В. П. Алексеев возникновение человека и общества

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14

Возникновение наследственной аристократии. По мере роста имущественной и социальной дифференциации и возникновения начальных форм эксплуатации происходит стратификация общества. Выделяется наследственная прослойка людей, у которой общественно-полезные функции «управляющих» сочетаются со все более явственно выступающими паразитическими чертами. Обычными терминами, принятыми для обозначения этой прослойки, являются: родовая знать, родовая аристократия, родоплеменная аристократия. Все они более или менее приемлемы, ибо представители привилегированной прослойки действительно выступали обычно в качестве вождей и глав родов или их локализованных частей. Для того чтобы подчеркнуть, другой аспект их положения — в качестве глав первобытных соседских общин, состоящих из локализованных частей нескольких родов, — может быть, иногда лучше употреблять термин «родовая и общинная знать» или «родовая и общинная аристократия».

Такую знать, соединявшую управление общиной с руководством локализованными частями рода, мы встречаем в Меланезии, у батаков и других народов Индонезии, у хопи и многих других племен североамериканских индейцев, у монгонкунду, бакуба и других народов Африки и т. д.^¹. Ее зарождение можно видеть у папуасов, например у абелям, у которых вождь самого сильного рода одновременно является наследственным вождем всей общины^². Формирование племенной знати обычно происходит несколько позднее, когда племенная организация получает преобладание над общинно-родовой.

В проблеме появления наследственной родоплеменной аристократии наименее исследованным остается сам механизм возникновения наследования должностей и связанных с ними преимуществ и привилегий. Вероятно, здесь следует учитывать одновременное действие нескольких факторов.

В свое время Н. И. Зибер предполагал, что «наследственность должностей в значительной степени обусловливается чисто экономическими причинами, какова, например, сравнительная недостаточность производительной силы труда на ранних ступенях развития, которая дает возможность покрывать, расходы на содержание и подготовку к общественной деятельности лишь небольшого числа племени, составляющего особый класс»^³. Определенный резон в этом есть, особенно если вспомнить, как рано иногда появляется наследственная власть вождей^⁴. Однако гораздо важнее, на наш взгляд, другая причина: стремление выделяющейся общинной и родовой верхушки передать потомству позиции, дающие социальные и экономические преимущества, наподобие того, как с началом разложения первобытного общества возникает стремление передать прямым наследникам движимое имущество, индивидуально обработанные участки земли и т. д.

С. А. Токарев предположил, что выделению родоплеменной аристократии способствовал существовавший уже в родовой общине принцип старейшинства, позволивший генеалогической верхушкё захватить средства производства^⁵. Эта мысль заслуживает всяческого внимания, хотя в реальной действительности принцип старейшинства вряд ли соблюдался с неукоснительной последовательностью. Скорее надо говорить об идеологическом обосновании привилегий родообщинной знати. Как справедливо заметил Те Ранги Хироа, генеалогии «не играли большой роли до тех пор, пока не началось расслоение общества и вожди не испытали потребности укрепить свое положение при помощи длинных родословных». Когда же такая потребность возникла, с нею вместе появились и поддельные генеалогии^⁶.

Экономической основой привилегированных позиций родообщинной знати был осуществлявшийся ею контроль над производственными процессами, общинными ресурсами и коллективным продуктом, произведенным в интересах всей общины. Сохраняя внешнюю видимость действий на пользу коллективу и отчасти в самом деле действуя подобным образом, знать в то же время укрепляла собственное экономическое и общественное положение. На п-ове Газель вождь, будучи хранителем общественных фондов, извлекал из них выгоды для себя лично: вносил выкуп за жен, делая молодых людей своими должниками, и нанимал людей для расчистки своих насаждений^⁷. На о-ве Манам вожди заставляли общинников работать на своих огородах под предлогом необходимости подготовки празднеств^⁸. У басонго и майомбе старейшины расходовали на личные нужды часть общинного фонда, предназначенного для помощи сородичам^⁹. У многих народов Африки вожди и старейшины, предоставляя участки общинной земли выходцам из других общин, что нередко было выгодно всему коллективу, получали от этого личную выгоду в виде подношений и пр. Одновременно с этим знать добивается закрепления своих имущественных и социальных притязаний. Это достигается различными путями: вожди и старейшины получают право на первинки и подношения, на преимущественную долю продуктов коллективной охоты и рыболовства, для них из общинного фонда выделяются большие и лучшие участки земли и угодья, которые обрабатываются силами рядовых общинников, вожди имеют много жен, а следовательно, рабочих рук и т. д.

Следующим шагом была постепенная узурпация народившейся верхушкой общества совокупного общественного прибавочного продукта путем захвата и отчуждения от непосредственных производителей средств производства или в форме внеэкономической эксплуатации производителей. Все это и составляло основное содержание эпохи классообразования.

На океанийском материале можно проследить различные этапы этого длительного процесса. В Меланезии вожди еще не имеют особых земельных прав. У маори землевладение также было общинным, и поползновения отдельных вождей на землю встречали отпор. На Маркизах хотя и сохранялись заметные следы общинного землевладения, вожди рассматривали большую часть племенной территории как свою собственность. У тонганцев вся земля считалась принадлежащей вождям на наследственном праве. Таити, Гавайи, Маршалловы острова Микронезии демонстрируют дальнейшее развитие этого процесса^¹.

Фактическая собственность на средства производства или на отчужденный прибавочный продукт могла долгое время прикрываться пережитками старых представлений, рассматривающих родоплеменную знать как олицетворение племенного единства и распорядителей общинной собственности. У южных банту урожай со специальных полей, обрабатывавшихся общинниками, шел вождю, но считался принадлежащим не ему лично, а его должности^². Даже в раннеклассовом обществе йоруба право обычно рассматривало дворцовые земли как общинную собственность, как фонд по обеспечению расходов на управление государством, и использование их правителем по собственному усмотрению вызывало народные волнения^³.

Стратификация общества не ограничивалась выделением аристократической верхушки. На противоположном полюсе возникали зависящие от нее прослойки обедневшего и неполноправного населения, такие, как аильку у квакиютлей, варе у маори, армеау на о-вах Палау и т. д. Рядовые свободные общинники нередко также разделялись на более или менее привилегированные группы в зависимости от своей близости к аристократической верхушке. Для первобытной соседской общины, состоявшей из локализованных частей различных родов, было характерно выделение рода «первопоселенцев», основателей деревни, поставлявшего из своей среды общинных вождей и пользовавшегося преимущественными земельными и иными правами.

Между родственными и неродственными родами, подразделениями родов, общинами и даже отдельными семьями могли устанавливаться сложные системы соподчинения. Как отмечалось выше, идеологическим обоснованием этого нередко служило присущее многим формам родовой организации разделение «старших» и «младших» линий, которое теперь переосмысливается в интересах общинной и родовой знати. Там, где родовые связи сохраняли свое значение, возвышение родовой аристократии могло сопровождаться возвышением возглавлявшегося ею рода или его подразделения, как это случилось с родом Сайло у лушеев, Анг — у коньяк нага, Крокодила — у мемба, Медведя — у хопи, с родами Идьирик и Еродья на Маршалловых островах, как это происходило с субкланом Тулува рода Маласи на Тробрианах.

Включение в подобные структуры населения, находившегося в различных видах коллективной зависимости, и представителей профессиональных групп, выделившихся из общины и нередко занимавших неполноправное положение^⁴, делало их особенно сложными и нередко вело к установлению сословно-кастовой системы.

Вместе с тем все эти структуры были различными проявлениями одного и того же процесса выделения наследственной аристократической верхушки, которая, несмотря на еще сохраняющееся общинное и родовое единство, в экономическом и социальном отношении уже противостоит остальному обществу.

Мужские союзы и тайные общества Социальные противоречия в разлагающемся первобытном обществе могли вызывать к жизни особые общественные институты, призванные охранять интересы родообщинной знати, — тайные (мужские) союзы или общества^⁵. Нередко эти союзы противопоставляли себя традиционным родообщинным и племенным органам управления. У гунантуна и на о-вах Банкс мужские союзы почти заменили вождей в качестве органов власти, на о-вах Герцога Йоркского главы союзов делили власть с вождями, на о-вах Палау мужские и женские союзы также были сильнее родовых вождей. Такое противопоставление вызывалось тем, что родоплеменные формы управления, несмотря на свою трансформацию в интересах знати, были слишком сильно связаны с традиционными представлениями, согласно которым верховная власть в обществе принадлежала всем его членам. Необходимо было поэтому подкрепить традиционные структуры новыми образованиями.

В эпоху разложения первобытнообщинного строя тайные общества были по существу зародышевыми органами власти общинной и родовой знати, орудием, с помощью которого осуществлялось ее господство и угнетение рядовых общинников. Так, про общества Сукве и Тамате в Меланезии Риверс писал, что они «составляют сложную организацию, посредством которой приобретается богатство, и так как продвинуться в этих корпорациях могут только богатые или лица, имеющие богатых друзей, эта организация является средством для закрепления и даже подчеркивания социального ранга, поскольку этот ранг зависит от обладания богатством»^¹.

Еще одной стороной деятельности тайных обществ было расшатывание родовых структур, сковывавших развитие новых общественных отношений (такова, например, была роль общества мидевивин у оджибвеев)^². Тайные общества могли пережиточно сохранять и другие функции: уменьшение общественной роли женщин (особенно там, где, как в Меланезии, переход к патриархальным отношениям происходил сравнительно медленно), подготовку молодежи к общественной жизни^³, организацию совместных работ в земледелии^⁴. В Африке, где тайные общества дожили до возникновения раннеклассовых государств (например, общество огбони и др. у йоруба), они в соответствии с интересами господствующей верхушки поддерживали зародившуюся, но еще слабую государственность^⁵.

Вопрос об универсальности тайных обществ следует признать открытым. Они хорошо прослежены в Океании, Африке, Северной Америке, а их существование в прошлом реконструируется для ряда народов Европы и Азии^⁶. Однако пережитки, по которым они реконструируются, иногда допускают различную трактовку. Кроме того, существование в отдаленном прошлом мужских домов и даже мужских союзов не означает автоматическое возникновение в дальнейшем, в эпоху разложения первобытного общества, тайных обществ.

_Война и процессы классообразования. В диалектическом единстве с процессом выделения наследственной аристократической верхушки общества находилось еще одно универсальное в эпоху классообразования явление — развитие грабительских войн. «Война и организация для войны становятся , теперь регулярными функциями народной жизни... Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом»^⁷.

В основе грабительских войн лежала возможность насильственного отчуждения прибавочного продукта, а также борьба за основные средства производства (пахотные земли, пастбища и пр.), обострившаяся в связи с ростом населения. Главную выгоду из таких войн извлекала аристократическая верхушка. В то время как эксплуатация соплеменников сдерживалась сохраняющимися остатками первобытнообщинных отношений, война открывала широкую возможность эксплуатации иноплеменников и одновременно укрепляла социальные и имущественные позиции знати. Но войны могли на некоторое время и сглаживать противоречия внутри общества, как бы выносить их за его пределы, разрешать за счет соседей. Грабительские войны усиливали подвижность населения, нередко приводили к переселениям целых народов, изменяли этническую карту. Общество в целом и его структуры утратили прежнюю стабильность. Одни племена объединялись, другие дробились и гибли. Войны перемешивали различные племена и роды и тем самым способствовали разложению и гибели родового устройства общества.

В эпоху классообразования возникают новые общественные структуры, а старые претерпевают коренные изменения. Племя как форма социальной организации получает теперь преобладание над родом и общиной. Это было связано с ведением непрерывных войн, со стремлением аристократической верхушки общества расширить сферу своего влияния, наконец, с развитием обмена и общественного разделения труда, взрывавшими прежнюю замкнутость общин. Делокализация родов и перемешанность родового состава отдельных общин должны были способствовать возникновению племенной организации.

В зарождении и развитии племенной организации могли быть, вероятно, весьма значительные местные различия. Зачатки этой организации наблюдаются даже у австралийцев (диери и племена юго-востока), довольно развитые формы — у индейцев Северной Америки. Однако она отсутствует у папуасов, в большей части Меланезии, у большинства народов Сибири. При всех обстоятельствах племя как социальная категория получает наибольшее развитие именно в эпоху классообразования. В Меланезии племенной строй достиг своего расцвета на Новой Каледонии и Фиджи, в Сибири — у хантов и манси, т. е. там, где имелся наивысший для данных регионов уровень общественного развития.

Те же причины, которые привели к укреплению племенной организации, вызвали объединение различных племен. Ранний этап такого объединения хорошо прослеживается на североамериканском материале (Лига ирокезов, Союз гуронов, Союз нейтральных племен, конфедерации повхатан и криков, «Семь костров племенных советов» дакота и др.). Племена, входившие в эти союзы, были еще относительно автономны, хотя Морган и переоценивал степень их равноправия^⁸.

По-видимому, если не универсальными, то наиболее распространенными в эпоху классообразования были не конфедерации, а племенные союзы и объединения иерархического типа, включавшие помимо господствующего племени также подчиненные, находившиеся в разной степени зависимости. В Лигу ирокезов в XVIII в. в качестве неполноправных членов входили делавары и тутело. Подобные объединения можно проследить также у скифов и других кочевников евразийских степей, у древних фракийцев, в Меланезии («королевство» Мбау на Фиджи), туарегов, у луба, бакуба, балуба, шамбала в Африке, т. е. практически во всех частях света, за исключением Австралии.

Социальные и экономические отношения в племенных объединениях иерархического типа были весьма сложными, включавшими различные формы эксплуатации. Это была, во-первых, эксплуатация иноплеменников в виде дани с покоренного населения и т. п., которая в благоприятных условиях иногда выходила на первый план; во-вторых, существовала эксплуатация неполноправных племен собственного объединения; в-третьих, имела место эксплуатация рабов и обедневших соплеменников. Эксплуатация соплеменников в таких условиях могла временно не получать дальнейшего развития хотя бы потому, что родоплеменная аристократия господствующего племени, Не обладая особым аппаратом принуждения, видела в бедных соплеменниках социальную опору.

Появление новых форм социальной организации приводит к переменам в составе аристократической верхушки. Возникают племенные органы управления, а с ними и племенная аристократия. Из ее среды обычно выделяются вожди, одной из главных функций которых становится руководство военными предприятиями. Вокруг вождей группируется дружина, состоящая из лиц, для которых война стала профессией и главным источником средств существования. Таким образом, мы имеем здесь дело с дальнейшим развитием общественного разделения труда — специализацией на войне, что сыграло существенную роль в процессах классообразования.

В Меланезии, где роль военного предводительства первоначально была невелика, но усиливалась по мере общественного развития, термин, обозначавший вождя на островах Малаита, Улова и Сан Кристобаль, означал «великую смерть или войну» и показывал, что «в сознании туземцев вождь есть воин»^¹.

У ирокезов были уже должности двух военных вождей, наследственные в определенных родах племени сенека, хотя еще и не особенно влиятельные^². Само разделение военных и гражданских функций было не повсеместным — нередко они совмещались в одном лице. Однако именно военное предводительство обычно позволяло вождям выделиться из среды остальной родоплеменной аристократии.

Несмотря на все различия в деталях, в племенных объединениях эпохи классообразования обычно выделяются два типа военных предводителей. В одних обществах это были племенные вожди, сосредоточившие в своих руках и гражданские, и военные, а нередко еще и жреческие функции. В других обществах наряду с гражданским вождем был особый военный вождь. Со временем между старой аристократией, опиравшейся на традиционные институты, и военными вождями, полагавшимися на свои дружины, возникает борьба за власть и влияние в племенном объединении, в результате которой старая аристократия чаще всего оказывается оттесненной на задний план. Исход этой борьбы до известной степени определял формы будущей государственности. Но это была борьба внутри господствующей прослойки общества, и потому она имела второстепенное значение для общих процессов классообразования с формированием классов происходило постепенное формирование особой политической организации, призванной охранять интересы господствующего слоя. Такая организация не складывалась заново, а создавалась за счет традиционных органов племенного управления, выступавших в трансформированном виде и по большей части отражавших теперь интересы формирующегося класса эксплуататоров.

Со времен Моргана^³ эти органы представляются в виде некоей триады: верховный вождь — совет старейшин — народное собрание. При этом народное собрание, состоящее из всех свободных мужчин, способных носить оружие, свидетельствует о незавершенности процесса классообразования, о том, что органы управления еще не оторвались от родоплеменной организации, а наличие вождей и старейшин, которым принадлежала реальная власть, — о том, что происходит процесс обособления этих органов, превращение их в особую организацию господства и угнетения. Подобная форма организации общества и его управления, получившая название «военной демократии», нередко рассматривается как универсальная, знаменующая определенный период в истории человеческого общества: либо последний этап первобытной истории, либо особый переходный период между первобытным обществом и классовым^⁴.

Однако многие данные свидетельствуют о том, что разложение первобытнообщинного строя не принимает обязательно форму военной демократии, что возможны и иные пути, основывающиеся на большей социальной дифференциации общества^⁵. Например, в Полинезии еще до появления государства произошла резкая социальная стратификация общества и основная масса свободных общинников была фактически полностью отстранена от управления общественными делами. Аналогичные явления наблюдались и в некоторых африканских обществах, Подобное развитие нередко приводило к возникновению сословно-кастовых систем, которые могли зарождаться уже на ранней стадии разложения первобытнообщинных отношений, а в эпоху классообразования оформлялись в довольно сложные системы соподчиненных наследственно-замкнутых группировок людей, занимающих строго фиксированное положение в производстве и распределении. Условия, при которых зарождался и развивался кастовый строй, в деталях еще не выяснены. Его появлению могли способствовать войны и завоевания, превращавшие этнические различия в кастовые, а затем в классовые (так было на Фиджи, в Руанде, Бурунди и других странах Тропической Африки). Однако этого мало, тем более что известны примеры возникновения кастовых систем и без завоевания, например в Микронезии и у некоторых горных народов Ассама^⁶. Возможно, все дело в своеобразии общественного разделения труда, совершавшегося не только между отдельными индивидами, но и между целыми группами людей, имеющих строго определенные общественные занятия. Слабое развитие обмена, возникновение иерархии родов и общин, относительно ранняя узурпация общинной и родовой верхушкой основных средств производства были факторами, благоприятствовавшими возникновению сословно-кастовых систем.

В обществах, в которых эти системы развивались, становление государства могло протекать замедленными темпами, потому что сама их стратифицированность обеспечивала социальные и имущественные позиции господствующей прослойки. У народности и (Китай) все сословия находились в полурабской-полукрепостнической зависимости от высшего сословия — носу, однако государство так и не возникло, и общественное устройство самого сословия носу очень напоминало форму, характерную для военной демократии^¹.

Конкретные формы складывающейся политической организации общества зависели от многих факторов. Два из них выделяются наиболее рельефно.

Blog

В. П. Алексеев возникновение человека и общества