В. П. Алексеев возникновение человека и общества

Вид материала

Документы

Содержание Критерии человека. Антропологический критерий Трудовая теория антропогенеза. Галечные культуры и начало труда. Соотношение этапов морфологической эволюции и развития трудовой деятельности. Стадная жизнь приматов. Первобытное стадо. Возникновение и развитие родового строя Возникновение рода Формы рода Род — община — семья Начальные этапы развития родового строя Разложение первобытнообщинного строя и Пути и формы разложения первобытного общества. Зарождение общественных классов Эпоха классообразования и происхождение государства

Подобный материал:

• Алексеев В. П. Очерки экологии человека: Учеб пособие / В. П. Алексеев, 17.91kb.
• 5. мифологический тип культуры, 357.09kb.
• Философия цнди а621998 Алексеев, 93.74kb.
• Приключения Тома Сойера 13. Киплинг Р. Маугли 14. Великая Отечественная   Алексеев, 51.43kb.
• Список книг и глав из книг по теме Отечественная война 1812 года, 35.25kb.
• Программа Декоративно-прикладное искусство Специальность устный экзамен, 148.17kb.
• Избранные главы о творении мира и человека Возникновение мира вообще Еретические учения, 543.17kb.
• Перечень, формы и программы вступительных испытаний для обучения по программам магистратуры, 220.96kb.
• Литература алексеев С. В., Пивоваров Ю. П. Экология человека ( ученик ). М.: Гоу вунмц, 8.63kb.
• Межличностные отношения занимают особое место в соц психологии, 61.67kb.

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

Институт Этнографии

Им. Н.Н. Миклухо-Маклая


Первобытное общество


Основные проблемы развития


Издательство «Наука»

Москва 1975

В. П. Алексеев

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА


Сложность и многоплановость темы, указанной в заглавии настоящей статьи, диктует необходимость рассмотрения различных ее аспектов не вместе, а в определенной последовательности. Начать целесообразно с суммарного рассмотрения всех накопленных современной наукой данных об эволюции физического типа непосредственных предков человека. Теоретически это тем более оправданно, что изменение физического типа древнейших и древних людей оказывало огромное влияние на всю их жизнь, на ранние этапы развития культуры, и с этой точки зрения генезис ранних форм человеческой культуры неотрывен от антропогенеза, от становления самого человека.

После этого закономерен переход к анализу форм и этапов эволюции орудий труда, составляющих основу трудовой деятельности и не менее важный элемент производительных сил, чем сам человек. Сопоставление стадий развития человека и орудий труда — один из главнейших моментов такого анализа. Параллельно с рассмотрением истории орудий труда и сопоставлением ее с историей самого человека должна быть произведена оценка той коммуникативной роли языка, которую Ф. Энгельс справедливо считал необходимой предпосылкой трудовой деятельности¹. Только после анализа производительных сил можно перейти к попытке реконструировать, хотя бы в ограниченном объеме, производственные отношения и возникновение надстроечных явлений. И наконец, в заключение должна быть рассмотрена дискуссионная проблема места и роли селективных процессов как в становлении самого человека, так и в истории человеческого общества.


Антропогенез


^ Критерии человека. Проблема выделения того фундаментального свойства, в котором отразилась бы коренная специфика человека и человеческого общества, встала перед наукой тотчас же, как только было установлено животное происхождение человека. Вернее сказать, эта проблема вставала и раньше, но только после установления животного происхождения человека она приобрела должную конкретность и стала трактоваться в связи с уже достигнутым знанием. Первые последователи Ч. Дарвина — К. Фогт и Т. Гексли — указали несколько анатомических признаков (с их точки зрения решающих) при выделении человека из животного мира². Сам Дарвин в своем основном труде о человеке — «Происхождение человека и половой отбор» — значительно увеличил этот список сравнительно-анатомических отличий человека от животных³. В настоящее время анатомических признаков, специфических для человека, можно насчитать несколько сот.

Однако чем полнее изучалось сравнительно-анатомическое своеобразие человека, тем яснее становилось, что оно не исчерпывает всей его специфики. Еще современник Дарвина А. Катрфаж — крупнейший французский антрополог, знаток ископаемого человека и современных рас, хотя в целом и отрицательно относившийся к дарвинизму, — писал, что человек должен быть выделен в особое, четвертое царство природы наряду с царствами минералов, растений и животных⁴. В эпоху обоснования и расцвета дарвинизма и стимулированного дарвинизмом подъема сравнительно-анатомических исследований взгляды Катрфажа оценивались как антиэволюционные и даже как направленные против прогрессивной науки. При этом упускалось из виду, что он опирался не на анатомию человека, а на всю совокупность человеческой культуры и ее воздействие на лик нашей земли, и предлагал выделить в качестве особого царства природы не человека как отдельный организм и зоологический вид, а все человечество с его грандиозной по масштабу деятельностью по преобразованию нашей планеты. Можно сказать, что А. Катрфаж на языке современной ему науки выразил мысль об исключительности человека, которая в той или иной форме прошла через всю европейскую философию. В виде идеи о божественной сущности человека она многие столетия фигурировала в богословских трудах, уступив затем место вполне трезвому представлению о могуществе человеческого разума и его преобразующем воздействии на природу.

Таким образом, уже в первых попытках сформулировать современным научным языком характерные свойства человека, отличающие его от животных, столкнулись две тенденции. Первая из них, возникновение которой связано с трудами Дарвина и его последователей, была сравнительно-анатомической и стремилась подчеркнуть систематическое своеобразие человека как зоологического вида. Вторую тенденцию, более общую и умозрительную, возникновение которой относится к глубокой древности и которая в XIX в. была выражена Катрфажем, можно назвать социологической. Она противопоставляет человечество и его культуру, как громадную трансформирующую силу, всему остальному мирозданию.

Борьба между этими двумя тенденциями, иногда весьма острая, продолжается и в современной науке. А. Валлуа предложил и обосновал понятие так называемого мозгового Рубикона, т. е. такой величины мозга, начиная с которой предок человека может считаться человеком¹. Авторитет Валлуа привел к тому, что его точка зрения получила широкую поддержку в работах по антропогенезу и какое-то время была даже преобладающей. В то же время в советской антропологической и археологической литературе не было недостатка в работах, где со ссылками на трудовую теорию антропогенеза Ф. Энгельса критерием первых подлинно человеческих существ называлось изготовление ими орудий труда². Диапазон предлагавшихся критериев был так широк, что породил даже нигилизм — он открыто звучит в известном романе Веркора «Люди или животные?». Разнобой во взглядах господствовал и на всех трех симпозиумах, посвященных обсуждению грани между животными и человеком³.

Однако острота противоречия между двумя крайними подходами снимается, если мы вдумаемся в те критерии, на которые они опираются. С одной стороны, предметом обсуждения является морфологическое своеобразие, место человека в системе живых организмов, в зоологической классификации. Человек выступает как зоологический вид точно так же, как выступал бы при такой оценке любой другой вид растений или животных. С другой стороны, в расчет принимаются все грандиозные результаты человеческой деятельности, человек выступает не как зоологическая единица, а как принципиально новое явление в истории планеты. Ясно, что речь идет о разных вещах и о различных критериях. Первый из этих критериев можно назвать антропологическим, так как он учитывает лишь морфологическое своеобразие человека. С помощью второго критерия оценивается место человечества в мироздании в целом, и его уместно назвать философским. Острота дискуссии между сторонниками этих критериев объясняется абсолютизацией каждого из них, между тем как они должны не противопоставляться, а дополнять друг друга. Каждый из этих критериев подчеркивает и оценивает своеобразие человека на разных уровнях: антропологический — только как существа биологического, философский — как существа социального.

Философский критерий. По мере углубления в изучение истории человечества и в связи с разработкой все более генерализованных оценок планетного, а сейчас и космического воздействия человеческой цивилизации на окружающий мир совершенствовался и философский критерий выделения человека. Геолог А. П. Павлов предложил для четвертичного периода термин «антропоген», подчеркнув этим, что человеческая деятельность является основной геологической силой, действовавшей на протяжении четвертичного периода⁴. Геохимик А. Е. Ферсман писал о техносфере и техногенезе как созданиях человеческой цивилизации, кардинально преобразивших течение многих процессов на земной поверхности и в корне изменивших энергетику нашей планеты⁵. Во всех этих обобщениях подчеркивалось функциональное значение человеческой культуры, преобразование ею окружающей среды до такой степени, что практически оказалось возможным говорить о появлении принципиально новых процессов на нашей планете, обязанных своим возникновением деятельности человека.

Но по-настоящему глубоко и всесторонне своеобразие такого явления, как человечество в истории Земли и космоса, было отражено в концепции В. И. Вернадского — создателя нескольких новых наук, выдающегося натуралиста и философа современности. Он создал учение о ноосфере (т. е. сфере разума), в котором человечество рассмотрено как целое в своем взаимодействии с природой. С появлением ноосферы, писал Вернадский, началась особая, психозойская эра в истории нашей планеты, когда человек превратился в основную геологическую силу, воздействующую на природные процессы⁶. Многие аспекты ноосферы и управляющие ею закономерности еще недостаточно исследованы, но учение о ней занимает все большее место в современной науке¹. Можно отметить в качестве основных черт ноосферы интенсификацию всех идущих в ней процессов, постоянное расширение ноосферы, целенаправленность ее развития и крайнюю степень ее асимметрии².

В учении Вернадского о ноосфере не только нашло отражение представление о роли человечества на Земле, но и было подчеркнуто его космическое значение. С освоением космического пространства такое представление превратилось из творческого предвидения в факт, стало руководством к действию. Но оно одновременно вызвало к жизни ряд идей, далеко вышедших за рамки первоначальной концепции ноосферы. Речь идет об идеях множественности обитаемых миров во Вселенной, множественности ноосфер, основных типах их развития и способах установления контактов между ними. Для всего этого комплекса идей был даже предложен объединяющий термин — экзосоциология³. Не вдаваясь в обсуждение вопроса о том, удачен он или нет, подчеркну лишь, что при таком подходе особенно четко видно особое место мыслящей материи и на нашей планете, и в космосе, принципиальное отличие цивилизации или цивилизаций от предшествующего им биологического уровня жизни и тем более от косной материи.

Введение в определение человека любой формы критерия орудийной деятельности и означает истолкование его анатомического своеобразия в понятиях, которые на самом деле значительно шире. Недавно было предложено выделять семейство гоминид, т. е. человека и его непосредственных человекообразных предков, по комплексу признаков, связанных с трудовой деятельностью⁴. Это предложение встретило поддержку⁵. Но без трудовой деятельности не возникли бы признаки, положенные в основу выделения семейства, а трудовая деятельность выражает уже общественную, а не биологическую природу человека. Следовательно, и здесь в решение биологической проблемы систематического положения человека привносится социологический момент более широкого значения, не имеющий к проблеме непосредственного отношения.

Резюмируя, можно сказать, что все попытки учесть трудовую деятельность человека как черту человеческой специфики есть философский критерий выделения человека из животного мира, в соответствии с которым человечество в известных отношениях противопоставляется всей остальной природе. На этом основании привлечение философского критерия к установлению масштабов морфологического своеобразия человека и его ближайших предков представляется неправомерным.

^ Антропологический критерий. Говоря теперь об антропологическом критерии, мы будем, исходя из всего изложенного, принимать его последовательно морфологически, т. е. основываться при определении систематического положения человека только на результатах изучения его анатомического строения, а также строения его непосредственных вымерших предко. На этом пути палеоантропологией сделаны к настоящему времени немалые успехи, так как открыто уже большое число ископаемых форм и почти все они описаны с большей или меньшей подробностью⁶.

Однако, несмотря на многочисленные исследования, комплекс особенностей, которые должны быть положены в основу выделения человеческой формы, далек от окончательной характеристики и вызывает многочисленные дискуссии. Одно время казалось весьма вероятным, что наиболее характерная человеческая особенность — высокоразвитый мозг, по относительному объему которого человек далеко превосходит всех остальных млекопитающих. Речь при этом идет не об относительном объеме мозга как таковом, а о так называемом весовом указателе мозга, представляющем отношение квадрата веса мозга к весу тела¹. Именно на представлении о решающем значении мозга как дифференцирующего признака, отделяющего человека от других млекопитающих, был основан упоминавшийся выше критерий мозгового рубикона, предложенный Валлуа. Новейшие палеоантропологические открытия показали, однако, что многие ранние формы предшественников человека, в том числе те, для которых почти наверняка можно говорить об орудийной деятельности, имели объем мозга, практически не отличающийся от аналогичных величин у крупных экземпляров современных человекообразных приматов². Этим критерий мозгового рубикона был поставлен под серьезное сомнение, можно сказать даже — потерял свое значение.

В последнее время на первый план все больше выдвигается критерий прямохождения³. Он теоретически строг, так как четко отделяет человека от других млекопитающих и одновременно соответствует известным сейчас палеоантрополо-гическим фактам. В то же время он не абсолютен и именно поэтому дал повод к формальным выводам: я имею в виду указания на передвижение на двух задних конечностях сухопутных птиц (кстати, так же передвигались, по-видимому, некоторые формы мезозойских рептилий) и попытки проведения фантастических аналогий между ними и ископаемыми людьми⁴. Между тем абсолютность критерия не только повышает его надежность, но и отвечает интуитивному стремлению человеческого ума к строгости проведения любой дифференцирующей границы. Поэтому поиски абсолютного критерия представляются не только желательными, но и необходимыми.

Результаты сравнительно-анатомических исследований и определения систематического положения разных форм давно показали, что абсолютные систематические критерии, если они существуют, заключены обычно не в каком-нибудь одном, пусть даже важном, признаке, а в их комплексе. Перенеся этот вывод на антропогенез, мы приходим к необходимости искать абсолютный морфологический критерий человека также в комплексе морфологических свойств, а не в какой-либо единичной особенности. Прямохождение безусловно является одним из важных элементов такого комплекса. Огромные отличия человека от других млекопитающих по весовому указателю мозга позволяют предполагать, что и у первых ископаемых предков человека, перешедших к использованию орудий труда, наметился какой-то сдвиг в этом признаке по сравнению с предшествовавшими им человекообразными обезьянами. Но даже если это было и не так (в связи с фрагментарностью находок первых предков человека и невозможностью поэтому восстановить точно их подлинные размеры проверка пока невозможна), все равно мозг большого объема и сложной структуры был одним из фундаментальнейших приобретений в процессе антропогенеза. Поэтому он также должен быть включен в отличительный морфологический комплекс человека. Третьим фундаментальным свойством этого комплекса можно назвать приспособленную к трудовым операциям свободную верхнюю конечность с противопоставляющимся большим пальцем. Такого сочетания морфологических особенностей — прямохождения, свободной руки и большого сложного мозга — нет ни у одной из живых форм, и это сочетание может рассматриваться как антропологический критерий выделения человека и его ближайших предков в качестве самостоятельной систематической категории и самостоятельной единицы зоологической систематики.

Гоминидная триада. Комплекс перечисленных выше структурных признаков получил в последние годы название гоминоидной или гоминидной триады, под которым он чаще всего и фигурирует в литературе. Термин «гоминидная триада» предпочтительней, так как речь идет именно о человеческих качествах в морфологической структуре, а не об особенностях, только напоминающих человеческие. Дифференцирующее значение гоминидной триады на первый взгляд может быть подвергнуто сомнению из-за того, что она не возникла сразу, а прошла длительный путь развития. Рассматривая первые этапы антропогенеза, можно говорить только об одном или двух элементах гоминидной триады и оценивать ее таксономическое значение, если можно так выразиться, в перспективе. Этим демонстрируется момент длительности в становлении человеческой сущности, в процесс появления человека вводится координата времени. И последовательность развития гоминидной триады, и хронология появления и оформления разных составляющих ее морфологических элементов фиксируются с помощью палеоантропрлогических данных с достаточной определенностью.

Находки Л. Лики в Восточной Африке значительно удлинили Человеческую родословную. Правда, некоторые исследователи высказывали сомнения в реальности абсолютных дат, приписывавшихся находкам останков презинджантропа¹, но, по-видимому, эти сомнения лишены серьезных оснований и больше опираются на традицию, которую новые находки серьезно колеблют. Посткраниальный скелет презинджантропа пока не описан полностью, но и существующие предварительные сообщения позволяют сделать определенный вывод об ортоградности (прямохождении) этой формы². По абсолютной датировке она отстоит от современности примерно на 1 700 000 лет, по относительной принадлежит к вилла-франкским слоям. Раньше эти слои относились к плиоцену, теперь же, в соответствии с международным соглашением о нижней границе четвертичного периода, они представляют самую раннюю фазу четвертичного периода. Таким образом, уже на заре четвертичного периода оформилась такая специфически человеческая особенность, как прямохождение. Последние находки Лики подтвердили старые наблюдения о прямохождении австралопитеков и показали, что выработка ортоградности была одним из основных эволюционных путей в отряде приматов в начале четвертичного периода³. Сейчас есть предварительные сообщения о находках прямоходящих форм еще большей древности, чем презинджантроп, но они не описаны сколько-нибудь подробно: нет сведений ни о стратиграфическом положении находок, что является первостепенным для установления их датировки, ни об их морфологии.

Лавина открытий, буквально обрушившаяся на палеоантропологов за последние 10—15 лет, заставляет произвести переоценку ценностей и провести новую границу между человеком и его непосредственными предками, с одной стороны, и предшествующими им формами — с другой. До тех пор пока предполагалось, что прямохождение было характерно лишь для питекантропов и синантропов, было логично лишь их включать в число собственно людей, относя все остальные формы к приматам. Находки австралопитеков, парантропов и плезиантропов в Южной Африке поколебали этот взгляд: они показали, что южноафриканские формы были - прямоходящими, хотя имели заметно меньший объем мозга, чем яванские питекантропы. Однако их геологический возраст долго не мог быть установлен с абсолютной точностью, и поэтому была высказана и многократно аргументировалась мысль об их одновременности с более прогрессивными формами и о том, что они представляли боковую эволюционную ветвь⁴. Сейчас установлено, что древнейшие австралопитековые датируются поздним виллафранком, т. е. много древнее, чем яванские питекантропы⁵. Этим снимается аргумент против того, что они находились на магистральном пути человеческой эволюции, а их прямохождение, как и ортоградность презинджантропа, заставляет отнести начало возникновения человеческих черт далеко назад и провести границу между животным миром и человеком в глубокой древности, на рубеже третичного и четвертичного периодов.

Логически неизбежно предполагать, что прямохождение освободило верхние конечности. Но это совсем не обязательно означает, что рука сразу же приобрела легко противопоставляющийся большой палец и вообще ту свободу движений, которая характерна для современного человека. Этому должен был предшествовать длительный период эволюционного развития. К сожалению, оно плохо документировано палеоантропологически, останки костей кисти предков человека этого периода малочисленны и фрагментарны. Кисть презинджантропа имела противопоставляющийся большой палец, но длина его была меньше, чем у современного человека, а концевые фаланги отличались большой шириной и мощностью. Последнюю особенность можно с известным основанием трактовать как функциональное свидетельство большой силы захвата, характерной для кисти презинджантропа⁶. Такое сочетание одновременно прогрессивных и примитивных морфологических черт свидетельствует о том, что ранние прямоходящие формы предков человека, обладавшие полной ортоградностью, не достигли еще полного человеческого состояния в строении кисти и что развитие подлинно человеческих особенностей в строении руки отставало от оформления аналогичных признаков в строении нижних конечностей.

То же нужно повторить и про развитие мозга. Увеличение его объема заметным образом проявляется по сравнению с приматами лишь у питекантропов и синантропов, но и у них не достигает уровня, среднего для современного человека. Уровень этот достигнут был лишь на стадии палеоантропа. Такое заключение можно сделать сейчас с тем большим основанием, что В. И. Кочеткова произвела полную ревизию эндокранов ископаемых гоминид и тщательно измерила объем мозга многих форм, ранее не изученных в этом отношении¹. Следует специально отметить, что если развитие руки отставало от развития кисти, то развитие мозга запаздывало даже в сравнении с эволюцией руки. У палеоантропов была вполне человеческая, не отличающаяся или мало отличающаяся от современной структура кисти, хотя некоторые формы неандертальцев и имели примитивные признаки (мощность фаланг, уплощенность сустава первой пястной)². В то же время мозг палеоантропов при объеме, не уступавшем объему мозга современного человека, отличался многими примитивными структурными признаками³. Таким образом, в эволюции гоминидной триады наблюдалась в процессе антропогенеза определенная последовательность: развитие прямохождения опередило формирование подлинно человеческой руки, образование такой руки опередило разрастание мозга и прогрессивную перестройку его структуры.

Коль скоро мы встали на путь последовательного использования сугубо морфологических критериев для выделения человека и его предков из животного мира в качестве зоологических форм, правомерно использовать комплекс таких признаков — гоминидную триаду — для дальнейшей дифференциации современного человека и его предков. К обсуждению этой классификации в свете этапов развития комплекса гоминидной триады мы и переходим.

Классификация семейства гоминид. Наиболее раннее оформление ортоградности среди всех элементов гоминидной триады позволяет именно ее положить в основу выделения человеческой линии эволюции. Определение таксономического значения такой особенности и, следовательно, таксономического масштаба выделяемой по ней группы производится пока в зоологической системе без точных критериев, в известной степени интуитивно, но подавляющее большинство исследователей согласно в том, что она имеет ранг семейства. Впервые семейство человека и его предков, или гоминид (Hominidae), было выделено Дж. Грэем еще в первой четверти прошлого века⁴. В это семейство, по нашему мнению, входят не только формы, относительно человеческой сущности которых в современной науке нет никаких сомнений, но и группы, вокруг систематического положения которых еще продолжается дискуссия, в частности презинджантроп и все австралопитековые.

Защищаемая здесь точка зрения не является общепринятой. В частности, такой авторитетный систематик и теоретик эволюции, как Дж. Симпсон, включил австралопитеков в семейство антропоморфных обезьян в качестве подсемейства⁵. Его позицию разделяют и некоторые другие исследователи⁶, однако нам она представляется сомнительной в силу ряда обстоятельств. Первое из них — несоответствие ее современному состоянию палеоантропологических данных, которые показывают широкое распространение и пышный расцвет прямоходящих форм на заре четвертичного периода. Второе — непоследовательность в применении морфологического критерия: ортоградное передвижение достаточно отчетливо отделяет эти формы от предшествующих им млекопитающих. Третье — наличие веских доказательств развитой орудийной деятельности этих форм; забегая вперед, следует сказать, что, даже с точки зрения сторонников выделения семейства гоминид по орудийному критерию, они должны рассматриваться как древнейшие гоминиды, а не как высокоразвитые приматы. Все эти соображения и многие второстепенные обстоятельства и приводят к тому, что сейчас австралопитеки включаются в семейство гоминид многими антропологами и палеонтологами. Из распространенных широко схем упомяну в порядке публикации работы И. Келина, Г. Хеберера, У Жукана, Г. Кенигсвальда⁷.

Самостоятельное выделение двух групп в семействе гоминид — австралопитеков и гоминин — было предложено без уточнения их систематического ранга У. Грегори и М. Хельманом в 1939 г.¹. Келин выделил их на уровне семейств, введя для противопоставления их приматам еще одну объединяющую категорию — надсемейство Hominoidae. Остальные перечисленные исследователи считают их самостоятельными подсемействами в семействе Hominidae, что, в общем, соответствует их морфологической специализации и соответствует хронологическому порядку их формирования. Для одной из них систематическое наименование будет Australopithecinae, для другой — Homininae. С интересным номенклатурным образованием выступил Хеберер: Для австралопитеков он предложил на уровне подсемейства наименование Prehomininae, для гоминин, или людей, на том же уровне — Euhomininae. Наименования эти нельзя не признать удачными, так как они отражают филогенетический статус обоих подсемейств. Однако они противоречат правилу приоритета, которое, хотя оно является строго обязательным лишь на видовом уровне, желательно соблюдать и в отношении других систематических названий. Поэтому для нас предпочтительней номенклатура Грегори и Тельмана.

Поскольку отчетливо выраженная ортоградность является основным таксономическим отлитием всего семейства, теоретически есть все основания предполагать, что этапы развития второго по времени оформления элемента гоминидной триады — кисти — могут быть положены в основу крупной дифференциации самого семейств а. К сожалению, кисть слабо представлена в ископаемых материалах по ранним гомининам, и мы мало знаем о деталях ее эволюции в эпоху среднего плейстоцена. Однако, имея представление о первом члене ряда — кисти презинджантропа и австралопитеков, характеризовавшейся, как мы уже упоминали, значительной примитивностью, — и последнем кисти палеоантропов, в общем уже мало отличавшейся от современной, — можно предположить чисто теоретически, что ее прогрессивная перестройка как раз и падает на ранних гоминин, или, как их принято часто называть, архантропов. Единственную информацию о строении их кисти дает находка правой полулунной кости запястья синантропа². Ни в пропорциях, ни морфологически она не отличается существенно от кисти современного человека. Это наблюдение, :хотя в целом и недостаточное, является аргументом в пользу того, чтобы положить строение кисти в основу выделения подсемейств в семействе гоминид: подсемейство Australop ithecinae характеризовалось укороченным большим пальцем и другими примитивными признаками в строении кисти, подсемейство Homininae отличается уже современным строением кисти. Косвенным подтверждением правильности такого вывода является господство в эпоху нижнего палеолита ручных рубил, которыми из-за их тяжести и специфической формы вряд ли можно было пользоваться, не имея большого фальца, развитого, как у современного человека.

Различия между подсемействами, несомненно, имеют место и по многим другим признакам, особенно подверженным эволюционной динамике, в частности по объему и строению мозга: отсутствие таких различий означало бы отсутствие прогрессивных преобразований в пределах семейства гоминид и противоречило бы всему тому, что мы знаем об эволюции человека. Но различия эти носили, очевидно, постепенный характер, выявляются они только при сопоставлении крайних членов эволюционного ряда, и поэтому с их помощью трудно дифференцировать подсемейства. Правда, В. И. Кочеткова, опираясь на все к настоящему времени опубликованные сведения об объеме мозга австралопитеков (включая и презинджантропа) и архантропов, а также оригинальные данные, пыталась показать наличие разрыва постепенности, хиатус между первыми и вторыми в объеме мозга³6. Между средними величинами обеих групп разница, действительно, большая: у австралопитеков средний объем мозга немного больше 500 куб. см, у архантропов — около 1000 куб. см. Размах изменчивости в первой группе — от 300 до 659 куб. см, во второй — от 750 (исключая детский череп питекантропа из Моджокерто с объемом, нижняя граница которого устанавливается в 700 куб. см) до 1400 куб. см. В. И. Кочеткова полагает, что использование критерия утроенного квадратического уклонения для оценки размаха изменчивости мозга у ископаемых форм лишено смысла и предлагает вместо него пользоваться удвоенным квадратическим уклонением. При использовании последнего теоретически восстановленный размах изменчивости у австралопитеков — от 404 до 633 куб. см, у архантропов — от 689 до 1268 куб. см, т. е. между ними, действительно, есть разрыв более чем в 50 куб. см.

Однако в какой мере правомерно использование критерия удвоенного квадратического уклонения? Распределение 99,7% нормальных вариаций в пределах шести квадратических уклонений ( т. е. по три в сторону минимума и максимума от средней) продемонстрировано на огромном числе признаков самых различных видов, подчиняющихся закону стандартного нормального распределения. Нет никаких оснований делать исключение из этого закона для ископаемых гоминид,. если предполагать, что объем мозга в древних популяциях подчинялся закону нормального распределения. Кстати, эмпирически наблюдаемый размах изменчивости объема мозга и у австралопитеков, и у архантропов больше соответствует восстановленному по утроенному квадратическому уклонению,, а не по удвоенному. Но есть некоторые основания сомневаться в том, что объем мозга вообще подчиняется закону нормального распределения. Ф. Тобайас установил, о чем упоминает и Кочеткова, значительные колебания эксцесса, т. е. левосторонней и правосторонней скошенности вариационного ряда, объема мозга у разных антропоморфных обезьян¹. В связи с этим возможность использования критерия квадратического уклонения для характеристики размаха колебаний признака вообще остается гадательной. Для древних популяций асимметрия вариационного ряда тем более вероятна, что мозг относится к числу быстро эволюционировавших признаков в ряду гоминид.

К двум этим оговоркам нужно присоединить то обстоятельство, что приведенные средние величины объема мозга австралопитеков и древнейших людей опираются на слишком малое число наблюдений. По вычислениям Тобайаса и Кочетковой, среднее квадратическое уклонение для австралопитеков— 35 куб. см (среднее из квадратических уклонений отдельно для собственно австралопитеков и хабилисов) для 9 наблюдений, для архантропов — 98 куб. см (среднее из квадратических уклонений для питекантропов и синантропов) для 11 наблюдений. Ошибка квадратического уклонения в первом случае 8,3 куб. см, во втором случае 21,0 куб. см. Если реконструировать размах изменчивости объема мозга по двум квадратическим уклонениям, как предлагает Кочеткова, но с учетом их ошибок, то получаем следующие цифры: у австралопитеков минимум составляют 404±6,6 куб. см, максимум 633 ±6,6 куб. см, у архантропов соответственно 689± ±42,0 куб. см и 1268±42,0 куб. см. Разрыв между самой высокой величиной у австралопитеков и наиболее низкой величиной у архантропов стирается, и, следовательно, в величине мозга нельзя увидеть четкого критерия для отделения австралопитеков от гоминин.

В первые годы многочисленных находок австралопитеков и затем по мере их изучения в составе этой группы обычно выделялось три рода с пятью видами². Сейчас наметилась противоположная тенденция — все австралопитеки объединяются в один род и даже вид³. Однако морфологические различия между грацильными формами, к которым относятся ископаемые находки, раньше выделявшиеся в качестве родов Australopithecus и Plesianthropus, и массивными формами, представленными родом Paranthropus, слишком значительны, чтобы их можно было считать видовыми. На этом основании в пределах подсемейства Australopithecinae можно выделить два рода — род Australopithecus и род Paranthropus⁴. К первому из этих родов относится, очевидно, и презинджантроп, неоправданно выделенный сначала как Homo habilis⁵. От подлинных представителей рода Homo эта форма отличается значительно менее развитым мозгом.

Переходя к систематике собственно гоминин, следует специально подчеркнуть, что на этой стадии антропогенеза наибольшую таксономическую ценность приобретает третий элемент гоминидной триады — мозг. Правда, как и в двух предыдущих случаях — при выделении самого семейства гоминид и при выделении двух подсемейств в составе этого семейства, дифференциация осуществлялась не по одному признаку, а по их комплексу, в котором соответствующий элемент гоминидной триады был ведущим. В эпоху среднего плейстоцена ведущую роль приобрел мозг, так как его объем и структура стали необходимой предпосылкой прогрессивного развития после выработки прямохождения и оформления высокоспециализированной, способной к трудовым операциям человеческой руки с противопоставляющимся большим пальцем. Поэтому дифференциация мозга — как по его структуре, так и по размерам — должна быть основой морфологической характеристики родов в составе подсемейства гоминин.

С точки зрения объема и строения мозга среди гоминин можно выделить две группы. Первая отличается меньшим объемом мозга и гораздо большей примитивностью его строения. Это та самая группа архантропов, о которой много говорилось в предшествующем изложении. Основные находки, которыми представлена эта группа, сделаны на Яве и в Китае: это известные находки питекантропов и синантропов. Морфологически сходные формы обнаружены и во многих других районах, но там они фрагментарны и не могут быть охарактеризованы сколько-нибудь подробно¹. Широко распространенное в литературе наименование этой группы архантропами не может быть принято в качестве таксономического, так как оно опять-таки не удовлетворяет правилу приоритета. Раньше этого названия было предложено родовое наименование Pithecanthropus, которое и должно быть распространено на всю группу². Доказательств самостоятельного родового положения синантропов нет, и они включаются в род питекантропов: морфологические факты свидетельствуют, что структурно-морфологическое своеобразие синантропа вряд ли превышает видовой ранг.

Проблема видовой дифференциации рода питекантропов вообще далека от окончательного решения. Это объясняется как широким распространением их по земной поверхности, которое заведомо должно было привести к полиморфизму рода, так и недостаточной представительностью находок. Практически только о восточных районах нижнепалеолитической ойкумены можно составить более или менее полное представление на основании находок на Яве и в Китае. Население других областей представлено единичными и фрагментарными находками. Поэтому, производя видовую дифференциацию рода Pithecanthropus, нужно примириться с тем, что она будет неполной и потребует существенных дополнений. Комбинируя географический критерий с морфологическим, мы получаем отчетливую характеристику для двух видов — яванского и китайского. Для первого из них соответствующее правилу приоритета таксономическое название будет Pithecanthropus erectus, для второго — Pithecanthropus pekinensis³. С гораздо меньшей определенностью, опираясь больше на соображение о неизбежности своеобразия популяций, населяющих такую обширную территорию, как Европа, чем на реальные находки, единичные и фрагментарные, выделяют еще один вид — Pithecanthropus geidelbergensis⁴. Африканские формы не могут быть выделены даже на таких крайне шатких основаниях, и характеристика их требует дальнейших палеоантропологических открытий и более пол­ного описания уже сделанных находок.

Вторая группа внутри подсемейства гоминин представляет собою род Homo⁵, объединяющий палеоантропов и современного человека. Иногда к роду Homo относят лишь один вид — современного человека⁶. Эта точка зрения кажется мне неприемлемой, так как палеоантропы не отличаются по объему мозга от собственно людей, а именно мозг приобретает на позднем этапе антропогенеза первостепенную таксономическую ценность. Однако некоторые отличительные признаки в строении мозга, черепа и скелета в целом достаточно-отчетливо позволяют дифференцировать эти две формы. Соответствующие правилу приоритета названия для них будут Homo neanderthalensis⁷ и Homo sapiens⁸. Общую же зоот логическую систему семейства гоминид можно представить в. конце концов в следующем виде:

Семейство: человечьи (Fam. Hominidae Gray 1825).


1-е подсемейство: австралопитеки (Subfam. Australopithecinae Gregory в Hellmann 1939).

1-й род: австралопитек (Genus Australopithecus Dart 1925).

2-й род: парантроп (Genus Paranthropus Broom 1938).

2-е подсемейство: люди (Subfam. Homininae Gregory и Hellman 1939)..

1-й род: питекантроп (Genus Pithecanthropus Dubois 1894).

1-й вид: питекантроп прямоходящий (Pithecanthropus erectus Dubois 1894).

2-й вид: питекантроп китайский (Pithecanthropus pekinensis Black 1927).

3-й вид: питекантроп гейдельбергский (Pithecanthropus geidelbergensis Schoetensack "1908).

2-й род: человек (Genus Homo Linnaeus 1758).

1-й вид: человек неандертальский (Homo neanderthalensis King 1861).

2-й вид: человек разумный (Homo sapiens Linnaeus 1758).