С. П. Поцелуев политические

Вид материала

Монография

Содержание Кара-Мурза С, Телегин С, Александров А., Мурашкин М. Weidel Ch.

Подобный материал:

• Политическая социализация: социально-политические основы исследования, 734.6kb.
• Лекция Политические партии и общественно-политические движения. Группы интересов, 315.64kb.
• Политические аспекты этнических конфликтов в современной европе, 294.84kb.
• Роль политического дискурса в политических изменениях: глобальный, региональный и национальный, 297.69kb.
• Германские политические партии в процессе и после объединения германии: механизмы конкуренции, 2473.69kb.
• Политические технологии в региональных избирательных процессах 23. 00. 02 Политические, 324.34kb.
• Политические технологии информационно-коммуникационного взаимодействия россии и США, 294.13kb.
• Шифр специальности, 29.75kb.
• Институциональные уровни и практики интеграции инокультурных сообществ (на примере, 439.79kb.
• Опыт Республики Казахстан в решении проблем международной безопасности и миротворчества, 715.86kb.

12

1. О концептуальном контексте этого выражения см.: Макаренко В. П. Анали­тическая политическая философия. Очерки политической концептолоогии. М.: Праксис, 2002. С. 10.

2. Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эм­пирические исследования языка и его использования в социальном кон­тексте) // Язык и моделирование социального взаимодействия / под общ. ред. В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1987. С. 106.

¹ Щербак А., Эткинд А. Призраки Майдана бродят по России: Превентив­
ная контрреволюция в российской политике // pelag.ru/
geoculture/orange-revolution/presentiment/phantom/

² Лубский А. В. Идея civil society: проблемы легитимации на Юге России //
Современное общество на Юге России: основные тенденции развития. Рос­
тов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2002. С. 91.

13

общества внедряются в сознание населения чисто пропаган­дистским способом, как «символ» веры, тогда как попытки наладить реальный диалог с властью, всегда критический по поводу многочисленных проблем, либо саботируются бюрокра­тией, либо истолковыватся как признак гражданской «неблаго­надежности».

В этой связи становится очевидным, что традиционно выде­ляемые черты гражданского общества (правовое государство, частная собственность, средний класс, либеральные ценности и т. д.) превращаются в безжизненные символы, коль скоро они не наполнены и дополнены, словно коммуникативным «кровообращением», реальным диалогом власти с граждан­ским обществом.

Это обстоятельство имеет не только абстрактно-теоретиче­ское или сугубо моральное значение — оно может становить­ся вопросом выживания политических сообществ. По словам С. Кара-Мурзы и других, в настоящем гражданском обществе складываются особые системы коммуникации, когда в ходе об­щественного диалога осознаются интересы, вырабатываются по­зиции и программы действий. Благодаря этому, в случае серьез­ной (внутренней или внешней) опасности для общества, каждая его группа способна быстро оценить соответствие возможных изменений своим интересам, причем сделать это независимо от способности самой власти к гражданскому диалогу. Тем самым гражданское общество способно защитить власть, «даже если по множеству второстепенных проблем к этой власти имеются серьезные претензии»¹.

Разумеется, одним «гражданским диалогом» все разнооб­разие диалоговой политической коммуникации в современном обществе не исчерпывается. В Европе, например, различают «социальный» и «гражданский диалог». Первый ведется в ос­новном с работодателями и профсоюзами и касается вопросов оплаты труда, страхования и т. п. Под гражданским же диало­гом понимаются регулярные совещания (консультации) с граж­данским обществом, которые ведутся по широкому кругу вопро­сов и с очень разными социальными партнерами. Такой диалог включает в себя публичные слушания граждан, пострадавших от действия властей; целенаправленные консультации для ор-

1. ^ Кара-Мурза С, Телегин С, Александров А., Мурашкин М. Экспорт рево­люции. Саакашвили, Ющенко ... (2006) // murza.ru/books/ export/index, htm.

14

ганизации по политическим вопросам; письменные заявления заинтересованной или компетентной организации относитель­но решений, принимаемых региональными, национальными и общеевроепейскими институтами, и т. д.¹

В реальной политической практике учитываются и такие формы политического диалога, как кризисное консультирова­ние (crisis counseling), посредничество (mediation), разработка сценариев (scenario-building), миротворческий журнализм (peace journalism) и т. д.² Этому сюжету следовало бы посвятить осо­бое исследование, но мы ограничимся здесь только анализом разговорной политической коммуникации, причем в ее специ­фической — парадиалогической — форме и в сугубо публичных пространствах.

В этой связи следует заметить, что одним из верных сим­птомов глубинных процессов, происходящих в обществе, слу­жит состояние и качество диалоговой коммуникации в СМИ, особенно на телевидении. В недавнем интервью «Комсомоль­ской правде» Б. Стругацкий посетовал на то, что политиче­ские дискуссии на российском ТВ «в последнее время переста­ли быть дискуссиями, а все больше смахивают на политин­формации»³.

Известный писатель выразил мнение, разделяемое многими отечественными социологами и политологами. Не секрет, что в последнее десятилетие в России наблюдалась унификация масс-медиа в смысле охранительной официальной идеологии. Это сопровождалось усилением государственного контроля над телевидением, в частности, над телеканалом НТВ. Независимая политическая аналитика вытесняется в последние годы не толь­ко передачами, выражающими официальную точку зрения, но также обилием развлекательных жанров, практически полно­стью лишенных сатирического элемента. «При этом желание нравиться большой доле зрителей сказывается на содержании и риторике текстов: приоритет отдается упрощенному языку, три-

1. ^ Weidel Ch. EU und Zivilgesellschaft // Partizipation und nachhaltige Entwicklung in Europa (Öffentlich zugängliche thematische Internet-Portale): zipation.at/eu_zivilgesellschaft.phpl.

2. Об этом подробнее см.: Dialogue in the Social Integration Process: Participation by, for and with People (D-SIP) // UN Department of Economic and Social Affairs (DESA): ссылка скрыта.

3. Стругацкий Б. Н. НЛО, скорее всего, существуют // «Комсомольская прав­да». 2008. 15 апр.; .ru/society/1708270/

15

виальным, клишированным и оттого понятным и одобряемым суждениям»¹.

Весьма примечательным в этой связи является факт, про­ходящий через все режимы постсоветской России - отказ кан­дидатов на президентский пост от партии власти участвовать в публичных предвыборных дебатах. Какими бы мотивами этот отказ ни руководствовался, он есть признак монологизма вер­ховной власти, ее неспособности и/или нежелания вести диалог с избирателями. Очевидные преимущества правительственного кандидата (преемника) в плане использования государственных СМИ для недиалогового пиара своей кандидатуры только уси­ливает систему властного монолога или того, что можно назвать «эгоцентрическим диалогом» власти.

Но если отвлечься от моральной стороны вопроса (если от нее вообще можно отвлечься), следует ли тогда считать дискурс официальных СМИ хотя бы формальной частью диалога власти с общественностью? Или мы имеем здесь нечто совсем другое, даже с точностью до наоборот, другое? Вульгарные нападки на политического оппонента в телеэфире или в парламенте - это тоже форма политического диалога? А можно ли считать по­литическим диалогом парламентский «театр абсурда»? Все эти вопросы, безусловно, нуждаются в прояснении.

Предлагаемый нами анализ феномена гаарадиалога подходит к ним непосредственно, не имея готовых (идеальных) образцов того, что можно было бы назвать политическим диалогом. Мы все же надеемся, что такой путь в некотором смысле не менее продуктивен, чем позитивное описание идеала, которому, как известно, часто не хватает реальности.

В своем анализе феномена политического парадиалога мы ограничились прямыми разговорными диалогами, составляю­щими важный элемент политической коммуникации «лицом-к-лицу». Соответственно, это потребовало ограничения и специ­фикации методологического инструментария.

Выполнение этой задачи осложняется дефицитом собственно политологических исследований диалоговой (разговорной) поли­тической практики. Хотя в современной политике, как в ника­кой другой сфере общества, коммуникация в громадной своей части протекает в диалоговой форме, в отечественной политоло­гии имеется мало работ, специально посвященных феномену по-

1. Зверева В. «Infotainment» на российском телевидении // Наука о телевиде­нии. М., 2004. Вып. 1; narod.ru/INFO.phpSednl.

16

литического диалога¹. Для этого, по-видимому, есть свои причины. Во-первых, обращает на себя внимание явно междисциплинарный статус темы. Для осмысления политического диалога требуется участие сразу нескольких наук — политологии, лингвистики, ло­гики, риторики, психологии и т. д. Если попытаться найти более точную «дисциплинарную прописку» нашей темы, то можно оста­новиться в сфере «политической семиотики» или «политической дискурсологии» как относительно молодой науки². Эта дисцип­лина получила бурное развитие только в последние десятилетия, хотя в ней уже сформировался набор важных методологических ключей для анализа политической коммуникации вообще и поли­тического диалога, в частности (о чем мы еще скажем особо).

Вторая причина неразвитого интереса к политическому диа­логу лежит в самой политической науке. А именно в том, что интерес к коммуникативным аспектам политики традиционно ограничивался в политологии анализом идеологического и про­пагандистского языка, причем под этим подразумевались пре­имущественно вербальные, печатные и монологические тексты. В этом смысле весьма примечательно, что в классических работах Г. Лассуэлла и У. Липпмана мы не находим специального ана­лиза разговорных политических диалогов, и это притом, что оба исследуют очень конкретный материал (Г. Лассвелл изучал, к примеру, дискурс коммунистической пропаганды, а В. Липпман, помимо прочего, исследовал стереотипы газетных публикаций)³.

¹ Тон в исследовании политического диалога задают лингвисты. Специально теме политического диалога посвящены, к примеру, такие работы: Бара­нов А. Н„ Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. М.: Знание, 1991; Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. СПб.: Алетейя, 2000; Материал политических диалогов отчасти анализируются в работах: Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических метафор. М.: Помовский и партнеры. 1994; Алтунян А. Г. От Булгарина до Жириновского. Идейно-сти­листический анализ политических текстов. М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1999. В отечественной литературе имеются также попытки осмысления политического диалога в более широком, культурно-философском аспекте. См., например: Рахманин В. С. Диалог политических культур как демокра­тический процесс // Логос. 2005 № 4(49). С. 243-252, а также Ахиезер А. С. Монологизация и диалогизация управления (Опыт Российской истории) // Общественные науки и современность. 2004. № 2. С. 24-34.

2. См. обсуждение вопроса о статусе этих дисциплин: Политическая наука - 3. Поли­тический дискурс: история и современные исследования. М.: ИНИОН РАН, 2002.

3. См.: Harold D. Lasswell, Nathan Leites and Associates. Language of Politics (studies in quantitative semantics). Massachusetts: The M.I.T. Press, 1965; Smith B. L., Lasswell H. D., Casey R. D. Propaganda, Communication, and Public Opinion; (Comprehensive Reference Guide). Princeton: Princeton University Press, 1946; Липпман У. Общественное мнение. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2004. С. 287 и далее.

17

Наконец, еще одна причина уходит корнями в традиции языкознания, где диалог был долгое время объектом по пре­имуществу семантического, а не прагматического (интересно­го для политики и политологии) анализа. По словам Доротеи Франк, «анализ естественного использования языка в целях взаимодействия диктует необходимость детального пересмотра господствующей модели языковой семантики»¹, а это требует времени. Надо сказать, что крен в сторону семантики до сих пор еще чувствуется в политической лингвистике, особенно если по­нимать последнюю именно как политическую, а не как филоло­гическую отрасль знания².

Для недостаточного внимания политической науки к диа­логовому общению были и социально-политические причины. Отмеченная особенность анализа политического языка у клас­сиков западной политической и социологической мысли отвеча­ла социально-политическим запросам эпохи, а именно, идеоло­гической и военной конфронтации между нациями, особенно в условиях биполярной структуры мировой политики. В ту пору были идеологически востребованы войны и конфликты (идео­логические, пропагандистские, информационные и т. д.), а не диалог и консенсус.

Отсутствие широкого интереса к диалоговым формам обще­ния в тоталитарных и авторитарных режимах XX в. понятно: сама природа этих режимов склонна к идеологическому мо­нологу. С вождями и многочисленными их «отражениями» по властной бюрократической лестнице нелепо вступать в диалог, как и вообще вести диалоги по поводу политических и других проблем. М. Бахтин, наблюдавший эту ситуацию, так сказать, изнутри, очень точно заметил, что «в монологическом мире -tertium non datur: мысль либо утверждается, либо отрицается, иначе она просто перестает быть полнозначною мыслью»³. Дру­гими словами, полемика с чужими мыслями не размыкает здесь монологического контекста, а наоборот, только укрепляет его.

1. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анали­зе речевого общения, лингвистике и риторике // Новое в зарубежной лин­гвистике. Вып. 17. Теория речевых актов: сборник. М.: Прогресс, 1986. С. 369.

2. См. размышления на этот счет в статье: Ильин М. В. Политический дискурс как предмет анализа // Политическая наука - 3. Политический дискурс: история и современные исследования. М.: ИНИОН РАН, 2002. С. 7 и далее.

3. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. М.: Советская Россия, 1979. С. 93.

18

Веру в самодостаточность одного сознания во всех сферах жизни М. Бахтин рассматривал не как популярную теорию, но как структурную особенность идеологического творчества всего Нового времени. Если же встать на точку зрения науки, а не идеологии, тогда следует признать диалогическую природу мыс­ли и слова, - таково убеждение Бахтина.

Эта позиция нашла широкий отклик в отечественной и за­рубежной науке последних десятилетий. В частности, она ока­залась созвучной идеям герменевтики Г.-Г. Гадамера, который тоже понимал язык как среду, в которой «происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимо­понимание по поводу самого дела»¹. Диалектика вопроса и ответа, - убежден Гадамер, - предшествует диалектике истол­кования. Но как реализуется эта диалектика в социально-по­литической реальности? Философская герменевтика Гадамера не дает ответа на этот вопрос, а вот у Бахтина мы находим опре­деленный ключ к ответу. Он связан с пониманием монолога как «условной композиционной формы выражения» диалогического по своей природе мышления (речи), формы, сложившейся на почве «идеологического монологизма Нового времени»².

Этот идеологический монологизм не связан каким-то одним типом общества, политическим режимом и т. п. Даже в той модели «демократии большинства», что реализовывалась по ту сторону «железного занавеса», было не так много места для по­литического диалога, как может показаться на первый взгляд. Ведь чтобы быть в «демократическом большинстве», т. е. жить в «массе», требуются не столько способности и добродетели диа­лога, сколько искусство и ловкость приспособления. И не слу­чайно, что именно принцип adjustment стал одним из ключевых в западной, особенно англо-американской, социологии, тради­ционно ориентированной на приспособление (подгонку) индиви­да к общественным ценностям.

По мнению американского ученого Шломо Шохэма, теорети­чески такая установка была задана посылками Э. Дюркгейма, считавшего несоответствие групповым ценностям не только от­клоняющимся, но и плохим поведением. Анализ преступного и отклоняющегося поведения, как он осуществлялся в дюрк-геймовской традиции, был основан на убеждении, что группо-

1. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философии герменевтики. М.: Про­гресс, 1988. С. 447.
   
2. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского... С. 127.
   

19

вое сцепление, солидарность и конформизм «функциональны», «социальны» (в отличие от «асоциального поведения»). Соответ­ственно, нет нужды вести диалог с париями, аутсайдерами и неудачниками; господствующее большинство имеет силу прину­ждения и право на санкции в отношении «плохо приспособлен­ных». Шохэм цитирует удачную мысль американского социоло­га Гвини Неттлера о том, что прагматической основой ориенти­рованности англо-американской социологии на приспособление была ее вовлеченность в бюрократию, индустрию и коммерцию развлечений¹.

В социологии оппозицию принципа adjustment составили концепции, восходящие к традиции «символического интерак-ционизма», связанной прежде всего с именем Дж. Г. Мида. Подход Мида противостоял дюркгеймовскому пониманию со­циализации индивида как приспособления, дрессуры, в том числе дрессуры посредством символов. У Мида же личность формируется общением, межчеловеческим символическим взаимодействием (interaction), переходящим во внутренний диалог с самим собой. Смыслы, с которыми имеют дело люди в своей деятельности, строятся, видоизменяются, оживают и снова забываются не сами по себе, а в ходе взаимодействия людей, опосредствованного символами.

Принятие установки организованной социальной группы предполагает, по Миду, принятие ее действительных (работаю­щих) установок, а не каких-то декларируемых, метафизических норм. Индивид должен быть участником «организованной ко­оперативной социальной деятельности»², иначе самости у него не возникнет. С другой стороны, сама социальная деятельность не могла бы возникнуть, если бы она не принималась отдельным индивидом как нечто «свое». Так что человеческое «Я» в сим­волическом интеракционизме - это всегда и зритель, и акто(ё)р социальной драмы. Социально-психологические и философские основы теории Мида ясно указывают на ее политический идеал: гражданский диалог в гражданском обществе. «Человек, - пи­шет Мид, - заявляет о своих правах потому, что способен при­нять установку, которой обладает в отношении собственности

Shoham S. G. Society and the absurd. Oxford: Basil Blackwell, 1974. P. xi-xiii.

Mead G. H. Mind, Self and Society from the Standpoint of a Social Behaviorist. Ch. W. Morris (ed.). Chicago: University of Chicago, 1934. P. 156.

20

любой другой член группы, пробуждая, таким образом, в себе самом установку других»¹.

Дальнейшее развитие интереса к диалогу в различных гу­манитарных дисциплинах, в том числе в политологии, связа­но с подходами, генетически восходящими к символическому интеракционизму: с социальным конструктивизмом (или кон-струкционизмом)², дискурсивной психологией и дискурс-анали­зом. Теоретическим развитием этого подхода в социологии мы обязаны прежде всего Питеру Бергеру и Томасу Лукману³, а в политической науке - Мюррею Эдельману⁴.

Работы М. Эдельмана, опубликованные в 60-70-х гг. XX в., послужили основой концепции символической политики, ко­торая методологически близка традиции символического инте-ракционизма и конструктивизма. Позднее концепция символи­ческой политики была развита в 80-90-х гг. в Европе, особенно в Германии. Среди немецких авторов этого направления наи­более известны работы У. Сарцинелли, Т. Майера, А. Дёрнера, Р. Онтрупа, X. Шиха и др. Эти работы и этот подход нашли отражение и в нашей монографии. Согласно данному подходу, символические конструкты, которые производятся властью в качестве суррогата политических идей, людей и вещей, могут и должны пониматься как эпизоды широкомасштабного диало­га власти с общественностью. В рамках теории символической политики «следует различать между политической обществен­ностью, которая производится посредством предметных аргу-

¹ Ibid. P. 163.

² M. Л. Макаров разводит эти термины следующим образом. «Можно сказать,
что конструктивисты преимущественно рассматривают коммуникацию как
когнитивный процесс (по)знания мира, а вот социальные конструкцио-
нисты - как социальный процесс построения мира. Конструктивизм на
первое место выводит восприятие, перцептивность, а социальный конст-
рукционизм - действие, акциональность ... (Макаров М. Л. Основы теории
дискурса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. С. 65). Мы здесь придерживаемся
общего термина «социальный конструктивизм», подразумевая под ним и то
значение, которое М. Л. Макаров отводит термину «конструкционизм».

³ См.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности (Трак­
тат по социологии знания). М.: Асайеггна-Центр, Медиум, 1995.

⁴ См. его работы: Edelman M. Political Language. Words That Succeed and Policies
That Fail. New York - San Francisco - London: Academic Press, 1977; Edelman M.
Constructig the Political Spectacle. Chicago, 1988; Edelman M. The Symbolic Uses
of Politics. Chicago - London: University of Illinois Press, 1972; Edelman M.
Politics as Symbolic Action. Mass Arousal and Quiescence. Chicago: Markham
Publishing Company, 1971.

21

ментов как форум общественного взаимопонимания и просве­щения, и той псевдообщественостью, которая изготавливается лишь символически как место для манипуляций»¹.

Социальный конструктивизм методологически важен для политической науки (в отличие от политической философии) своим стремлением изучать не абстрактные нормы и принци­пы политического общения, но актуальную, живую коммуни­кацию - «людей в разговоре». Важно также, что этот разговор понимается как самодостаточная реальность, в которой есть своя «игра» и своя «грамматика» (в терминах позднего Витген­штейна), на основе которых конструируются не только смыслы человеческой речи, но в известной мере и сама социальная ре­альность².

Методология дискурсивной психологии ценна для анализа политического диалога тем, что она, синтезируя идеи лингвис­тики, психологии и философии в лице Дж. Г. Мида, Л. С. Вы­готского, Ч. Пирса, Л. Витгенштейна и других, существенно расширяет контекст анализа диалоговых форм общения. Эта же линия получает развитие в современном дискурс-анализе. Нами были особенно востребованы такие прагматически и/или социально ориентированные направления дискурс-анализа, как теория речевых актов (Дж. Остин, Дж. Р. Сёрль), логико-праг­матическая теория коммуникации (Г. П. Грайс), интерактивная социолингвистика (Э. Гоффман) и др.

Анализ диалогового общения, даже в негативном (парадиа-логическом) ключе, невозможно производить без обращения к теории аргументации. В этой связи мы рассмотрели ряд поле­мизирующих друг с другом подходов, развитых в работах неко­торых философов, логиков и лингвистов, к примеру, Ю. Хабер-маса, П. Лоренцена, С. Тулмина и др.

Политический дискурс-анализ позволяет увидеть за аргу-ментативными и риторическими практиками те властные стра­тегии, которые не всегда очевидны невооруженному глазу. Этот подход вовлекает в анализ дискурса не только ситуативный по­литический контекст, но и культурно-политическую среду оби­тания участников коммуникации. Среди зарубежных авторов (лингвистов, философов, политологов), чьи работы были важ-

¹ Meyer Th., Ontrup R., Schicha Ch. Die Inszenierung des Politischen. Zur Theatralität
der Medien. Wiesbaden: Westdeutscher Verlag, 2000. S. 121.

² Об этом подробнее см.: Макаров М. Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДГК
«Гнозис», 2003. С. 63 и далее.