С. П. Поцелуев политические
Вид материала | Монография |
- Политическая социализация: социально-политические основы исследования, 734.6kb.
- Лекция Политические партии и общественно-политические движения. Группы интересов, 315.64kb.
- Политические аспекты этнических конфликтов в современной европе, 294.84kb.
- Роль политического дискурса в политических изменениях: глобальный, региональный и национальный, 297.69kb.
- Германские политические партии в процессе и после объединения германии: механизмы конкуренции, 2473.69kb.
- Политические технологии в региональных избирательных процессах 23. 00. 02 Политические, 324.34kb.
- Политические технологии информационно-коммуникационного взаимодействия россии и США, 294.13kb.
- Шифр специальности, 29.75kb.
- Институциональные уровни и практики интеграции инокультурных сообществ (на примере, 439.79kb.
- Опыт Республики Казахстан в решении проблем международной безопасности и миротворчества, 715.86kb.
С.П. ПОЦЕЛУЕВ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ
ПАРАдиалоги
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Факультет социологии и политологии
С. П. ПОЦЕЛУЕВ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРАДИАЛОГИ
^ Ответственный редактор
доктор политических наук, доктор философских наук, профессор Макаренко В. П.
Ростов-на-Дону
Издательство Южного федерального университета
2008
■»•!■
УДК 324:81
ББК 66.3(2Рос)68+81.2Рус-5 П64
ОГЛАВЛЕНИЕ
Печатается по решению редакционно-издательского совета Южного федерального университета
Рецензенты:
доктор философских наук, профессор Шпак В. Ю., доктор социологических наук, профессор Марченко Т. А.
Монография подготовлена и издана в рамках национального проекта
«Образование» по «Программе развития федерального
государственного образовательного учреждения
высшего профессионального образования "Южный федеральный университет" на 2007-2010 гг.»
Поцелуев С. П.
П 64 Политические парадиалоги: монография / С. П. Поцелуев. -Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2008. - 392 с.
ISBN 978-5-9275-0434-3
В монографии дается всесторонний анализ разговорных парадиалогов как формы симуляции и пародирования предметной диалогической коммуникации, ее замены набором логических и прагматических бессмыслиц. Представлен опыт лингвофилософского осмысления и классификации разговорных диалогов. На материале политических ток-шоу и думских дебатов автор рассматривает парадиалог как пространство власти, как инструмент символической политики. Значительное место в книге занимает описание культурно-социального контекста парадиалогических практик. В частности, выясняется роль парадиалогов в контексте современного медийного дискурса с его жанрами «инфотейнмента» и «конфронтеймента». Особое внимание уделяется месту парадиалогов в смеховой политической культуре.
Книга адресована политическим ученым и политическим философам, а также всем, кто интересуется языком политики и состоянием публичного дискурса в современной России.
ISBN 978-5-9275-0434-3 УДК 324:81
ББК 66.3(2Рос)68+81.2Рус-5
© Поцелуев С. П., 2008
С' Южный федеральный университет, 2008
© Оформление. Макет. Издательство
Южного федерального университета, 2008
ПРЕДИСЛОВИЕ 6
^ 1. РАЗГОВОРНЫЙ ДИАЛОГ (ЛИНГВОФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ) 27
1.1. Диалогическая логика как философская проблема 27
- Диалог как диалектика: краткий опыт 27
философско-этимологического расследования
- Диалогическая аргументация в пределах только этики? 37
^ 1.2. Специфика разговорного общения 46
- О месте диалога в речевом общении 46
- О роли «отрицательного языкового материала»
в языкознании 48
- Диалог как вызов для теории речевых актов 50
- Семантико-когнитивный подход и речевой «негатив» 53
- «Дух» разговора 54
- Разговор VS. диалог 57
^ 1.3. Превратности постулатов (к теории диалоговой коммуникации
Г. П. Грайса) 59
- Исходные тезисы 59
- Коммуникативная кооперация и коммуникативный саботаж 60
- Двусмысленность как методологический прием 62
- Семантические аномалии и «белая ложь» 65
против постулатов Грайса
- Принцип Кооперации не против нарушения его постулатов? 67
^ 1.4. Мир диалога: дихотомии и классификации 69
- Диалог как текст и событие 69
- Диалог в сети классификаций 72
- Третий в диалоге — не лишний .., 77
- Интересы и интенции в политическом диалоге 79
- Типовые структуры политического диалога 81
- Симметрия, асимметрия и комплементарность в диалоге 85
^ 1.5. «Нормальные» и «ненормальные» диалоги 89
- Связность как нормальность диалогового дискурса 89
- Варианты игровой модели диалога 91
- Основные условия нормального диалога 96
- Взаимопонимание как принцип нормального диалога 98
- Причудливый мир аномальных диалогов ..100
^ 2. ДИСКУРСИВНЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПАРАДИАЛОГА 105
2.1. Парадиалог в аспекте семантики и логики речи 105 2.1.1. Парадиалог: первичные дефиниции 105
- Логические абсурды парадиалога 112
- «МЫ-как-ВЫ»: феноменология мифического оборотничества 118
- Квазиконъюнктивный синтез в парадиалоге 123
^ 2.2. Прагматика парадиалогического дискурса 127
- Парадоксальность парадиалога 127
- Прагматические бессмыслицы парадиалога 134
- Парадиалог как коммуникативный саботаж 144
- Коммуникативные типы парадиалога 148
- Парадиалогический абсурд и нонсенс: анализ случаев 153
^ 2.3. Психологические аспекты парадиалогической игры 161
- Парадиалог как симуляция детской игры 161
- Диалог как «вербальное сновидение» 168
- Парадиалог в аспекте командной игры перед публикой 178
- Регрессивный аспект парадиалоговой игры 182
- «Разорванное мышление» парадиалога 186
- Парадиалог как «систематизированный бред» 190
^ 2.4. Эстетика и этика парадиалога 196
- Квазихудожественная фиктивность парадиалога 196
- «Дарование смысла» в парадиалоге 202
- Клиника и этика парадиалога 205
- Парадиалог и квазиполитика 211
^ 3. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПАРАДИАЛОГ
В КУЛЬТУРНО-КОММУНИКАТИВНОМ КОНТЕКСТЕ 217
3.1. Парадиалог в аспекте символической политики 217
- Ток-шоу «К барьеру!» В. Соловьева: так зажигают звезды 218
- Ток-шоу «Судите сами» М. Шевченко:
скромное обаяние пропаганды 226
3.1.3. Ток-шоу «Времена» В. Познера: business as usual 233
^ 3.2. Парадиалог, инфотейнмент и параполитическая связь 239
4
- Инфотейнмент и диалог 239
- Инфотейнмент: Pro et Contra 247
- Инфотейнмент как имитация
и суррогат политического участия 252
3.2.4. Парадиалог в системе «мгновенной демократии» 258
^ 3.3. Ток-шоу как идеальный тип инфотейнмента 269
- Политические ток-шоу как (суб-)жанр публичных разговоров ... 269
- Структурные особенности политического ток-шоу
как предпосылка парадиалога 280
3.3.3. Политический диалог в условиях логики зрелищ
и парасоциальных аффектов 286
^ 3.4. (Пара)диалоги в стиле confrontainment 293
- К истории феномена и понятия confrontainment 293
- Немецкий политический конфронтейнмент:
поучительный опыт для российского ТВ? 296
3.4.3. Вербальная агрессия как (пара-)политическое развлечение 303
3.4.5. Парадиалог как вербальная дуэль и вербальный потлач 316
^ 3.5. Русский политический парадиалог с точки зрения шутовства,
балагана и сказки 325
- Парадиалог как привилегия политических шутов 326
- Политический парадиалог как «словесный карнавал» 337
- Агонический смех политического парадиалога 348
ПОСЛЕСЛОВИЕ 364
ЛИТЕРАТУРА 372
ПРЕДИСЛОВИЕ
Наметившиеся в последние десятилетия тенденции общественного развития, традиционно выражаемые понятием «постмодерн», безусловно, подогревают интерес самых разных наук к диалогическому общению. Как вести диалог с умными машинами? Как организовать межличностный диалог в атомизирован-ном обществе (в том числе, не без влияния этих самых машин)? Как выйти на конструктивный диалог с реальной политической оппозицией? Как через диалог потушить пожар межэтнического конфликта, который невозможно разрешить оружием? Эти и многие другие вопросы актуальны сегодня в самых разных сферах общества и знания, которые работают с понятием диалога и сами практикуют диалог. В обществах и сообществах, где традиционная демократия большинства приобретает вид демократии «лоскутного коврика» меньшинств и субкультур, диалог тем более выходит на передний план социальной практики. Социологи в один голос пишут о принципиальном усложнении «матрицы» или «ткани» современного (постмодернистского, информационного, городского) общества1. А такое усложнение неизбежно ведет к трансформации отношений власти: от приказа — к разговору.
Повышение роли диалоговой коммуникации в политике напрямую связано с тем, что в немецкой литературе метко назвали феноменом der angewachsene Fernseher2 (вросшего в общество телевизора), т. е. ситуацией, когда телевидение стало когнитивным протезом (в смысле М. Маклюэна) социума, в том числе политики. П. Бурдье писал в середине 90-х гг. XX в., что «мало-помалу телевидение, которое по идее является инструментом отображения реальности, превращается в инструмент создания реальности. Мы все больше и больше приближаемся к пространству, в котором социальный мир описывается и предписывается телевидением»3.
1 «Чем сложнее городское общество — тем напряженнее диалог. Чем наряжен-
нее и интенсивнее диалог — тем больше инноваций и шире разнообразие,
тем интенсивнее развитие. Так закручивается спираль исторической дина
мики», - отмечает, к примеру, И. Г. Яковенко. См.: Яковенко И. Г. Город
в пространстве диалога культур и диалог города // Социокультурное про
странство диалога. М.: Наука, 1999. С. 92.
2 Meyer Th., Ontrup R., Schicha Ch. Die Inszenierung des Politischen. Zur
Theatralität der Medien. Wiesbaden: Westdeutscher Verlag GmbH, 2000. S. 92.
3 Бурдье П. О телевидении // О телевидении и журналистике. М.: Фонд «Праг
матика культуры», Институт экспериментальной социологии, 2002. С. 36.
6
«Вросшие» в общество телевидение и Интернет как бы «диссимулируют» себя: они становятся не просто образом социальной реальности, но ее органической частью, одним из ключевых средств ее конструирования. Это не значит, конечно, что иная политика, помимо диалогов и публичной коммуникации, куда-то улетучилась. Остается политика закулисных компромиссов и сделок, «любящих тишину». Остается политика обязательных решений и предписаний политических институтов. «Политическая система продолжает существовать, только она не может уже принимать решения независимо от посреднических практик массмедиа»1. Это значит также, что теряет свою изначальную четкость разделительная линия между тем, что в политике делается на заднем плане (за кулисами), и тем, что исполняется перед публикой. «Уже не может больше функционировать старый порядок: вначале по возможности тайно определить и сформулировать политику, затем распропагандировать ее, по возможности громко, нацеливаясь не на терпеливое понимание, а на быстрое проталкивание. Политика... в нынешних условиях возникает только посредством ее сообщения»2.
В этой связи было бы большой иллюзией полагать, что диалог в меньшей мере, чем монолог, является властным инструментом политики, тем более, утверждать, что любая власть, а не только авторитарная и тоталитарная, склонна к монологу. Одной из целей нашей работы является как раз демонстрация властного потенциала парадиалогового общения в политике. Косвенно это заставляет нас поставить вопрос о («нормальном») диалоге как форме осуществления политической власти, хотя этой теме следует посвятить особое исследование.
В данном контексте всплывает еще один вопрос - вопрос о специфике собственно политического общения. В частности, есть необходимость четко проводить различие между политическим и неполитическим побуждением к действию. У древних греков есть тесная связь между диалогом и понятием политического; последнее живет в коммуникативной стихии диалога. Поэтому так много усилий предпринимает, например, Платон, чтобы концептуально отграничить политическое искусство
1 Там же. С. 92.
2 Jarren О., Arlt H.-J. Kommunikation - Macht - Politik. Konsequenzen der
Modernisierungsprozesse für die politische Öffentlichkeitsarbeit // WSI Mitteilungen,
7/1997, S. 482.
от военно-полицейского ремесла1. Мы тоже проанализируем, как присущее (пара)диалоговому дискурсу размыкание смысла, смысловая неопределенность, двусмыслица систематически обыгрываются и утилизируются властно-политическими стратегиями.
Еще один вопрос поднимает тема политического диалога -вопрос о сути политической власти. Понимание речевой власти как (про)образа макрополитической власти во многом остается неизведанной землей для лингвистов. С другой стороны, политологи, мыслящие в традиции рационально-бюрократического языка нововременной философской классики, озабочены не тем, чтобы понять в систематическом единстве все проявления власти как разновидности «политического», но тем, чтобы аккуратно развести их по отдельным рубрикам и снабдить соответствующими ярлыками.
То, что власть в семье, церкве, банде и т. д., с одной стороны, и государственная власть, с другой, обнаруживают сходство не только на уровне терминов или случайных переживаний - этого политологи часто стараются не замечать. Между тем связь эта существенная и гораздо более прямая, чем это видится сквозь узкодисциплинарные очки. Такая связь была очевидной не только для Платона и Аристотеля, которые вообще не мыслили дела полиса (политику) вне этики и педагогики. Сходным образом, классики американской политической науки, Г. Лассвелл и А. Каплан, подчеркивали: «неспособность понять, что власть может покоиться на различных основаниях, каждое из которых варьируется по своим пределам, запутало и исказило понятие власти как таковой и затормозило исследование власти в аспекте условий и следствий ее разнообразного осуществления»2.
Ни для кого не секрет, что политическая власть отличается по своим характеристикам от других форм власти. Но главное в
1 В диалоге «Политик» Платон отличает «мягкое» политическое попечение
от тиранического попечения «тех, кто правит с помощью силы». (Платон.
Политик, 276е Законы. М.: Мысль, 1999. С. 27). Но и работу судей, полко
водцев, ораторов, прорицателей и т. д. Платон считает лишь инструментом,
а не частью «искусства государственного (полисного) управления». Это соб
ственное политическое искусство Платон называет «искусством царского
плетения», результатом которого оказывается вся ткань (или текст, тексту
ра) социальной жизни. См.: Там же. 304b-306b. С. 61-63, а также 310-311.
С. 69-70.
2 Lasswell H. D., Kaplan APower and Society. A Framework for Political Inquiry.
London: Routledge & Kegan Paul, 1950. P. 85.
8
том, что политическая власть всегда предполагает в своем осуществлении эти другие формы. То, что мы называем «государственной властью, - пишут Лассвелл и Каплан, - невозможно понять, отвлекаясь от форм власти, проявляющихся в различных типах межличностных отношений»1.
Основанием власти, как известно, не может служить одно только голое принуждение. Но когда властные практики не определяются принуждением, они, по мысли Лассвелла и Капла-на, выступают «результатом переговоров»2. В свое время классик европейского Просвещения А. Фергюсон тонко подметил, что у деспотической власти «отсутствует потребность в речевом общении: для выполнения приказаний правителей достаточно и тех знаков, которыми пользуются немые»3. Аналогичные идеи развивает в своей книге «Демократия как переговорный процесс» наш отечественный исследователь В. М. Сергеев, показывая, что по-настоящему эффективная демократия - это даже не честные выборы, обеспечивающие господство большинства, но система институтов, обеспечивающих непрерывный переговорный процесс в обществе4.
Так мы оказываемся перед интересной и весьма обширной темой исследования - диалогическими практиками в политике. И мы видим, что диалог (в виде переговоров или как-то иначе) выступает важнейшей формой осуществления политической власти. И выступает именно потому, что власть политическая здесь вообще не мыслится без всего комплекса оснований и форм осуществления «социальной власти»5. В любом случае, релевантен оказывается не столько мотив прямого принуждения, сколько экзистенциально-антропологические, коммуникативные и прочие основания властной зависимости. П. Бурдье отчасти выражает эту же мысль, замечая, что «в политике "говорить" значит "делать"»6.
Трактовка диалога как формы осуществления власти идет навстречу концепциям политической и социальной власти, ко-
1 Ibid.
2 Ibid. P. 100.
3 Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. М.: РОССПЭН, 2000.
С. 385.
4 См.: Сергеев В. М. Демократия как переговорный процесс. М.: МОНФ,
1999.
5 Lasswell H. D., Kaplan APower and Society. A Framework for Political Inquiry.
London: Routledge & Kegan Paul, 1950. P. 88.
6. Вурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. С. 206.
9
торые понимают ее не как систему институтов и репрессивных аппаратов, но как «множественность отношений силы, которые имманентны области, где они осуществляются», как «игру, которая путем беспрерывных битв и столкновений их трансформирует, усиливает и инвертирует»1. Для анализа власти в пространстве диалога особенно востребовано определение власти как эффекта вездесущих «микростратегий», как «стратегической ситуации»2, как «события»3.
Аналогичным образом, у М. Крозье «внутри структур власти встроена именно игра актера, который маневрирует по определенным правилам, так как власть и правила неразделимы»4. Игровые трактовки власти, - как мы увидим по ходу изложения нашей темы, - весьма созвучны пониманию диалога как языковой и аргументативной игры. Важно, что эти трактовки предполагают характерную для эпохи mass media трансформацию отношений власти из жестко иерархических и принудительных в «переговорные», относительно непринужденные. Упомянутые «правила игры» являются, по Крозье, результатом «переговорных отношений», причем в «переходе от царства морали к царству переговоров» французский социолог усматривает революцию в методологии гуманитарного знания5.
Указанные микростратегии несилового властного принуждения являются в социальном смысле гораздо более продвинутыми, чем четкие и однозначные приказы власти. В известном смысле можно сказать, что умная и сильная власть предпочитает побуждать подвластных путем диалога, а не посредством голых приказов, подкрепленных штрафом и угрозой.
Диалог - это практика soft power, т. е. мягкого, но от этого не менее прочного и надежного подчинения. Это - подчинение, которое подвластные сами для себя, добровольно и даже увлеченно конструируют, действуя сообща с властью как единая «команда»
1 Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М.:
Магистериум, Касталь, 1996. С. 192.
2 Там же. С. 193.
3 По словам В. А. Подороги, такого рода власть «иллегальна и не нуждается в
законе, чтобы осуществлять свои властные функции. Более того: она и осу
ществляется лишь потому, что не опирается на мифологему правоспособ
ного субъекта». См.: Бессознательное власти. Беседа с В. А. Подорогой //
Бюрократия и общество. М.: Философское общество СССР, 1991. С. 51, 53.
4 Желтое В. В. Теория власти. М.: Флинта: МПСИ, 2008. С. 479.
5 Об этом подробнее см.: Осипова Е. В. Власть: отношение или элемент сис
темы? // Власть: очерки современной политической философии Запада. М.:
Наука, 1989. С. 84-85.
10
или «хоровод». «Власть, - по словам X. Арендт, - присутствует везде, где люди являются участниками совместной организованной деятельности»1. Диалог - есть одна из древнейших форм такой деятельности, а значит, и так понятой власти.
Когда речь заходит о диалоге, то кажется естественным определять его по оппозиции с монологом. Возьмем стандартное определение диалога у лингвистов: «Диалог - это текст, создаваемый двумя партнерами коммуникации, один из которых (адресант) задает конкретную программу развития текста, его интенцию, а другой (адресат) должен активно участвовать в развитии этой программы, не имея возможности выйти за ее пределы. Монолог - это текст, который хотя и инициируется, явным или неявным образом, партнером по коммуникации, но развивается по программе своего создателя без участия или, по крайней мере, без активного участия партнера коммуникации»2.
Здесь, как видим, все сводится к тому, рассчитывает или нет «адресант» на адекватную теме разговора реакцию своего партнера по общению. В этом смысле, если речь не является монологом, она оказывается диалогом, и наоборот. Но реальная коммуникация дает гораздо более дифференцированную картину, чем эти формальные дефиниции. К примеру, обмены репликами, их грамматически корректные сцепления в каком-то разговоре не позволяют относить его к монологу по формальным критериям. Но если эти реплики семантически и логически бессмысленны, можно ли такое общение тоже назвать диалогом, не вступая в противоречие с вышеприведенной дефиницией? В этом случае, как нам представляется, и возникает необходимость говорить не о диалоге, а парадиалоге.
Сам термин «парадиалог» (наряду с другим вариантом: «квазидиалог») предлагают в своей статье Владимир Базылев и Юрий Сорокин, называя пара- и антидиалогической речь любого политика. Парадиалог для них - это такая речевая ситуация, когда «политика спрашивают об одном (или он сам имитирует возможные вопросы), а он отвечает о другом. Он живет в ситуации постоянной подмены речи»3. При этом специфическая
1. Арендт X. О насилии // Мораль в политике: хрестоматия. М.: КДУ: Изд-во МГУ, 2004. С. 331.
2. Ширяев Е. Н. Что такое разговорный диалог? // Русский язык: исторические судьбы и современность: труды и материалы междунар. конгресса, Москва, 13-16 марта 2001. М.: Изд-во МГУ, 2001. С. 274.
3. Базылев В., Сорокин Ю. О нашем новоязе // Независимая газета. 1998. 25 сент.
11
фиктивность политического дискурса испытывает качественные превращения.
Под политическим парадиалогом мы понимаем дискурсивную инверсию диалогического общения, которая характеризуется симуляцией диалогической логики развертывания предметной программы политической коммуникации и заменой ее набором логических и прагматических бессмыслиц. Парадиалог является парадиалогом не просто потому, что в нем много паралогизмов и парадоксов, квазиконъюнкций и «квазилогических понятий». Все это присутствует в любом диалоге, поскольку его участники - в той или иной мере - реализуют эристическую установку, даже если они ведут какой-то отвлеченный от политики академический спор. В чем же состоит эта специфическая фиктивность (пародийность, симулятивность) политического па-радиалога? Это и предстоит нам выяснить.
Когда язык используется в контексте властно-диалоговых и парадиалоговых стратегий, он бывает мало похож не только на язык приказа, но и на риторику идеологической борьбы. Парадиалог как раз очень хорошо показывает, каким образом прямое насилие может заменяться в политике символическим насилием, превращая политический дискурс в «мир реализованного абсурда»1. Парадиалог показывает также, что, хотя век манихейской «борьбы идеологий» миновал, никуда не исчез язык как инструмент политической власти. Просто от языка нынешние политики требуют несколько иных услуг, чем во времена больших идеологических сражений. Властно-идеологические функции языка ныне все больше переходят на уровень его единиц и микроструктур. Истинная идеология (т. е. та, что реально транспортируется в сознание, а не объявляется открыто с трибун) часто не маркируется в языке как идеология, она просто растворяется в нем, и «если принимать существующее использование языка, "попадаешь в ловушку" и получаешь в придачу существующую социальную систему»2. И такой исход дела не всегда приятен «реципиенту», особенно, если у него есть сомнения в легитимности или справедливости данной системы.
В постсоветской России в этом смысле складывается неоднозначная ситуация. С одной стороны, страна вышла из «идеологического монологизма» тоталитарной эпохи; с другой стороны, у нас не появилось традиций реального политического плюрализма, без которого политический диалог вряд ли возможен. Вместо этого, мы стали в последние десятилетия свидетелями расцвета самых жестких и грязных манипулятивных технологий, стерильных в нравственном отношении. Олигархический режим, пришедший на смену советскому авторитаризму, способствовал не прогрессу политического диалога, но рождению многочисленных и разнообразнейших форм его симуляции и пародирования. Среди этого пестрого вороха псевдодиалоговой коммуникации как-то вообще потерялся специфический смысл диалога вообще и политического диалога, в частности.
Манипулятивно-«демократический» дискурс так же не нуждается в диалоге, как и тоталитарный приказ. Здесь, как и во многих других сферах общества, мы часто видим грубую инверсию смыслов, продаваемую публике как прогресс и развитие мысли. «Логика профессионального сообщества политтехноло-гов»1 исключает нормальный гражданский диалог, в котором власть говорит с людьми на понятном им языке. Настоящий политический диалог предполагает, что власть заинтересована во мнении своих граждан, но не для того, чтобы сделать из них символический суррогат для дефицитов своей политики, а для реальной корректировки систем управления страной.
По мнению многих отечественных политологов, формирование гражданского общества в постсоветской России осуществляется «сверху», когда легитимация самой идеи гражданского общества осуществляется через мобилизацию общественности. «Однако делегитимирующим фактором при этом выступает то обстоятельство, что представители государственной власти, инициирующие мобилизацию общественности на диалог с властью, игнорируют такую установку массового сознания, как необходимость контроля государства со стороны общества»2. В результате получается, что «сверху» принципы гражданского