Жили-Были «Дед» и «Баба»

Вид материала

Документы

Содержание Аля и валя

Подобный материал:

• Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
• Сказка про Корку, 12.58kb.
• Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
• Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
• 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
• Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
• Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
• Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
• Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
• На темы русских народных сказок, 313.63kb.

^

АЛЯ И ВАЛЯ

Он думал, разрыв не будет таким мучительным. Подумаешь, повстречались три года, так что — с балкона бросаться? И что у них, кроме секса, может быть общего? Да и о каких серьезных чувствах идет речь, если он старше ее почти на 25 лет! И до сих пор не знает о ней почти ничего: кто она? что она? Ну, встретились, переспали, хорошо было, кто бы спорил, погуляли-переспали - и вся любовь. Тем более, что для каждого вся эта конспирация таила угрозу, исходя из того, что за ней – глаз да глаз, а батя ее – важная шишка, с дочки глаз не спускает. Так считалось, во всяком случае.

Да и что за конспирация – детский сад. Не мудрено, что батя ее сразу, вернее, их сразу вычислил, пронюхал. Да и как иначе – всю жизнь агентов обучает, сам, говорят, на нелегальной работе с женой пребывал. Валентин, когда только узнал, кто да что, сразу понял: как не маскируйся – все равно раскроется. Тогда уж ему точно хана. Выход один – рвать сразу, резко, до конца! Не успел.

И когда Тюлень, начальник Валентина, вызвал его, а в кабинете — ее батя, он обессилено опустился на стул. Поздоровались, он своим кагэбешным взглядом пробуравил насквозь, если бы мог — убил на месте. Тюлень сидел красный, как рак, потом засуетился, бумажки подхватил: извините, мол, к руководству срочно вызывают…

Остались тет-а-тет.

— Вы меня извините, Валентин Иванович, — начал министр, – умом этого понять не могу. Ни понять, ни принять. Двадцать четыре года разницы, женатый давно человек, зачем вам это? Что может быть общего?

— Извините, Петр Наумович, бес, как говорят, попутал. Мы решили прекратить...

— «Мы решили!» Думать надо! Прежде было!.. Извините. У вас дети свои есть? Вижу, что нет. А мы дома неделю не спим, жена на валидоле сидит. Ну вам что, баб мало? Так обратитесь, у нас картотека обширная. Нет, девчонку попортить захотелось. Ну что вы молчите? Нагадил — и в кусты!

Валентин сглотнул. Инстинктивно понял: молчать и дальше, как задушенный. Бывший его друг на старой работе говорил: ну что ты молчишь, как сало в посылке!

— Ладно, посмотрим, что дальше с вами делать, я имею в виду конкретно вас. Вы хоть знаете, что Аля, Алена, в глухой депрессии уже почти неделю? Не ест ничего, в институт не ходит. А вам хиханьки! Извините, тяжело мне…

Валентин молчал. Не из упрямства. Не знал, что говорить. Алю жалко. Значит, и у нее это серьезно. И вся ее болтовня, ужимки, цинизм, легковесность — все напускное, показное, чтобы никто не догадался, какая за ними ранимая и беззащитная душа. И он не догадался, хотя был с ней намного ближе, чем этот министр, ее батя. Старику не позавидуешь. Хотя какой он старик – чуть постарше его, Валентина, будет. А что, у него тоже такая дочка могла быть, запросто, причем. Господи, какая только ахинея не лезет в голову!

Зашел Тюлень, предварительно зачем-то постучав.

- Извините, я, кажется…

— Все, мы закончили, — резко повернувшись, министр в два шага вылетел из кабинета.

— Знаешь что, Дидух, я по горло сыт твоими выходками. Меня предупреждали, когда брал тебя в отдел… Ты хоть отдаешь себе отчет, что больше тебе здесь делать нечего, я за тебя краснеть не собираюсь? Засветить так отдел! Пиши заявление, и тебя уже завтра здесь нет, ты понял, Дидух?!

Вот и все. Конец любви, конец работе.

На Европейской площади взял такси, метель кружила такая, что не было сил идти. При одной мысли, что придется спускаться и ехать в метро, сделалось невыносимо. Когда-то он любил киевское метро. Вот именно — когда-то. Когда деревья были большими. Когда не скапливалось там миллион народу, никто не толкался, не резал сумки и кошельки, не дышал в лицо перегаром, поезда двигались с интервалом в три минуты, пока мэр со своими прихвостнями не заставил все проходы спекулятивными ларьками, у которых вечно толпились люди, мешая нормальному человеку пройти. Тогда там не было нищих и бомжей.

В ЦК ходила такая легенда. Будто бы Щербицкий, побывав на открытии первой линии, сказал киевскому начальству: «Построили вам дворец, так вы же, смотрите, не изгадьте, чистоту поддерживайте. Чтобы с собаками сюда не совались. Услышу – выгоню с работы и сошлю по месту рождения, заново начинать карьеру, с самого вашего села!» Сказанное, какое-то время действовало. Да что - люди отдыхали в метро, как в музей ходили, ну, и, конечно, лучшего транспорта не придумать! Теперь — комфортнее добираться пешком, чтобы не травмировать нервную систему, поскольку каждая поездка — тест на выживаемость. Плюс метель, настроение мерзопакостное, жизнь дала такую трещину — занимай веревку и повесься. А дудки вам! Проезжали бульвар Шевченко, памятник Щорсу, места боевой славы студенческих годов.

— Здесь, пожалуйста!

— Вы же сказали — на Шулявскую.

— Передумал! Могу я передумать?

— Завсегда, десять гривен с вас.

Ясно: домой ехать сейчас невозможно. Уж тогда напиться — лучший вариант. Безысходность, полнейший депрессон. Прошел через кассовый зал вокзала, в кафешку от отеля «Экспресс». Студентами здесь частенько гулеванили, в гастрономе брали дешевое вино, реже водку, разливали под столом, винегретом закусывали, им даже «пулю» писать здесь разрешали. Застал еще те блаженной памяти времена, когда хлеб и горчица стояли на столах бесплатно. Впрочем, это не здесь, тогда, в их молодые годы, этого комплекса еще и в помине не было, от универа они спускались по бульвару вниз, в кафе «Киевское», которое студенты называли кафедрой и где бокал пива стоил ровно 25 копеек. Сюда после протоптали дорожку. Сосиски горячие подавали, по тем временам – дефицит, они со стадиона захаживали, на «разбор матча». «Экспресс» на их жаргоне: «желдоррыг» — железнодорожная рыгаловка. Кажется, здесь он познакомился с Иваном. Точно! Странно, что ни разу не вспомнил, не идентифицировал их знакомство с этой точкой. Теперь вокзальный сброд разнородный собирается - бомжи, калеки, дешевые шлюхи, по существу – давалки за двадцать гривен.

Первые сто пятьдесят коньяку он выпил, как воду, не отходя от стойки, просто плеснул в стакан побольше из бутылки, которую заказал, может, и не сто пятьдесят, кто считает. Ясно только, что не меньше, он по глоткам почувствовал, явно больше восьми или что-то около этого, а его восемь не слишком длинных, обычных глотков и есть сто пятьдесят. Сидел с заливной рыбой, нарезанной московской колбаской, горячими пирожками с мясом, ну и бутылка коньяку. Кто-то мог подумать, глядя на него: мужик в одиночку спивается. Темнота, деревня неотесанная. Им не понять: ему-то как раз никто и не нужен — три восклицательных знака! Чем человек более интеллигентен, тем меньше его тянет в толпу и тем сильнее желание побыть одному. Где такое вычитал? Да не из книг это, хоть вся мировая литература именно на том и построена. Вспомни Хемингуэя. Да, но вспомни Сэлинджера, Камю, Достоевского. «Человек один не может»— писал Хэм. Увы, герои сюрреализма и неореализма сплошь и рядом самодостаточны. Им не бывает скучно в одиночку. Как мне сейчас.

Валентин плеснул в стакан.

Подожди, вот про Ивана что-то мелькнуло и пропало, растаяло. Что же? Познакомились в этом кафе? Нет, не то. Позавчера, в пельменной, он сказал какую-то на редкость удачную фразу, Иван – и вдруг удачную — вот где юмор. Тем не менее. Жаль, не запомнил, выпили много, да и не до него, слушал вполуха, думал о другом все время. Может, стоило бы освежить память? Ты что, за пятнадцать минут всю бутылку засосать? Надо учиться отдыхать, постигать науку культурного пития, ха-ха! Однажды на Кипре, когда бутылку водки подарили официантам и вся кухня сбежалась, совместно пировали до трех часов – местные по капелькам цедили, упились вусмерть, а так и не допили. Вот и весь смысл культурного питья. Что же сказал тогда этот пидар?

— Простите, здесь свободно?

Две девицы. Стопроцентные жрицы любви. Почему, собственно, не развлечься? Тем более, во всех смыслах на сегодняшний день он человек свободный.

— Прошу - прошу, за честь почту!

— Ох-хо-хо! Идем отсюда, Лена, он косой вдрызг.

— Местов больше пустых нет, что, не видишь? Давай сядем пока.

— Девушки, не сядем - присядем, присядем, сесть вы всегда успеете.

— Мы думали — вы поэт, оказывается — мент.

— Скорее поэт…

— Ой, Ленка, я сейчас кончу — поэт!

— Го-го- го! Поэт! Поэт, как ваша фамилия?

— Скабичевский, слыхали?

— Я слышала.

— Я — нет!

— Поэт, не угостите коньяком бедных студенток?

— Почему нет? У меня сегодня праздник, гуляем. Может, и покушать хотите?

— Да уж точно не откажемся. А какой праздник-то?

— Машину вот купил, замываю. Кстати, меня Виктором зовут. Виктор Скабичевский, доктор наук, профессор.

— Я Даша, а это Ксюша.

— Вы же говорили – поэт, не доктор наук. И каких, интересно?

— Потом посмотрите. Ну что, бедные студентки, за знакомство?

— Давайте!

— Только первый тост до дна! Нет-нет, рюмку не ставить, только пустую. Даша! Не сачковать!

— Да не могу я всю сразу, такое крепкое, да и на работе…

- Она хотела сказать — учебники, тетрадки ждут, писать… Я выпила свою.

— Между первой и второй пуля не должна пролететь, поэтому сразу и — до дна!

— За что же пьем?

— За вас, красавицы, чтобы все у вас было, а вам за это ничего не было!

— Я до дна не выпью…

— Я тоже.

— За любовь, красавицы, только до дна! Любовь слезам не верит, вот так. Даша, опять сачкуешь?

— Не могу я столько.

— Бери вон с Ксюши пример! Смотри, какая послушная девушка.

— Вы ее еще не знаете, она классно умеет любить, не пожалеете.

— Дашка, что ты несешь, мы же студентки с тобой!

— Третий тост — тоже за любовь…

— Так уже был…

— За любовь и здоровье для этой любви!

— Здоровье — это святое. Давай, Ксюха, за здоровье!

— Блин, я такая пьяная! Что-то развезло совсем.

— Кто здесь пьяный, Ксюша — вы? По-моему, в этом гадюшнике не найдется трезвее человека…

— Виктор, какую машину вы купили?

— «Мерседес», небось?

— Нет, солнышко, до «Мерседеса» я еще не дотянул, «Мерс» будет позже, Сейчас меня хватило только на «Аудио», четверку. Знаете? 30 штук стоит.

— Долларов?

— Понятно, не гривен.

— Ни хрена себе, ты слышала, Ксюха? Виктор, вы нас покатаете?

— А то! Зачем же ее покупал?

— Клево! Прямо сейчас?

— Нет, она еще на техстанции, доводят, последний штрих. Но завтра — обязательно. Так что, обмоем нашу машинку, девушки?

— Обмоем!

— Только я до дна пить не буду, развозит, потом голова болит.

— Не беда, я сейчас шампанского закажу с шоколадом и фруктами. Девушка, можно вас? Шампанского, будьте мне так любезны, шоколадку, фрукты, чтобы все, как в лучшем виде! Только быстро! Может, мы ко мне поедем? Я здесь недалеко хату снимаю, там и отполируемся.

— Точно! Немного выпьем — и на воздух! Кофе там есть?

— Подожди ты, Даша! Куда поедем, а бабки? Послушайте, Виктор, мы здесь с товарищем отдыхаем, он сейчас отъехал ненадолго. Понимаете…

— Я все понимаю, сколько?

— 30 долларов два часа, 70 — ночь.

— За каждую?

— Нет, за двоих.

— Без проблем! Поехали.

— Я деньги должна ему отнести.

— Успеешь. За нашу ночь любви!

— Я до дна не буду…

— Да не ной ты, Дашка!

— Вперед, мы сегодня спим втроем!

— Как клево, Виктор!

Когда приехали на Горького, никак не мог открыть дверь. Потом уже догадался: еще один ключ изнутри торчал, кто-то был в квартире. Кто же, интересно, может, друг вернулся из Гвинеи без сала? Вот дела! Что-то здесь не так! Он постучал. Потом еще. Через какое-то время за дверью послышалась возня, что-то упало. Он приложил палец к губам и показал своим девушкам, чтобы вели себя тихо, отошли к лифту, тогда их нельзя будет рассмотреть в глазок. Те оживленно жестикулировали, мол, куда ты нас привел, козел несчастный!

— Валентин, ты?

Алена, мать честная! У нее свои ключи, он сам ей дал… Забыл совсем… Что делать?

— Я. Открой, что ли.

— Не могу, я не одна.

— Я тоже.

— Оригинально. Ты с кем?

— С девушками.

— А я с мальчиками. Сколько их?

— Кого?

— Ты что, пьяный? Девушек, спрашиваю, сколько?

— Две. Даша и Ксюша.

— Очень приятно, у меня тоже двое. Подожди, открываю.

Она вышла в мужской рубашке на голое тело.

- Девушки, проходите пока на кухню. Ты где таких красоток зацепил?

— Какая разница где… Ты, я вижу, тоже времени даром не теряешь.

— Я из дому ушла!

Алена засмеялась, как-то странно на него посмотрела. Приподнялась на цыпки, обхватила его крепко двумя руками за шею и поцеловала в губы, точь-в-точь как тогда, когда они танцевали.

— Это все из-за тебя! Почему ты не снимаешь трубку?

— Меня там больше нет, уволился.

— Из-за меня, да?

— С чего ты взяла? Надоело, тоска там…

Они стояли на площадке, в комнате, он слышал, одевались мужики, один все время спрашивал: «Где моя рубашка, ты не видел?». Девушки на кухне курили, дым вперемешку с перегаром струился сквозь неплотно прикрытую дверь.

— Зачем ты врешь? Мне отец все рассказал, я его чуть не прибила. Скажи, мы будем встречаться? Скажи… столько дерьма кругом…

— Ты что, плачешь?

— Вот еще, с чего ты взял?

— Да так, по косвенным признакам…

— И не собиралась. Так что ты мне скажешь?

— Надо подумать, давай завтра встретимся, все обсудим.

— Зачем ждать до завтра? Отправляй этих шалав своих, мои мальчики тоже домой спешат, побудем вдвоем до утра, у нас ведь еще ни одной ночи не было целиком, чтобы вдвоем, а утром решим, пусть будет как будет.

Сама эта ночь Валентину запомнилась мало, только моментами, яркими, как вспышки: как они мылись под душем, долго-долго, наверное, целый час, или даже больше мылили друг друга и терли мочалками, так, что, казалось, дырки протрут в телах друг друга. «Будем чистые, как младенцы»,— говорила Аля.

Ну и финал, понятно. Вернее, та ее часть, когда они проснулись и могли воспринимать. Он, вообще, ничего не понял, где находится — на Шулявке, или дома на Чкалова, или — где? Чугунная голова ничего не соображала. Какой-то диван, обои, глаза не раскрываются. И голоса, один, кажется, знакомый:

— Может, наркотики? Нельзя же так долго не приходить в себя, да так их и вывезти отсюда можно запросто, ничего не заметят…

Чей же это знакомый до боли голос?

— А нашатыря у вас нет? Есть? Давайте, да нет, ему, ему, Алечка не переносит, аллергия у нее.

Да это же ее батя, министр. Наверное, сон. Резкий едкий запах. Да какой же это сон? Кто-то по щекам — хлоп-хлоп! Я тебя сейчас как хлопну, идиот, резко так встану сейчас. И только приподнялся, как получил довольно чувствительно кулаком по скуле. Что же ты, падло, делаешь?

— Это ты – падло, подонок, что с моей дочерью делаешь?— и с другой стороны по челюсти.

Мама родная! Да это же точно ее батя, с ним еще двое, «скорая» в халатах с чемоданчиком, что этим-то надо? И он голый совсем, так и уснули в изнеможении, обняв друг друга крепко, они, что ли, объятия расцепляли? Как сюда попали, как дверь открыли, навел кто?

— Что с ней? Что ты с ней сделал, подонок?

И еще раз со всей силы по лицу. Кажется, проснулся окончательно.

— Да спит она…

— Таблетки какие-нибудь принимали?

— Какие таблетки, вино пили.

— От вина такого не бывает. Ну, да экспертиза установит. У тебя наркотики в любом случае найдут, уже нашли, я тебя закрою лет на пять, в зоне пацаны быстро мозги прочистят…

— Папа, какие наркотики, какие пацаны, мы любим друг друга! — Алена рывком выпрямилась, по-детски подтянув подушку под спину, отшвыривая в сторону плед.

— Укройся немедленно или оденься сейчас же, что ты здесь устраиваешь!

— Ты хоть и родной отец, но не представляешь даже, что я могу сейчас здесь закатить!

— Я же говорил: наркотики! Николай Трофимович, вызывай милицию и понятых!

Помощник беспомощно оглядывался в поисках трубки.

— Да на кухне телефон!

Валентин, пользуясь паузой, быстро одевался. Алена прошептала ему в спину:

— Зачем ты? Я не собираюсь, пусть голых уводят.

В дверь позвонили:

— Наркоэкспертизу вызывали?

— Проходите, пожалуйста. Надо будет обследовать двух молодых людей. Один, впрочем, постарше будет.

— Сейчас сделаем.

— Только, когда оформлять… Пройдемте на кухню, я вам все объясню.

Еще звонок. Валентин машинально глянул на часы — половина седьмого. Наверное, утра, все-таки. Приехала милиция. Капитан козырнул ее бате:

— Разрешите начинать осмотр, товарищ генерал?

У них, оказывается, еще товарищи. На девятом году независимости. Во дают! Да не все ли равно? Где-то бы кофейка горячего выпить с молоком.

— Одевайтесь, вам придется проехать с нами. Это ваше?

Белый целлофановый пакетик он с ловкостью факира достал из бельевого шкафа.

— Нет, квартира не моя, ничего здесь не знаю.

— Как здесь оказались? Одевайтесь, еще будет время все выяснить. Документы, записную книжку, бумажник — на стол. И ключи от квартиры.

— Куда вы его уводите?!— совершенно жутко завопила Алена. — Бляди, вам крови чужой не жалко, обнаглели! Наркотики подбрасывать, да я вас!— она вскочила на диван ногами, совершенно нагая, батя-генерал бросился к ней с криком:

— Успокойся доченька, я все понимаю, сейчас анализы возьмут и поедем.

— Я в рот … твои анализы! Никуда не поеду!

И бутылкой от шампанского — шарах! Хорошо не попала – в стену, удивительно, что бутылка не разбилась. Кто-то подхватил ее с пола, другой — еще одну, что стояла недопитая.

Валентин, уже одетый, повернулся и обнял ее за плечи, зашептал, как попугай, одну фразу:

— Успокойся, Аленька моя, я с тобой!

Она оттолкнула его, отбросила плед, которым он ее прикрывал и заорала в полной тишине:

— Ты думаешь, я тебе всю правду рассказывала, как он меня мучил!

Генерал сделал движение вперед.

— Не подходи, ублюдок! Глаза все выцарапаю! Это он, он, а не тот, что я тебе сочинила, меня три года назад изнасиловал! И мать моя об этом знает! У нее спросите! Ту историю я выдумала всю! А правда – что случилось на Бассейной, там у него квартира для тайных встреч, вот какой ублюдок у меня отец! Он всех в нашем дворе девчонок перетрахал.

— Это же шок! Настоящий шок! Вот что наркотики делают! Заканчивайте экспертизу, уже бред начался, — генерал держался молодцом.

Хреново, что старший мент прикрепил Валентина к себе наручником за руку, больно так, и тащил, сука, вперед.

Уже в машине Валентин вспомнил, что именно тогда, в пельменной на Чеховском, ему сказал Иван и что он напрасно весь день и вечер не мог вспомнить. Повернулся к менту и постарался его успокоить:

— Да не волнуйтесь так. Знаете, если вовремя отстать, можно оказаться первым!

— Пошел, я тебя отстану! В отделении поговорим, писькострадатель!

«Все же вырос у нас культурный уровень милиции, терминологию знают»…