Политическая коммуникация

Вид материала

Документы

Содержание Концептуализация миграции Специфика концепта «власть» 1. Предметные метафоры. А князю же великому Борису Александрович Святопълкъ оканьный явися законопрестоупьно… властию прельстивъся Пространственные метафоры Грузия: жертва или злодей? Грузия – жертва Грузия – агрессор Грузия – участник игры Грузия – друг америки

Подобный материал:

• Список литературы по курсу «международная коммуникация», 66.69kb.
• Политическая Коммуникация, 5126.96kb.
• Н. С. Хрестоматия по курсу «Политическая имиджелогия», 4312.46kb.
• Коммуникация в структуре человеческой цивилизации. Политическая коммуникация как общение, 59.12kb.
• «Коммуникация в современной парадигме социального и гуманитарного знания\ (Коммуникация-2008), 153.96kb.
• Политическая коммуникация в российском Интернете, 140.9kb.
• Политическая Интернет-коммуникация в современном региональном пространстве (на материалах, 335.25kb.
• Политология справочные материалы для подготовки к тестированию содержание, 784.53kb.
• Тенденции современной медиаглобализации в условиях идентичности казахстанских сми, 486.26kb.
• «Политология», 92.72kb.

Калыгина М.Ю.

Филиал Уральского государственного

педагогического университета,

г. Новоуральск

^ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ МИГРАЦИИ

В РОССИЙСКОМ, БРИТАНСКОМ И АМЕРИКАНСКОМ

ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСКУРСАХ


Политическая метафора – это сильнейшее средство манипуляции общественным сознанием и «зеркало», в котором отражаются картины мира целых народов. Согласно теории концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона, метафора рассматривается как основная ментальная операция, как способ познания, структурирования и объяснения мира. Одним из важных социальных явлений в мире является миграция. Миграция – это «массовое перемещение, переезд населения из одного места жительства в другое в силу экономических причин, из-за национальных притеснений, природных бедствий и катастроф» [Толковый словарь русского языка начала ХХI века. 2006: 588].

В странах Европы и США исследованию метафорической репрезентации «иммиграции» в СМИ посвятили свои работы О. Санта Ана, Е. Эль Рефайе, Дж. О’Брайен, В. Харди, Б. Феемэн и др. В России проблемы иммиграции стоят не менее остро, чем в других странах, однако российские исследования по метафорическому моделированию иммиграции единичны.

Мы провели сопоставительный когнитивный анализ миграции в медиадискурсе России, Великобритании и США. Посредством сплошной выборки из электронных версий популярных СМИ России (Российская газета, Комсомольская правда, Аргументы и Факты), Великобритании (Guardian, Evening Standard, Telegraph, Daily Express) и Соединенных Штатов Америки (New York Daily News, USA Today) было выделено 108, 85 и 107 метафорических образований соответственно. Следуя классификации метафорических моделей, предложенной профессором Чудиновым А.П., мы разделили отобранные метафорические образования на 15 групп по сфрам-источникам. Анализ показал явное доминирование метафор понятийной сферы «Стихия», где МИГРАНТЫ – СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ. Объясняется это тем, что миграция носит стихийный, беспорядочный, непредсказуемый характер, при этом обладает достаточной массивностью и разрушительной силой, что убедительно демонстрируют метафоры фрейма «Движение воды»: поток, приток, всплеск, отток, огромная волна.

На втором месте по частотности употребления в российских и американских публикациях находятся милитарные метафоры: оккупированы вьетнамцами, расшифровка мартовских сводок; fighting illegal immigration, "the war here at home" against illegal immigrants, а в британских - метафоры спорта и игры: immigrants can't win, hunting illegal immigrants. Концептуальная метафорическая модель МИГРАЦИЯ – это ВОЙНА подчеркивает категоричность и решительный настрой наций в отношении мигрантов, так как милитарные метафоры обладают мощными векторами тревожности, агрессивности и опасности. Частое использование милитарных метафор связано с тем, что Россия имеет богатое военное прошлое, а Америка склонна показывать свое превосходство на мировой политической арене с помощью военных вмешательств в конфликты других государств.

Концептуальная метафорическая модель МИГРАЦИЯ – это ИГРА имеет негативный прагматический потенциал, так как игра изначально воспринимается как имитация деятельности. Из публикаций британских СМИ видно, что в стране остро стоит проблема с нелегальными мигрантами, так как правительство не может разработать адекватных ситуации законопроектов, а лишь «охотится» за нелегалами и «выигрывает призовые очки».

На третьем месте по количеству употреблений в России и США стоят метафоры дома. В Великобритании – морбиальные и финансовые метафоры. Метафорическая модель ГОСУДАРСТВО – это ДОМ относится к числу моделей, на материале которых можно наиболее наглядно демонстрировать воздействие политических событий на образы политического языка. Российское государство предстает рачительным хозяином, который создает единое миграционное окно, миграционный терминал, огромную шлюзовую камеру для бывших соседей по советской коммуналке, не желающих отправляться на свалку миграционных отбросов. Американцы видят свое государство домом с крепким фундаментом, с хорошо охраняемыми дверями и коридорами, через которые нелегальным мигрантам очень трудно попасть внутрь. В метафорической модели МИГРАНТЫ – это ТОВАР образно используется лексика, обозначающая товарно-денежные отношения. Финансовая метафора в политической речи чаще всего связана с тем, что традиционно осуждается в народном сознании. В Британии мигранты предстают дешевой рабочей силой, дебетом и кредитом в балансовом отчете Британии, источником благосостояния. В то же время метафорическая модель МИГРАЦИЯ – это БОЛЕЗНЬ, обладающая концептуальными векторами агрессивности и тревожности, отражает обеспокоенность, безысходность, и вместе с тем раздражение на неспособность государства решить проблему с нелегальными мигрантами: из-за безумной миграционной политики государства Лондон скоро превратится в столицу туберкулеза всего западного мира.

Анализируя наиболее часто встречающиеся метафорические модели со сферой-магнитом «миграция» в СМИ России, Великобритании и США, можно сделать вывод, что явление миграции в этих трех странах носит стихийный, беспорядочный, непредсказуемый характер, что подтверждается наиболее часто встречающимися метафорами стихии. Самодержавие и богатое военное наследие России отражается в метафорах дома, строения и милитарных метафорах, тогда как родина футбола и белых воротничков в большей степени мыслит метафорами спорта, игры, экономическими и морбиальными метафорами.

© Калыгина М.Ю., 2009


Кондратьева О.Н.

Кемеровский государственный университет,

г. Кемерово

^ СПЕЦИФИКА КОНЦЕПТА «ВЛАСТЬ»

В ДРЕВНЕРУССКОЙ КУЛЬТУРЕ


Осмыслению сущности власти посвящено значительное количество трудов по философии, социологии, политологии. Ряд лингвистических работ последних лет также ставит своей задачей реконструкцию представлений о власти, воплощенных в разнообразных текстах, прежде всего, политического характера. Однако бесспорно, что настоящее – это «следствие прошлого», соответственно, рассмотрение особенностей концепта «власть» в древнерусской культуре позволит выявить исходные представления о феномене власти.

Власть является нематериальной по своей природе, потому свободно метафоризируется, обрастает образами. В древнерусских текстах в процессе концептуализации власти преобладает два типа метафор – предметные и пространственные.

^ 1. Предметные метафоры. Наиболее часто в древнерусских текстах власть осмыслялась как физический предмет с четкими границами, который мог «уместиться в руках и быть перемещаемым в пространстве» (о наличии подобной метафоры в современных текстах см. Бессонова 2005). Власть в древнерусских текстах, подобно предмету, становится объектом манипуляций. Прежде всего, властью обладают, ее держат в руках: держали всю власть родственники Феодоры (Из Хроники Константина Манассии). Власть дают, даруют: Отецъ его всю великую власть Руския державы по смерти своей ему дарова (Казанская история). В данном случае мы видим добровольный и легитимный характер передачи власти, она передается от отца к сыну.

Соответственно, законный наследник данную ему власть принимает: ^ А князю же великому Борису Александровичу власть приимше тфѣрскаго чиноначальства (Инока Фомы слово похвальное). В ряде случаев власть, подобно ценному имуществу, отнимается у законных правообладателей: от бога державу, данную мии от прародителей наших, под свою власть отторгосте (Первое послание И. Грозного А. Курбскому).

Власть прельщает человека, вызывает стремление обладать этим сокровищем: ^ Святопълкъ оканьный явися законопрестоупьно… властию прельстивъся (Мин 13. Июль). Именно стремление я власти становилось причиной войн, ссор и раздоров: Въстави дьяволъ вражду… Стпополка на Бориса и ГлЬба власти ради (Лаврентьевская летопись).

Власть может представать в древнерусских текстах как некий артефакт, т.е. предмет, созданный руками человека. Это может быть предмет опасный, способный нанести разрушения, например, нож: Плутархъ. Притча глаголеть: дЬтемъ ножа не давай; азъ же рьку: ни дЬтемъ богатьства, ни мужемъ ненаказанымъ силы и власти подавати (Пчела). В данном случае выражается идея ответственности, особой природы власти, под силу с которой справиться только сильному и мудрому человеку, в руках же прочих власть разрушительна.

Власть в Древней Руси воспринималась в большинстве случаев не как обычный предмет, а как предмет, данный Богом, полученный в качестве высшего дара, таким образом, феномен власти приобретал сакральную окраску: И не вЬси, оканьнЬ, Божия смотрения: даеть власть ему же хощеть, поставляеть цесар и князя Вышнии (Рассказ о преступлении рязанских князей). Именно такой характер обретения власти позволял правителю осознавать собственную правоту: Динара же царица …глаголя: «Еже ми повелѣваеши не дрьжати власти, но не от тебя бо прияхъ ю́, но от Бога ми дано свыше (Повесть о царице Динаре).

2. ^ Пространственные метафоры. Представления о власти в древнерусской культуре также связаны с пространственной характеристикой. Власть в народном сознании отчетливо ассоциировалась с высотой, верхней планкой шкалы. Представления о ‘высоте’ власти реализуются в древнерусских текстах достаточно разнопланово. Это может быть непосредственное сочетание высота власти: овЬх убо тЬм на высоту властей възводити, овЬх же оттуду въ послЬднее низлагати безчестие и безславие (М. Грек, Послание о Фортуне), либо сочетание лексемы власть с предлогом подъ. Так, все зависимые объекты находятся под властью, т.е. занимают положение ниже нее: Бытии подъ властию сущихъ подъ властию црства нашего (Лаврентьевская летопись). Лишение власти предстает в тексте как свержение с нее, т.е. как некий спуск с высоты вниз: гордыя съ власти сверже, а смиренныя на престолЬ со собою посади, но и еще же и иныя власти, не покоряящаяся ему, но покорны сътвори (Инока Фомы слово похвальное).

Изученный материал позволяет отметить ряд специфических черт концепта «власть» в древнерусской культуре: 1. Власть в данный период осмысляется как предмет, дар, имеющий высокую ценность и являющийся объектом различных манипуляций. Таким образом, смысл власти видится преимущественно во владении (владеть и власть – слова одного корня). В современной же культуре наблюдается антропоморфизм власти (ср. в рус. власть заявляет, берет на себя ответственность, контролирует и т.д.), т.е. постепенно она превращается в некий самостоятельный организм со своей особой жизненной логикой. 2. Концепт «власть» в древнерусской культуре имел ярко выраженную религиозную окраску, причем даже в том случае, когда речь шла государственной, а не божественной власти, так как правитель рассматривался лицо, имеющее власть от бога и реализующее его волю на земле. Данная особенность обусловлена особенностями менталитета средневекового человека и религиозным характером древнерусской культуры в целом. Выявленные особенности не являются единственными, описание же всего комплекса специфических черт концепта «власть» в древнерусской культуре требует отдельного исследования.

Коробкова Ольга Михайловна (Московский педагогический государственный университет)

Тема доклада: «Концепты «Власть», «Страх» в политическом дискурсе сталинской эпохи (конец 20-х – начало 50-х годов ХХ века)»

В настоящее время большой интерес вызывает вопрос, каким образом была построена сталинская система власти, способная держать в страхе и повиновении огромную страну, какие языковые средства использовались с целью воздействия на сознание человека. Предметом исследования является язык политических текстов конца 20-х – начала 50-х годов ХХ века, времени господства тоталитарного режима на предмет взаимодействия концептов «Власть», «Страх» в пределах исследуемого материала. Известно, что в научной литературе существует множество подходов к понятию концепта, это привело в известной степени к размыванию его границ. В своей работе я опираюсь на определение концепта Ю.С. Степанова: «концепт как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек сам входит в культуру» [Степанов 1997: 43]. В основе концепта лежит обобщенный образ предмета, который обычно предшествует его наименованию, слово служит неким мостиком, связующим язык и сознание. На языковом уровне можно проследить взаимодействие отдельно взятого концепта с другими концептами. Обнаружить и проследить пути взаимодействия концептов можно на материале исследований семантических полей слов, характеризующих концепты «Власть», «Страх». Какая власть способна внушать страх? В законодательстве любого правового государства должны быть четко прописаны все действия, за которые может последовать наказание. Таким образом, если человек не совершал преступления, он не может быть наказан властью, следовательно, страх власти у такого человека отсутствует. Иначе дело обстоит, если власть наказывает по подозрению или доносу, именно таким образом действовала советская власть в сталинскую эпоху. Семантическое поле с доминантой власть вмещает в себя следующие языковые единицы: контекстуальные синонимы слова власть: диктатура пролетариата, партия; существительные: убеждение, завинчивание, соединение, принуждение, развертывание, упрочение, подчинение; существительные: правильность, боеспособность, сплоченность, готовность; чистка, продразверстка; глаголы с семантикой созидания: цементировать, укрепляться, развивать, восстановить; глаголы с семантикой разрушения: свергнуть, ликвидировать, разрушить, расшатать, разгромить.

Условно можно обозначить оппозицию власть – враг. В послереволюционной России главным врагом советской власти считалось самодержавие (царизм), соответственно основными врагами были «бывшие люди» и активные противники большевистской власти. В сталинское время понятие врага значительно расширяется, оказаться в числе врагов и быть подвергнутым репрессиям мог каждый по независящим от него причинам. Страх перед властью основывается на страхе физической расправы: арест, заключение, пытка, ссылка, расстрел, часто расправа над семьей осужденного. Понятие врага лежит в основе взаимодействия концептов «Власть», «Страх». Слово страх означает «душевное состояние, когда человек боится чего-либо», «состояние тревоги и беспокойства в связи с грозящей или возможной опасностью» [Ефремова 2000: Т II 715]. Семантическое поле страх представлено в исследуемый текстах следующим образом: 1) чувство страха формировалось на основе понятий: вредитель, враг народа, кулак, троцкист, шпион, двурушник, убийца, предатель, изменник, улика, клевета следствие, преступление, осуждение, разоблачение, устранение, оживление. Слово оживление десемантизируется. Оживление значит действие, направленное на возвращение жизни. В исследуемом тексте оживление употребляется применительно к врагам власти «возможность оживления троцкистских контрреволюционных групп» [Вышинский 1933: 9] и имеет значение начала активного действия, направленного на причинение вреда советскому государству. Оживлению как действию со стороны врагов советской власти могут быть противопоставлены действия, предпринимаемые властью с целью подавить антиправительственные выступления разоблачение, осуждение, устранение. 2) Глаголы с семантикой внушения страха: «начинает работать подпольная машина, оттачиваются ножи, заряжаются револьверы, пишутся и фабрикуются фальшивые документы, завязываются тайные связи с германской политической полицией, расставляются посты, тренируются в стрельбе, стреляют и убивают» [Вышинский 1936: 62]; 4) глаголы с разговорно-сниженной семантикой: высунуться, состряпать, пакостить; 5) фразеологизмы: спрятаться в кусты, перепевать песенки (врагов), скатиться в болото, сбросить маску, попирать ногами (известное положение ленинизма).

Общими для семантических полей концептов «Власть», «Страх» являются существительные со значением действия внушающего страх: завинчивание, принуждение, чистка, продразверстка, арест, следствие и др. Слова, которые называют врага власти, вредитель, враг народа, шпион и др. Наиболее широко связь концептов «Власть» и «Страх» проявляется на уровне глаголов. Так, общими для концептов «Власть», «Страх» являются все глаголы с семантикой разрушения, а также ранее упомянутые глаголы: оттачиваются, пишутся, фабрикуются, завязываются, расставляются, раскулачить, искоренить.

Характерной особенностью образа врага в Советской России конца 20-х – начала 50-х годов является его максимальная обобщенность, понимание того, что в числе врагов мог оказаться каждый, следствием этого является страх любого неосторожно произнесенного слова, которое может повлечь за собой арест. Указанные выше глаголы характеризуют действия, предпринимаемые властью против врагов, сюда относятся создание доказательств, на которых основывается обвинение (фабрикуются) и последующие карательные меры: пустить ко дну, разорвать на части, выжигать каленым железом.

На основе проведенного исследования можно сделать следующие выводы: семантические поля концептов «Власть», «Страх» тесно взаимосвязаны друг с другом на основании оппозиции власть - враг, часто разграничить два этих семантических поля не представляется возможным, т.к. понятия власти и страха были неотделимы друг от друга. Совмещение семантических полей концептов «Власть», «Страх» является подтверждением того, что внушение страха было основой политики Советской России периода конца 20-х – начала 50-х годов ХХ века. На языковом уровне находит подтверждение жестокость сталинской тоталитарной системы, где полностью отсутствуют права и свободы граждан, отсутствует возможность выбора, где донос является главенствующей формой диалога народа и власти.

ЛИТЕРАТУРА

Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. – М., 1997.

История Всероссийской Коммунистической партии большевиков. Краткий курс. – М.: Политиздат, 1950.

Вышинский А.Я. Обвинительная речь на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра. – М.: ОГИЗ. 1936.

Вышинский А.Я. Расследование дел о вредительских и диверсионных актах, совершаемых при помощи и под видом нарушений правил техники безопасности, а также дел об иных преступлениях, связанных с нарушением правил техники безопасности. Пособие для следователей. – М.: Юридическое издательство НКЮ СОЮЗА ССР. 1937.

Вышинский А.Я. Вредители электростанций перед пролетарским судом. Речь государственного обвинителя прокурора республики. – М.: Партийное издательство. 1933.

© Кондратьева О.Н., 2009


Красильникова Н.А.

Филиал Уральского государственного

педагогического университета,

г. Новоуральск

^ ГРУЗИЯ: ЖЕРТВА ИЛИ ЗЛОДЕЙ?


Когнитивные исследования медиа-дискурса тех или иных событий позволяют определить особенности восприятия происходящего вокруг нас политиками и журналистами, раскрыть их прагматические установки, обнаружить скрытые подтексты. Вместе с тем, реакции читателей уделяется меньше внимания, хотя рассмотрение такого объемного образования как дискурс не может быть полным без учета обратной связи с адресатом.

Особенно острая потребность знать суть читательских комментариев возникает в периоды «информационных войн», когда враждующие стороны выдают миру информацию, конфликтующую с реальностью, и в мире начинает складываться искаженное представление о причинах, сути и характере конфликта. В такой ситуации задача враждующих сторон удержать мировую общественность на своей стороне.

Данное исследование посвящено метафорической репрезентации ГРУЗИИ в дискурсе общественности, посвященном российско-грузинскому конфликту.

Продуктивно в данном ракурсе представлена метафорическая модель ^ ГРУЗИЯ – ЖЕРТВА. Данная сфера-мишень метафорической экспансии аксиоматична, поскольку является одним из «трех китов», на которых держится известная исследователям политической метафоры когнитивная модель «Сказка о справедливой войне». Проекция этой сказки на военный конфликт России и Грузии – наиболее естественный способ оправдать войну с точки зрения морали.

Так же распространена в дискурсе общественности на сайтах СМИ Великобритании метафорическая модель ^ ГРУЗИЯ – АГРЕССОР. Противопоставление жертва – агрессор / злодей представляется очередной вариацией дихотомии СВОИ – ЧУЖИЕ и воплощением второго компонента тринарной когнитивной модели «Сказки о справедливой войне».

Метафорическая модель ГРУЗИЯ – АГРЕССОР имеет пеоративную коннотацию, которая проявляется в таких метафорах как маньяки, злодеи и пр. Эти образы эксплицитно передают осуждение и непримиримость с жестоким и бесчеловечным поведением грузинской стороны. Данная метафорическая модель очень гармонично обыгрывается в школьном контексте. В рамках этой модели роль ГЕРОЯ, более умного и сильного школьника достается России.

На втором месте по частотности использования в политическом дискурсе общественности встречаются метафоры метафорической модели ^ ГРУЗИЯ – УЧАСТНИК ИГРЫ. Здесь обширно представлен фрейм ГРУЗИЯ – ИГРУШКА. Термин «марионеточное государство» взят из юридического словаря и является классической метафорой для описания несостоятельных и зависимых от США государств, которых, словно марионеток дергают за нитки, соответственно, определяя их действия.

Еще одну достаточно распространенную метафорическую модель можно обозначить как ^ ГРУЗИЯ – ДРУГ АМЕРИКИ. Образ большого, сильного и влиятельного друга, бытующий в сознании общественности, мог бы концептуализировать спокойствие и уверенность в завтрашнем дне Грузии за спиной у такого соратника, однако встретившиеся нам метафоры были использованы исключительно в ироничном ключе.

Грузия предстает как возлюбленная запада, своего сильнейшего сторонника. Однако такие отношения далеко не бескорыстны – за поддержку сверху Грузия вынуждена платить.

Подводя итог проведенному анализу, можно констатировать, что основными метафорическими моделями, в которых концептуализировалась российско-грузинская война 2008 года, являются традиционные для политического дискурса модели ГРУЗИЯ – ЖЕРТВА, ГРУЗИЯ – АГРЕССОР, ГРУЗИЯ – УЧАСТНИК ИГРЫ и окказиональная метафорическая модель ГРУЗИЯ – ДРУГ АМЕРИКИ. При этом мнения сторонников и противников Грузии разделились поровну, а метафора ДРУЖБЫ в данном контексте не несет концептуального вектора одобрения или поддержки, а используется для высмеивания отношений между Грузией и Америкой.

© Красильникова Н.А., 2009