Жили-Были «Дед» и «Баба»

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 39

ЩЕРБИЦКИЙ В. В.

Часы показывали половину первого ночи. По давно укоренившейся привычке Владимир Васильевич Щербицкий, или В.В., как его называли наиболее приближенные к коридорам власти аппаратчики, отложил в сторону одну из трех пухлых папок с почтой, поднялся из-за стола, стал медленно прохаживаться по огромному кабинету. Впрочем, за семнадцать лет работы он давно свыкся с его размерами, не замечал их, как не замечают, скажем, воздуха, которым дышишь. Он сросся с этим всем – массивной дубовой мебелью темного оттенка, большим красно-коричневым ковром, на который если кто попадал из подчиненных за дело, очень быстро становился и сам такого же цвета, основательными медными люстрами – старыми, еще довоенными, антиквариат. Под стать и барометр на стене, казалось, он висит здесь вечно, также как большой вращающийся на роликах глобус. Помощники наклеивали на карты стран таблички с последней информацией и изменениями, происходившими в географической и политической обстановке.

Ничего лишнего, вычурного, легковесного, модного. Тем не менее, детали казенной, отмеченной инвентаризационными бирками обстановки, могут пролить немало света не только на привычки, но и характер хозяина кабинета. Сам он - высокорослый, статный, ширококостный, с властными чертами увеличенного лица, выразительными глазами, волевым подбородком, с аккуратно зачесанными назад редеющими волосами, - не любил этого слова – «хозяин». Уж слишком напоминало оно о Сталине, ночных бдениях и прочих традициях, заложенных предшественниками, от которых сейчас страна и партия решительно отмежовывались.

Вошел в этот кабинет тогда, в 72-м, после пленума ЦК, на котором его избрали первым секретарем ЦК, распорядился выбросить старую шелестовскую рухлядь, и с тех пор здесь почти ничего не поменялось. Основательность, фундаментальность всегда и во всем, до мельчайших деталей – вот, пожалуй, сердцевина, стержень его характера. И в докладах, во всех выступлениях любил крупные мазки, обобщения, построенные на анализе, суммарные цифры, объемные показатели да еще в динамике, если приводить статистику, то такую, чтоб дать мозгам пищу для размышлений. А на мелочи размениваться не любил, чтобы там подробности какие, технология... Уж если просился какой-либо конкретный пример в доклад на пленуме или съезде, так его выписать, чтобы и на Донетчине, и во Львове прочувствовали: сказал – то, что надо, не в бровь, а в самый глаз, и главное – правду, так оно и есть, все, как в жизни, соответствует, правильно партия подмечает недостатки и указывает пути их исправления.

Подошел к окну. Занавеска чуть сдвинута, верный знак, что хозяин в кабинете. Если зашторена – с улицы, кто в курсе, сразу скажет: В.В. на месте нет. А когда немного отодвинута – значит у себя, работает. Прямо под окнами прохаживается охранник – служба! В приемной - круглосуточное дежурство. По любому вопросу вся республика звонит на приемную Щербицкого. Здесь распоряжается опытный аппаратчик, соратник со времен Совмина, которого местные шутники за глаза называли Поскребышевым. В.В. делал вид, что не замечает. Дуралеи! Это со стороны, для непосвященных только кажется, что в приемной работа - не бей лежачего.

Именно отсюда, с ответственных дежурных и начинается ЦК, республиканский штаб. И от того, как дежурный ответит на телефонный звонок, пусть самый пустяковый, иногда глупый, а звонили сюда и умственно больные люди, и прохиндеи, да кто угодно! – складывалось мнение обо всей партийной организации. Первая приемная - ее лицо, стиль. Ошибешься здесь, не так ответишь, не проявишь необходимой выдержки – сразу круги, как по воде, пойдут в народе. Доказывай потом, что ты не верблюд. Но это не означает, что перед каждым надо бисер метать, добреньким и беспринципным прикидываться. Нужно уметь и отказать, если этого требуют интересы дела. Но опять-таки без апломба, чтобы избежать грубости, такт проявить, умело, так отказать, чтобы не обидеть, наоборот, - подбодрить, чтобы у человека крылья за спиной выросли. Образно, конечно, с натяжкой, но умение ладить с людьми, ориентироваться в самых неожиданных ситуациях, понять, ухватить суть проблемы или жалобы – для этого талант особый нужен. И каждый, кто звонит сюда,- непременно хочет говорить с самим Щербицким. Если автоматически «футболить» всех подальше – ничего путного не выйдет. Но и принимать каждого жалобщика или разговоры разговаривать – ни на что другое времени не хватит, захлебнешься в текучке, упустишь главное! А сколько таких звонков за день! А за год, а за десять лет!

Или взять, например, работу в общественной приемной, ту, что с улицы, открытую, как говорят. Сюда, в ЦК, вход по партбилету, лишь бы взносы уплачены были – в любой отдел рядовой коммунист попасть при желании может. Правда, на второй этаж, где его кабинет, других секретарей, общий отдел, секретная часть, помощники – специальный пропуск нужен, даже для тех, кто работает в аппарате. А в приемную с улицы – любой зайти может, даже беспартийный. Такие драмы разыгрываются, Шекспир бы позавидовал! И каждому – угодить должен! Скольких он знал завприемными, все одинаково заканчивали – инфарктами. А подбирали сюда людей с железными нервами, профессионалов, умеющих работать с людьми, опытных аппаратчиков. Но и у этих «железных» сердце со временем не выдерживало.

Нет, правильно говорят: в партийной работе мелочей не бывает. Как верно и то, что и сама она из мелочей складывается. Потому еще, что они, все, кто здесь работают, - все на виду, и любой промах, любая ошибка каждого - пятном на всю партию Возьмем сегодняшнее партсобрание. Вот, интересно, чем думал тот инструктор, запихивая в портфель банки с кофе, коробки конфет, бутылки коньяку и даже драгоценности после своих лекций? И, наверное, говорил красивые и правильные слова про принципиальность, и про возрастающую ответственность, и про авангардную роль коммуниста. Перерожденец! Каленым железом таких из партии выжигать!

Он сглотнул набежавшую горькую слюну, повернулся и медленно пошел назад, к столу. Там, за зеленым малахитовым чернильным прибором лежала пачка «Мальборо», увы, пустая. Сколько же он сегодня выкурил? Где-то у самой шеи, слева, что-то защемило. Последнее время он все чаще чувствовал сердце. И даже когда ничего не болело, все равно как бы прислушивался, замирал, таил дыхание. После первого «звоночка от Бога» врачи строго-настрого курево запретили, почти год сигарет в рот не брал, испуг был сильный, да и не тянуло. Открыл дверь в «предбанник». Через небольшой коридорчик, где стояли сейфы – все старые, один даже довоенный, он любил такие вещи - прошел в комнату отдыха.

Здесь царил мягкий, приглушенный свет, было по-своему уютно в сравнении с казенным, почти казарменным кабинетом. Сел в любимое «реабилитационное» кресло, опустил спинку, комфортно устроился, достал нераспечатанную пачку, закурил, с наслаждением вытянул ноги. Пожалел, что бумаги остались в кабинете, а возвращаться туда не хотелось. «Последняя сигарета на сегодня, завтра ведь рано вставать, пора по домам. А ведь в том, что живешь рядом с работой, есть и свои недостатки. Положим, жил бы на Десятинной, как когда-то, уже давно был бы дома – раньше начал бы собираться, одно сознание того, что водителя держит, охрану гнало бы домой, не давало распускаться. Теперь же, когда живет рядом, «в бункере», как называют известное в Киеве серое здание - за уродливую архитектуру и глухой металлический забор, домой совсем не тянет, ходьбы две минуты, успеется…

И все же перед уходом он таки «добил» третью папку почты, чтобы не расстраивать с утра заведующего общим отделом, ведь он явится пораньше и наверняка с новыми тремя папками. И В. В., как обычно, изобразив улыбку, спросит густым прокуренным баском:

- Есть что-то новенькое, Петр Кириллович?

И тот, подобострасно улыбаясь, как всегда, ответит:

- Как не быть, Владимир Васильевич, жизнь-то кипит, развивается, бьет ключом…

- И все кому-то по голове! – И В.В., скрипя сердце, заберет у него почту, а там опять работы часа на три. Да только где же их взять эти лишних три часа каждый день, когда и так ни сна, ни отдыха?

Как-то помощники подсчитали: за год он пропускает через себя до десяти тысяч документов! И почта составляет только небольшую толику. Но зато очень важную. Взять, к примеру, первую папку – в ней «московские» документы, так называемая «особая папка» - конверты завотделом вскрывает только в его присутствии. Все с самым серьезным грифом, фельдслужба доставляет, почте не доверяют. Постановления и решения Политбюро ЦК КПСС, «голосовки» – их все надо внимательно прочитать и завизировать со словами «согласен» или «не согласен». Если требуется дать поручение, прилагается соответствующая резолюция – кому и что надлежит сделать, кто осуществляет контроль, сроки исполнения. Он подписывает заранее подготовленную резолюцию. В этой же папке – информация о самых актуальных событиях в союзе и международной жизни, «белый ТАСС», сводки КГБ, МВД, радиоперехваты. Все под грифом – «Секретно» или «Совершенно секретно».

В отдельной папке – все, что касается Украины, информация на заседания Политбюро, Секретариат, из обкомов партии, министерств и ведомств, других органов власти. Как не фильтруются различные письма и обращения в общем отделе, а их с каждым годом все больше. И все это надо в ограниченное время перелопатить, пропустить через себя, отмести лишнее, отметить и дать ход важному. И так изо дня в день долгие годы. Он заметил, как сатанеет, когда к нему в кабинет кто-то несет бумаги. Хотелось крикнуть им: «Да у меня своих достаточно!». И все труднее было улыбаться каждый день Петру Кирилловичу, а у того ведь служба такая. Да и не улыбка это – скорее, гримаса, которую он выдавал за улыбку, а его подчиненные вынуждены были принимать ее за таковую. Ничего, пусть на него молятся, иначе вспомнить придется Хрущева в этом кресле или, кажется, то был Каганович, не выдержавший нескончаемой пытки бумагооборотом, набросившийся с кулаками на своего заведующего канцелярией!

Уже дома, укладываясь, он вспомнил, что за весь день не выяснил, когда же на этой неделе играет «Динамо» - в пятницу или субботу, с этими дурацкими переносами совсем все запуталось, а ведь календарь игр – рядом, на столе пролежал. С самого утра хотел глянуть – так набросились со всех сторон, закрутили, задергали, что он и поддался. Завтра начну день с этого. Раньше хоть «Вечерка» киевская писала, можно было прочесть, сейчас же, как пришел новый редактор, превратил газету в свою вотчину, критикует партию, печатает письма в поддержку Руха. В.В. подозревает: сфабрикованные, дал команду органам разобраться. А другое мнение газета умышленно не показывает, есть сигналы, что письма с критикой Руха в редакции по негласному распоряжению редактора уничтожаются, не регистрируются. И этот человек семь лет протирал штаны в аппарате ЦК! Какой позор! А ведь говорил Кравчуку тогда: нельзя его ставить, незрелый, не наш. Так Кравчук и сам, кажется не наш, он не верит ему до конца. Как же уснуть, если в голову одни неприятные мысли лезут? Выход один – принять снотворное.

Утро начал с голубей. Лелеял их всю жизнь, с отцовского дома, с Верхнеднепровска. Еще школьником начал с братьями и друзьями заниматься разведением голубей. А это занятие – только для людей добрых душой и сердцем, неравнодушных. Ничто так не отвлекало от рутины, не поднимало настроение. Годами выработанная привычка – каждое утро хоть на полчаса, на двадцать минут подойти к голубятне. Часами мог прислушиваться к воркованию, а когда запускал влет, свистел в два пальца. Свистнул негромко – центр города все же. И сразу же про футбол вспомнил. «Вот приду сейчас, закроюсь, телефон даже не подниму, когда звонить станут, пока не разберусь с календарем - не открою». Когда подходил к калитке, мысль мелькнула: да лучше Вале Горохову в сектор спорта позвонить, узнать, тот ведь на работу рано приходит. И связь с ним прямая, домофон установили в 1986-м, когда в финал Кубка Кубков вышли. И выиграли!

Оказывается, в четверг, то есть, сегодня играют, с московским «Торпедо». На стадион, конечно, вырваться не удастся.

- А как вчера «дубль» сыграл?

После небольшой паузы Валентин неуверенно ответил:

- Один – один, Владимир Васильевич!

- Ты сам-то ходил?

- Не смог, Владимир Васильевич, после партсобрания допоздна сидели, готовим отчет Спорткомитета на Секретариат. Инструктора нашего попросил, из отдела, заядлый болельщик, он поприсутствовал.

- Ну и кто гол забил?

Опять пауза, слышно шелест бумаг.

- Михайличенко, Владимир Васильевич. Наш «дубль» лидирует, и основной подтягивается, сегодня выиграем обязательно.

- Ты в команде давно был?

- Так сегодня едем с Леонидом Макаровичем, в двенадцать. Уже с Лобановским договорились.

- Привет ему передавай от меня. Скажи ребятам, что мы на них рассчитываем. Ты вот что, Валя, на следующей неделе заходите вдвоем с Погребняком, только с конкретными предложениями по команде, с выкладками. Кому и что помочь…

- Большое спасибо, Владимир Васильевич, я сегодня же ребятам скажу, обязательно вырвем победу!

- Спасибо тебе, будь здоров!

Ну и прекрасно, что футбол сегодня! Из-за большого совещания партактива, запланированного давно, на стадион, конечно, вырваться не удастся. Может, оно и к лучшему: день пройдет быстро, а вечерком спокойно в комнате отдыха посмотрит, и почту заодно разберет, не спеша, в одиночестве, чтоб никто не мешал, не мельтешил. Поймал себя на этой мысли и усмехнулся. Чем старше становился, тем больше тяга побыть одному, в тишине, не видеть подобострастных холуйских лиц, угодливых фальшивых улыбок, не слышать неуклюжих шуток и старых анекдотов. Как все и все надоели! То ли усталость тяжкой ношей давит, то ли действительно годы берут свое. И в семье нет успокоения. Кроме внуков никто и ничего не радует и уже давно. Ради внуков он, собственно, и живет. В сыне разочаровался , едва успевает вытаскивать из очередной ямы, у дочки – своя семья, тьху-тьху, чтоб не сглазить. Радусенька ему преданна, какой десяток лет идут рука об руку, но у каждого своя доля, а он не привык к себе в душу подпускать, пусть даже это будет и жена. Никогда о его работе не заговаривает, а он молчит, как задушенный. Сердцем-то она все чует, вздыхает тяжело, когда он приходит заполночь, не спит, переживает. Как-то он ее спросил, после приезда Горбачева, когда тот потащил свою Раису к нему на Политбюро:

- Может, и ты теперь будешь присутствовать на моих заседаниях? Могу график показать…

Испугалась, бедная, рукой замахала:

- Что ты, Володя, Господь с тобой!

Жене он был благодарен, что никогда в его дела не вмешивалась, не лезла. Да разве бабское это дело? Горбачев, тот полностью увяз, под пятой Раисы, пикнуть не смеет. Неизвестно еще, кто страной правит – он или матрона его. Кстати, украинские корни у нее, где-то из-под Чернигова родители.

Здорово он их всех обкрутил! А ведь В.В. поначалу в него поверил, принял его сторону. Да и как иначе было поступить – после смерти Брежнева то один старец полуживой, то второй, мрут, как мухи, каждый год. Уже не только на Западе смеются, в родной стране народ ропщет – что же это за партия такая? Болтали, что его специально тогда за океан с визитом отправили, чтобы конкуренцию молодому генсеку не составил. Вздор все! Ему когда еще предлагал Брежнев покойный перебираться в Москву, сменить Косыгина. Нет, ответил, спасибо за доверие, Леонид Ильич, разрешите на Украине остаться. И потом от Андропова приезжали, когда Брежнев сам зашатался – отказал. Формальные причины всегда найти можно, но себе-то он признавался: ни у него, ни у кого другого, сил, чтобы вывезти этот воз, стремительно несущийся с горы под откос, не хватит. Пупок только развяжется. Раньше надо было думать.

Все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал – новые люди, дорвавшиеся до руля, оказались беспомощными бездарями, некомпетентными, да просто пустышками. В душе было стыдно, что когда-то он поверил в Горбачева. И сейчас, наблюдая, как неуклюже и неумело они ведут дело, как, по сути, рубят сук, на котором же и сидят, при этом смешно надувают щеки, мнят себя вождями, В.В. молил Бога, чтобы это скорее кончилось. Уповать приходилось разве что на чудо.

В свои силы он не верил, и это было самым страшным. В минуты все чаще приходивших теперь отчаяния и безысходности, он вспоминал, как в самом начале киевской эпопеи не побоялся и стал поперек Никиты. Никто не смел ему перечить, заглядывали в рот и аплодировали, а он, только назначенный Предсовмина, осмелился открыто выступить против и отстаивал свою позицию до конца. Не привыкший к такому поведению подчиненных, Никита легко, как ненужную шашку, скинул его с политической доски, отправив в Днепропетровскую ссылку. Тогда его и настиг первый инфаркт. И если бы кто-то сказал тогда Никите, что через два года соратники, все, как один, продадут его с потрохами, а больной и смещенный Щербицкий вернется в Киев «на белом коне», он бы только рассмеялся. Партийный актив встретил его возвращение с таким воодушевлением и энтузиазмом, что он даже растерялся на первых порах.

Ведь было же? Почему сейчас он молчит? Что мешает занять принципиальную позицию и открыто выступить против дилетанта, а может, и не только, Горбачева и его окружения? Ведь партия и страна поставлены на грань выживания. Нет, второй раз он просто не выдержит. Дважды один на один с системой на поединок не выходят. Но и страшная развязка близка. Он никому пока этого не говорит, но себе врать – последнее дело. На что же надеяться? Может, все же найдется умная голова на весь ЦК КПСС, на Союз, что, наконец, прекратит эту вакханалию, вернет назад, расставит по местам, сохранит и партию, и страну убережет, ведь нельзя же смотреть, как все отваливается кусками!

И каждый раз, когда заходил Петр Кириллович с горой почты, мелькал светлый лучик: вот станет читать, и наткнется на документ, где всем творившимся безобразиям, наконец, дана настоящая партийная оценка, с классовых позиций расставлены акценты. Все предатели и перерожденцы будут выявлены и названы, в том числе и руководители партийных средств массовой информации, получат по заслугам, а они, те, кто на местах, только этого сигнала и ждали, дружно, двумя руками, опираясь на поддержку народа, возьмутся за настоящую работу.

Но каждый день приносил новую почту, а документа, которого он так ждал, все не было и не было. Да что там! Ни в одном московском постановлении, ни в одной информации не давалось партийной оценки ни одному (!) чуждому и враждебному высказыванию или выступлению зарвавшегося «неформала» - ни одному страшному, немыслимому событию, даже когда кровь проливалась, когда армия шла против своего народа. Становилось ясно, что партия не в состоянии контролировать ситуацию, адекватно реагировать и влиять на происходящие в обществе процессы, а значит – утрачивает свое предназначение как авангарда, двигающей и направляющей силы общества. С таким выводом хоть сам в диссиденты подавайся!

Раздался требовательный звонок по «ВЧ». Помощник генерального секретаря Болдин сообщал, что у Михаила Сергеевича может возникнуть необходимость посетить Украину в сентябре-октябре. Визит краткосрочный, максимум – двухдневный.

- Пожалуйста, будем рады! К нам, на Украину, можно всегда и в любое время, причем, даже без предупреждения.

- Михаил Сергеевич это знает и высоко ценит. У вас ведь и пленум ЦК где-то в это время намечается?

- Да, в конце сентября или в первых числах октября.

- Ну, вот и хорошо. Может, генсек и на пленуме поучаствует. Программу пребывания, конечно, мы с вашими товарищами из орготдела в рабочем порядке…

И мысль, как молния, сверкнула: уж не снимать ли меня собираются на этом пленуме? Тогда лучше заявление самому написать. Два раза заводил с генсеком разговор о своей отставке, но тот упорно уходил, переводил на другое, просил еще поработать, учитывая важность и значимость Украины в политической и экономической жизни страны. Ну, что же, хоть теперь какая-то ясность намечается.

Подчиненным он, конечно, ничего не сказал. Только на обеде, где всегда, по обыкновению, собирались члены и кандидаты в члены политбюро, объявил о предстоящем визите без привязки к пленуму ЦК. Да еще предупредил второго секретаря и заворга. Сам обед прошел скомкано – поджимало совещание в три часа, на которое съехались руководители областных комитетов партии, приглашены были все министры, руководители ведомств, завотделами и секретари ЦК. Обычно, во время обеда они утрясали массу вопросов, каждый рассказывал что-нибудь интересное, подмеченное из практики, а то и припасенный анекдот или случай из жизни – под настроение.

Эти обеды В.В. очень ценил, поскольку, кроме всего прочего, для него они являлись важным источником связей с внешним миром, которых он за стенами своей «золотой клетки» был практически лишен и черпал необходимую информацию из тщательно отшлифованных документов. А оттуда, само собой, всякая живая мысль без зазрения совести выкорчевывались. Раньше этот пробел удавалось устранять с помощью помощников, а также встреч в трудовых коллективах, бесед с рядовыми коммунистами, и, пожалуй, разговоров за семейным столом, когда собирались не только члены семьи, но и друзья, гости. Увы, все это осталось в далеком прошлом. Теперь, если и выезжал Владимир Васильевич куда, то командировки эти так заорганизованы, что ни о каком живом общении речи не могло быть. Всей семьей ныне почти не собирались, а помощников своих В.В. давно и не без оснований подозревал в умышленном сокрытии информации и дозировании ее так, что он получал только то, что они считали нужным ему наживлять.

Перед совещанием у В.В. было нехорошее предчувствие. Он заметил, как, особенно, в последнее время они стали превращаться в элементарную многочасовую говорильню, и люди покидали их неудовлетворенными, главным образом, потому, что вопросов после проведения совещаний возникало больше, чем оказывалось вначале. Да и как могло быть иначе, если готовых рецептов ни на одну нынешнюю ситуацию, ни по одной проблеме не существовало ни у них, ни у «московских бояр», как В.В. в сердцах называл вышестоящих руководителей. И как они не старались построить работу по-новому, переиначить, усовершенствовать ее форму, суть от этого мало менялась, вопросы-то ведь оставались все равно. Взять хотя бы сегодняшнее мероприятие. Они решили его построить, отойдя от привычных канонов – без доклада. После небольшого вступительного слова В.В. послушать товарищей с мест, вычленить, так сказать проблемы, а затем, обобщив их, наметить пути решения. Но то, что гладко было на бумаге, в жизни оказалось по-другому. Уже с самого первого выступления стало ясно, что надо вмешиваться по ходу, иначе спланированное мероприятие грозится превратиться в диспут на подобие комсомола.

Речь зашла о несанкционированных митингах в больших трудовых коллективах под руководством «неформалов», призывающих к забастовкам – в порядке солидарности с экстремистскими силами и в связи с тем, что парторганизации на местах многие вопросы не решают, действуют вяло и безынициативно.

- Скажи,- обратился В.В. к выступавшему недавно назначенному первому секретарю обкома партии,- а есть у вас такие райкомы, такой боевой актив, что, если надо, смог бы воздействовать, противостоять несанкционированному митингу, разъяснить людям позицию нашу? Чтобы оперативно снять напряжение, вмешаться, если потребуется? Чтобы в короткий срок можно было поднять таких людей?

- Вот над этим, Владимир Васильевич, мы как раз сейчас и работаем. Люди активные есть, вот мы их сейчас консолидируем, вместе набираемся опыта наступательной работы.

- Надо быстрее это делать, все проспите, и так бьете по хвостам. Надо на опережение работать. Это ведь безобразие, что Рух там, или какая другая организация, опережает нас, завоевывает доверие масс. А чем же мы до этого все занимались?

- Вы правильно говорите, Владимир Васильевич, мы как раз над этим работаем. Но здесь вот еще какая проблема. Эти немногочисленные группки крикунов антисоциалистического направления – у нас это «Сторонники Демократического Союза», Хельсинской группы, «Мемориала», того же Руха – очень мобильные. То и дело ездят в Москву, Киев, во Львов, привозят оттуда литературу, имеют широкий выход даже на зарубеж, им передают материалы, инструктируют. Тогда как наши люди сидят на голодном пайке. Да что там – мы сами зачастую не владеем квалифицированной оценкой ситуации, быстроменяющейся обстановки, бывает, трудно объяснить своим же, почему именно так решился тот или иной вопрос в Москве…

- Вы на Москву меньше кивайте. Центр всей работы теперь переносится в трудовые коллективы, там будет все решатся. Если надо вооружить партийный актив необходимыми методическими материалами, здесь присутствуют наши идеологи и Владимир Антонович Ивашко – обращайтесь, я думаю, надо оперативно изучить и разработать перечень наиболее повторяющихся вопросов. Мы обязаны помочь людям на местах, вооружить их. Только сделать это надо оперативно, не ждать, пока пороша заметет. Обстановка меняется каждый день и стыдно, что какие-то крикуны неграмотные, без роду и племени, форы дают в деле, которым мы всю жизнь занимаемся. Им фитили вставляют, а они «спасибо» говорят!

Я позже хотел сказать, в заключительном слове. Это всех касается. Надо провести работу с секретарями горкомов, райкомов партии, а потом с участием членов бюро обкомов, организовать встречи с секретарями первичных организаций для оказания помощи в составлении конкретного плана действий, как того требует ЦК КПСС.

- Надо сказать, Владимир Васильевич, что у людей какая-то растерянность, неуверенность чувствуется. Люди поражены шквалом очернительства, выброшенным на партийные кадры. Им обидно, что чернят всех. Ведь большинство пришло на партийную работу недавно, не сидят по двадцать лет, уже во время перестройки, а их стегают незаслуженно, обвиняют во всех грехах. Как вернуть людям уверенность?

- А вы их на конкретные дела направляйте, на решение актуальных социальных дел. Учитесь у тех же забастовщиков, как программы составлять, конкретные пункты, до мелочей. И если у них 20-30 таких пунктов наберется, то у нас должно быть 30 – 40. Тогда люди увидят, кто по-настоящему отстаивает их интересы, а кто горлопанит на потребу.

В.В. ронял эту и подобные реплики и нутром чуял, как они не доходят до аудитории, повисают в воздухе, лопаются, как мыльные пузыри. А в зале сидят люди подготовленные, вышколенные, дисциплинированные. Что будет, когда он встретится, скажем, с руководителями районного звена, городских комитетов? Он говорил, отвечал на вопросы, бросал реплики в напряженной звонкой тишине, и почти физически чувствовал, что они отскакивают, не достигая цели, как горох от стены. Не то говорит? Не то они хотят от него услышать?

Другой оратор – секретарь обкома – вышел на трибуну с кипой газет и принялся читать заголовки. «Комсомолка»: «Лидер стачкома диктует и парткомам, и хозяйственным руководителям», «Известия»: «В металлургии забастовок нет, но стачкомы созданы, все держат в руках», «Правда Украины»: «Стачкомы – первые ласточки свободы!».

- Идет прямое подстрекательство. Создается впечатление, что пресса, в том числе и партийная, давно перешла на сторону оппонентов. Мы получаем из ЦК КПСС шифровки, где сказано, как вести себя в той или иной ситуации, а пресса за это нас бичует. Создается впечатление, что указания ей идут противоположные, и журналисты из кожи лезут, избивая партийные кадры. У актива возникают недоуменные вопросы. Пресса буквально грудью стала на защиту кооперативов, хотя мы все видим, и люди видят, что кооперативы эти – легальное средство наживы, получения нетрудовых доходов, открытое средство спекуляции. По нашей области, мы проанализировали, нашлось четыре выступления центральной печати, два – республиканской, остальное все – в защиту кооперативного движения, против партийного подхода, а письма трудящихся на эту тему даже местные газеты боятся помещать. «Не модно, может отразиться на росте тиража»,- сказал мне наш редактор.

- Это же его прямая обязанность…

- Правильно, Владимир Васильевич, но в жизни получается по-другому, сами видите, с каким остервенением бросаются наши деятели руководящие, начиная из Москвы, на малейшие попытки привести в порядок кооперативы. Такая линия ведется в печати.

- Это потому, что мы привыкли, десятилетиями воспитывали народ так: что написано, что сказано в газетах – это одно только и является правдой. А сейчас, когда в корне изменилась ситуация, средства массовой информации не должны этим злоупотреблять. Люди высказывают различные мнения, в том числе и совершенно неприемлемые. И то, что написано в газете, не всегда есть истина. Этого многие не понимают.

Встречаются в райкомах, райисполкомах по-старинке мыслящие работники если написала газета - для них уже закон. А закон один: установленный порядок открытия, закрытия кооперативов, и если есть кооперативы, нарушающие закон, их надо немедленно прикрывать, и все это должны делать местные советы, это в их компетенции, а не ждать указки сверху, тем более статьи в газете. Теперь говорят: как он мог, дурак такой, в райисполкоме, дать разрешение на открытие такого кооператива? Взятку взял, а его не ловят.

- Все правильно Вы говорите, Владимир Васильевич. Но в жизни немного не так, потому что газета, если к кому-то пристанет, заклюет любого. Я знаю, что говорю, мне же и аукнется. Я это чувствую.

- Думаю, что редакторы наших четырех партийных газет, а они здесь присутствуют, будут занимать партийную линию, помогут, разберутся. Если же центральная печать передергивает, надо, не стесняясь, давать ответ, проявлять принципиальность, а не хвостом крутить, вертеть. На совещаниях под орех разделываем те же кооперативы, а сесть и ответить «Известиям» так, как оно есть на самом деле? Боитесь – кто-нибудь еще ляпнет? Да пусть себе ляпает, зато наша совесть будет чиста. А там, где нечего сказать, что ж…

- Владимир Васильевич, – кто-то из зала, – вы меня простите, я ответил «Известиям», так они мне по зубам как дали, с комментарием…

- А вы думайте, прежде чем подписываете то, что вам помощники подсовывают, читайте, прежде чем визировать. Я не хочу приводить примеры, в какое вы положение себя ставите, когда отвечаете на письма в Верховный Совет. Мы поручили разобраться по одному такому случаю, это классический ответ махрового бюрократа. Разве так можно, товарищи? Вы извольте вдуматься, прочитать, какую вы глупость пишите, какую нелепость подписываете, как компрометируете и себя, и тех, в адрес кого эта жалоба направлена. И еще запомните: решать самые острые, колючие вопросы, как бы ситуация не складывалась, придется все равно вам, на местах, никто за вас работать не будет. И действовать надо уверенно и принципиально, в соответствии с установками Центрального Комитета…

На том, как говорится, и порешили. И все-таки неудовлетворенность чувствовалась. Оставшись один, он попросил традиционного чая с бутербродом. Посмотрел на часы – до футбола сорок минут. Успеет почту просмотреть, ту, что с утра разобрал, что поважнее – вечером в тишине прочесть спокойно. Буквы скользили, никак не мог ухватить смысл. Голова никак не успокаивалась, мозг работал, привычно облекая мысли в краткие, емкие формулировки.

Наши кадры не готовы к политической работе, не способны вести политическую борьбу. Привыкли действовать в условии монополии партии на истину. Идейная закалка кадров напрочь отсутствует, все держалось на догмах и стереотипах. Какие к черту агитаторы, пропагандисты, политинформаторы – все на бумаге, цифры дутые, труха, прогнило все. Разрыв между тем, что делают партийные комитеты и реальной жизнью – колоссальный, и он все увеличивается. Надо в первую голову социалку вытягивать, уходить от талонов, улучшать условия быта и жизни людей. А на что толкают нас? На эфемерные программы типа «Жилье-2000»? Их нереальность распознается даже в обывательской среде, у специалистов только усмешку вызывает. Кто и когда остановит рост цен, положит конец спекуляции, наведет порядок на улицах, даст бой нетрудовым доходом, прекратит социальное расслоение? Вот с чего нужно начинать.

Он отложил документы в папку, потянулся к массивному чернильному прибору, подаренному на очередной юбилей, взял аккуратно заточенный карандаш, на восьмушке листа, изготовленного в цековской типографии с титулом «Первый секретарь ЦК Компартии Украины, член Политбюро ЦК КПСС Щербицкий В.В.», стал писать своим характерным, чуть неразборчивым почерком:

«Вношу предложение о проведении экстренного Пленума ЦК КПСС, посвященного насущным проблемам повышения жизненного уровня людей. На Пленуме мы должны дать бой такому вредному социальному и политическому явлению, как социальная демагогия, спекуляция на острых проблемах, волнующих людей и негативно отражающихся на их жизни. По моему твердому убеждению, мы находимся сейчас на таком переломном рубеже, что социальная демагогия, которой умело пользуются наши враги, способна погубить (зачеркнул) оказать реальную угрозу, опасность для нашей партии, страны и строя в целом. На пороге – угроза прихода к власти новых сил, появление многопартийности. Так как наши кадры не готовы к работе в новых условиях, страна окажется в руках демагогов и экстремистов, что повлечет за собой непредсказуемые последствия».

Перечитал написанное. Представил, как в Москве эта записка попадает в руки к Горбачеву или, того хуже, к Яковлеву. Кривые ухмылки, что ж, каждому свое время, вот и Щербицкий постарел, на пенсию пора, повсюду враги мерещатся. «А ведь на Украине еще перестройка и не начиналась». – «Вот и повод есть, чтобы сковырнуть его. И неплохой повод!»

Разорвал листок на две части, прошел в комнату отдыха, включил бумагорезку. Через секунду бумага превратится в труху, не подлежащую восстановлению.

«Да, они правы. Лучший выход сейчас – уйти с политической арены. А может – совсем уйти?».

И, сев за круглый стол в комнате отдыха, другой, «стационарной», ручкой, которой визировал все важные документы, и которой по давно заведенной привычке заправлял синими чернилами, как положено, написал на стандартном листе:

«Политбюро ЦК КПСС. Первого Секретаря ЦК Компартии Украины Щербицкого В.В. ЗАЯВЛЕНИЕ. Прошу освободить меня от занимаемой должности в связи…»

Из газет: «28 сентября 1989 года состоялся пленум Центрального Комитета Компартии Украины. Рассмотрев заявление В.В. Щербицкого, Центральный Комитет освободил его от обязанностей первого секретаря и члена Политбюро ЦК Компартии Украины. Все выступившие на пленуме выразили Владимиру Васильевичу искреннюю благодарность за его многолетний подвижнический труд в партии, на высоких партийных и государственных постах, за принципиальность, последовательность и твердость в проведении интернациональной линии КПСС, за все доброе, что им сделано для того, чтобы развивалась Советская Украина в братской семье народов нашей страны, чтобы Коммунистическая партия Украины всегда была надежным отрядом нашей ленинской партии. Желали Владимиру Васильевичу крепкого здоровья, выражали уверенность в том, что его огромный жизненный опыт, опыт партийной и государственной деятельности еще послужит делу партии».

Посмертная записка В.В. Щербицкого:

На всякий случай

^ ДОРОГАЯ РАДУСЯ!

Это все наши многолетние сбережения – 55-60 тыс. руб. в сейфе, которыми ты должна разумно распорядиться (мама, ты, Вовочка, дети).

Ордена, медали, грамоты, военный ремень, полевую сумку и военную фуражку – прошу сохранить как семейные реликвии.

Пистолеты именные, которые надо сделать небоеспособными, - тоже.

Остальные - надо сдать.

Ружья – подарить друзьям.

Карабины – сдать в МВД.

В остальном разберись, пожалуйста, сама.

Друзья помогут.

Целую тебя, моя дорогая, крепко, крепко.

В. В. Щербицкий».

Владимир Васильевич Щербицкий скончался 16 февраля 1990 года. Похоронен на Байковом кладбище в г. Киеве.

Blog

Жили-Были «Дед» и «Баба»

Содержание

ЩЕРБИЦКИЙ В. В.