В. П. Алексеев возникновение человека и общества

Вид материала

Документы

Содержание Зарождение общественных классов Эпоха классообразования и происхождение государства

Подобный материал:

• Алексеев В. П. Очерки экологии человека: Учеб пособие / В. П. Алексеев, 17.91kb.
• 5. мифологический тип культуры, 357.09kb.
• Философия цнди а621998 Алексеев, 93.74kb.
• Приключения Тома Сойера 13. Киплинг Р. Маугли 14. Великая Отечественная   Алексеев, 51.43kb.
• Список книг и глав из книг по теме Отечественная война 1812 года, 35.25kb.
• Программа Декоративно-прикладное искусство Специальность устный экзамен, 148.17kb.
• Избранные главы о творении мира и человека Возникновение мира вообще Еретические учения, 543.17kb.
• Перечень, формы и программы вступительных испытаний для обучения по программам магистратуры, 220.96kb.
• Литература алексеев С. В., Пивоваров Ю. П. Экология человека ( ученик ). М.: Гоу вунмц, 8.63kb.
• Межличностные отношения занимают особое место в соц психологии, 61.67kb.

^ Зарождение общественных классов


Возникновение имущественного неравенства и социальной дифференциации. Появление этих факторов, разлагающих первобытное общество, связано с неизбежными последствиями появления регулярного прибавочного продукта и возможностей его перераспределения — индивидуализацией производства, частным присвоением и общественным разделением труда.

До сих пор ведется спор о первичности того или иного фактора классообразования. В. М. Массой и И. М. Дьяконов, например, считают первичным имущественное неравенство, в то время как М. В. Крюков придает решающее значение социальной дифференциации⁷. Однако нам этот спор кажется малооправданным. Несмотря на то что в некоторых конкретных обществах, взятых статично, один из двух факторов может выступать более рельефно, данные этнографии в целом свидетельствуют, что это лишь две стороны одного явления, взаимосвязанные, а потому трудноотделимые друг от друга. Парцеллярный труд как источник частного присвоения неминуемо вел к тому, что отдельные семьи благодаря самым различным обстоятельствам — своей численности и составу, индивидуальным качествам своих членов, условиям хозяйственной деятельности и т. д. — оказывались .в более благоприятных условиях, чем другие. В результате в их руках сосредоточивалась относительно большая доля прибавочного продукта. Ввиду того, что расширенное производство в лучшем случае еще только зарождалось, а длительное накопление было практически невозможным хотя бы из-за живучих традиций уравнительного распределения, большая часть имевшегося в. распоряжении индивида и его семьи прибавочного продукта шла на увеличение их престижа и социального положения в обществе. Система ценностных ориентации на начальном этапе разложения первобытного общества была такова, что главный смысл имущественного достатка заключался в его способности содействовать социальному продвижению. Это многократно отмечалось как повсеместное явление в Океании и у американских индейцев, констатировалось для многих обществ Африки и Юго-Восточной Азии.

Например, на о-ве Понапе Каролингского архипелага семьи часто голодали, чтобы в задаваемых пирах превзойти соседей и тем самым повысить свой социальный статус¹.

Стремление к социальному выдвижению, к занятию общественных должностей помимо чисто психологических мотивов имело под собой весьма реальные основания, потому что высокое положение в обществе не только способствовало имущественному благосостоянию, но и являлось наиболее прочной, его гарантией.

С развитием общественного разделения труда происходит обособление организационно-управленческой деятельности от производственной. Необходимость такого обособления диктовалась усложнившимися социальными структурами и производственными процессами. Прибавочный продукт сделал возможной специализацию и в этой сфере деятельности, позволил освободить занятых ею лиц от добывания пищи, сперва частично, а затем и полностью, поскольку они выполняли общественно-полезные функции.

Наблюдается весьма четко выраженная закономерность: чем больше развиты производительные силы общества, тем больший круг лиц в нем освобожден от непосредственного добывания пищи. Например, в Полинезии на Онтонг-Джаве, Пукапуке и Футуне вожди еще участвовали в производительном труде, на Тикопии и Маркизах участвовали лишь частично, на Самеа лица высшего ранга были освобождены от добывания пищи, на Тонга и Таити это освобождение распространялось и на членов их семей, на Гавайях круг лиц, непосредственно не занятых в производстве, был еще шире².

Как побочный, но немаловажный результат специализации выделяются наиболее почетные занятия: организация и руководство хозяйственной и общественной жизнью, религиозная деятельность, обычно включающая в себя зачатки умственного труда, иногда. некоторые виды ремесла. Первоначально в основе этого явления лежало стремление общества поощрить и выделить те виды деятельности, которые являлись (или считались) наиболее полезными. Однако одновременно с ростом производительных сил все более отчетливо проявлялась тенденция превращения «управляющих» и их окружения в нетрудовую часть населения. Лица, занятые организационно-управленческой деятельностью, не только имели большое влияние в обществе, но и приобретали вполне ощутимые экономические преимущества и социальные привилегии. Раз возникнув, социальная дифференциация в свою очередь служила стимулом к разложению первобытного равенства: высокий социальный ранг давал право на получение большей доли в совокупном прибавочном продукте.

Наблюдается определенная зависимость между имущественным и социальным положением индивидов, семей, групп семей. Разумеется, на нее нельзя смотреть как на жесткую и одностороннюю. Не только в эпоху расцвета первобытного общества, но и на первых этапах его разложения вождями и предводителями становились лица, обладавшие такими личными качествами, которые считались полезными для всей общины или способствовали завоеванию авторитета в обществе, а отнюдь не только самые богатые. У некоторых малых народов Сибири, например, роды нередко возглавлялись ша­манами и кузнецами, у индейцев зоны тропических лесов — шаманами, у фанг вожди выбирались по различным признакам: старейший, богатейший, самый красноречивый и т. д. Однако, во-первых, именно эти выдающиеся личности и их семьи уже в силу своих личных качеств располагали сравнительно лучшими возможностями для приобретения имущественного достатка, а, во-вторых, само богатство всегда было фактором, если не автоматически обусловливавшим, то все же способствовавшим социальному продвижению. Хорошим примером служит положение, еще недавно существовавшее на Гвадалканале (Соломоновы острова). Там, чтобы стать главой родового подразделения или вообще повысить свой социальный статус, надо было устраивать много пиров и празднеств, раздавать продукты, что было под силу только богатым людям³.

Даже в чисто идеологическом отношении богатство, нередко рассматривавшееся как дар сверхъестественных сил (так было у гиляков, индейцев северо-западного побережья Северной Америки, у меланезийцев и др.), повышало престиж его обладателя как их избранника. Влиятельный и авторитетный человек мог легче рассчитывать на помощь сородичей и соседей в мероприятиях, увеличивающих его богатство и престиж. Именно наиболее богатые и влиятельные члены общины берут на себя роль предводителей.

В этой связи особенно интересен тип «большого человека», характерный для Новой Гвинеи и некоторых районов Меланезии, но, очевидно, имевший широкое распространение на ранних этапах разложения первобытного общества. Главным свойством его власти является ее сравнительная нестабильность и ярко выраженный персональный характер. Позиции руководства не наследуются, а достигаются серией действий, которые поднимают человека над общим уровнем. Чтобы добиться и сохранить свое положение, чтобы привлечь и удержать сторонников, «большой человек» должен устраивать потлачи и распределять имущество другими средствами, а следовательно, должен быть достаточно богат¹.

Появление подобных лиц знаменует первые шаги начавшегося расслоения общества. Индивиды и их семьи, выделяющиеся в имущественном отношении, как правило, являются наиболее продвинутыми социально. Те, кто занимают наиболее высокие социальные позиции, располагают наибольшими возможностями для накопления богатств и обычно реализуют их на практике. Так формируется имущественно зажиточная и социально привилегированная эксплуататорская верхушка общества.

Ранние формы эксплуатации. С разделением произведенного продукта на необходимый прибавочный и появлением имущественного неравенства и социальной дифференциации возникли экономические и социальные предпосылки для эксплуатации человека человеком. На начальных этапах разложения первобытнообщинного строя она представлена примитивными малодифференцированными формами, зачастую сливающимися или переплетающимися друг с другом и потому трудно поддающимися классификации. В целом выделяются три главных вида первичной эксплуатации: 1) рабство; 2) внутриобщинная эксплуатация; 3) данничество и другие виды коллективной зависимости. Наиболее заметной и поэтому легко выделяющейся ранней формой эксплуатации было рабство.

Рабство. Хотя в различных обществах рабство отличалось значительным своеобразием в зависимости от местных условий, форм хозяйства, возможностей использования рабского труда и других причин, в целом его развитие демонстрирует определенную, достаточно четко выраженную закономерность.

По наиболее распространенной и наиболее аргументированной точке зрения первой формой рабства является рабство военнопленных. Уже в амратской культуре Верхнего Египта встречаются статуэтки, изображающие пленников со связанными за спиной руками². Это же подтверждается этнографическими материалами, столь многочисленными, что нет возможности их перечислить.

Мнение, что первоначально рабы являлись собственностью всей общины (так называемое общинное или коллективное рабовладение), представляется недоказанным, во всяком случае в качестве универсального явления. Коллективная эксплуатация зависимого населения, существовавшая у спартиатов и в некоторых других обществах, на которую иногда ссылаются в качестве примера, отнюдь не сводится только к рабству. К тому же она складывалась уже в эпоху развитого классообразования и в специфических условиях завоевания. Более вероятно, что, даже самые ранние формы рабовладения были частными, если не по форме, то по существу.

Довольно значительный материал свидетельствует о том, что первоначально рабство не было наследственным, а иногда не было и пожизненным. У делаваров пленных мальчиков держали на положении рабов, но когда они достигали совершеннолетия, их адаптировали в племя³. У непему военнопленные оставались рабами лишь до ознакомления с языкам и обычаями захватившего их племени⁴. Про ительменов Стеллер писал: «Если пленник вел себя хорошо, его иногда отпускали домой после двух-трех лет плена»⁵. Такое положение могло сохраняться и в весьма развитых обществах, если использование рабского труда в них не получало большого распространения: дети рабов считались свободными не только у ирокезов, материковых селишей и других, но и в древней Мексике и Дагомее. Сфера применения рабского труда первоначально была крайне ограниченной, поэтому у многих народов рабы использовались в основном для выполнения домашней и женской работы. Так было, например, у абипонов, юкагиров, народов Нижнего Амура, маори, нуба, в большинстве районов Меланезии и т. д.

Рабский труд не сразу нашел применение в производстве, и рабы долгое время находились на положении младших, неполноправных членов семьи⁶, что было также вызвано отсутствием особого аппарата принуждения. Случаи жестокого обращения с рабами отмечены сравнительно редко. Между свободными и рабами, а тем более их потомством не было еще непроходимой пропасти: у чукчей рабы часто становились полноправными членами общества, у тонга легко адаптировались, в род или племя, у кава не подвергались дискриминации, участвовали в общественной и религиозной жизни⁷.

Именно отсутствие емкой сферы применения рабского труда могло приводить к непроизводительному использованию рабов, к позднему возрождению каннибализма, убийству их в ритуальных целях, при погребении и т. д. Бои гладиаторов в Риме были не чем иным, как поздним пережитком этого обычая, — раз укоренившись, он мог сохраняться даже тогда, когда рабство приобрело важное хозяйственное значение.

Однако даже начальные, не имеющие важного производственного значения формы рабства оказывали ускоряющее влияние на развитие общественной дифференциации. Наличие рабов увеличивало престиж их владельцев, освобождало их от занятия домашними работами, позволяло уделять больше времени общественным делам.

Наиболее ранние формы рабства обычно называют патриархальными или домашними. Первый термин в настоящее время представляется устаревшим, потому что «патриархальное» рабство в равной мере присуще и позднематеринским обществам. Второе название вполне приемлемо, так как хорошо отражает главные особенности раннего рабства: отсутствие особого класса рабов и особой сферы применения рабского труда в общественном производстве. "По мере дальнейшего разложения первобытнообщинного строя наблюдаются две взаимосвязанные тенденции. Во-первых, в тех обществах, в которых рабство приобретает производственное значение, особенно в земледельческих, сфера применения рабского труда расширяется, а его удельный вес в производстве постепенно растет. Во-вторых, рабство становится наследственным, очевидно, иногда через ряд промежуточных этапов¹.

Развитие наследственного рабства, несомненно, связано с увеличивающимися возможностями эксплуатации рабского труда, однако не сводится только к этому. Существуют и иные, дополнительные причины, в частности усиливающаяся социальная дифференциация общества и как следствие выделение благородных и неблагородных прослоек, противопоставление свободных рабам. У индейцев северо-западного побережья Северной Америки на человеке, попавшем в рабство, лежало «пятно рабства», от которого можно было избавиться только потлачем². В Полинезии рабы считались стоящими вне каст. У маори, если раб бежал в свое племя, его отсылали обратно, так как считалось, что он перестал находиться под покровительством духов племени и поэтому потерял в нем все права³.

По мере роста значения рабского труда растет потребность в рабах и увеличивается их ценность. Возникает новый вид товара — «живой», а с ним — покупное рабство и работорговля. Там, где в силу различных обстоятельств приток рабов -извне был недостаточным или ненадежным, усиливалось стремление использовать внутренние ресурсы — поработить соплеменников, в результате чего могли получить широкое распространение различные виды долгового рабства. В целом подобное явление было характерно для раннеклассовых обществ, однако зарождаться оно могло уже в эпоху классообразования. Долговое рабство отмечено у цимшиян, батаков, даяков, ифугао, кава, у многих африканских народов⁴. При этом приходилось преодолевать противодействующую тенденцию, основанную на традициях и потребностях сохранения общинного и племенного единства. Борьба их наряду с другими факторами могла определить удельный вес рабов-соплеменников в данном обществе, а также их положение и конкретные формы эксплуатации, иногда значительно отличавшиеся от классических видов рабства. Нередко возникали компромиссные формы, когда нельзя было держать рабов-соплеменников, но разрешалось продавать их за границу. Так было у бушонго, йоруба⁵ и в целом ряде раннеклассовых обществ.

Поиски наиболее эффективного использования рабского труда могли привести к тому, что рабов сажали на землю, особенно когда имелся ее избыток. У ишоко (дельта Нигера) раб работал на хозяина два дня из четырех, в Старом Калабаре — четыре дня на хозяина и три на себя, на Золотом Береге — три дня на хозяина и два на себя. В государстве Мали нормы отработок для рабов и свободных общинников были одинаковы — пять дней на господина (или общину) и два на себя⁶. В результате рабы в экономическом, а затем и в социально-правовом отношении сближаются с подвергающимися эксплуатации рядовыми общинниками и все общество в целом эволюционирует по нерабовладельческому пути развития. Примеры подобного развития неоднократно отмечались в Африке.

Внутриобщинные формы организации. Параллельно с рабством возникает эксплуатация рядовых общинников фор­мирующейся общинной и родовой знатью. Многообразие ее конкретных проявлений, их недифференцированность, нередко случайный и непостоянный характер вполне понятны, если учесть, что процесс классообразования только начинался.

По существу даже расходы, которые община в целом несла на содержание лиц, занятых организационно-управленческими функциями, довольно скоро стали завуалированной формой эксплуатации, так как превышали непосредственные потребности этих лиц. Например, у связи, тсвана, венда и других племен южноафриканских банту подношения вождю рассматривались как племенная собственность. Вожди не должны были распределять ее среди членов своего семейства или использовать в личных целях, но практически они часто именно так и делали⁷.

Другие виды внутриобщинной эксплуатации носили более индивидуализированный характер. Они возникали и развивались по мере того, как в обществе появлялись люди, лишенные средств производства и возможности вести самостоятельное хозяйство.

Возникло ростовщичество, нередко принудительное. Традиции первобытного общества обычно препятствовали его распространению, и подлинное развитие оно получило уже в раннеклассовых обществах. Тем не менее отдельные виды его практиковались вождями, например в Меланезии, где на Банксовых островах и северных Новых Гебридах процент доходил до 100¹. У кава первыми ростовщиками были вожди и колдуны, и в некоторых деревнях до 70% семей были в долгу². У ифугао за рис, взятый взаймы весной, надо было отдавать вдвое больше после уборки урожая³. Займы и ростовщичество делали неизбежным появление кабалы в ее различных проявлениях — от отработки в хозяйстве заимодавца до долгового рабства. Таким образом, отдельные виды внутриобщинной эксплуатации могли сближаться с эксплуатацией рабов-иноплеменников.

Большое распространение получает эксплуатация людей, не имеющих (полностью или частично) собственных средств производства и живущих на положении клиентов, слуг или работников в хозяйствах богатых соплеменников или даже практикующих издольную аренду. Различные проявления подобных форм эксплуатации мы встречаем у папуасов горы Хаген, эскимосов, индейцев северо-западного побережья Северной Америки, кучинов, северных калифорнийцев, ифугао и многих других племен. Такие формы эксплуатации могут еще носить замаскированный характер, прикрываться традициями общинной взаимопомощи, но и сами эти традиции обычно переосмысливаются и используются для экономического угнетения.

Различные виды эксплуатации рядовых общинников выделяющейся верхушкой вряд ли можно рассматривать как исторически особый способ эксплуатации хотя бы потому, что они содержат в зародышевой форме и недифференцированно различные такие способы⁴. В ходе дальнейшего развития, со становлением классового общества одни черты таких зародышевых форм эксплуатации становятся второстепенными и несущественными, другие, наоборот, приобретают доминирующий характер в соответствии с господствующим в обществе способом производства.

Данничество и другие формы коллективной зависимости. Данничество и близкие к нему формы зависимости одних коллективов от других, более сильных, особенно характерны для эпохи классообразования, но зарождаются они весьма рано. На п-ове Газель жители побережья обложили населявших внутренние районы байнингов различными натуральными повинностями⁵. Аналогичные формы эксплуатации отмечены на о-вах Адмиралтейства, где племя моанум подчинило племена узнай, и на о-ве Бугенвиль.

В ходе своего развития данничество и другие формы коллективной зависимости приобретали черты, сближавшие их с ведущей формой эксплуатации. Там, где подчиненные коллективы сливались и интегрировались с подчинившими, нередко возникали кастовые системы. Долго сохранявшаяся коллективная форма эксплуатации и различная степень отчуждения членов подчиненных коллективов от средств производства могли приводить к тому, что положение их с правовой и фактической стороны выглядело весьма своеобразно, сочетая черты рабской эксплуатации с зависимостью крепостнического типа (достаточно напомнить илотов в Спарте, пенестов в Фессалии, мноитов и войкеев на Крите, мариандинов в Гераклее Понтийской и др.). «Несомненно, крепостное право и зависимость не являются какой-либо специфически средневеково-феодальной формой, — писал Энгельс, — мы находим их всюду или почти всюду, где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать для него землю...»⁶.

По вопросу о первичности той или иной формы эксплуатации существуют различные точки зрения. Если Ю. И. Семенов, как раньше С. П. Толстов, считает рабство самой пер вой формой эксплуатации⁷, то другие исследователи склонны усматривать ее не в рабовладении, а в эксплуатации рядовых общинников⁸. Вероятно, здесь не может быть однозначного решения: в конкретных обществах процесс классообразования мог развиваться по-разному, факторы же, благоприятствующие развитию тех или иных форм эксплуатации, остаются по существу неизученными. В связи с этим заслуживает упоминания старая гипотеза Г. Нибура, несмотря на то что она была сформулирована с излишней категоричностью⁹. По мнению Г. Нибура, рабство возникает в «открытых» обществах, т. е. в таких, в которых имеется избыток годной к обработке земли и нет свободных источников рабочей силы, в то время как в обществах «закрытых», где свободной земли нет, оно может и не возникнуть¹⁰.

Конечно, одним этим фактором ранние формы эксплуатации определяться не могли. На их возникновение и преимущественное развитие оказывали влияние тип хозяйственной деятельности, степень сохранности общинно-родовых традиций, уровень развития производительных сил, характер социальной и имущественной дифференциации в обществе и т. д. В результате на самых ранних этапах зарождения общественных классов мы обычно встречаем параллельное развитие различных форм эксплуатации, из которых впоследствии одна становится ведущей.


^ Эпоха классообразования и происхождение государства


В широком смысле слова эпоха классообразования отнимает все этапы разложения первобытного общества с момента появления регулярного прибавочного продукта. Но поскольку очевидно, что появляющиеся в обществе имущественное неравенство и социальная дифференциация далеко не сразу достигают того уровня, когда они начинают перерастать в классовые различия, мы применяем этот термин в узком смысле слова, подразумевая под ним заключительные этапы разложения первобытного общества, когда формируются противостоящие друг другу антагонистические классы и происходит становление государственности.