Geum.ru

Жили-Были «Дед» и «Баба»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   39

ПОЖАР



В последнее время Иван почувствовал, что Наталья к нему неровно дышит. Это его удивило, ведь он прекрасно знал, что она — «девушка» Валентина, давняя его пассия еще по летной службе. Да и тягаться с Валентином — не каждому дано.

Тот по жизни красавчик, и женщины на него липнут, как на мед. И как следит за собой, а одевается… Галстуки все заграничные, штиблеты последней моды, не то, что его говнодавы. Иван свои чистит почти каждый день, но выглядят они все равно позорно. У Валентина одних рубашек штук двадцать, у Ивана же четыре рубахи, одна из них белая, а те, что темные, — от постоянной носки уже и воротнички потрескались, истрепались. Галстуки ненавидит по жизни. Во-первых, завязывать их не умеет, снимает и надевает через голову, от чего узлы лоснятся, неприятно смотреть. Во-вторых, сидят они на нем, как хомуты, почему-то все короткие, до пупа, широкие, давно такие не носят.

И так далеко не красавец, лысина выпирает, как шар бильярдный, ростом — в корень, зубы мутно-коричневого цвета от курения. Да и не ходок он по этому делу, больше – с ребятами пивка попить, на футбол компанией. Хотя в молодости, если вспомнить, в Зализничном райкоме комсомола он в свое время тоже вышивал неплохо. Была там одна машинистка Нелка Каменская, страдала по Ивану жутко. Потом появилась Люська из гастронома напротив райкома, в кондитерском отделе. Только разгулялся Ваня Бабенко, как его Станислав Иванович, инструктор райкома партии, куратор комсомола (боялись его, как огня) — к себе на ковер.

Долго придирался – анализировал все производственные показатели, проценты выполнения, организацию соцсоревнования среди КМК — комсомольско-молодежных коллективов района, за которые Иван ответственный как второй секретарь. И вдруг, ни с того, ни с сего, приспав бдительность, анонимку на стол – читай, знакомься. А там и про Нелку все, и как она травиться вздумала, когда про Люську узнала. В общем, подгорел на бабах!

— Ты эти блядки свои заканчивай. Неделя сроку тебе, не решишь вопросов, сигналы будут поступать — отправим на производство, в завод пойдешь. Район позорить не дадим.

Да не производства он испугался, завод и армию к тому времени прошел. Просто понял: не его это, не умеет он и не знает, как двойной жизнью жить, существовать, чтобы в голове – одно, на словах – другое. С тех пор завязал тугим узлом. Жил спокойно, как все, жена — хоть и не красавица, но чистюля и хозяйка, каких поискать. Дочка его любит.

А тут — Наталья. Да у нее бюст один — отпад полнейший, мечта мужиков в курилке, а она, как специально, вторую пуговицу на блузе не застегивает, дразнит. Откуда им знать, что дома перед зеркалом тренируется по часу. В общем, сногсшибательная бырышня! Мужики треплются: вафлистка будто даже.

Иван только из командировки вернулся, в воскресенье дома до ночи сидел, справку сводил - первый вариант, пока на политбюро попадет – столько нервов извести придется, что ты! В понедельник перепечатали - правок полно, дал заведующему почитать, тот, конечно, разгулялся по ней. И вот что обидно: ну, если такой умный – исправляй как человек, аккуратно вычеркни, что тебе не нравится, допиши, покажи класс. Так нет, одних палочек-галочек да вопросительных знаков наставит, где надо и не надо. Сиди потом, сутками расшифровывай. Начал коррективы вносить, из отделов ребята вставки принесли. Короче, переписывать по новой надо. Только как успеть, если понедельник и без того всегда день сумасшедший?

За справку Иван смог засесть только после шести. Не успел разложиться, войти в работу, тут она и вошла.

— Ты чего полуночничаешь здесь?

— Да вот вопрос на ПБ по Кировограду, забойщиком сделали.

— То-то я смотрю, ценит тебя руководство, Иван, — и как-то странно на него посмотрела. Давно так на него никто не смотрел.

И дальше. Стол обошла, близко стала, руку протяни только. Потянулась, грудь напряглась под тонкой блузочкой:

— Настроение что-то никакое. Ты коньячку выпьешь со мной граммулечку, подруга занесла, билеты ей сделала?

«Нельзя, справку кто допишет, завтра каюк будет».

Только слюну сглотнул:

- Выпью…

Вот так это все и случилось, нежданно-негаданно для Ивана и вполне предсказуемо для Натальи. Утром он с изумлением разглядывал стол Толи Марченко, на котором все происходило — и выпивка, и после… Тщательно протертый уборщицей, никаких следов и улик, да и мусор они с собой забрали, на улице в урну выбросили.

После того, как Марченко сократили, это был ничейный стол. Здесь они с Валентином в обед шпилили блиц, сюда усаживали посетителей, пока просматривали принесенные ими документы и справки разные. На нем ему и отдалась Наталья.

Сказать по правде, он до этого никогда на столе не пробовал. Да и уж если совсем честно, все сделала она сама. Он, конечно, удивлялся ее опытности и умелости. Иван, например, был твердо уверен, что на столе ничего не получится. Да и вообще, как все это могло случиться, не сон ли? И как теперь с ней себя вести, встречаться, давать ей наряды по работе? А справка? Голова совсем не соображает, какая работа, если в голове - совсем другое?

Наталья впорхнула в комнату, вся такая свежая, пахнущая ландышами, чмокнула его в не очень-то свежевыбритую щеку:

— Какие у нас на сегодня дела? Как чувствуешь себя, Ваня? Коньячку вечером попьем? Может, кофейку тебе сделать?

Все поплыло перед глазами. Конечно, он хотел ее. И не мог дождаться вечера, кое-как сварганив справку. Да имел он в виду все эти справки теперь, горят пусть синим пламенем!

Она пришла в полседьмого.

— Хватит жить настольной жизнью!— призывно покрутила над головой ключами. — Подруга уехала в командировку, живем!

«У тебя подруга в отъезде, у меня — друг»,- хотел сказать Иван, подразумевая Валентина. Но промолчал.

«Что бы ни было, мы все равно останемся друзьями, никакая женщина, даже Наталья, нам не помешает. Они ведь дружили раньше, особенно до того времени, пока не грянул весь этот кошмар, когда и через семьи трещины пошли, как в Гражданскую: ты за кого — за красных или за белых?»

Многих перестройка развела. Когда все это началось? Может, с той мартовской статьи Нины Андреевой в «Советской России»? Ох, и всыпала она всем этим дерьмократам! Иван с того дня «Россию» читает регулярно. И тогда, едва проглотив письмо никому не известной преподавательницы химии, торжествуя, показал газету Валентину.

— Смотри, вот вся правда! И какое мужество, хоть один настоящий коммунист нашелся!»

— Что за бред собачий?— удивился Валентин, едва дочитав до конца. — Тебе не кажется, что это элементарная провокация?

Так начались их разногласия. Почти каждый день по пути на работу обменивались новостями. Немыслимые события накатывались на страну. Нагорный Карабах, кто знал вчера? Что означает формулировка «незаконные вооруженные формирования»? И почему их никто не может разоружить? Сколько можно плевать в историю, зачем вытаскивать из небытия все это меньшевистское отребье — Рыкова, Зиновьева, Бухарина, Троцкого? Что делается в газетах? Как можно пропускать такие статьи Афанасьева и Шмелева? Вот уже и до армии советской добрались! Какой-то Поляков про дедовщину книгу выпустил — клевета жутчайшая!

Все эти вопросы Иван буквально выплескивал на Валентина, а с кем же еще пересоветуешься! Пока не заметил, что коллега реагирует как-то вяло, с неохотой, больше отмалчивается, а иногда на связь вообще не выходит, бегает от него. «Может, он переродился?» — думал иногда Иван. Потом стал замечать: не только Валентин, многие в ЦК попались на удочку Горбачева, отошли, да что там, побежали, сама партия раздваивается!

Внешне все оставалось по-прежнему, они еще играли в обед в шахматы, иногда ходили в булочную на Энгельса, возле Верховного Суда, пить кофе. Но исчезли откровенность и теплота, которыми так дорожил Иван, уже что-то скрывали друг от друга. И того, о чем лучше промолчать, становилось все больше, так что, кроме футбола, вскоре и вовсе говорить стало не о чем. И гулять в обед не тянет.

Когда угар рассеялся, и он снова обрел способность мыслить, охватил безотчетный страх: как теперь они будут втроем — Иван, Наталья и Валентин? Ведь если он узнает или догадается, а как иначе, если втроем толкутся на одном пятачке, — скандал такой, что ты!

Выбрав момент, когда лежали, каждый на своей стороне, обессиленные, он спросил Наталью:

— Как будем с Валентином?

— Ты только никого не грузи — ни себя, ни меня, ни его. Ты заинтересован болтать? Нет! Я заинтересована? Тем более. Твое дело — воспринимать все как есть, и не испортить. Положись на меня. И в прямом смысле тоже, — ее рука привычно нырнула вниз, под одеяло.

… Много позже Наталья жалела, что не встретилась с Валентином, когда тот ей позвонил после поездки в Одесскую область. Ну что ей стоило, не убавилось бы, не усохло. Теперь же кусала локти. Почему-то казалось: если бы она к нему поехала, ничего бы этого не случилось. Понимала, что глупо, но так ей казалось. Сама Наталья членом партии не была, для техработника не обязательно. Естественно, таких галушек на партсобрание не звали, и что там было точно, она не знала. Почему, зачем понадобилось публично унизить и растоптать рядового инструктора даже не ведущего отдела ЦК? Да и за какие грехи? Подумаешь, взял человек за свои деньги, заметьте, коробку конфет к Новому году, бутылку водки да банку кофе, ну цепочку золотую – большое дело! Теперь по телику каждый день такие передачи — намного большие суммы называют. Взять хотя бы тех узбеков, о которых Иванов с Гдляном рассказывали! А у них что: начальству по списку продукты носят, а как бедному инструктору прожить?

Так она мысленно с кем-то спорила, кому-то доказывала свою да Валентина правоту, убеждая, в первую очередь себя, что справедливость на их стороне. Старалась заглушить ужас и холодный страх, подальше загнать их внутрь. Понимала: не будет Валентина — ее в два счета уберут. Каждая собака в ЦК знает, что это он, Валентин, привел ее сюда. А некоторые догадываются обо всем остальном. Говорят, и начальство в курсе их отношений.

Раньше за Валентином она была как за каменной стеной. Теперь, когда его «срубили», везде одна. Не считать же надежной защитой этого козла Ивана, которого она склеила через не могу, чтобы уцепиться за что-то, если Валентина сократят. Вот блин, не повезло-то как! И квартиру себе не успела сделать, и связи только наладила кое-какие, и теперь - что же, на улицу? А ведь, действительно — куда?

На следующий после партсобрания день она позвонила Валентину, но телефон молчал. Переборов брезгливость очередной встречи с Иваном, перед обедом зашла к ним в комнату. Иван сидел, жевал папиросу в облаке едкого дыма, серый весь. «Тебе-то что, болван несчастный, останешься в отделе, в ЦК. А может, он и заварил эту кашу, чтобы убрать соперника? Ха-ха, кишка тонка! А то был бы детектив. А Валентин, оказывается, на больничном. А что ему остается? Теперь для него главное — по-быстрому и тихо свалить на запасной аэродром. У него-то, наверное, есть куда. Да после такого скандала, кто его и где возьмет?

Иван не знал, как теперь ему относиться к Наталье – было неудобно, хотелось, чтобы она скорее ушла. Утром, когда позвонил Валентину – жена ответила, что нет дома. Потом Валентин перезвонил ему сам, объяснил: в поликлинику ходил, взял больничный. Теперь Иван чувствовал себя вдвойне виноватым. Ведь это он не предупредил Валентина, что готовится подкоп под него, хотя считал его своим другом.

Именно в тот злополучный день, когда Валентин уехал в Одесскую область а он трахнул Наталью, ему позвонили из парткома. Заместитель секретаря, освобожденный, есть и такая должность в аппарате, пригласил заглянуть «на минуточку» и, предупредив о полной конфиденциальности, предложил ему поговорить о Валентине. Кто к нему приходит, какие разговоры, правда ли, что кассирша с ним заигрывает, кто-то что-то приносит, чем дышит, наш ли это вообще человек? Иван отмел все подозрения, кроме отношения к перестроечному хаосу, где, на взгляд, Ивана, Валентин допускал слабину. В качестве примера, вспомнил случай, когда Валентин отказался подготовить реферат в кружке партполитпросвета, где Иван числился заместителем старосты. Не захотел подписываться, кстати, ни на журнал «Политическое самообразование», ни на «Коммунист». Отказался под предлогом, что «Самообразование» выписала жена на работе. Когда же общественный распространитель, член парткома, кстати, спросил, какого цвета обложка, послал его подальше.

Поначалу Иван ничего плохого в этом собеседовании не учуял. Обычная рутинная процедура, ничего страшного, такие собеседования, особенно раньше, регулярно практиковались в аппарате. Но сейчас, после всего, ему стало казаться, что это не простое совпадение, все срежиссировано заблаговременно и он, сам того не желая, подставил товарища. С другой стороны – а мог ли он поступить иначе? Машину запустили на полные обороты.

Интересные вещи получаются. Не только предал друга, но и бабу у него отбил. Мог ли кто подумать? Мог ли просчитать, что он, полтора метра в кепке и на коньках, отобьет секс-бомбу Наталью у красавца мужчины? Даже если она сейчас спит с двумя — его победу, согласитесь, оспорить трудно. Размышляя об этом, Иван приходил к выводу, что все происходящее является следствием того самого глобального процесса, начатого Горбатым. Именно таким вреднейшим образом вся свистопляска в партии отражается на простых людях — крушением судеб, ударом по карьере — кто знает, сколько несчастий им уготовано. А что делать, как все объяснить – никто не знает. Потому и обвиняют «высшие сферы», обвиняют партию в том, что дошли до жизни такой. А они здесь причем?

Листая перекидной казенный календарь, Иван Бабенко с тоскою думал, что какие-то две недели назад (а что такое две недели?) он был счастливым человеком, не ведавшим ни о грядущих сокращениях, ни о проделках Валентина, ни о прелестях Натальи…

Он снова набрал номер Валентина, но в трубке, как и утром, звучали короткие гудки. «Йор намбе из бизи»!— ни с того ни с сего прозвучал женский голос. Во, дела! Да никогда такого не было, чтобы АТС на Львовской площади отвечала по-английски! Может, нагрянули америкосы и с видом победителей топчут асфальт на бывшем Евбазе?

Валентин же в это время, попивая из горлышка чешское пивко, в халате и открытых летних тапочках, как будто он пребывал где-нибудь в блаженной памяти Алуште, Гантиади или Гаграх, раскрепощенно сидел перед телевизором и смотрел футбол. Увы, это был тот случай, когда заядлый болельщик не воспринимал ни звук, ни картинку. Да и если бы спросили, кто играет, вряд ли внятно ответил бы. Мысли его были далеки от футбола. Он мучился вопросом, все не мог понять — кому именно так необходимо его уничтожение?

Кто-то позарился на курируемую им кассу в ЦК? Подставили, чтобы нейтрализовать конкурента в отделе? Все выглядело дурацким с точки зрения элементарной логики, мелочным и не укладывалось ни в какие схемы. В то же время Валентин прекрасно осознавал: если не докопается до истины, не узнает, кто его «сделал», то невозможно не только что-нибудь предпринимать. Да и жить дальше-то как?

А если все это произошло случайно — понадобился прецедент, и так весь ЦК трясет, проверяющие из Москвы не выводятся?.. Вот и недавнее негласное распоряжение о том, что теперь со всеми инструкторами и завсекторами, приходящими на работу в аппарат, должен беседовать лично В.В., как будто у него загрузка меньше других? Ведь какая практика существовала раньше - их принимал второй секретарь, чтобы разгрузить первого, которому и так не позавидуешь. Москва серьезно рыла под В.В. — это ясно и понятно.

Но почему именно он, Валентин? За что? Он строго соблюдал установленные правила, никогда не нарушал существующий порядок, не лез и не высовывался, довольствовался тем, что положено, не зарился на чужое. Ну, подумаешь, случилось один раз, с кем не бывает, так что – в доклад Щербицкому совать? Да и разве можно сравнить его потуги с системой, выработанной здесь годами? Обидно, что так бездарно угодил под колесо! Скорее всего, надо было кого-то в жертву принести. Ему от этого не легче.

Может, не возбухать, молча снести, и если все обстоит так, как он думает, ему дадут спокойно уйти и не будут препятствовать новому трудоустройству? Это теперь для него самое главное. Надо бы переговорить, прозондировать. И он набрал номер первого помощника.

— Привет, — уверенно и твердо сказал помощник.— Сожалею. Но сделать ничего не могу. Решение принято. Позвони мне денька через три-четыре. Ты где сейчас? Болеешь? Выздоравливай. Выходи, чтобы еще раз не подставиться, чтобы не болтали лишнего. И главное — больше оптимизма. Ты меня понял? Туда, куда мы говорили, конечно, теперь – пломба, сам понимаешь. Не беда, что-нибудь придумаем. Так что, до связи. Весь этот разговор, сам понимаешь, между нами строго, — и положил трубку.

Этот помощник считался в ЦК человеком всемогущим. Имел прямой доступ к шефу и мог так преподнести ту или иную ситуацию, подтолкнуть к любому решению — тому только подпись оставалось поставить. А в ЦК, как известно, все на информации построено. Главное — первого вовремя проинформировать, а там пускай другие опровергают. Если, конечно, к шефу прорваться смогут. Предшественник первого помощника погорел на том, что много болтал по пьянке. «Какое политбюро, — говорил он как-то в бане, — я сам политбюро. Что шефу преподнесу, то он и скажет, решение такое и принимается. Это как в театре марионеток, только за веревочки успевай дергать. Они – куклы, мы — режиссеры в этом театре». Его убрали на следующее утро, без объяснения причин. Хорошо, защитить диссертацию успел, место на кафедре в КПИ дали, историю партии там читает…

С новым помощником Валентина связывали хорошие отношения, учились в одном институте, только тот на три года старше. Работая в ЦК, они практически не контактировали — орбиты разные. Разве что на партсобраниях встречались, на каких-то больших совещаниях, на ходу.

Но недавно он сам позвонил Валентину, пригласил к себе и после обычного обмена приветствиями и ритуальных фраз, поинтересовавшись, как семья-дети, перешел к главному.

- Валя, мы с тобой давно знаем друг друга, ты мне симпатичен, поэтому без дипломатии, сразу к делу. Ты в аппарате давно, понимаешь, что к чему. Здесь можно всю жизнь просидеть на одном месте, не продвигаясь, а можно и карьеру сделать. Кому как повезет. Так вот, у нас, помощников В.В., образовывается вакансия – Геннадий Иванович переходит на другую работу. Мне поручено подобрать кандидатуры на его замену. Круг обязанностей – известен. Наука, отраслевые отделы, внешние партийные связи. В зависимости от того, на ком остановимся, посмотрим, может, перераспределим что-нибудь. Короче, как ты посмотришь, если я в число претендентов включу и твою кандидатуру?- помощник прищурился и с удовольствием закурил «Мальборо», протянул и Валентину пачку, щелкнул зажигалкой. – Не ожидал такого поворота?

- Да, уж. Можно подумать? Сколько времени есть у меня?

- Неделя – достаточно?

- Может, и раньше дам ответ.

- Тогда, как говорят, спасибо за беседу!

И вот что удивительно: прошел почти месяц, а никто никому не звонил. Валентин – потому, что твердо решил отказаться от предложения, но не хотел первым сообщать: мало ли что произойти может, отказ не к спеху, стоит и резину потянуть. А вот почему не звонил помощник? Интересно, интересно. Неужели был в курсе всего? Не верилось, не хотелось верить. Хотя в их системе могло случиться все, что угодно.

И во время только что состоявшегося разговора помощник так ничего толком и не сказал, но все же дал понять, что, во-первых, окончательно, до конца, затаптывать не будут. И то его предложение теперь, конечно, отпало само собой, намекнул: туда, конечно, теперь, после всего, нельзя, закрыто и пломба висит.

«Возьму-ка я отпуск, в прошлом году был в июне, аккурат больше года прошло. Не отпустить не имеют права. Насколько же у нас заскорузлая система — все направлено против человека. Например, сам факт, по которому меня раздели. Да если бы водка, икра, кофе, шоколадные конфеты лежали в свободной продаже, кто бы хитрил, изворачивался, ловчил? Вон сахар — и тот по талонам, и это в Киеве, по две бутылки водки в руки, очереди километровые. Вот именно так дискредитируют перестройку, самого Горбачева. Конечно, ограничения нужны. При Брежневе все ходили пьяные, бухали на работе, бормотухой травили народ, от нее мозги стыли. Но то, что делается сейчас — тоже бред собачий. Людей за сто граммов водки исключают из партии, биографии калечат, ан, нет – молчи в тряпочку!»

Он всю жизнь пропахал, как папа Карло. Ими, инструкторами, помыкали, как шавками, поручали самую неблагодарную работу, затыкали все дырки. Они проводили линию, получая за это 280 рэ с вычетами, талоны им не положены, и только одно право, как шутили в аппарате, единственное право инструктора — право вызова лифта. Система действует безотказно. Всех, кто не вписывается в нее — выбрасывает автоматом. «Вот и меня вышвырнули…»

Все двигалось так, как говорил помощник. Отпуск ему дали. Правда, сразу заставили написать заявление об уходе, без даты. В ожидании расчета, под обед, зашел в отдел. Иван, как всегда, сидел в клубах дыма, чугунным охрипшим голосом руководил по телефону. И на дверях табличка с фамилией на месте. Он сел за свой непривычно чистый стол, набрал телефон Натальи. У той, как всегда, полный дурдом — сезон отпусков, все подались на юг, а билетов-то нет.

Услышав знакомый, слегка уставший ее голос, он почувствовал сухость во рту, сердцебиение. Договорились встретиться на их месте — верхней аллейке у гостиницы «Москва».

- Возьми мне, пожалуйста, два до Симферополя, на 3 августа. Поеду в «Юность», договорился с управлением делами, они мою путевку в Гантиади поменяют с комсомолом на «Алушту».

Понятно, что ехать в свой дом отдыха нельзя – там в это время пол-аппарата ЦК отдыхает, начнут приставать: что да как, эти взгляды. В «Юности», базе отдыха комсомола, где его мало кто знает, поспокойней будет. И с работой уже, кажется, определился – пересидит пока в министерстве, откуда и пришел, даже на ступеньку выше.

— Ну что, Валя, сгоняем партейку?— Иван сунул кипятильник в их литровую банку.— И кофеек имеется. Еще тот, заграничный, что спортсмены, помнишь, приносили?

— Кофе пока не ставь, может, на Энгельса сходим, там и коньячку по пятьдесят… В отпуск, как-никак, обмыть положено.

— Даже по сто, начальник после обеда на секретариате.

Играли на рабочем месте Марченко, Иван выиграл легко первые две партии на счастливом для себя столе. Впрочем, потом настал черед Валентина. При счете 2:2 Валентин предложил:

— Пусть сегодня будет ничья, согласен?

— Быть добру!

Они быстро собрали шахматы и двинули к лифту.

В кофейне на Энгельса стояло много знакомых, все знали друг друга, ребята интеллигентные, лишних вопросов не задавали, легко, будто только вернулся из длительной командировки. И все-таки, как было ни хорошо, а Валентин чувствовал, что он уже не с ними – оторвался от них, не вникает во всю их аппаратную суету, их заботы его не волнуют. Что ж, его цековский период миновал, и странно, что переживаний особых или там дискомфорта нет ни капли, только отстраненное спокойствие и умиротворение, что ли. А может, во всем виноват коньяк? Да сколько его выпили-то?

Расслабляться, особенно на работе, даже в перерыв, никогда не стоит. Они выпивают кофе, выходят на свежий воздух покурить, время еще обеденное, никто не спешит, разговор неторопливый, то ли обмен новостями, то ли ничего не значащие отрывки - мужики болтают, употребив свои законные сто граммов.

И вдруг – знакомый навстречу, из хозотдла:

— Вот они где прохлаждаются! А у вас там — на Валентина с Иваном показывает, — кабинет горит! ЧП — в ЦК пожар! Дыму столько…

Они испуганно переглянулись: неужели кипятильник? И бегом со всех ног на Орджоникидзе!

Сколько потом не вспоминал Валентин, кто из них воткнул кипятильник в розетку, никак не восстанавливалось. Точно знал: он не втыкал. Но и Иван открещивался: ты же мне сам сказал, оставь, не пьем кофе, на угол пойдем, я и не включал…

Страшен был не сам пожар, его быстро загасили, но стол, тот самый пустой сокращенного Марченко, выгорел так, что рассыпался, когда его выносили. Дымищи и копоти сколько! Окно они не закрыли, что являлось вопиющим нарушением противопожарных правил. Именно благодаря этому, не загорелась занавеска, запутавшаяся на улице.

Резонанс, понятно, оглушительный, весь ЦК сбежался. Говорят, когда В.В. доложили, он, разобравшись, изрек:

— Ну вот, значит, тогда, на партсобрании правильно мы их покритиковали. Выводы персональные уже сделаны, надо под расписку всем работникам памятку о противопожарной безопасности довести, чтобы впредь…

Валентин увольнялся, а Ивана не тронули, проскакал, везунчик эдакий, на вороных! За выходные в кабинете подмарафетили, но запах долго стоял, так что окна держали открытыми почти всю осень, мерзли. А кипятильники у всех изъяли, причем, принудительно. Ночью прошлись по кабинетам, ящики прошманали, сейфы вскрыли — на то есть права особые у соответствующих служб. Много чего неположенного нашли — коньяку в сейфах, говорят, на целый ящик набралось, презервативов — мужики-то здоровые в ЦК работают. По итогам проверки хотели приказ вывесить, да ограничились обсуждением на собраниях в первичных парторганизациях. И без того ЧП много в последнее время в ЦК Компартии Украины, непорядок, что люди могут подумать о них…