Церковно-славянский язык — язык Церкви и молитвы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Церковно-славянский язык — язык Церкви и молитвы

Канонических запретов на богослужение на родном языке в Православной Церкви не существует, по­этому нет ничего непозволительного в том, чтобы перевести богослужение и на русский язык. Однако «все мне позволи­тельно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает» (1 Кор. 10,23). Эти апостольские слова вынуждают нас задуматься над всеми духовными последствиями такого пе­рехода.

Роль славянского языка в рус­ской культуре такова, что благодаря славянскому языку было обеспечено единство русского языка и русской культуры:

- во-первых, славянский язык замедлил процессы разделения русского языка на диалекты, которое было бы неизбежным (например, в относительно небольшой стране, как Италия, жители юга с трудом, а то и вовсе не понимают северных итальянцев, что уж говорить о наших российских просторах). Упразднение славянско­го языка как богослужебного приведет к тому, что вместо од­ного русского языка в богослужении появятся разные бого­служебные языки;

- во-вторых, славянский язык замедлил процессы истори­ческого развития русского языка. Славянский язык был исторической памятью русской культуры, объединял поколения верующих в одной молитве. Есть такое понятие: намоленная икона. Перед такой иконой тысячи и тысячи верующих мно­гих поколений возносили благодарения, каялись в грехах, изливали просьбы. Таким же намоленным является и церковнославянский язык. Славянский язык есть наша словесная икона, поэтому хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви. Догматически это можно обосновать так же, как и иконопочитание: как там мы поклоняемся не доскам и краске, а в видимом образе почитаем невидимый Первообраз, так и тут мы поклоняемся не звукам и грамматическим формам, а в слышимом образе поклоняемся неслышимому Первообразу.

Осуждение трехъязычной ереси означает, строго говоря, только лишь то, что нет и не может быть ограничения на количество языков, способных выра­зить богооткровенную истину. Но язык, действительно ее выразивший, тем самым становится священным. И надо ска­зать, что такие языки всегда в большей или меньшей степе­ни отличаются от разговорного языка народа.

Язык — это не просто средство человеческого общения, язык — это среда богообщения. Уничтожение этой среды было одним из элементов общего замысла безбожной власти, включавшего в себя уничтожение икон, разрушение храмов, то есть всего того, посредством чего православный христиа­нин привык общаться с Богом. Декретом Ленина церковно-славянский язык перестал быть предметом школьного обучения. Выросли поколения, не знающие этого языка.

Отсечение славянского языка изменило языковую ситуа­цию в целом: исчез священный язык — и изменилась иерар­хия языковых ценностей, сместились все акценты и пропор­ции: матерная брань, всевоз­можные жаргоны, сальный юмор стали обычным явлением не только на улице, но и в литературе. И самое ужасное заключается в том, что все это стремится стать нормой языкового употребления. У нас постепенно образовался убо­гий «совковый» новояз, шедеврами которого можно наслаж­даться, открыв номер «Московского комсомольца» и тому подобных изданий.

Сегодня в Русской Православной Церкви находятся священники, упраздняю­щие церковно-славянский язык в богослужении. Славянский язык лишается своего последнего убежища — храма. Воисти­ну, дело Ленина усилиями таких священнослужителей жи­вет и побеждает. Рассмотрим основной и единственный аргумент сторонников такого нововведения: славянский язык непонятен! Этот аргумент яв­ляется выражением требования: сделайте мне удобно!

Что можно сказать на это? Непонятность эта рождена не славянским языком, а невоцерковленностью. То, что было для нашего народа дорогим, что народ почитал как святыню, в чем видел красоту, то стало сейчас непонятным, чужим, требующим изменения. Как же оживить, на первый взгляд, мертвые буквы церковно-славянского языка? Сердечным горением, искренней молитвой! Непонятность богослужебного языка по большей части мнимая, и сетования на его непонятность изобличают в христианине ленивого раба, не пожелавшего приложить и малого усилия для того, чтобы приобрести со­кровище.

Вековой духовный опыт наших отечественных подвижников благочестия не только освятил весь строй богослужения, но и показал, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний. В молитве важно вовсе не рассудочное понимание текста молитвы, не знание каждого слова и дословный перевод, а жизнь сердца в Духе Святом, который запечатлен в наших богослужебных текстах. Читая их гораздо легче избавиться от посторонних мыслей и суетных воспоминаний, гораздо удобнее заключать ум в слова молитвы и молиться нерассеяно. Это утверждение приводится не из отвлеченных рассуждений, а на основании духовного опыта тех людей, которые вели духовную жизнь и достигли вершин святости.

На основании сказанного можно сделать следующие вы­воды:

1) славянский язык есть словесная икона. Он должен быть признан такой же святыней Русской Право­славной Церкви, как многие храмы и иконы. На пастырях лежит ответственность обучать детей и взрослых основам церковно-славянского языка, который является разговорным и живым языком нашего общения с Богом;

2) хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви; догматические основания для этого, в сущности, те же, что и для иконопочитания;

3) должно быть продолжено научное исследование исто­рии славянской Библии и ее критическое издание для обо­снованных предложений по усовершенствованию языка пе­ревода;

4) необходимо расширить издание книг на славянском языке, причем издавать их нужно с лингвистическими ком­ментариями, но без параллельного перевода (кроме учебных текстов), печатая их кириллицей, а не гражданским шрифтом (славянские тексты, набранные гражданским шрифтом, про­изводят такое же впечатление, какое производил бы иконос­тас, в котором вместо икон — их черно-белые фотокопии).

И тогда церковно-славянский язык, благодаря благоговейному и разумному отношению к нему, может стать не только началом более глубокого понимания богослужения, но и молитвенного участия в богослужении всех прихожан.