Geum.ru

Федеральное агентство по образованию бийский технологический институт (филиал)

Вид материалаМонография

Содержание


2 Н.а. добролюбов в истории философской
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
^ 2 Н.А. ДОБРОЛЮБОВ В ИСТОРИИ ФИЛОСОФСКОЙ
И ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ РОССИИ


2.1 Современники о роли Н.А. Добролюбова
в общественной жизни России


Активная общественная позиция Н.А. Добролюбова, убежденного в необходимости и неизбежности изменения общественного строя России, постоянно подчеркивающего в своих статьях смелое применение материализма в области теории искусства и литературы, вызывает восхищение у одних современников и жгучую ненависть у других. Вследствие этого Добролюбов как самобытный мыслитель, «...лучший представитель сознания страны, честнейший защитник ее интересов, во все продолжение своей деятельности ни разу не свернувший с прямого, честного пути, ни разу не согласившийся ни на какую сделку в ущерб своему убеждению», не получил единодушной оценки своей неутомимой деятельности [16, с. 5]. Его современник, историк П.А. Бибиков, констатирует, что о таких деятелях, как Добролюбов, не может быть единого мнения: для одних он – враг, для других – олицетворение добрых сил, воплощение вождя.

Сотрудничество Н.А. Добролюбова в «Современнике» увеличило круг его знакомств и личных связей, хотя число единомышленников, его друзей было ограничено. Однако все его знакомые принадлежат к различным идейным направлениям, отличаются уровнем нравственных требований, что не могло не отразиться на их оценке деятельности Н.А. Добролюбова в общественной жизни страны. Она выявляется в обстановке противостояния двух основных общественных сил: демократического лагеря и либерального. В этих условиях в лице нового сотрудника «Современника» Н.А. Добролюбова и представителей либерального лагеря сталкиваются два типа общественного и философско-эстетического мировоззрения. Естественно, он вызывает неприязнь у старых сотрудников журнала, пытавшихся захватить идейное руководство журнала, и как литератор, проповедовавший прогрессивное мировоззрение, и как человек другого идейно-психологического склада: разночинец, демократ, человек, совершенно лишенный «светскости». Наметившееся различие в понимании общественных устремлений «Современника» способствовало выявлению несходства понятий теоретических, общественно-исторических. С усилением позиции Чернышевского и Добролюбова вынуждены уйти из журнала сотрудники дворянского круга, занимавшие главные позиции в период «мрачного семилетия» (1848–1855): Д.В. Григорович, А.Н. Майков, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев и другие. На их смену приходят новые сотрудники
демократического направления: М.А. Антонович, В.А. Курочкин,
Н.Г. Помяловский, Н.В. Шелгунов, М.Е. Салтыков-Щедрин и другие.
В журнал приходят люди, связанные с революционным подпольем: поэт М.Л. Михайлов, польский революционер С. Сераковский, Н.А. Сер-но-Соловьевич и другие. Сплотив вокруг журнала лучшие интеллектуальные силы, Некрасов неизменно поддерживает новых сотрудников, сохраняя тесные контакты с либеральными кругами. Это единство взглядов, мнений, вкусов могло осуществиться только на общей идейной основе, способствовавшей творческой активности Добролюбова. По мнению Н.В. Шелгунова, «еще шире и общественнее стал захват "Современника", когда руководителем новой эстетической теории в применении к литературной критике явился такой высокоодаренный и полный страстной любви к людям человек, как Добролюбов» [188,
с. 129]. Деятельность молодого мыслителя, его воззрения, наконец, сама личность оказались для его оппонентов неприемлемы.

На оценке и восприятии Н. Добролюбова как теоретика и литературного критика неблагоприятно сказалось напряженное идеологическое противостояние в русском обществе в середине XIX века. Расхождения во взглядах на будущее России обнаруживаются у него с типичными представителями либерального направления М.Н. Катковым, П.В. Анненковым, В.П. Боткиным, А.В. Дружининым, с которыми сближались И.С. Тургенев, Д.В. Григорович, представителями почвеннического направления А.А. Григорьевым, Ф.М. Достоевским.

Неоднозначность суждений о деятельности Добролюбова оппозицией в «Современнике» во многом определялась становлением системы теоретических воззрений в середине XIX столетия, изменением в расстановке сил, эволюции методов. В переломный момент оживления общественной жизни в канун 60-х годов и обострявшейся журнальной конкуренции «Современник» выступает как грозная сила, «враг великой крепости и силы, не имеющей плоти и крови, т.е. мир известного рода идей» [91, с. 225]. В условиях общественно-литературной борьбы, которая привела к расколу редакции «Современника», Добролюбов оказывается частью той силы, которую боялись и ненавидели. Он становится самой ненавистной фигурой для лагеря либералов, во главе которого стоял «триумвират» сторонников «чистого искусства»,
В.П. Боткин, А.В. Дружинин, П.В. Анненков. Одной из причин этого неприятия было презрение Добролюбовым либерального фразерства. «Меньше слов и больше дела» – было его постоянным девизом. Расхождение между словом и делом, между теорией и практикой, между благими намерениями и их выполнением – это характерная черта дворянского либерализма. Его выступления в журнале характеризуются бескомпромиссностью: «Ему казалось, что плохие союзники – не союзники» [39, с. 157]. Однако определяющим в отношении к Добролюбову становится совместимость или несходство воззрений.

В глазах редактора либерального журнала «Русского вестника» М.Н. Каткова, для которого была важна в общественно-политической деятельности «постепенность», Добролюбов остается основным возмутителем либерально-охранительного спокойствия. Овладевшая им ненависть к Добролюбову и его единомышленникам есть одно из следствий различий в убеждениях. «Русский вестник» вел систематическую борьбу с материализмом, с идеями «Современника». В статьях «Старые боги и новые боги», «Одного поля ягоды», опубликованных в этом издании в 1861 году, М.Н. Катков характеризует философию разночинцев, имея в виду и Добролюбова, как шарлатанство и глумление над нравственностью, как проповедь вульгарных представлений о человеке. Вскоре полемика в журнале переходит к проблеме «нигилизма» как общественно-политического течения. В борьбе с материализмом активность проявляют либеральные и славянофильские органы: журналы «Отечественные записки», «Время» и другие издания. В духе М.Н. Каткова публицистами «Отечественных записок» (прежде всего С.С. Громека) делается необоснованный вывод, что «нигилисты» не имеют почвы в России, не знают фактов, отрицают авторитеты, руководствуются не наукой, а отвлеченными теориями.

Представитель дворянского либерализма П.В. Анненков в статье «О литературном типе слабого человека («Атеней». 1858. № 32) провозглашает дворянский либерализм «орудием» прогресса, а его представителей называет «судьями и ценителями современных идей». Расхождением взглядов на задачу литературы объясняется его ироничное отношение в оценке «знаменитой статьи Добролюбова "Темное царство"». Автор статьи упраздняет поклонение всем старым идеалам, и с которой, собственно, – как пишет Анненков, – начинается у нас понимание поэзии и искусства как непосредственных политических и общественных факторов, определяющих и ценность произведений»
[3, с. 475]. Как сторонник умеренно толкуемой теории «чистого искусства» Анненков определяет задачу литературы: поэтическое воспроизведение действительности. Для него главным в произведении оказывается «художническая мысль»: эстетическая форма, красота образов, обилие фантазии. Естественно, П.В. Анненков, в условиях обострившейся общественно-литературной борьбы, порвавший с «Современником», не мог соглашаться и выступать союзником Добролюбова, для которого были чужды эти взгляды. Тем не менее «Павел Васильевич заочно отзывался с сожалением об этом юноше не без дарования, но который бог знает до чего дойдет», – вспоминала бывшая ученица Добролюбова Н.А. Татаринова [39, с. 243]. Оценивая талантливость Добролюбова, внимательный наблюдатель П.В. Анненков выражает сомнение в верности выбранного им пути. И в то же время широко образованный, с тонким эстетическим вкусом, критик Анненков, близкий друг Тургенева, в конфликте с Тургеневым занимает сторону великого писателя, которому, он полагает, все «обязаны успехом журнала», а Добролюбова, посмевшего посягнуть на признанный авторитет, он называет «нахальным и ехидным мальчишкой» [39, с. 187]. Усиление демократической позиции журнала, появление «дельных» статей, в том числе и Добролюбова, заставило задуматься его над вопросом: «Но откуда и каким образом семинаристы появились в литературе?»
[39, с. 168].

Этот вопрос оказывается в центре внимания другого идеолога российского либерализма, не находившего взаимопонимания с молодым сотрудником «Современника», В.П. Боткина. Этот представитель либерально-эстетической критики, опубликовавший в 1855 году тезис «Нет науки для науки, нет искусства для искусства, – все они существуют для общества», выступает с программной статьей «Стихотворения А.А. Фета» («Современник». 1857. № 1). В ней В.П. Боткин относит искусство к такой сфере человеческого духа, которую нельзя познать [19, с. 266]. Он приходит к выводу, что невозможно создать эстетику как науку, объясняющую законы развития искусства и его природу. Искусство признается им свободным от интересов современной жизни. Статья В.П. Боткина об А.А. Фете пробуждает желание Добролюбова «обличить ее в неосновательности, и он пишет антикритику...» [39, с. 135]. Укрепление в журнале позиции революционных демократов тревожит В.П. Боткина, и он настойчивее защищает «бесконечное» и «вечное» в искусстве» [18, с. 211]. Считая политику «могилой искусства», публицист выступает против «тлетворной» проповеди «Современника», безусловно, против публикаций Н. Добролюбова [130,
с. 39]. Более того, обеспокоенный позицией революционных демократов, Боткин испытывает неприязнь к молодым сотрудникам журнала, бывая очень груб при встрече с ними [174, т. 2, с. 75].

В вопросе об идейной направленности искусства оказываются полярными позиции Н.А. Добролюбова и А.В. Дружинина. Для Добролюбова главным критерием искусства становится служение литературы общественным интересам: «...Литература представляет собой силу служебную, которой значение состоит в пропаганде, а достоинство определяется тем, что и как она пропагандирует» [44, т. 6, с. 309]. Позднее он уточняет это понимание, говоря о том, что произведениям подлинного искусства дано прикоснуться к «общему таинственному смыслу» жизни. Эти произведения «прочно» остаются в литературе и «служат двигателями общественного сознания» [44, т. 7, с. 242].
В представлении А.В. Дружинина литература не должна быть центром «общественных бурь»: «Чем более горя и беспорядков на свете, тем священнее должна быть тихая область словесности...» [50, с. 116]. Непримиримость теоретических, эстетических взглядов в понимании искусства и его роли в обществе ярко проявляется в статьях о сочинениях Островского: «Темное царство» Н.А. Добролюбова и «Сочинения Островского» А.В. Дружинина. Однако они «не вступили по поводу творчества Островского в открытую полемику» [41, с. 43]. Для всех уже было очевидным противоположность их исходных позиций. Различным оказалось понимание дидактического в литературе. Если А.В. Дру-жинин отделяет «дидактизм как качество» от «дидактизма как тенденции», то Добролюбов полагает, что дидактизм сам по себе не может быть ни достоинством, ни недостатком, так как его роль может быть определена только в контексте. Когда дидактизм понимается как тенденциозность, тогда Добролюбов выступает противником того, чтобы «писатель-художник удалялся от всяких жизненных вопросов, не имел никакого рассудочного убеждения, бежал от философии как от чумы» [44, т. 4, с. 128]. «Дружинин не отрицал "пользы дидактики" и «дидактиков"», но был убежден, что «песнь их, выигрывая в поучительном отношении, не может не терять многого в отношении вечного искусства» [41, с. 40].

Теория «искусство для искусства», по мнению Добролюбова, не может быть жизнеспособной в то время, когда поднимаются великие общественные вопросы. Различный подход к искусству и его роли в обществе не мог не повлиять на их отношения. Это нашло отражение во враждебных высказываниях А.В. Дружинина о «мальчиках» (имея в виду, по-видимому, Добролюбова), которым свойственна «горячность» и резкость критической манеры, но которые далеки от понимания истинной сущности искусства и «только могут с бешенством показывать свой язык всякому проходящему» [49, с. 347]. В свою очередь Добролюбов отстаивает собственную позицию в отношении к оппонентам: «Противодействие ложной идее» составляет «одну из важнейших обязанностей современной критики» [44, т. 3, с. 296]. Естественно, что независимый и спокойный в своей непоколебимой правоте убеждений суровый облик Добролюбова А.В. Дружинина и В.П. Боткина приводит в бешенство. Теоретики «искусства для искусства» оказываются основными оппонентами в спорах по эстетическим вопросам. Идеологи дворянского либерализма являются его противниками и в решении преобразования общественного устройства страны: они были противниками просветительских, социалистических идеалов, революционных методов борьбы.

В этой трудной борьбе с «эстетическим триумвиратом», получавшим большую поддержку в широких литературных либеральных кругах, Н.А. Добролюбов приобретает, как видим, не только друзей, но и врагов. Однако ничто не могло сменить выбранный им путь: «Он смеялся в лицо глупцу, резко отворачивался от негодяя, соглашался только с тем, что не противоречило его убеждениям» и «не только не заискивал у авторитетов, но даже избегал встреч с ними...» [39, с. 297].

Избегает встреч он и с И.С. Тургеневым. Отношение писателя к позиции Добролюбова представляется более сложным, чем отношение его друзей из либерального лагеря, с неприкрытой враждой относившихся к демократическому руководству «Современника», в том числе и к Добролюбову. Интерес Тургенева к личности Добролюбова связан с появлением статьи «Собеседник любителей российского слова».
В письме из Парижа 6 ноября 1856 года он обращается к В.П. Боткину: «Кто такой г-н Лайбов, автор статьи о «Собеседнике?», а затем и к И.А. Панаеву [175, т. 3, с. 23, 27]. Публицистическая направленность, отсутствие почтительности к «неприкосновенным» именам, новизна изложения статьи привлекают внимание И.С. Тургенева. После знакомства с Добролюбовым известный писатель удивляется: «...каким образом Добролюбов, недавно оставив школьную скамью, мог так основательно ознакомиться с хорошими иностранными сочинениями!
И какая чертовская память!» [39, с. 178]. Вместе с тем Добролюбов казался ему «более крупною личностью» по сравнению с Д.И. Писаревым [174, с. 75]. Общение в редакции журнала «Современник» двух сотрудников, разносторонне одаренных, с глубоким умом, блестящим талантом, но стоявших на различных идейных позициях: один – сторонник либеральных реформ, другой – убежденный сторонник революционного преобразования общества, оказалось непростым и сложным. Сложнейшие идейные разногласия воздействуют на их взаимоотношения. Ощущение раздражения у И.С. Тургенева проявляется в высказываниях об обществе Добролюбова и Чернышевского: «Мертвечиной от них несет» [39, с. 168]. Безусловно, его «коробила» публицистика «Современника». Акцентируя внимание на статьях Добролюбова, он отмечает, что это «желчная размазня, которая может приходиться по вкусу лишь тому, у кого нет ни вкуса, ни толку, или вкус испорчен, как у малокровной девицы, пожирающей мел и штукатурку, а толк выворочен наизнанку» [174, с. 35]. В связи с этим писатель призывал в литературе «употребить все усилия, чтобы избавить ее от этих кутейников-вандалов» [39, с. 180]. Более того, Добролюбов никогда не боялся угроз и не смог бы изменить свои убеждения во имя авторитетов. Своеобразным по отношению к нему стало тургеневское высказывание: «Чернышевский – настоящий змий, но это еще простая змея: есть у них Добролюбов – тот будет очковая» [174, с. 35].

Добролюбов оказывается в центре тех событий в «Современнике», которые способствовали окончательному расколу между либералами и демократами. Изыскивая все новые причины и поводы для споров и столкновений, дворянский либерализм обостряет отношения с революционными демократами. В журнале публикуется Н.А. Некрасовым, несмотря на протест И.С. Тургенева, статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», ставшая вызовом убеждениям И.С. Тургенева. Хотя Н.А. Некрасова связывала большая и давняя дружба с Тургеневым, однако он отдает предпочтение молодому сотруднику, в котором ценит его демократические убеждения и публицистический талант. Это событие стало кульминационным моментом размежевания демократических и либеральных сил в обществе. Следствием этого факта становится уход из журнала авторитетнейшего сотрудника журнала И.С. Тургенева. С его уходом журнал не погиб, а напротив число подписчиков «Современника» возрастает. При этом нельзя не отметить несомненное влияние личности Добролюбова и его статей на творчество великого писателя, который в общении с такими людьми, как он, извлекает злободневные темы для своих произведений. В то же время идейный конфликт с редакцией «Современника» не оказывает влияния на объективность оценок Тургенева о роли Добролюбова в общественной жизни общества. При этом, давая высокую оценку его деятельности, пишет о нем: «Он по праву считался выразителем общественного мнения» [176, с. 88]. В 1870 году в письме редактору газеты
«С.-Петербургских ведомостей» И.С. Тургенев называет его имя рядом с В.Г. Белинским, утверждая, что оба они «блестящим образом» выполняли «великую и важную задачу», стоявшую перед критикой в России. Таким образом, взаимное общение их было сложным и не всегда было взаимопонимание. На изменение высказываний в адрес Добролюбова влияют значительные перемены в России, и по мере того как складывалась революционная ситуация в стране, Тургенев все более сближается с либеральным лагерем. Почвой этого сближения были не столько эстетические взгляды, сколько политические. Таким образом, пути их здесь расходятся. Хотя И.С. Тургенев желает искренне и горячо глубокого преобразования русской жизни, затрагивающего самые коренные ее основы, однако его представления о путях мирного преобразования не идут дальше реформаторства. Разрыв с «Современником» и с Добролюбовым оказывается неизбежен.

Не находит взаимопонимания с новыми людьми, пришедшими в журнал, и Д.В. Григорович, примыкавший к либеральному крылу сотрудников журналов «Современника», «Отечественных записок», «Библиотеки для чтения». Не сумев понять идейной сущности происходивших в России социальных перемен перед реформой и во время обострения идейной борьбы между сторонниками «чистого искусства» и революционно-демократическим лагерем, Д.В. Григорович пытается сохранить нейтралитет: ему оказываются чужды крайности в общественной жизни. Идейным расхождением объясняется неприятие им новых сотрудников журнала, он называет их «семинаристами», которые «весь кислород втягивают в себя, и дышать делается тяжело» [39,
с. 168]. Как казалось ему, их статьи, «наполненные ненависти», вредят журналу, а следовательно, спокойствию. Несмотря на то, что общительный Григорович часто встречает Добролюбова в редакции, хорошо знает его, однако он очень мало и сдержанно напишет о нем в своих воспоминаниях: «Во главе журнала как критик, дававший камертон направлению находился Добролюбов, весьма даровитый молодой человек, но холодный и замкнутый» [35, с. 141]. Д.В. Григорович, не нашедший с ним общего языка, не разделявший взглядов Добролюбова, высказывается о нем неприязненно. Причина этого именно в различности убеждений, причем Добролюбов не отрицает его литературных заслуг [155].

Одним из яростных оппонентов «Современника» и, конечно, Добролюбова был А.А. Григорьев, которого Д.И. Писарев называет последним крупным представителем «российского идеализма» [128,
т. 2, с. 261]. Протестуя против насильственного прошлого и бездушного будущего общественного строя, не имея впереди реального идеала, он не разделяет воззрений Добролюбова о народной революции. Аполлон Григорьев, сближавшийся с либерально-эстетическим лагерем, стремившийся занять самостоятельную позицию в журнальной борьбе, утверждал, что критика во главе с Чернышевским и Добролюбовым – это «публицистическая тенденциозная критика». Между тем еще более сурово судит он сторонников «чистого искусства» (называя их критику «гастрономическим направлением»), даже близкое ему славянофильство он считает «старообрядческим направлением» и не раз подчеркивает свое расхождение с ним. К тому же он вступает в спор с типичными представителями «водоворота современности» революционными демократами, которых называет «теоретиками», в том числе и Добролюбова, отвергая материалистическую эстетику.

С позиций «почвенничества» А. Григорьев ведет непримиримую борьбу с революционными демократами, решительно противится революционным идеям. Он, создавая концепцию искусства как высшей формы познания мира, стремится защитить права разума, сознательного начала в творчестве, видя в этом единстве основу подлинной художественности. В основе истинного искусства, по его мнению, лежит непосредственное отношение художника к действительности, сущность которого в ясном понимании действительности. В произведении его интересует «отношение к действительности» [154, с. 23]. «Созерцательность и "хранительство" оказываются определяющими в обосновании историософской концепции» А. Григорьева [1, с. 50].

Для Добролюбова акцент ценности переносится на социально-преобразующую функцию литературы, являющейся продуктом и отражением общества, способной быть средством его познания, следовательно, служащей выработке верного отношения к действительности. При этом полемические встречи на этом пути Добролюбова и Григорьева – это столкновение критики «реальной» и «органической»: первый поднимает человека на борьбу против «темного царства», второй «переводит социальный конфликт в конфликт органической самобытности» с искусственной, навязанной извне «цивилизацией» [41, с. 79]. «При всей идеологической непримиримости и методологической полярности "органической" и "реальной" критики они соприкасались в ряде ответственных эстетических положений» [64, с. 179–180]. Настойчивое влечение к жизненным проблемам объединяет их в философско-эстетических концепциях, и в то же время каждый из них размышляет по-своему о дальнейшем пути России. Вместе с тем такие виднейшие деятели, как Николай Добролюбов – «бес, отвергающий прогресс» – и Аполлон Григорьев, по-своему резко отвергающий буржуазное «процветание», в полемических встречах на страницах печати стремятся найти путь к общечеловеческому единству [44, т. 7, с. 348]. И в то же время определяющим в их взаимоотношениях остаются различные позиции.

Говоря о деятельности Н.А. Добролюбова, А.А. Григорьев отмечает: «Теоретики стали во главе умственного развития», – такое признание, по нашему мнению, означало осознание их интеллектуальной силы в обществе [36, с. 15]. Создатель «органической критики» искренне признает, характеризуя Добролюбова и его единомышленников: «Взгляд теоретиков силен, он в то же время и честен. …Он смело и прямо смотрит в глаза той правде, которая ему является, неуклонно и беспощадно выводит из нее последствия. Он не берет на прокат чужих... воззрений: не способен тоже услаждаться праздным эстетическим дилетантизмом. Он хочет дела, прямо имеет в виду дело, и все, что не дело или что кажется ему не делом, – отрицает без малейшего колебания...» [36, с. 7–8].

Суждения о Добролюбове, о его влиянии в обществе обнаруживаются в полемических встречах о драматургии А.Н. Островского. Полемизируя с Добролюбовым, оспаривая социальное истолкование Островского как обличителя «темного царства», А.А. Григорьев признает воздействие статей Добролюбова на умственное развитие общества: «Статьи о "Темном царстве" произвели на массу читателей чрезвычайно сильное впечатление. Писанные человеком истинно даровитым, горячим и честным, они имели за себя и большую долю правды...» [36, с. 14]. В 1860 г. в статье «После "Грозы" Островского» он вновь дает положительную оценку личности мыслителя, называет Добролюбова «замечательно даровитым публицистом». Но в то же время для него – он слишком публицист, нарушающий органическую целостность художественного произведения ради пропаганды своих идей. Действительно, критика Добролюбова перерастала в публицистику на основе литературного материала – в этом ее сила по сравнению с «органической критикой». В то же время слабость «реальной критики» обнаруживается в нарушении гармоничного рассмотрения объективной и субъективной сторон произведения. Добролюбов уделяет наибольшее внимание объективному смыслу картин и образов в произведении и значительно меньше – позиции автора. Его меньше интересует индивидуальное своеобразие персонажей и самих писателей.

В силу исторических условий он, как А.А. Григорьев и другие его оппоненты, не мог без достаточного историзма найти правильный подход к искусству, литературным явлениям, постигнуть сложную диалектику классового и общечеловеческого. Но противостояние не помешало А.А. Григорьеву дать позитивную оценку деятельности своему оппоненту. После смерти Добролюбова, осмысливая значение его деятельности, он напишет: «Замолк благородный и энергически-честный голос, молодая сила сошла в недра земли, – голос, хотя и недавний, но уже "со властью", сила хотя и отрицательная, но народная...» Размышляя о силе таланта, добавит: «Этому взгляду еще много предстоит дела – и деятели, нет сомнения, найдутся» [36, с. 34]. Такая яркая личность как Григорьев, несомненно, не мог не обратить внимание на талант Добролюбова, самостоятельность воззрений, его исключительную честность и глубокое влияние в обществе, что привело к заключению о продолжении его дела молодыми последователями.

Не была однозначной оценка Добролюбова Ф.М. Достоевским. Первое свидетельство пристального интереса Ф.М. Достоевского к ведущему критику журнала – письмо к брату от 1 октября 1859 года, где объясняется причина успеха «Современника»: «...не будь Чернышевского и Добролюбова – у них бы все рушилось» [48, т. 18, с. 339]. Ф.М. Достоевского интересуют не просто литературные авторитеты, а те, кто является властителями дум общества. Признавая его влияние в обществе, в 1861 году он в одном из выступлений скажет, что Добролюбов «заставил-таки читать себя», поэтому стоит особенного внимания, и признается откровенно в том, что «только одного у нас теперь и читают, чуть ли не из всех наших критиков» [48, т. 18, с. 72]. Отношение писателя к Добролюбову не отличается неизменностью. Если до 1864 года Достоевский выражает симпатии к личности Добролюбова и к конечным целям его общественной деятельности, отвергая средства их достижения, то во второй половине 60-х и в 70-е годы им отрицается революционный путь в России, во многом конечные цели, хотя и сохраняется уважительное отношение к его личности. Вместе с тем иногда Ф.М. Достоевский становится не противником Добролюбова, а его защитником. В статьях 1861 года «Свисток» и «Русский вестник», «Ответ "Русскому вестнику"» и других Достоевский смело отстаивает убеждения «крикунов и мальчишек», доказывая полезность «свистящего направления» в литературе: они «ищут, иногда пресмешно ошибаются, падают, а вы только стоите да посмеиваетесь над ними, над их судорогами и ошибками, пальцем не желая к делу притронуться, чтоб не замарать ручек» [48, т. 19, с. 174]. Позднее неприязненное отношение к Добролюбову писатель выскажет в статье «Г-н  бов и вопрос об искусстве» (1861), ставшей философско-эстетическим кредо журнала «Время», где развиваются идеи о первичном характере «художественности» по отношению к «тенденциозности», о «служебной» роли искусства как проводника передового мировоззрения, о необходимости идеала. В данной статье он называет в полемическом споре «реальную критику» «утилитарной», а Добролюбова «предводителем утилитаризма в искусстве», хотя он им и не был [168, с. 332]. Однако Ф.М. Достоевский вынужден был признать, что в таланте Добролюбова «есть сила, происходящая от убеждения». Он пишет: «Основное начало убеждений его справедливо и возбуждает симпатию публики; но идеи, которыми выражается это основное начало, часто бывают парадоксальны и отличаются одним важным недостатком – кабинетностью» [48, т. 18, с. 81].

Таким образом, отмечая справедливым и верным его «основное начало» убеждений, Ф.М. Достоевский не соглашается с применением этого «основного начала». Называя Добролюбова «кабинетным работником», «теоретиком», он обвиняет его в плохом знании действительности. Вместе с тем для Ф.М. Достоевского Н.А. Добролюбов – самый талантливый из современных критиков, но одновременно «человек, жертвующий социальному общечеловеческими ценностями, заключенными в искусстве» [78, с. 141]. В этом истинная причина упреков Ф.М. Достоевского, обвинявшего его в теоретизме, кабинетности, оторванности от народа. Ф.М. Достоевский вступает в дискуссию с достойным и могущественным оппонентом, каким был Добролюбов.

По мере того как изменялись убеждения Достоевского, росла и неприязнь к Добролюбову. Это сказалось в ироничных суждениях, отмеченных в воспоминаниях В.В. Тимофеевой, работавшей со знаменитым писателем [47, т. 2, с. 178]. Он обобщает свои высказывания о Добролюбове в примечаниях к статье Д.А. Аверкиева об Ап. Григорьеве («Эпоха». 1864. № 8). В данной работе Достоевский сравнивает двух ведущих критиков 60-х годов: «Добролюбов был очень талантлив, но ум его был скуднее, чем у Григорьева, взгляд несравненно ограниченнее. Эта узость и ограниченность составляли отчасти даже силу Добролюбова. Кругозор его был уже, видел и подмечал он меньше, след(овательно) и передавать и разъяснять ему приходилось меньше и все одно и то же; таким образом, он само собою, говорил приятнее и яснее Григорьева. Скорее договаривался и сговаривался со своими читателями, чем Григорьев. На читателей, мало знакомых с делом, Добролюбов действовал неотразимо. Не говорим уже о его литературном таланте, большем, чем у Григорьева, и энтузиазме слова» [48, т. 18,
с. 284].

Позднее, размышляя о взаимоотношениях с Н.А. Добролюбовым, Ф.М. Достоевский приходит к выводу, что их объединяло желание «одной благородной и праведной цели», но различное понимание «средств» ее достижения» [48, т. 20, с. 75]. В этом истоки противоречивых высказываний Ф.М. Достоевского о Добролюбове, ставшем властителем дум своего времени. Вместе с тем к одному из «важнейших деятелей» русской критики он сохранял уважительное отношение, несмотря на решительное отрицание его убеждений, и более того вынужден был признать его талант, отличавшийся силой убеждения и оказывающий неотразимое воздействие на читателей [46, с. 199]. «По справедливым словам Достоевского, русские революционеры не были политиками, их мучил вопрос ... о конечных судьбах человечества и мира» [10, с. 26].

Общественно-политическая позиция современников Добролюбова стала определяющей в отношении к нему и его теоретической деятельности, что нашло отражение в острой полемике. Нередко оппоненты недооценивали влияние его идей, со временем усиливавшееся. Мощь и глубина теоретических положений Добролюбова «заставляли деятелей «чистого искусства» яростно атаковать... Аполлона Григорьева – искать «третий путь»; А.И. Герцена – попытаться воздействовать на «Современник», чтобы он отказался от крайностей» [53, с. 119].
В глубоком бессилии круг дворянских либералов ведет борьбу с «мальчишкой» в их представлении, не имевшим, как им казалось, «солидной подготовки и подкладки и умевшим скрывать отсутствие их заносчивостью и самоуверенностью» [109, с. 165–166].

Оппозиционному лагерю, преследовавшему Добролюбова и его единомышленников, казалось, что в «Современнике» «свили себе гнездо разрушители всех нравственных основ общественной жизни, что они желают уничтожить все эстетические элементы в обществе и водворить один грубый материализм...» [39, с. 190]. Бесспорно, даже те, кто не считает себя единомышленником Добролюбова, высоко оценивают прежде всего его талантливость, природную одаренность, честность, но в то же время кто-то сожалеет о выбранном им опасном пути, кто-то резко отрицательно относится к его теоретическим и эстетическим взглядам, но они уважают его за то, что он никогда не меняет своих убеждений и не заискивает перед авторитетами. Большинство из них понимает, что Добролюбов – выразитель общественного мнения. Стремление к безостановочному движению, широта познаний, молодость Добролюбова, его тесная идейная связь с Чернышевским, бескомпромиссность вызывают яростные атаки деятелей либерального круга. Однако в своих устремлениях Добролюбов не одинок, и выстоять в этой непримиримой борьбе помогают верные единомышленники и союзники.

Обратимся к оценке деятельности Добролюбова в «Современнике» тех, кто разделял с ним взгляды. Это были, прежде всего, единомышленники, сторонники демократического направления в общественной жизни России, соучастники тех событий, те, кто оставил свои воспоминания о нем: Н.Г. Чернышевский, Н.А. Некрасов, Н.В. Шелгунов, В.И. Писарев, В.А. Зайцев, М.А. Антонович, М.Л. Михайлов,
Г.З. Елисеев, А.А. Серно-Соловьевич.

Самый близкий его друг Н.Г. Чернышевский, восторженно относившийся к нему, считает Добролюбова «самым сильным талантом» в «Современнике» [183, т. 2, с. 267]. По его мнению, именно благодаря его одаренности философский материализм вторгался в жизнь, в практику общественной деятельности, что придавало его материалистическим идеям действенный, творческий, воинствующий характер. Осознавая это, Н.Г. Чернышевский признает в младшем друге «удивительную силу убеждения и страстную, непоколебимую решимость действовать всегда и везде согласно с этими убеждениями, не стесняясь ничем и невзирая ни на что» [39, с. 212]. Вследствие этого его статьи после смерти имеют притягательное значение не только для читателей, но и для писателей, находивших в них авторитетную поддержку их творчества. При этом, раскрывая его громадную роль в общественной жизни страны, Н.Г. Чернышевский обращает внимание на характерную особенность деятельности Добролюбова: «Он чувствовал, что его труды могущественно ускоряют ход нашего развития, и он торопил, торопил время» [185, т. 7, с. 851]. Как свидетельство искренних чувств
Н.Г. Чернышевкского, любившего Добролюбова как сына, как человека, чья благородная деятельность была посвящена народу, являются слова: «О, как он любил тебя, народ!» [185, т. 7, с. 852]. В выступлении в зале Руадзе 2 марта 1862 года Н.Г. Чернышевский подтвердит свое восхищение его личностью, отметив, что этот юноша «...несмотря на свои 25 лет, был гений» [111, с. 143].

Гением, титаном назовут Добролюбова его наследники: народник П.Н. Ткачев и писатель Н.Г. Гарин-Михайловский [190, с. 226], [31,
т. 1, с. 485]. Воспоминания Чернышевского, горячо любившего друга, нередко сопровождались принижением своей роли в обществе: «В его глазах Добролюбов был недосягаемым идеалом человека и писателя» [39, с. 210]. По мнению исследователя В.Е. Евгеньева-Максимова «унижать себя в целях вящего возвеличивания Добролюбова было настоящим его коньком» [52, с. 353]. Благородный мотив Чернышевского, по нашему мнению, вызванный отрицанием его роли в становлении мировоззрения Добролюбова и принижением своих достоинств, обусловлен социально-политической обстановкой, в которой важно было поддержать его, уберечь от несправедливых претензий, нападок. Тем не менее расхождения в их взглядах очевидны, например, в оценке лирики А.С. Пушкина. В отличие от друга Добролюбов рассматривает творчество Пушкина всего лишь как типичного представителя дворянского общества, культуру которого воспринимает «по-просветительс-ки». Без достаточного учета историзма он преуменьшает значение творчества Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина и других писателей прошлого, дает одностороннюю трактовку «лишних людей» в литературе 30–40-х годов. Вместе с тем Н.Г. Чернышевский оценивает Добролюбова, прежде всего, как общественного деятеля, стоявшего «во главе всего развития русской мысли» [185, т. 7, с. 852].

В числе друзей, единомышленников Добролюбова выделяется известный поэт, редактор «Современника» Н.А. Некрасов, который оказывает неоценимую поддержку в определении тем статей Добролюбова. Н.А. Некрасов, обладавший чутьем на то, что в данную минуту может двигать общественное самосознание, обращает внимание на студента [109, с. 14, 167]. Поэт видит в Добролюбове не просто человека с «сильным и самобытным дарованием», а «мощного двигателя нашего умственного развития» [110, т. 12, с. 289–290]. Определяя место его в общественной жизни страны, Н.А. Некрасов часто сравнивает его с В.Г. Белинским: «В Добролюбове во многом повторился Белинский, насколько это возможно было в четыре года: то же влияние на читающее общество, та же проницательность и сила в оценке явлений жизни, та же деятельность и та же чахотка» [110, т. 12, с. 290].

Н.В. Шелгунов, пользовавшийся большим доверием у Добролюбова, высоко оценивает деятельность соратника, воспринимает его как «толкователя новой эстетической теории», признает в добролюбовских статьях образцы критики [188, с. 199]. По его свидетельству, «Чернышевский и Добролюбов были пророками университетской молодежи, приходившей в неистовый восторг от того, что читали потом между строками» [188, с. 247]. Между тем в решении общеэстетической проблемы о соотношении мировоззрения и творчества художника, по мнению Н.В. Шелгунова, Добролюбов идет дальше Белинского и Чернышевского, где образная специфика искусства получила глубокую разработку.

Он утверждает: «Заслуга "Темного царства" не в том, что оно прибавило чувств, а в том, что оно укрепило общественный протест против утеснителей, против условий, их создающих, что оно дало размах общественной мысли, ширь общественному сознанию и имело общественно-воспитательное значение» [188, с. 137]. Подтверждая всеобщий интерес читающей аудитории к статье, Шелгунов акцентирует внимание на том, что "Темное царство" читалось с увлечением, с каким не читалось тогда, пожалуй, ни одна статья, которая стала для всех угнетенных и слабых духом «откровением» [188, с. 136]. С его точки зрения, «Темное царство» – стало «целым поворотом общественного сознания на новый путь понятий», вместе с тем он считал творчество Островского «бессознательным». Расхождения воззрений не повлияли на неизменно благородное отношение к личности Добролюбова. Для Шелгунова, глубоко уважавшего его, Добролюбов – «высокоодаренный и полный страстной любви к людям человек» [188,
с. 199]. Как и многие современники, Шелгунов ценит в нем не только громадную внутреннюю силу, талант, любовь к людям, но и отмечает значительное влияние его деятельности на общественное сознание.

Д.И. Писарев – блестящий литературный критик, мыслитель-философ – является его современником. «Явившись в качестве критика-публициста, когда Добролюбов уже сошел со сцены, Писарев явился только продолжателем того же движения мысли» [187, с. 260–261]. На оценку деятельности Добролюбова в умственной жизни страны повлияли воззрения Писарева, эволюция их становления. Он, как и Добролюбов, соотносит себя с материализмом, считая себя приверженцем «полнейшего материализма», или реализма, однако расхождения с Добролюбовым существуют.

В середине 1860-х годов Писарев в полемическом споре, обвиняя его нередко в уступчивости и непоследовательности, уверяет в статье «Реалисты», что не нашел бы с ним общего языка, как и с Белинским, если бы они были живы. Разногласия, действительно, имеются, но всегда сохраняется общее: демократические убеждения, характер критики, ее метод. Идеи Писарева, вызревшие в новой обстановке освободительной борьбы, являются лишь «логическим продолжением идей Добролюбова» [94, с. 401–402]. Безусловно, расхождения не выходят за рамки идеологии революционной демократии. В статье «Прогулка по садам российской словесности» Писарев подчеркивает, что оба журнала, «Современник» и «Русское слово», оставались органами одного демократического направления и противостояли реакционной и либеральной публицистике. Следовательно, критика Добролюбова и критика «Русского слова», по существу, оказывается развитием одной и той же идеи. Хотя, во многом не соглашаясь с Добролюбовым, он вынужден признать: «С тех пор как Добролюбов создал реальную критику, филистерская критика сделалась невозможною» [129, т. 3, с. 278]. При этом он утверждает, что именно Добролюбов создает «реальную критику». Представления Д.И. Писарева о нем претерпевают ряд изменений, тесно связанных с идейными исканиями, со становлением воззрений.

В студенческие годы, посещая кружок, ставивший целью служение науке, в отрыве от общественно-практических задач, Писарев, как и все члены кружка, избегает контактов со студентами, признававшими Добролюбова своим учителем. «...Мы относились к Добролюбову и к "Современнику" вообще, – пишет он, – с высокомерием, свойственным нашей касте. Мы их и не читали и гордились этим, говоря, что и читать не стоит» [129, т. 2, с. 179]. Как отмечает Писарев, занятия «чистой наукой» приводят к противодействию всего нового, а в Добролюбове студенты видели человека, посягающего на их представления об этом мире.

В 1861 году Добролюбов для Писарева – это «талантливый критик "Современника"» [129, т. 1, с. 210]. В его представлении Добролюбов не просто индивидуальность, а общественный деятель, стоящий во главе целого направления критической мысли в России. Позднее, полагая, что главная сила общественного прогресса наука, знание, Писарев выражает уверенность, что «если бы Добролюбов был жив», то обратился бы к «популяризованию европейских идей естествознания и антропологии» [129, т. 2, с. 363].

С другой стороны предстает Добролюбов в статье Писарева «Мотивы русской драмы»: слишком эстетик, увлекающийся чистой художественностью, в силу чего «нам необходимо будет защищать его идеи против его собственных увлечений» [129, т. 2, с. 366]. Идеи Добролюбова «верные и живые», считал Писарев, однако Добролюбов часто поддается «порыву эстетического чувства». Вследствие этого, исходя из собственного понимания конкретных проблем новой поры, наступившей после крушения революционной ситуации, Писарев ставит целью опровергнуть взгляд Добролюбова на драму Островского «Гроза». Он, уверенный в том, что, сыгравшие значительную роль в свое время статьи Добролюбова могут и должны быть пересмотрены в новый период истории. В статье отражается более радикальный и одновременно более пессимистический взгляд Писарева – по сравнению с Добролюбовым – на перспективы исторических изменений в «темном царстве».

В разгар полемики и после нее личность Добролюбова всегда оставалась для Писарева «чистой и светлой » [129, т. 4, с. 106]. Как бы подводя итог своим размышлениям, называя имена лучших «наших критиков» Белинского и Добролюбова, он констатирует, что они многое сделали «для уяснения всех наших понятий» [129, т. 2, с. 368]. По его мнению, пока будут существовать явления «темной жизни», постоянно придется напоминать читателю «верные и живые идеи Добролюбова» [Там же]. Убедительным доказательством того, что «живые идеи» привлекали людей, по мнению Писарева, является статья «Темное царство», которая читалась «с сочувствием и увлечением в самых отдаленных углах России» [129, т. 2, с. 180]. Писарев называет имя Добролюбова в числе тех, кто делает все то, что помогает выработке и созреванию общественных убеждений, сближению теоретического знания с повседневной жизнью.

Давая высокую оценку теоретической деятельности Добролюбова, Писарев подчеркивает: «Гоголь, Белинский, Добролюбов – вот вам в трех именах полный отчет о нашей умственной жизни за целое тридцатилетие...» [128, т. 2, с. 89]. Именно Писарев наиболее глубоко и полно отразит в своих сочинениях роль Добролюбова в жизни России, отмечая важность его теоретической деятельности в становлении общественных убеждений, считая, что «чтение Добролюбова составляет необходимую и особенно важную часть в общем образовании каждого русского человека» [128, т. 2, с. 448].

Пишет об огромных заслугах Н.А. Добролюбова и один из главных публицистов журнала «Русское слово», его современник В.А. Зайцев, хотя в отличие от него, он не признает философии как таковой, а на ее место ставит систему обобщенных законов естествознания. Эклектичность его мировоззрения, противоречивость взглядов нашли отражение в его произведениях и оказали влияние на оценку деятельности мыслителя. В статье «Белинский и Добролюбов», анализируя теоретическую деятельность в сопоставлении с его предшественником, доказывает закономерность появления таких людей, как Добролюбов, для которого служение обществу было не просто желанием, а необходимостью. В представлении Варфоломея Зайцева Добролюбов не критик, а публицист, потому что он преследует цели общественные, связанные с практической деятельностью. Отсюда, откровенно восхищаясь широтой его деятельности как публициста, он видит ценность его критических статей в их публицистическом содержании, благодаря чему общество продвинулось далеко вперед в понимании общественных проблем. На отношения Зайцева к своему современнику повлияло и то, что он, как и Писарев, находился в оппозиции к «Современнику». Неудивительно, что он критикует Добролюбова за его идеализацию народа, считая, что слишком «идеальные представления о народе» «заставляли его слишком много ждать от народа» [60, c. 67]. Тем не менее, Зайцев восторженно говорит о своем современнике: «...его влияние было одно из первых, если не первое» [60, c. 68].

Определяющими в оценке деятельности Добролюбова для другого его современника М.А. Антоновича оказываются необыкновенные качества личности. Его привлекали такие качества, как «гуманность, великодушие, преданность своему делу и своим людям, самоотвержение, бескорыстие, готовность помочь всякому» и особенно «это страшная сила, непреклонная энергия и неудержимая страсть его убеждений», за которые он готов был отдать свою жизнь [39, c. 199]. По мнению Антоновича, болезненное отношение к окружающей действительности, где царит зло, вырабатывало в нем активную позицию, позволявшую искать и придумывать способы быстрейшего изменения или улучшения мрачной реальности, звать читателей к действию, возбуждать публику «электризовать ее, двигать на дело» [39, с. 200]. Как отмечал Антонович, усиливало его страдания невозможность в условиях цензуры донести до читающей, мыслящей России волновавшие Добролюбова чувства и идеи. Бесспорно, Антонович высоко оценивает идейно-философское наследие Добролюбова, причем взгляды мыслителя оказываются определяющими в становлении его материалистических воззрений. В статье «Современная эстетическая теория» Антонович восхищается способностью «даровитого» Добролюбова, хорошо знавшего положения диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности», развивать «ту же теорию в живых примерах, в увлекательных образах, при разборе тех произведений, которыми в высшей степени интересовалась вся публика...»
[5, с. 308, 93]. Закономерным результатом такого изложения, по его мнению, является усвоение эстетической теории «как бы мимоходом», усвоение теоретических знаний превращается в интересное занятие, привлекавшее все больше и больше мыслящих людей. Для него Добролюбов – не просто высокий авторитет, но и необыкновенный мыслитель, выдающийся талантливый человек, интересный собеседник, честный, бескорыстный, самоотверженный человек. Следует сказать, что, занимаясь пропагандой наследия Добролюбова, он сохраняет благоговейное отношение к нему и проносит это чувство через всю жизнь.

Тесные идейные и личные контакты связывают М.Л. Михайлова и Н.А. Добролюбова. Оба оказываются решительными противниками откровенно «утилитаристских» тенденций в литературе». Статьи единомышленника производят на М.Л. Михайлова «особенно сильное впечатление» [74, с. 147]. В его представлении Добролюбов – замечательный друг, честнейший и талантливейший человек, боец, отстаивающий правду «в темном царстве лжи и зла» [39, с. 325].

Выражает восхищение своим современником, оказавшим огромное влияние на умственное развитие соотечественников, и А.А. Серно-Соловьевич. Он вспоминает в письме к Герцену в 1867 году о Добролюбове и о Чернышевском как об умнейших и талантливейших людях, «какие когда-либо были на Руси» [162].

По мнению публициста «Современника» Г.З. Елисеева, для которого последовательный демократизм был «не делом только принципов и убеждений, а самим инстинктом», Добролюбов производит впечатление как человек действия, оратор трибуны [107, с. 45]. Главное для него, как считал Елисеев, не просто заставить человека размышлять, «он хотел увлечь его за собою, заставить его быть у дела, не только с тем же взглядом на дело, но и с тем же отношением к нему, какие имел он» [139, с. 372]. Елисеев ценит его не столько как обычного человека, а как общественного деятеля, представлявшего явление редкое и драгоценное. Он полагает, что для оценки мнения о деятельности Добролюбова в умственной жизни России нет ничего соизмеримого: «Добролюбов останется у нас долго без оценки, даже без признания ...у нас нет пока надлежащей мерки для его оценки» [92, с. 371]. Его слова являются пророческими: до сих пор в нашей стране большинство людей практически ничего не знают о теоретической деятельности мыслителя.

Следует сказать, что, оценивая деятельность Добролюбова в «Современнике», его воззрения, сформированные под влиянием знаний и жизненного опыта, критического осмысления действительности, оказывают формирующее воздействие на общественное мировоззрение. Государственный деятель, министр внутренних дел П.А. Валуев, руководивший в 1861–1868 гг. земской и цензурной реформами, признает это влияние талантливых людей, создававших критику. Критика становится грозной силой, увлекает писателей к «нелитературным целям» [93, с. 452]. Министр вынужден был признать действенность критики, которая приобретала власть над обществом, овладевала общественным сознанием, становилась влиятельнейшей силой в обществе.

Общественную роль Добролюбова, его влияние на общественное сознание, признает и другой крупный цензурный чиновник П.И. Капнист, отмечавший «крайне невыгодное» действие Добролюбова [93,
с. 485]. По его замечанию, «изящные произведения стали оцениваться с точки зрения их практической применимости…» [93, с. 486].

И как бы по-разному к Добролюбову не относились ближайшие соратники и его недруги, все они признают в нем громадную внутреннюю силу, необыкновенную глубину внутренних убеждений, решимость действовать в интересах справедливого общества, так как убеждения Добролюбова – это идеи, воплощенные в действия. Лагерь либералов видит в нем достойного противника, обладавшего талантом, силой, происходившей от убеждения. Вот этой-то силы, по мнению его единомышленников, боятся противники. Они обвиняют его в зримых и незримых грехах, называя агентом цензурного триумвирата, объявляя, «что он нападает на обличительную литературу из эстетических побуждений, что его "Свисток" убил русскую поэзию, что его статья о Кавуре напоминает статьи Булгарина и сближает его с приверженцами крайней реакции» [94, с. 67]. Яростные нападки, противодействие в литературе – свидетельство признания таланта и духовной силы Добролюбова, попытавшегося лишить сторонников либеральных сил, «места под солнцем». А.В. Дружинин в письме к В.П. Боткину 19 августа 1855 года упоминает тех, кто противостоит им в литературе: «Если мы не станем им противодействовать, они наделают глупостей, повредят литературе и, желая поучать общество, нагонят на нас гонение и заставят нас лишиться того уголка на солнце, который мы добыли потом и кровью!» [130, с. 41].

Таким образом, в оценке тех, кто враждебно относится к его деятельности, естественно, и к самой личности не существует единой целостной оценки. С одной стороны, для них Добролюбов – это «мальчишка», весьма далекий от истинной сущности искусства, «теоретик», далекий от объективной действительности. Для них он – «кабинетный работник», «предводитель утилитаризма в искусстве», «очковая змея», сила отрицательная, но народная, разрушитель всех нравственных основ общественной жизни, человек, «жертвующий социальному, общечеловеческим ценностям», возмутитель либерально-охранительного спокойствия. С другой стороны, враги признают необыкновенный, самобытный талант, многие видят в нем образованного и честного человека твердых и глубоких убеждений, оригинального мыслителя, считают его выразителем общественного мнения.

Талантливейшего, высокоодаренного критика и публициста видят в нем и его единомышленники, союзники, друзья. В их представлении Добролюбов – это полный страстной любви к людям человек, громадной внутренней силы, глубоких убеждений, общественный деятель, человек действия и оратор трибуны, «даровитый толкователь эстетической теории» и «мощный двигатель нашего умственного развития».
В накаленной атмосфере пореформенной эпохи, в которой, действуя словом, Добролюбов обретает среди современников, подлинных единомышленников, имея горячих приверженцев и тех, кто не во всем соглашается с ним и, наконец, непримиримых врагов, откровенных оппонентов, чьи идейные позиции оказываются противоположны его взглядам и идеалам. Отношение к Добролюбову определяется во многом их теоретическими и мировоззренческими установками, сложившимися в пореформенную эпоху, с закономерным процессом размежевания демократов и либералов. Сложные отношения в обществе, резкие изменения приводят к смене взглядов деятелей различных группировок, что оказывает влияние на оценку личности и деятельности Добролюбова. Отношение мыслителя к явлениям литературы, искусства теснейшим образом связывается с его пониманием коренных проблем и потребностей самой жизни. Воссоздание картины отношений с современниками раскрывает новые аспекты его влияния в обществе.