, но и мотив происхождения мира был поставлен на карту, С тех пор, как Бог взял на Себя риск дать людям свободу выбора, вера — истинная, неподкупная, свободно предло­женная вера — стала иметь непреходящую ценность для Бога. Нет лучшего способа выразить любовь к Богу, чем развивать преданность Ему.

Неправильно говорить о нужде Бога в любви со сто­роны Его творения, но вспомните, как Сам Бог выражал страстное желание к такой любви: как Отец, «изголодав­шийся» по весточке от своих непокорных детей, как лю­бящий, дающий вопреки всему еще один шанс неверной любимой. Это образы, которые вновь и вновь создает Бог во времена пророков. Глубочайшее желание, одоле­вающие нас на земле как родителей, как любящих — это лишь отблески страстного желания, которое Бог испы­тывает по отношению к нам. Это желание, которое сто­ило Ему Воплощения и Распятия. Никакие человече­ские метафоры не смогут вместить в себя происшедшее, его значение нельзя ни преуменьшить, ни преувеличить. Как сказал Иисус, в конце истории (когда туман рассе­ется навсегда) только один вопрос будет иметь значение: «Когда придет Сын человеческий, найдет ли Он веру на земле?» Апостол Павел, рисуя картину мира со дня его творения до прихода Иисуса, сделал вывод: «Бог сде­лал это, чтобы люди искали Его, потянулись к Нему и нашли Его, хотя Он и недалеко от каждого из нас». Отдать Своего Сына было «платой» Бога; ответ веры, подобный ответу Иова, — ваш или мой — представляет­ся «наградой».

Я допускаю, что любому из нас с ограниченным виде­нием мира тяжело воспринять награду, полученную благо­даря испытаниям Иова. К. С. Льюис приблизился к пони­манию этого в своем комментарии о том, что Бог «отправ­ляет нас на самые безнадежные посты в великой битве». Согласно Библии, люди служат главными солдатами в бит­ве между невидимыми силами добра и зла, а вера — наше главное оружие. Возможно, Бог отправляет нас на самые опасные позиции, испытывая гордость, любовь, боль и уг­рызения совести — все то, что чувствует родитель, отправ­ляя сына или дочь на войну.

«Оправдалось» ли испытание Иова для Бога? Только Бог может дать ответ. Я решил, что духовное владычество означает следующее: только Бог может определить, что ценно для Бога. «Блаженны не видевшие и уверовавшие», - сказал Иисус, мягко упрекая Фому неверующего. Иов увидел самую темную сторону жизни, услышал самое глу­хое молчание Бога и все же верил.

^ 2. Бог не оградил Себя от требований веры.

Испытания Иова эхом отдаются в жизни Иисуса. Он тоже был искушаем. Он тоже потерял самое ценное, включая друзей и здоровье. Как говорится в Послании к евреям: «Он в молитвах и прошении со стонами и слеза­ми обращался к Тому, Кто мог спасти Его от смерти». В итоге Он поплатился жизнью.

Мы можем никогда не постичь тайну того, что про­изошло на кресте, но это дает утешение, что Бог не жела­ет подвергать своих людей испытаниям, которые Он не пе­ренес Сам. За эти годы я разговаривал со многими страда­ющими людьми и не могу не подчеркнуть, как это важно для них. От известных людей, таких, как Джони Эрексон Тада, от неизвестных людей в больницах, от заключенных в адских тюрьмах стран третьего мира я слышал следую­щее: «По крайней мере, благодаря Иисусу Бог понимает, как я себя чувствую».

Я вновь думаю о замечании Ричарда: «Все, что я могу сказать — Иов дорого заплатил, чтобы ублажить Бога». Он думал об Иове, сидящем на пепелище, покрытом струпьями. Когда Ричард говорил об этом, я думал об Иисусе, распятом на кресте, не способном дотронуться до ран. Я должен был согласиться — это была высокая пла­та. В определенном смысле, Бог связал Себя по рукам в Пари относительно Иова; в буквальном смысле — в ночь Распятия Он позволил связать Себе руки. (Иисус говорит о смерти: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! Избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел. Отче! Прославь имя Твое».)

Изучая Библию, я удивился радикальным переменам в отношениях авторов к страданию, переменам, восходя­щим к кресту. Когда авторы Нового Завета говорят о ли­шениях, они не выражают негодования, характерного для Иова, пророков и многих псалмописцев. Они не объясня­ют причин страдания, но указывают на два события — смерть и воскресение Иисуса, как будто создавая пикто­графический ответ.

Вера апостолов, как они свидетельствовали, основы­валась всецело на том, что произошло в Пасхальное вос­кресенье, когда Бог превратил величайшую трагедию в ис­тории — распятие собственного Сына — в день, который мы отмечаем как Страстную пятницу. Ученики, смотрев­шие на крест из укрытия, вскоре познали то, чего не поз­нали за три года пребывания с наставником: когда кажет­ся, что Бог отсутствует, Он может быть ближе всего. Ког­да Бог кажется мертвым, Он возвращается к жизни.

События трех дней — трагедия, тьма, триумф — стали для авторов Нового Завета эталоном того, как справляться с испытаниями. Мы можем взглянуть на Иисуса — доказа­тельство Божьей любви — и не получить ответ на вопросы: «Почему?» Страстная пятница свидетельствует о том, что Бог не оставил нас наедине с нашей болью. Зло и страда­ния, омрачающие нашу жизнь, так реальны и так важны для Бога, что Он пожелал разделить их с нами и Сам их ис­пытать, чтобы тоже быть «знакомым с горем». В тот день Иисус тоже познал молчание Бога — на кресте Он цитиро­вал Псалом 21, не Псалом 22.

Пасхальное воскресенье показывает, что в конечном итоге страдание не торжествует. Поэтому Иаков пишет: «С великою радостью принимайте... когда впадаете в раз­личные искушения». «Об этом радуйтесь, немного теперь поскорбев, если нужно, от различных искушений», — пи­шет Петр. «Мы также возрадуемся в страданиях наших», — пишет Павел. Апостолы продолжают объяснять, что хоро­шего может принести «искупленное страдание»: зрелость, мудрость, истинную веру, упорство, сильный характер и многие другие награды.

Почему нужно возрадоваться? Никак не ради мазохист­ского возбуждения по поводу испытания. Чудо, совершен ное Богом в Пасхальное воскресенье, есть подтверждение того, что Он может сделать для каждого из нас. Беды, на которые указывали Иаков, Петр и Павел, вероятно, созда­ли бы кризис веры в Ветхом Завете. Но авторы Нового Завета верят в то, что выразил Павел: «Все содействует ко благу».

Это известное утверждение часто искажается. Некото­рые люди интерпретируют это утверждение так: «Только хорошее случается с теми, кто любит Бога». Павел имел в виду обратное, и в следующем параграфе он определяет, что можно ожидать в жизни: беды, тяжести, преследова­ния, голод, опасность, войну. Павел все это пережил. И все же он настаивает: «Во всем этом мы более, чем по­бедители; никакие трудности не отделят нас от Божьей любви».

Павел говорит, что это дело времени. Просто ждите: Божье чудо превращения Страстной пятницы в Пасхаль­ное воскресенье однажды распространится на все косми­ческое пространство.

«Все трудное указывает на нечто большее, чем может охватить наша теория жизни».

- Джордж Мак донамл

Библейские ссылки: Иов 13; Бытие 22; 2 Паралипоменон 32; Матфея 8; Марка 14; 2 Коринфянам 12; Луки 18; Деяния 17; Ио­анна 20; Евреям 5; Иоанна 12; Исайя 53; Иакова 1; 1 Петра 1; Филиппийцам 3; Римлянам 8.

«Но вот, я иду вперед, и нет Его,

назад — и не нахожу Его;

делает ли Он что на левой стороне, я не вижу;

скрывается ли на правой, не усматриваю»,

- Книга Иова 23:8-9

Глава 27 Почему Бог не вмешивается

Я знаю, что подумал бы мой друг Ричард об идеях, выска­занных в нескольких последних главах. Фактически, я знаю, о чем он думает, потому что мы много об этом беседовали. Если вы помните, Ричард написал книгу об Иове, поэтому не было необходимости повторять с ним эту историю. Я скон­центрировал внимание на финале книги, размышляя вслух о том, почему Бог отказался ответить Иову. Я вновь говорил о безграничности времени, неспособности Иова оценить взгляд Бога и врожденную ценность веры в Бога.

Ричард внимательно слушал, и когда я закончил изла­гать свои идеи, он одобрительно кивнул.

«Все это хорошо, Филип. Возможно, вы правы. Я пони­маю, что вы имеете в виду. Но история Иова и моя - очень разные. За все свои беды Иов в конце концов получил сло­во от Бога. Предположим, он услышал подлинный голос из бури. Но мне Бог не ответил. И я полагаю, именно по­этому Иов сделал выбор в пользу веры, а я - нет».

Мы продолжили разговор, и мне стало ясно, что Ричард просто не мог принять понятие о двух мирах. Живя в ви­димом мире деревьев и зданий, машин и людей, он не мог поверить в другой, невидимый мир. Он сказал: «Мне нуж­ны доказательства. Как я могу быть уверен в существова­нии Бога, если Он не войдет в мой мир?»

Эта беседа напомнила мне о моем собственном скепти­цизме. По иронии судьбы Ричард потерял веру в христиан­ском колледже, окруженный верующими, проповедующи­ми личное знание Бога. И в подобной же обстановке -в библейском колледже - мне было труднее всего сохра­нить веру.

^ Точка зрения скептика

Я столкнулся с тем же самым препятствием, что и Ри­чард: действия, которые назывались верующими в кампу­се «духовными», казались мне абсолютно мирскими. Если невидимый мир контактировал с видимым миром, где сле­ды ожогов — явные признаки сверхъестественного Присут­ствия?

Возьмите, к примеру, молитву. Верующие, казалось, искажали события, чтобы все выглядело, как ответ на мо­литву. Если чей-то дядя посылал дополнительно 50 дол­ларов для оплаты счетов школы, они улыбались и созы­вали молитвенное собрание, чтобы поблагодарить Бога. Они принимали эти «ответы на молитву» как окончатель­ное свидетельство того, что Бог слушал их. Но я всегда мог найти другое объяснение. Возможно, дядя отправил всем своим племянникам дополнительные 50 долларов в тот месяц, а молитвы были просто совпадением. У ме­ня был дядя, который постоянно посылал мне подарки, хотя я никогда о них не молился. А что с теми просьбами студентов, которые остались без ответа? Молитва, как мне казалось, представляла собой разговор со стенами и изредка самоисполняющееся пророчество.

В качестве эксперимента я начал имитировать «духов­ное» поведение в кампусе. Я усердно молился на молит­венных собраниях, давал выдуманные свидетельства о сво­ем обращении и наполнил свой словарный запас набож­ным жаргоном. И мои сомнения подтвердились. Следуя предписанной формуле, я из скептика превратился в под­линного святого. Мог ли опыт христианина быть истин­ным, если скептик сумел воспроизвести его?

Я провел этот эксперимент, прочитав литературу по психологии религии. Такие книги, как «Виды религиозно­го опыта» Вильяма Джеймса, убедили меня в том, что ре­лигия — это просто сложная психологическая реакция на жизненные стрессы. Джеймс исследовал заявления о том, что настоящий христианин — это новое существо из новой ткани, и сделал следующий вывод: «Возрожденные люди, в общем, неотличимы от людей, добродетельных от приро­ды. Некоторые добродетельные от природы люди превос­ходят возрожденных по благочестию, так что несведущий в тонкостях христианского учения человек не сможет оп­ределить природу этих двух людей, просто ежедневно на­блюдая за ними. Он не поймет, что их сущность так же от­личается, как отличается божественное от природного».

Я тоже не видел ни необычного сияния, ни отличительно­го знака в верующих, окружающих меня.

Я перестал быть скептиком по причинам, которые на­зову позже. Но признаюсь честно, даже сейчас, после двух десятилетий насыщенной, вознаграждающей веры, я уяз­вим сомнением Ричарда. Духовный опыт нелегко справля­ется с самоанализом, наведите на него прожектор, и он ис­парится. Если я исследую время моего единения с Богом, я обычно открываю более естественное объяснение проис­ходящего. Нет ослепительной разницы между миром есте­ственным и сверхъестественным, никакая пропасть, окру­женная колючей проволокой, их не разделяет.

Когда я молюсь, я не прекращаю быть «естественным» человеком; я засыпаю, теряю концентрацию и страдаю от таких же разочарований и непонимания, беседуя с Богом. То же самое я испытываю при разговоре с другими людь­ми. Когда я пишу на «духовные» темы, музы не возносят меня на небеса; я должен точить карандаши, вычеркивать слова, обращаться за справкой к словарю, комкать и вы­брасывать листы с текстом начала книги, которое мне не нравится. И так бесконечно. Примеры «знания воли Божь­ей» никогда не были в моей жизни такими прямыми и от­кровенными, как в жизни Моисея или Гедеона. Я никогда не слышал гремящий Голос из бури. Я мог бы, если бы имел желание, делать то, что Ричард делает сейчас: объяс­нять духовное поведение через психологические теории.

Почему же тогда я верю в невидимый мир? Произведе­ния К. С. Льюиса очень помогли мне в поисках ответа на этот вопрос. Тема двух миров красной нитью проходит че­рез большинство его работ — в ранних произведениях, в письмах к друзьям, во всех художественных произведени­ях, пока в конечном итоге не развивается в цельную тео­рию, представленную в эссе под названием «Перемеще­ние».² Льюис определил проблему, как наличие «явной не­разрывности между вещами, которые считаются естест­венными, и вещами, которые утверждаются как духовные; перемещение есть повторение в нашей духовной жизни элементов, из которых состоит наша естественная жизнь». То, о чем вы прочтете в этой главе дальше, расширит по­нимание его идей.

^ Смотреть вдоль луча

Льюис начал свое эссе обращением к любопытному яв­лению глоссолалии или говорению на разных языках. Странно, по мнению автора, то, что бесспорно духовное событие — сошествие Святого Духа в День Пятидесятницы нашло выражение в необыкновенном человеческом явле­нии, как говорение на другом языке. Для свидетелей Пя­тидесятницы это напоминало пребывание в состоянии опьянения; для многих «научных» наблюдателей сегодня глоссолалия напоминает истерию или нервное расстрой­ство. Как могут такие естественные действия, как движе­ние голосовых связок, выражать сверхъестественное пре­бывание в человеке Духа Святого Бога?

Льюис предложил в качестве аналогии движение луча света в темном сарае. Когда он однажды вошел в сарай, то увидел луч света, и он посмотрел на светящуюся яркую ленту, наполненную плавающими пылинками. Но когда он подошел к лучу и посмотрел вдоль него, вид оказался совсем другим. Внезапно он увидел не луч, а в обрамлении окна сарая - зеленые листья, трепещущие на ветках дере­ва, а за ними, в 93 миллионах миль от него — солнце. Смо­треть на луч и вдоль луча — совсем разные вещи.

Наш век преуспел в создании технических приемов, помо­гающих смотреть на луч; для этого существует даже особый термин — «редукционизм». Мы можем «редуцировать» пове­дение человека до нервных импульсов и ферментов, редуци­ровать бабочек до молекул ДНК, а закат солнца - до частиц световых волн и энергии. В своих самых крайних формах ре­дукционизм рассматривает религию как психологическую проекцию, мировую историю — как эволюционную борьбу, а процесс мышления — только как миллиарды операций вво­да-вывода компьютерных данных в головном мозге.

Этот современный мир, изощренно смотрящий на луч с разных углов зрения, — мир, враждебный «вере». На про­тяжении большей части истории все существующие обще­ства принимали как само собой разумеющееся существо­вание невидимого, сверхъестественного мира. Как еще можно было объяснить такие чудеса, как восход солнца, затмение, грозу? Но сейчас мы способны их объяснить и даже, более того, можем свести большинство природных явлений и даже большинство духовных явлений к состав­ляющим их компонентам.

Как Льюис заметил о глоссолалии, даже самые «сверхъ­естественные» деяния выражают себя на земле «естествен­ными путями». Исходя из теории перемещения, я делаю следующие выводы о жизни в таком мире.

1. ^ Прежде всего, мы должны просто признать влиятель­ную силу редукционизма. Эта сила предлагает и благосло­вение, и проклятие. Она благословляет нас способностью анализировать причины землетрясений, штормов и тор­надо и таким образом защитить себя от них. Глядя на луч, мы научились летать - до луны и назад; мы научились путешествовать по всему миру, глядя на экран телевизо­ра в гостиной; мы научились доносить звуки оркестра до своих ушей, когда мы бежим по проселочной дороге. Глядя на «луч» человеческого поведения, мы можем рас­познать определенные химические компоненты и с помо­щью лекарств спасти людей от тяжелой депрессии и ши­зофрении.

Но редукционизм принес и проклятие. Глядя на луч, а не вдоль него, мы рискуем свести жизнь к ее составным частям и не более. Мы никогда не будем наблюдать восход солнца или появление луны с тем же чувством благогове­ния, близкого к поклонению, которое испытывали наши «первобытные» предки или даже поэты XVI столетия. Если мы сведем поведение просто к гормонам и химиче­скому составу, мы потеряем всю человеческую таинствен­ность, свободную волю и романтику. Идеалы романтиче­ской любви, вдохновлявшие художников и влюбленных на протяжении веков, неожиданно сводятся к гормональной секреции.

Редукционизм может оказать на нас чрезмерное влия­ние, пока мы не признаем, что это - просто взгляд на ве­щи. Это не концепция - истинная или ложная; это - точ­ка зрения, информирующая нас о частях вещи или пред­мета, но не о целом.

Духовные поступки, например, можно рассматривать с более высокого и с более низкого уровня. Одно не вытес­няет другого, каждый уровень просто рассматривает пове дение по-разному (как взгляд на луч отличается от взгляда вдоль луча). С более «низкого» уровня молитва — это раз­говор человека с самим собой (так же глоссолалию можно назвать просто невнятной речью). Более «высокий» уро­вень предполагает, что здесь задействована духовная ре­альность, когда молитва человека служит связью между видимым и невидимым мирами.

Я могу посетить массовые собрания Билли Грэма в ка­честве любопытного наблюдателя и, избрав из аудитории какую-нибудь зрительницу, вывести заключения о тех со­циологических и психологических факторах, которые мог­ли бы способствовать ее восприятию проповедей Грэма. Ее брак распадается; она ищет стабильности; она помнит силу набожной бабушки; музыка возвращает ее в детство, когда она ходила с родителями в церковь. Но эти «естест­венные» факторы не управляют сверхъестественными, на­оборот, они могут быть средствами, которые Бог выбирает, чтобы подтолкнуть человека к Себе. Возможно, неразрыв­ность между естественным и сверхъестественным — замы­сел одного и того же Творца. Это, во всяком случае, более «высокий» уровень веры. Один уровень не исключает дру­гой; это два способа смотреть на одно и то же событие.

2. ^ Странно, но позиция более низкого уровня может пре­восходить более высокий уровень. К. С. Льюис вспоминал, что в детстве он научился оценивать музыку оркестра, слу­шая недифференцированный звук, издаваемый простым граммофоном. Он мог слышать мелодию, но не более. Позже, когда он побывал на концертах живой музыки, он был разочарован: множество инструментов издавали разные звуки. Он страстно желал услышать «настоящий звук», который для его нетренированного уха был смешан­ным звуком граммофона. Льюису в тот момент заменитель казался превосходящим реальность.³

Подобным образом человек, воспитанный на постоян­ной телевизионной диете, может счесть поход по настоя­щим горам с тучами комаров, прерывистым дыханием и досадными переменами погоды, стоящим ниже по сравнению с опытом, предлагаемым специальной телеви­зионной программой Национального географического общества.

Более того, более низкий уровень рассмотрения может казаться превосходящим более высокий в вопросах морали. Идеал романтической любви явился вдохновляющим мо­тивом для появления величайших сонетов, романов и опер. Но редукционисты вроде Хью Хефнера горячо оспаривают точку зрения о том, что секс будет превосходным, если его освободить от узких рамок любви и серьезных взаимоотно­шений. (Конечно, журнал «Плэйбой» имеет более сильный «внутренний» призыв, чем работы Элизабет Баррет Брау­нинг.) И миряне, отбрасывая религию как опору, превоз­носят «более храбрый» вызов выживания в этом мире без призыва к более высокому Бытию.

3. ^ Реальность более высокого мира поддерживается спо­собностями более низкого мира. Слово «транспонировка» принадлежит к музыкальной терминологии. Песню можно перенести из одного музыкального ключа в другой. Сим­фоническая партитура, написанная для 110 инструментов оркестра, может быть транспонирована в вариант для од­ного фортепиано. Естественно, в ходе транспонирования что-то будет потеряно: десять пальцев, ударяющих по кла­вишам фортепиано, едва ли могут воспроизвести все ню­ансы оркестра, доступные слуховому восприятию. Все же, человек, занимающийся транспонировкой, будучи ограни­ченным диапазоном звуков, воспроизводимых клавиату­рой, должен передать суть симфонии.

К. С. Льюис процитировал одну из записей из дневника Сэмюэля Пэписа, относительно его восторга от музыкаль­ного концерта. Пэпис писал, что звуки духовых инструмен­тов были такими мелодичными, что просто привели его в восторг: «Они буквально окутали мою душу так, что мне стало плохо; подобные ощущения я испытывал только, ко­гда влюбился в свою жену». Постарайтесь проанализиро­вать физиологию любой эмоциональной реакции, говорил Льюис. Что случается в наших телах, когда мы видим кра­соту, испытываем гордость или любовь? Для Пэписа это было одновременно чувство восторга и тошноты. Удар в же­лудок, вибрация, мускульное сокращение — ощущения его тела напоминали ощущения в момент болезни!⁴

Если посмотреть на это с более низкого уровня обозре­ния, наши физические реакции на радость и страх почти идентичны. И в том, и в другом случае надпочечная желе­за вырабатывает один и тот же гормон, а нейроны в пище­варительной системе сжигают те же химические вещества, но мозг интерпретирует одно сообщение как радость, а другое - как страх. На более низких уровнях у человече­ского тела более ограниченный словарный запас, подобно тому, как человек, транспонирующий музыку, располагает ограниченным числом клавиш фортепиано, чтобы пере­дать звуки целого оркестра.

Самая большая слабость редукционизма заключается в следующем: если вы смотрите только «на луч», сводя че­ловеческие эмоции к их самым элементарным частям (нейронам и гормонам), вы можете прийти к логическому заключению, что радость и страх — одно и то же, когда на самом деле это почти противоположные явления. Челове­ческое тело не имеет нервных клеток, специфически пред­назначенных для передачи чувств удовольствия, — приро­да никогда не бывает так щедра. Весь наш опыт об удо­вольствии приобретается из «заимствованных» нервных клеток, которые также передают ощущения боли, прикос­новения, жары и холода.

^ Способ жизни

Человеческий мозг предлагает почти идеальную модель транспозиции. Хотя мозг и представляет собой «более вы­сокую» точку зрения внутри тела, нет более изолированно­го и беспомощного органа. Мозг находится в коробке из толстой кости и полностью зависит от более низких способностей, чтобы получать информацию о мире. Мозг никогда ничего не видел, не пробовал на вкус, не чувство­вал. Все сообщения в мозг приходят в одной и той же ко­дированной форме, поскольку многие наши сенсорные переживания сводятся к электрической последовательно­сти точек и тире ( — . —.. — ... —). Мозг всецело полага­ется та эти сообщения азбуки Морзе, которые он собирает и придает им значение.

Когда я пишу эти строки, я слушаю великолепную 9-ю симфонию Бетховена. Что это, если не серия кодов, переданных через время и технологию. Началась она как музыкальная идея, которую Бетховен «услышал» в уме (для композитора это было проявление большого искус-ства ума; к тому времени он уже был совсем глухим, по­лагался только на память и не мог проверить свою идею на музыкальных инструментах). Затем Бетховен перенес симфонию на бумагу, используя серию кодов, известных как нотная запись.

Прошло более ста лет прежде, чем оркестр прочитал эти знаки, интерпретировал их, собрал в величественную мело-дню, приближенную к тому, что Бетховен, должно быть, «слышал» в уме. Инженеры звукозаписи запечатлели звук оркестра, как серию магнитных импульсов на движущейся ленте, а студия перенесла код в более механическую форму, преобразовав его в крошечную форму на моей пластинке. Мой проигрыватель «считывает» эти волны и распространя­ет вариации через усилители. Молекулярные вибрации, вы­званные усилителями, достигают моих ушей, приводя в движение еще одну серию механических актов: маленькие косточки ударяют в мои барабанные перепонки, передавая вибрации по тягучей жидкости в спиральный орган, где в ожидании находятся 25 тысяч клеток звуковых рецепто­ров. При стимулировании надлежащие клетки «выстрелива­ют» электрическое сообщение. Наконец, импульсы — про­стые точки и тире кода - достигают моего мозга, где корко­вый экран собирает их в звук, который я узнаю, как 9-ю симфонию Бетховена. Я испытываю удовольствие, даже ра­дость, делая паузу и слушая это великое музыкальное про­изведение. Радость вновь приходит ко мне благодаря «более низким» способностям моего тела.

Транспонирование — это способ жизни. Все знания приходят к нам через процесс трансляции вниз к коду и затем вверх к значению. Я написал уже три параграфа о 9-ой симфонии Бетховена. Эти мысли, зарождающиеся в моем уме, я облек в слова, внес в компьютер, который записал их в коде на магнитном диске. В конечном итоге, мой компьютер преобразует этот магнитный код в бинар­ный, а средство, названное модемом, транспонирует би­нарный код в цифровые звуки, которые затем отправятся по телефонным проводам к издателю. Если я прислуша­юсь, как мой модем передает три моих параграфа о симфонии Бетховена, я не услышу ничего, кроме шумовых по­мех, и все же там будут содержаться мои мысли и слова.

Компьютер издателя, получив цифровые звуки, конвер­тирует их вновь в магнитные коды и сохраняет на диске. Издатель ретранслирует коды в слова, видимые на экране монитора, отредактирует их и, наконец, превратит слова в чернильные знаки на бумаге — те самые чернильные зна­ки, которые вы сейчас читаете. Ваш тренированный глаз формирует из этих капелек чернил на странице буквы и слова, которые передаются глазным клеткам и превра­щаются в электрические импульсы, которым ваш мозг придает определенное значение.

Все общение, все знание, весь сенсорный опыт, вся жизнь на этой планете полагается на процесс транспони­ровки: значение путешествует «вниз» в коды, которые поз­же могут быть собраны вновь. Мы инстинктивно доверяем этому процессу, веря, что более низкие коды несут что-то от исходного значения. Я верю, что слова, которые я вы­бираю, и даже статические передачи моего модема перене­сут мои подлинные мысли о 9-й симфонии Бетховена. Я смотрю на фотографию Скалистых гор, запечатленных на маленьком плоском глянцевом листе, и мысленно ока­зываюсь там. Я царапаю рекламный образец из журнала, чтобы понюхать духи, и образ моей жены, пользующейся этими духами, неожиданно возникает в памяти. Более низ­кий уровень несет в себе что-то из более высокого.

^ Перемещение Духа

Должно ли нас удивлять, что тот же самый универсаль­ный принцип действует в царстве Духа? Подумайте вновь о вопросах Ричарда, заданных в начале этой книги и вновь поднятых в этой главе. Почему Бог не вмешивается и не являет Себя с большей очевидностью? Почему Он не гово­рит громко, чтобы мы могли Его слышать? Мы жаждем чу­да, чего-то сверхъестественного в его чистой, настоящей форме.

Я выбираю слово «настоящий» намеренно, так как оно выражает чувство, имеющее главное значение для данной проблемы. Мы, современные люди, стремимся отделить естественное от сверхъестественного. Естественный мир, к которому можно прикоснуться, который можно поню­хать, увидеть и услышать, кажется самоочевидным; со сверхъестественным миром дело обстоит, однако, по-другому. Нас беспокоит то, что в нем нет ничего опре­деленного. Он не имеет оболочки. А нам нужны доказа­тельства. Мы желаем, чтобы сверхъестественное вошло в естественный мир, сохранив свечение, оставляющее сле­ды и отдающееся в барабанных перепонках.

Бог, явленный нам в Библии, кажется, не разделяет нашего желания. Там, где мы отделяем естественное от сверхъестественного и видимое от невидимого, Бог стремится соединить их вместе. Кто-то может сказать, что Его цель — спасти «более низкий» мир, восстановить естественную среду падшего творения до первоначально­го состояния, где дух и материя пребывали вместе в гар­монии.

Когда мы становимся христианами и тем самым уста­навливаем связь с невидимым миром, мы не поднимаем­ся таинственно кверху, не надеваем внезапно космиче­ские тела, которые переносят нас из естественного мира (со времен гностицизма церковь считала такие понятия еретическими). Скорее, наши физические тела вновь свя­зываются с духовной реальностью, и мы начинаем слы­шать код, с помощью которого невидимый мир проника­ет в видимый. Кто-то может сказать, что наша задача яв­ляется прямой противоположностью редукционизма. Мы ищем способы повторно возвеличить или «освятить» мир: увидеть в природе средство восхваления, увидеть в хлебе и вине знак благодати, увидеть в человеческой любви тень идеальной любви.

Нам дарован ограниченный словарный запас для этого более высокого царства. Мы говорим с Богом, как говори­ли бы с любым другим человеком; может ли быть что-то более обычное, более «естественное»? Молитва, провоз­глашение Писания, размышления, пост, чаша холодной воды для жаждущего, посещение заключенных, соблюде­ние таинств — все эти каждодневные поступки, как нам го­ворят, несут в себе «более высокий» смысл. Они каким-то образом выражают невидимый мир.

Если рассуждать с позиции редукционистов, все духов­ные деяния имеют естественные «объяснения». Молитва — бормотание в пустоту, покаяние грешника — надуманная повышенная эмоциональность, день Пятидесятницы — ре­зультат опьянения. Скептик мог бы сказать, что естествен­ные способности — это убогая судьба, если это все, что нам следует выражать по ту сторону возвышенного мира.

Но вера, глядя вдоль луча, видит такие естественные действия, как освещенные проявления сверхъестественно­го. С этой точки зрения естественный мир не является обыденным, он благословен чудом. А чудо исправленного естественного мира достигло кульминации в Грандиозном Чуде, когда фактическое Присутствие Бога поселилось в «естественном» теле, подобном нашему: Слово перешло в Плоть.

В одном теле Христос соединил вместе два мира, дух и плоть, представил творение таким, каким его не видели со времен рая. Теолог Юрген Мольтман выражает мысль, над которой стоит поразмыслить: «Воплощение — это за­вершение работы Бога».⁵ А вот что пишет апостол Павел: «И Он глава тела, Церкви... Потому что Богу было благо-угодно, чтобы примирить с Собою все, утвердив мир кро­вью креста Его, примирить чрез Него то, что на земле, и то, что на небесах».

Когда Слово, ставшее плотью, вознеслось, Христос ос­тавил на земле Свое фактическое Присутствие в форме те­ла — церковь. Наша благость становится в буквальном смысле благостью Бога («То, что сделали для одного из братьев Моих меньших, вы сделали для Меня»). Наше страдание, по словам Павла, становится «участием в стра­даниях Его». Наши поступки становятся Его поступками («Принимающий вас, Меня принимает»). То, что случает­ся с нами, случается с Ним. («Савл, Савл, зачем ты пресле­дуешь Меня?») Два мира, видимый и невидимый, слива­ются воедино во Христе, и мы, как настаивает Павел, в бу­квальном смысле находимся «во Христе». Воплощение — завершение всей работы Бога, цель всего творения.

Глядя на небеса с земли, мы склонны думать о чуде, как о нашествии, вторжении с наш естественный мир захваты­вающей силы, и мы жаждем видеть проявления этой силы.

Но, глядя сверху, с позиции Бога, настоящее чудо — это перемещение: человеческие тела могут стать сосудами, на­полненными Духом Святым, когда обычные благотвори­тельные поступки и добрые дела людей становятся ни чем иным, как воплощением Бога на земле.

Чтобы завершить аналогию, я обращусь к словам Пав­ла, ибо образ, который он приводит для описания роли Христа в сегодняшней жизни, — тот же самый, что я ис­пользовал для иллюстрации транспонировки. Павел ска­зал, что Иисус Христос для нас сейчас является тем, чем голова является для тела. Мы знаем, как голова человека исполняет его волю: переводя сигналы в код, понятный рукам, глазам и рту. Здоровое тело — это то, которое ис­полняет волю головы. Точно так же воскресший Христос исполняет Свою волю через нас, членов Его тела.

Молчит ли Бог? Я отвечу вопросом на вопрос: молчит ли церковь? Мы - Его выразители, назначенные Им «го­лосовые связки» на этой планете. План таких грандиозных перестановок предполагает, что сообщение Бога будет иногда казаться искаженным или непоследовательным, а Бог — молчаливым. Но воплощение было Его целью, и в свете этого день Пятидесятницы становится безупречной метафорой: глас Бога на земле, говорящий через людей так, что даже они не могут понять Его.

Надежда

У меня есть умная, талантливая и очень забавная под­руга в Сиэтле. Ее зовут Каролин Мартин. У Каролин - це­ребральный паралич, и особая трагедия ее состояния в том, что внешние проявления болезни — слюнотечение, движение свободно свисающих рук, неразборчивая речь, качающаяся голова — заставляют людей, с которыми она встречается, считать ее умственно отсталой. Фактически же ее ум - единственная часть тела, которая работает без­упречно, а отсутствует у нее мускульный контроль.

В течение пятнадцати лет Каролин жила в доме для ум­ственно отсталых, потому что у государства не нашлось для нее другого места. Ее ближайшими друзьями были та­кие люди, как Ларри, который рвал свою одежду и ел комнатные цветы, и Арэлин, которая знала только три предло­жения и называла всех «мамой». Каролин решила убежать из этого дома и найти для себя подходящее место в окру­жающем мире.

Наконец ей удалось переехать и основать собственный дом. Самая простая домашняя работа вызвала невероят­ные трудности. Ей потребовалось три месяца, чтобы нау­читься просто заваривать чай и наливать его в чашку, не обжигая себя. Но Каролин овладела этим искусством и научилась делать многое другое. Она поступила в сред­нюю школу, закончила ее, затем подала заявление в мест­ный колледж.

Все в колледже знали, что Каролин — инвалид. Они ви­дели, как она, сгорбившись, сидела в кресле на колесах, старательно печатая заметки с помощью устройства, кото­рое называлось «Кэнон комьюникейтор». Мало кто чувст­вовал себя уютно, разговаривая с ней, потому что не мог­ли понять издаваемые ею беспорядочные звуки. Но Каро­лин упорно работала и овладела двухлетней программой колледжа за семь лет. Затем она поступила в лютеранский колледж для изучения Библии. После двух лет пребывания в колледже ее попросили выступить перед студентами в церкви.

Много часов работала Каролин над своим обращени­ем. Она напечатала окончательный проект со средней скоростью — страницу за 45 минут — и попросила подру­гу Джози прочитать обращение за нее. У Джози был силь­ный, чистый голос.

В день служения Каролин сидела, ссутулившись, в кресле с левой стороны от кафедры. Временами ее руки бесконтрольно тряслись, голова склонилась в одну сторо­ну, почти касаясь плеча, а на блузку изо рта сбегала слю­на. Рядом с ней стояла Джози, читая зрелую и изящную прозу, которую сочинила Каролин, основываясь на биб­лейском тексте: «Мы имеем сокровище в сосудах глиня­ных, чтобы показать, что эта всепревозмогающая сила — от Бога, но не от нас».

Тогда впервые некоторые студенты увидели в Каролин полноценного человека, такого же, как они сами. До это­го момента ее зрелый ум всегда подавлялся «непослуш ным телом», и затруднения речи скрывали ее интеллект. Но, слушая ее обращение, громко прочитанное со сцены, студенты смогли увидеть не только тело в инвалидном кресле, но и представить человека в делом.

Когда Карелии, заикаясь, рассказала мне о том дне, я мог понять только половину слов. Но сцена, которую она описала, стала для меня «притчей транспортировки» — безупречный ум, запертый внутри спастического, неконт­ролируемого тела, и голосовые связки, которые подводят при произнесении каждого второго слога. Новозаветный образ Христа, как головы тела, приобрел новое значение, так как Он постиг и чувство унижения, испытываемое Им в роли головы, и ликования оттого, что Он позволяет нам быть членами Его тела.

Мы, церковь, являемся примером транспртировки в его крайнем проявлении. Печально, но мы не являем собой неоспоримое доказательство Божественной любви и славы. Иногда, как в случае с телом Каролин, мы заглу­шаем, а не передаем сообщение. Но церковь является причиной эксперимента с человечеством, причиной поя­вления человека. Она позволяет творениям Бога нести в себе образ Бога. Бог считал, что это оправдывало и риск, и унижение.

«Он, который спустился на землю — это Тот, Кто под­нялся выше небес, чтобы заполнить собой Вселенную. Одним Он предначертал быть апостолами, другим — про­роками, иным — евангелистами, некоторые стали пастора­ми и учителями, чтобы подготовить Божьих людей к слу­жению, чтобы тело Христово могло быть создано прежде, чем мы все достигнем единства в вере и в познании Сына Божьего и станем зрелыми, постигая всю меру полноты Христа.

Когда мы больше не будем младенцами... Вместо это­го... мы будем возрастать до Него, Того, Кто является Головой — до Христа. Благодаря Ему, все тело, соединен­ное воедино и поддерживаемое связью с Ним, растет и создается в любви, когда каждая часть его выполняем свою работу».

Библейские ссылки: Колоссянам I; Матфея 25; Филиппий-цам 3; Матфея 10; Деяния 9; 2 Коринфянам 4; Ефесянам 4.

«Для чего скрываешь лице Твое

и считаешь меня врагом Тебе?

Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь

и не сухую ли соломинку преследуешь?»

— ^ Книга Иова 13:24-25