С. П. Поцелуев политические

Вид материала

Монография

Содержание Волков в. н. Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Подобный материал:

• Политическая социализация: социально-политические основы исследования, 734.6kb.
• Лекция Политические партии и общественно-политические движения. Группы интересов, 315.64kb.
• Политические аспекты этнических конфликтов в современной европе, 294.84kb.
• Роль политического дискурса в политических изменениях: глобальный, региональный и национальный, 297.69kb.
• Германские политические партии в процессе и после объединения германии: механизмы конкуренции, 2473.69kb.
• Политические технологии в региональных избирательных процессах 23. 00. 02 Политические, 324.34kb.
• Политические технологии информационно-коммуникационного взаимодействия россии и США, 294.13kb.
• Шифр специальности, 29.75kb.
• Институциональные уровни и практики интеграции инокультурных сообществ (на примере, 439.79kb.
• Опыт Республики Казахстан в решении проблем международной безопасности и миротворчества, 715.86kb.

154

военизированных организаций, что говорит о слабости власти и высоком уровне криминализации общества и т. д. Хотя Сте­пашин прибегает в начале этого диалога к уклончивому от­вету (правда, не менее содержательному, чем вопрос), он впо­следствии занимает четкую позицию отказа от ответа. Скорее, мы видим здесь взаимопонимание на уровне импликатур, при видимом отказе одного из партнеров по разговору отвечать на поставленный вопрос. В этом смысле нет оснований называть такой разговор парадиалогом.

Приведем еще один типичный пример абсурдного диалога, тоже из парламентского дискурса. Заседание Думы в марте 1995 г., заслушан доклад председателя Госдумы по расследова­нию причин и обстоятельств возникновения кризисной ситуа­ции в Чеченской Республике С. С. Говорухина, теперь он отве­чает на вопросы коллег-депутатов:

^ ВОЛКОВ В. Н. {фракция КПРФ). ... Первый вопрос. Про­сматривается ли роль нефтяных монополий и спецслужб Запа­да в чеченском конфликте? И второй вопрос. Есть ли данные о вкладе в становление режима Дудаева Министерства финансов

России?

ГОВОРУХИН С. С. Второй вопрос не понял.

ВОЛКОВ. Есть ли данные о вкладе в становление режима Дудаева Министерства финансов России?

ГОВОРУХИН. Не понял...

ВОЛКОВ. Данные, данные о вкладе в становление режима...

ГОВОРУХИН. А, есть ли данные... Ну, что касается нефтя­ных компаний, то у нас есть целые направления... Этим занима­ется один из членов комиссии..., но мне не хотелось бы называть его фамилию, потому что дело очень щекотливое и опасное. А что касается Министерства финансов... Официальный ответ не получили. Вот еще одно министерство, которое не дало офици­ального ответа. Это говорит о том... Ну что говорить. Ясно и так, что все тут задействованы¹.

Заметим, что отвечающий Говорухин переспрашивает во­прос, чтобы уточнить. Это может свидетельствовать о заинтере­сованности в оптимальном (компромиссном) ответе. Отчасти это обнаруживает и хитрую уловку со стороны Говорухина: пере­спросив, побудить собеседника иначе сформулировать вопрос,

1. Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 10-24 мар­та 1995. М.: Известия, 1996. Т. 15. С. 319.

155

возможно, в более удобной для отвечающего форме. В любом случае, здесь налицо желание ответить и расчет на коммуника­тивное сотрудничество.

Заметим также, что спрашивающий Волков вообще не меня­ет своего вопроса, повторяет его буква в букву, что свидетельст­вует о четкой идентичности говорящего, о предварительной про­думанности вопроса. Фактический отказ от ответа на стороне Говорухина формально означает несогласие с вопросом Волкова. Но согласие все же просматривается здесь на уровне импли-катур: признание высокого уровня криминализации общества, обоснованность страха за свою жизнь в случае опубликования всей информации по вопросу; реально низкий (опереточный) статус Думы как органа власти, которому правительственное министерство не дает запрашиваемую информацию и т. д.).

Если мы теперь сравним два вышеприведенных случая со следующим, то лучше увидим смысл отличия абсурдного диа-лога от парадиалога. Мы взяли для примера фрагмент диалога В. С. Черномырдина с депутатом Г. Г. Лукава (июль 1995 г.):

ЛУКАВА. Что предполагается на уровне крупного прорыва стратегической значимости, чтобы исправить положение в стра-нах Прибалтики, в других странах, которые входили в СССР, чтобы положить конец тому геноциду, который проявляется по отношению к русскому населению ...?

ЧЕРНОМЫРДИН. ...прорыв будет, меняем свою позицию и свою политику в отношении русскоязычного населения, и пре­жде всего в Прибалтике... Я могу только сожалеть о том, что там происходит. Могу только сожалеть. Будем принимать меры. Будем принимать¹.

Заметим, что оба собеседника не располагают собственно диалоговой установкой: Г. Лукава проговаривает лозунги своей партии, а В. Черномырдин дает ответ-эхо, состоящий из повто­рения одних и тех же слов, в том числе из лозунгов своего оппо­нента. Таким образом, хотя логическая структура этого диалога внешне похожа на абсурдный диалог, она не содержит предмет­ных интенций, а потому относится к парадиалогу.

Если мы последуем за введенным нами различием между аб­сурдистским и нонсенсным парадиалогом, то в качестве примера первого рода можно опять-таки привести фрагмент из диалога

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 21 июля — 9 сентября 1995 г. М.: Известия, 1996. Т. 20. С. 30-31.

156

С. С. Говорухина с депутатами на упомянутом выше заседании. Говорухин выступает здесь в роли председателя Госдумы по рас­следованию причин и обстоятельств возникновения кризисной ситуации в Чеченской Республике (март 1995 г.). Но только те­перь в качестве оппонента у Говорухина выступает думский шут Марычев - пародия на Жириновского, только без интеллекта последнего, т. е. фактически «пародия на пародию».

ГОВОРУХИН. Вячеслав Антонович? Где он? В красном пид­жаке...

МАРЫЧЕВ. Станислав Сергеевич, я здесь. Станислав Сер­геевич, вы поставили блистательный фильм. Как его... «Время, место...»

ГОВОРУХИН. Ну, неважно.

МАРЫЧЕВ. ... «Место встречи изменить нельзя». Но вот де­путаты Шабад, Ковалев, Юшенков, Рыбаков изменили место встречи, к сожалению. Местом их встречи стал бункер Дудаева. Вы привели очень важные документы, говорящие о том, что готовится, оказывается, расстрел и нашего Верховного Совета. Алла Гербер, депутат, вкладывает в сегодняшней полемике в понятие «фашизм» тот же смысл, который вложили и вы.

ГОВОРУХИН. Вопрос, Вячеслав Антонович. Я уже забыл, о чем вы говорили.

МАРЫЧЕВ. Вопросы следующего порядка. Имеют ли депу­таты Государственной Думы отношение к тем документам, ко­торые вы сегодня здесь назвали? ...И второй вопрос. Считаете ли вы, что тот смысл, который вы вложили в понятие «комму-но-фашистский режим» (со слов Дудаева), и тот смысл, который вкладывает в это определение уважаемая госпожа Алла Гербер,

совпадают?

ГОВОРУХИН. На первый вопрос я вам, как Зоя Космодемь­янская, не отвечу, что бы вы тут ни делали. А второй вопрос -философский, и это предмет разговора на каких-нибудь парла­ментских слушаниях, или в кулуарах я готов поговорить. Мою точку зрения, впрочем, вы хорошо знаете¹.

Здесь очень хорошо виден контраст предметной установки на диалог С. Говорухина и априорно беспредметной у В. Марычева. Перед тем, как сформулировать вопрос, Марычев успевает рас­сказать несколько (!) микроисторий, а сами вопросы формули-

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 10-24 мар­та 1995. М.: Известия, 1996. Т. 15. С. 321.

157

рует так, что на них невозможно ответить предметно. Поэтому Говорухину ничего не остается, как вспомнить Зою Космодемь­янскую. Здесь также хорошо видно, насколько отравляющей для всего диалогового дискурса является парадиалогическая установка хотя бы одного из его участников: против ложки дег­тя бессильна целая бочка меда.

Еще один храктерный пример абсурдистского парадиалога дает беседа А. Проханова и А. Янова:

ЯНОВ. ... Будь вы на месте Б. Н. Ельцина, вы отказались бы от демократии, ввели авторитарный режим?

ПРОХАНОВ. Я бы позволил открыто выражаемым нацио­нальным представлениям, тех, кого мы на нашем сленге назы­ваем русской идеей или идеологией, я позволил бы вот этой уг­рюмой, закупоренной в массах русского населения, не имеющего выхода на общественный дисплей, не имеющей своей правильной лексики, вот этой вот энергии, которая еще немножко - и мо­жет превратиться в межнациональный взрыв или, может быть, в межнациональный фашизм, - я позволил бы этой энергии по­лучить свои каналы.

ЯНОВ. Это опять декларация!

ПРОХАНОВ. Как?

ЯНОВ. Как вы сделаете это? Меня интересует механизм.

ПРОХАНОВ. Очень просто - через мою газету, которая про­кламирует русскую идеологию¹.

Здесь мы видим яркий пример того, как один из собеседни­ков пытается построить нормальный диалог, а второй отказыва­ет ему в кооперации, противопоставляя предметной установке на диалог собеседника (аргументы и факты) мифоконцепт и аб-сурдирующую шутку.

Как мы отметили выше, к парадиалогическому нонсенсу приводит беспредметная установка обоих партнеров разговора в фиктивной или реальной коммуникативной ситуации. Мы уже видели это на материале теледуэли Жириновского и Проханова. Но и в Государственной Думе можно без труда найти случаи парадиалогического нонсенса.

Много примеров такого рода поставляются штатными дум­скими шутами — Марычевым и Жириновским. Они в известном

смысле задавали тон всей Думе первого созыва, часто провоци­ровали игровую, беспредметную установку на разговор у боль­шой части думской публики. Очень показательны в этом пла­не опять-таки диалоги с Черномырдиным. Они обнаруживают в нем тоже довольно шутовской персонаж на думской сцене. А. Плуцер-Сарно совершенно обоснованно включает Черномыр­дина в перечень фольклорных персонажей российской Думы¹. Возьмем для примера два диалога Черномырдина.

Первый по времени относится к октябрю 1994 г. И здесь ва­жен общий контекст думского разговора. Идет довольно острое обсуждение доклада Черномырдина о социально-экономическом положении в стране. Депутат В. В. Киселев (коллега Марычева по ЛДПР) оглашает вместо своего вопроса требования шахте­ров шахты «Анжеро-Судженская» (через три года они будут ак­тивно участвовать в «рельсовой войне»). Звучат такие радикаль­ные требования: «отставка Президента Ельцина, Правительства Российской Федерации в полном составе, роспуск верхней пала­ты Федерального Собрания во главе с Шумейко» и т. д.²

И тут берет слово Марычев.

МАРЫЧЕВ. Виктор Степанович... Верховный Совет Россий­ской Федерации назначил Вас на пост премьер-министра. Вся Россия вздохнула - ушел Егор Тимурович Гайдар. Он ушел дос­тойно. У Вас суровое, красивое, нормальное лицо, и Вы люби­те Россию. Но сегодня что ни вице-премьер, то преступление. Шахрай - убийства в Осетии и Ингушетии, Шохин - закрытие шахт, Чубайс - слезы миллионов людей. Почему Вы, премьер России, которому поверили люди, когда Вас назначали в Вер­ховном Совете, допустили этих вице-премьеров сегодня в Пра­вительство? Первый вопрос: готовы ли Вы, Виктор Степанович, человек моего возраста, человек, любящий Россию, воспитан­ный Россией, к тому, чтобы Россия сегодня не умерла? И второй вопрос: готовы ли Вы здесь, в зале, под смех этих людей, кото­рые разграбили, умерщвляют Россию, включить в Правительст­во тех, кто победил 12 декабря 1993 года? {Шум в зале).

ЧЕРНОМЫРДИН. Уважаемые депутаты, я думаю, еще у нас будет время на обсуждение и вопросов экономических, и вопро-


¹ Два взгляда на русскую идею. Дискуссия между профессором А. Яновым и главным редактором газеты «День» А. Прохановым // Алтунян А. Г. От Булгарина до Жириновского. Идейно-стилистический анализ политиче­ских текстов. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 219.


158

1. Плуцер-Сарно. Российская Дума как фольклорный персонаж. Пародия, плач, исповедь и пасквиль - жанры русской политики // Логос. 1999. № 9. С. 70 и далее.

2. Государственная Дума: стенограмма заседаний. Осенняя сессия. 21-28 ок­тября 1994. М.: Известия, 1995. Т. 9. С. 313.

159

сов кадровых. Я уже однажды в Государственной Думе говорил, что я не отказывался, и не буду отказываться и не откажусь от привлечения профессионалов в Правительство¹.

Идиотический абсурдизм вопроса, опосредованный кучей всяких историй, аллюзий и прочего, решает одну практи­ческую задачу, которую мы уже отмечали в общем перечне прагматических нелепиц парадиалога: вопрос Марычева рез­ко меняет логическую и тематическую канву разговора и тем самым оказывает большую услугу Черномырдину. Страшные слова шахтерского обращения как по мановению волшебной палочки становятся персонажами шутовской сцены. Ответ Черномырдина в этом (прагматическом) контексте восприни­мается как глоток здравого смысла, хотя по содержанию он тоже пуст.

Схожую ситуацию мы наблюдаем и в диалоге В. С. Черно­мырдина с депутатом-коммунистом И. М. Беспаловым (июль 1995 г.).

БЕСПАЛОВ. Господин Черномырдин... Ну, это понятно, что Ваш курс ведет к уничтожению нашей промышленности, в том числе и добывающей промышленности, угольной промышлен­ности. Поэтому особенно вроде и задавать вопросы нет необхо­димости. {Оживление в зале). Но все-таки что вы предприни­маете для того, чтобы оживить работу промышленности, в том числе угольной промышленности? {Шум в зале).

ЧЕРНОМЫРДИН. Как говорится, с таким подтекстом, с та­ким вступлением: раз знаешь, зачем спрашиваешь? {Смех в зале). Что я могу сказать? Слушать надо было. {Аплодисменты)².

Этот диалог очень напоминает тексты из литературы абсур­да. Здесь, к примеру, сразу приходит на ум известная история Д. Хармса о «рыжем человеке»³. Разговор был, но непонятно, о чем разговор и зачем разговор. В обоих последних случаях хо­рошо видно то, что американский литературовед Сьюзен Стюарт назвала «избытком сигнификации» как отличительной чертой литературы нонсенса. Избыток сигнификации означает излиш­нюю орнаментовку текста, обилие ненужных деталей, отвле-

¹ Там же. С. 314-315.

² Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 21 июля —
9 сентября 1995 г. М.: Известия, 1996. Т. 20. С. 26.

³ Хармс повествует о рыжем человеке, у которого не было ни глаз, ни ушей, ни
даже волос. Не было у него и рта, а также носа, рук, ног, живота, спины и
хребта. «Ничего не было!», - заключает автор и как бы не понимает, о ком и
зачем, собственно, шла речь.

160

кающих от основной и предметной канвы разговора. Обычно из­быток сигнификации выступает маркером фиктивного текста¹. Мы видим, таким образом, очевидные параллели между тре­мя видами дискурса:

общением двух политиков в рамках телевизионного ток-шоу;

диалогами политиков при обсуждении повестки дня в Го­
сударственной Думе;

литературой нонсенса и абсурда.

Эти параллели неизбежно ставят вопрос о статусе политиче­ской коммуникации: когда она реальна и когда она фиктивна?

2.3. Психологические аспекты парадиалогической игры

2.3.1. Парадиалог как симуляция детской игры

- Что за посмешище, - теряя, наконец, терпение,

крикнула Алиса. - Знаете что, вам впору ездить

на деревянной лошадке с колесиками.

- А у нее ход ровный? - с большим интересом

спросил Конник, хватаясь за лошадиную гриву,

чтобы снова не упасть.

^ Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Речь участников парадиалога эгоцентрична, поскольку не предполагает стремления стать на точку зрения собеседника, понять его позицию. Каждый в парадиалоге говорит как бы для себя и даже не обнаруживает потребности быть понятым и услышанным оппонентом. Но здесь и прекращаются аналогии с детской речью. Нельзя сказать, что участники парадиалога говорят сами с собой, просто думают вслух и ни к кому не обра­щаются. Есть ведь еще один важный участник любого полити­ческого парадиалога - его зритель, политическая «публика».

1. Stewart S. Nonsense. Aspects of Intertextuality in Folklore and Literature. Baltimore - London: The Johns Hopkins University Press, 1979. P. 85. Стю­арт приводит пример текста с избытком сигнификации, который удивитель­но похож на приведенные нами цитаты, с тем только важным отличием, что мы цитировали как бы реальную коммуникацию, а у Стюарт речь идет о художественном тексте: «Была дикая, бурная ночь на Западном побережье Шотландии. Впрочем, для нашей истории это неважно, ибо действие не про­исходило на шотландском берегу. А что касается погоды, то она была такой же скверной, как и на Восточном побережье Ирландии».

161

В случае теледуэли Жириновского и Проханова эта публика представлена прежде всего аудиторией в телестудии и многомил­лионными зрителями перед экранами телевизоров. Они образуют «со-адресат» коммуникативных посланий Жириновского и Про­ханова. И хотя публика прямо не участвует в их теледуэли, она всегда принимается в расчет дуэлянтами. Сидящие в те­лестудии — это не просто зрители, а бригада по производству аплодисментов, а за них еще надо побороться; а многомиллион­ная телеаудитория - есть актуальный и потенциальный «элек­торат». В этом смысле парадиалог Жириновского и Проханова противоположен по своей прагматике эгоцентричности детской речи. Тем не менее, он производит впечатление автокоммуника­тивного общения.

Это объясняется тем, что собеседники часто адресуют ска­занное скорее публике, чем партнеру, с которым они непосред­ственно общаются. Уже сам этот «рамочный» факт задает массу смысловых несуразностей в любом публичном диалоге. Но неза­висимо от этого, в случае нашей теледуэли трудно освободиться от ощущения, будто видишь на экране не общественных деяте­лей, а дурачащихся мальчишек. Поль Вирилио в книге «Стра­тегия обмана» обращает внимание на чисто эстетическую вер­сию этого феномена: «Несколько лет назад труппа итальянских мимов показала парижским зрителям забавный спектакль, где дюжина взрослых людей, одетых в подгузники и слюнявчики, суетились на сцене, спотыкались, падали, кричали, дрались, водили хороводы и ласкали друг друга... Бурлескные персонажи не походили ни на детей, ни на взрослых, это были фальшивые дети или фальшивые взрослые - или, может быть, карикатуры на детей»¹.

Описываемое П. Вирилио событие выражает тенденцию, уже давно замеченную многими философами и социологами. Й. Хейзинга еще в 30-е гг. XX в. говорил о характерной для сво­его времени «контаминации игры и серьезного», когда становят­ся не редкостью «политические выступления ведущих деятелей, которые нельзя оценить иначе как злостные выходки озорных мальчишек»². Хейзинга видел в этом феномене симптом раз­ложения, «псевдоигру», представляющую собой не творческие

моменты культуры, но формы, которые «более или менее созна­тельно используются для утаивания общественных или полити­ческих намерений»¹.

Хотя речь Проханова и Жириновского трудно назвать дет­ским лепетом, все же их теледискурс напоминает местами вер­бализацию детских сновидений или какую-то промысленную вслух мечту ребенка. Но самое интересное - это по-детски игро­вой характер коммуникативного поведения героев.

Если сравнить государственную власть с автомобилем, то боль­шинство населения страны можно сравнить с детьми преддошко-льного и дошкольного возраста, которые удовлетворяются созер­цанием этого красивого объекта, а также возможностью иногда покататься на нем в качестве пассажира. Политики же делятся на две резко отграниченные друг от друга категории: те, кто правит государственной машиной, и те, кто находится в оппозиции.

В демократических режимах различие властвующей партии и оппозиции проходит не по принципу власть-безвластие, а по принципу правительственная-неправительственная власть. Здесь настоящая оппозиция всегда имеет солидный кусок не­официальной власти и закулисного влияния. В нашем приме­ре это выглядит так: властвующая партия — водитель, а меха­ник автомобиля (или запасной шофер) - оппозиционная пар­тия. В тоталитарных режимах оппозиции нет вообще, зато есть вождь - водитель автомобиля, и масса - его вечно благодарные пассажиры. В авторитарных же режимах оппозиция формально разрешена, но реально не допускается к управлению государст­венной машиной. И это сближает поведение такой оппозиции с игрой ребенка в дошкольном возрасте.

В дошкольном периоде дети уже знают о мире взрослых, о предметах их деятельности, и хотят ими оперировать. Поэто­му, когда взрослые начинают что-то делать для ребенка своими взрослыми предметами, он кричит им: «Я сам!». Но взрослые отвечают: «Нельзя, ты еще маленький!». Это несоответствие ме­жду «Я сам» и «Нельзя!», потребностью ребенка действовать по-взрослому и невозможностью этого действия, разрешается у детей дошкольного периода в ролевой игре². Нечто аналогичное


¹ Вирилио П. Информационная бомба. Стратегия обмана. М.: Гнозис, Фонд
«Прагматика культуры». 2002. С. 76.

² Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс, Прогресс-
Академия, 1992. С. 332, 334.

162

1. Там же. С. 230.

2. В изложении специфики детского игрового поведения здесь и далее мы опира­емся на работу А. Н. Леонтьева «Психологические основы дошкольной игры». См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 4-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1981. С. 481-508.

163

происходит с оппозицией в авторитарных режимах. Свое проти­воречие между желанием «порулить» государственной машиной и невозможностью сделать это она разрешает в формы поведе­ния, структурно напоминающие «игру во власть».

Это хорошо было видно на выборах президента Путина в 2004 году, когда Жириновский выставил кандидатом в пре­зиденты не себя, а потешного персонажа своей партии. Другой пример такого рода - неоднократное формирование «теневых» (альтернативных) кабинетов министров в руководстве КПРФ. Про-хановскую газету «Завтра» тоже нельзя назвать серьезным оп­позиционным изданием, потому что она жанрово обрамлена как нечто несерьезное, квазихудожественное: скетч, анекдот, сплетня, желтая пресса, лубок. Все, что в ней говорится, нельзя восприни­мать буквально, как и реплики героев прохановских романов.

В эволюции политических передач российского ЦТ тоже нетрудно заметить аналогичную тенденцию: замена серьезных жанров (рассчитанных на анализ и компетенцию) игровыми, развлекательными передачами. Речь идет об изменении жан­ровых рамок и политических передач, смещении акцента в по­литических ток-шоу от talk к show, к игровым рамкам «дуэли», «ринга», гейм-шоу и т. п.

По А. Н. Леонтьеву, мотив детской игровой деятельности лежит не в ее результате, а в содержании самого игрового дейст­вия. В этом смысле данная игра является непродуктивной дея­тельностью, а значит, свободной от обязательств и ответствен­ности взрослого поведения¹. Таковой именно становится и иг­ровая деятельность оппозиции авторитарного типа. Здесь надо провести четкое различие между игрой на результат, к которой относятся спортивные, биржевые, военные и прочие игры взрос­лых людей, а также все политические (публичные и закулисные игры) «взрослых» политических сил, соперничающих в борьбе за власть в условиях реальной (даже криминальной) политиче­ской конкуренции.

Вместе с тем, содержание и порядок детского игрового дей­ствия соответствует реальному (взрослому) действию. Дети си­мулируют (а не просто имитируют) в игре «взрослое» действие. Некоторые из его предметов (условий) этого действия замещают сподручными вещами, придавая их реальному значению игро­вой смысл (в нашем примере: вместо реального автомобиля мо-

¹ Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики... С. 484.