Geum.ru

Лексико-семантическое варьирование в пространстве диалекта

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Глава 3 состоит из четырех разделов. Раздел 1
Подобный материал:
1   2   3   4
Глава 2 диссертации – «Многозначность и синонимия в пространстве диалекта». Основная задача этой главы – описание типов многозначных слов и синонимических рядов, выявленных на уровне полисистемы, и их характеристика с точки зрения возможной представленности в частных диалектных системах. Эта задача решается на материале, относящемся к разным семантическим сферам и не связанном тематической общностью.

В параграфе 2.1 определяется роль регионального компонента в варьировании структуры и семантики слова в пространстве диалекта. Параграф 2.2 посвящен многозначности в моносистемах и полисистеме диалектного языка. Слово, функционирующее в диалектах в условиях устной речи, норма которой не имеет кодифицированного характера, более свободно реализует свои семантические потенции и может быть представлено в говорах большим количеством значений. Выявление закономерностей их сосуществования в диалектной моносистеме, с одной стороны, и полисистеме диалектного языка, с другой, основано на фронтальном анализе многозначных слов, помещенных в 1-2 выпусках «Архангельского областного словаря», кроме того, выборочно привлекался материал последующих выпусков и словарной картотеки АОС. Исследование выявило несколько типов отношений между значениями многозначного слова в моносистеме и полисистеме диалектного языка.
  • Многозначность, основанная на метафоре или метонимии.

В полисистеме диалектного языка представлены слова, производные значения которых организованы по типу радиальной полисемии в результате неоднократного использования одного и того же или разных семантических признаков исходного значения в качестве основы номинации. Например, у слова бровь в архангельских говорах отмечены следующие значения, образованные от общерусского: 'крутой берег реки', 'кромка дороги', 'полоса земли между колеями на дороге', 'узкая полоса травы', 'верхняя колода оконной рамы', 'притолока двери', 'темный край облака'. Семантический признак исходного значения в подобных случаях получает в говорах разную денотативную соотнесенность. Метафорические значения, образованные таким способом, номинативны по своему характеру и независимы друг от друга. Их сосуществование в одном говоре в полном объеме маловероятно именно в силу выполняемой ими номинативной функции. Подобные отношения между значениями характерны для предметных слов; производные значения также остаются в сфере конкретной лексики. Наиболее продуктивны в этом отношении общерусские слова, локализмы обычно не дают широкой гаммы производных значений. Разнодиалектные метафорические и метонимические значения номинативного характера составляют специфику межсистемных отношений. Их характеризует территориальная противопоставленность друг другу, проявляющаяся с разной степенью отчетливости.
  • Многозначность слова, сформированная на основе гипонимических отношений между исходным и производным значениями.

Гипонимические отношения, являющиеся одним из видов парадигматических отношений, выражаются в говорах как разными словами, так и разными значениями одного слова. Для гипонимической группы, рассматриваемой на междиалектном уровне, характерны и тот и другой способы выражения. Поэтому в семантической структуре слова могут быть представлены и гипероним и согипонимы либо несколько согипонимов (эквонимов) при отсутствии гиперонима (последний выражен другой лексемой). В соответствии с этим между значениями возможны родо-видовые (боболёк ‘цветок’, ‘желтая кувшинка’; бор ‘лес’, ‘лес на сухом месте’) и видо-видовые отношения (бехтерь ‘корзина из дранки с двумя ушками для легких грузов’, ‘заплечный короб из бересты’, борашек ‘молодой боран’, ‘молодой козел’). Видовые значения обычно имеют в говорах разную территориальную характеристику. В случае одинакового обозначения близких понятий в системе одного говора соответствующее значение будет иметь синкретический, семантически нерасчлененный характер.

Особенности распределения названий в ЛСГ на междиалектном уровне проявляются в полисемии лексем, как бы «плавающих» в семантическом пространстве группы. При сравнении моносистем обнаруживается сдвиг значения каждой лексемы. Он зависит не столько от соотнесенности с предметом обозначения, сколько от отношений с соседями по парадигме. Соотнесенность группы лексем с определенным семантическим пространством при разном территориальном распределении на нем предсставляет полисемию особого типа — внутрипарадигматическую междиалектную полисемию (карта № 2). Этот тип непосредственно связан с номинативными процессами, неодинаковыми в разных говорах.
  • Многозначность мотивированных слов.

Их значения образованы независимо друг от друга от общей мотивирующей основы, моносемантичной или полисемантичной, в результате неоднократного действия одной и той же словообразовательной модели.

а) Семантическая структура слов включает в себя самостоятельные образования от моносемантичной основы. Разные, не относящиеся к одной предметной сфере и обладающие общим признаком денотаты получают на основе этого признака одно и то же имя в результате самостоятельных актов номинации. Открытость семантической структуры подобных слов тесно связана с разносистемной принадлежностью отдельных значений. Значения производного слова достаточно независимы друг от друга, они имеют номинативный характер и относятся к разным предметным сферам. Их семантическое тождество опирается на общность внутренней формы. Номинации такого типа преобладают в сфере предметной лексики. Наиболее продуктивны образования существительного от существительного и существительного от прилагательного (от болото -- болотник ‘длинный сапог’, ‘болотное сено’, ‘гриб подберезовик’; от белый - беляк ‘пена’, ‘детеныш тюленя’, ‘белок яйца’, ‘травянистое растение’, ‘супесчаная почва', 'гриб млечник'). Полисемия этого типа имеет ономасиологический характер и наиболее близка к омонимии. В диссертации оценивается место производных словозначений на шкале "полисемия"- "омонимия". Полисемия данного типа характеризует слова с общерусскими основами.

б) Семантическая структура мотивированного слова может включать в себя значения, являющиеся самостоятельными образованиями от разных значений полисемантичной мотивирующей основы. Среди многозначных слов данного типа преобладают существительные, образованные от глаголов; реже встречаются существительные, производные от прилагательных, единичны образования глаголов и прилагательных от существительных. Значения дериватов могут иметь как идиоматичный, так и неидиоматичный характер (например, от бродить ‘ходить туда-сюда, расхаживать, слоняться’ образовно бродяга ‘бездельник’ и ‘непутевый человек’, от бродить ‘ходить медленно, с усилием, преодолевая препятствия’ - бродяга ‘больной, с трудом передвигающийся человек’ и ‘неудобное для ходьбы место’: от бывать ‘существовать, жить’ и ‘посещать кого-н.’ – быванье ‘существование, жизнь’ и ‘посещение кого-н.’). Идиоматичные и неидиоматичные значения могут совмещаться в структуре одного слова и восходить как к разным, так и к одному значению мотивирующей основы. Идиоматичные образования от разных значений мотивирующей основы принципиально ничем не отличаются от образований, полученных от моносемантичной мотивирующей основы. Неидиоматичные образования менее автономны по отношению друг к другу. Связи между значениями производящего слова небезразличны для семантики производного и как бы отбрасывают отблеск на семантическую структуру последнего. В данном случае существует двусторонняя связь: между значениями производного и производящего и, отраженно, между значениями производного. Территориальная характеристика значений производного слова определяется особенностями распространения значений производящего. Полисемия этого типа также характерна для слов с общерусскими основами.
  • Полисемия немотивированного слова, значения которого имеют общий семантический признак (СП) и при этом равноправны по отношению друг к другу.

К данному типу относятся такие слова, как барда 'пивной осадок', 'отстой при перетапливании сала', 'сырье для самогона' (общий СП 'мутная жидкость'); бахторма 'низ шляпки гриба', 'внутренний слой шкуры животного', 'внутренний слой лыка' (общий СП 'внутренний, нижний слой); брусить 'обрывать горстями', 'отбивать головки льна' (общий СП 'отделять, отрывать'). Значения характеризующиеся неким общий, формально никак не выраженным семантическим признаком, как правило, территориально противопоставлены друг другу. Это типичная междиалектная полисемии, источник которой связан с диахроническими процессами: семантической трансформацией иноязычных заимствований (бугра, барда, бахторма), утратой, забвением исходного значения, с которым диалектные соотносятся по типу радиальной полисемии (брусить, бросать восходящие к древнерусскому бръснути ‘скрести, брить’).

Рассмотренные выше типы многозначных слов объединяет то, что накопление значений слова в полисистеме диалектного языка определяется потребностями номинации, удовлетворение которых имеет локальную специфику. Подобные отношения могут служить объектом лингвогеографического изучения. Отмечается прямо пропорциональная зависимость ареальной выраженности распространения словозначений от их парадигматической закрепленности.
  • Многозначные слова, сформировавшиеся

на основе семантического развития.

Языковая биография подобных слов в говорах определяется двумя противоположными тенденциями: утратой, забвением одних значений и приобретением новых, локально ограниченных значений. Подобные отношения имеют место преимущественно в семантической структуре слов с признаковой семантикой. Их производные значения образованы в результате семантического сдвига значения при изменении класса объектов, относительно которых определяется признак или действие. Следовательно, это явление чисто синтагматическое, связанное с особенностями сочетаемости слов.

Изменение синтагматических условий функционирования лексемы ведет к образованию нового значения, а не нового названия. Это типично внутрисистемное явление, хотя в каждой отдельной диалектной системе обычно не бывают представлены все ступени семантического варьирования. Однако локальная ограниченность подобных значений не предполагает обязательной противопоставленности по территориальному признаку. Их представленность в разных моносистемах объясняется тем, что общее для говоров (или для говоров и литературного языка) слово при функционировании на разных территориях неравномерно проявляет свои семантические потенции. Чем дальше значение отстоит от первичного, часто общего для литературного языка и для говоров, тем уже территория его фиксации. Территориальная ограниченность является одним из признаков маркированности периферийных значений слов в диалекте.

Этот тип варьирования семантики определяется как функциональное диалектное варьирование. Наиболее ярко подобное явление проявляется у слов общерусского характера, обладающих в силу своего происхождения и возраста большим семантическим потенциалом.

Выявленные типы многозначных слов подтверждаются материалом семантических полей, представленным в главе 3.

Параграф 2.3 посвящен формально-семантическому варьированию в пространстве диалекта.

Исследование показало, что ситуация, при которой одни и те же единицы оказываются то в межсистемных, то в внутрисистемных отношениях, складывается не только в результате междиалектных контактов, но и под воздействием ряда других факторов внутрисистемного характера. 1) Источником синонимии может служить неодинаковое восприятие объектов реального мира, неодинаковое их видение языковым сознанием, что предопределяет выбор разных признаков в качестве основы номинации одного и того же объекта. При общности мотива номинации возможны различия в выборе мотивирующей основы, в которой вербализуется этот признак. В диссертации синонимия этого типа рассматривается на примерах синонимических рядов, относящихся к микологической и энтомологической лексике. Исследование выявило достаточно выраженную иерархию ареалов междиалектных синонимов. Первый уровень – это противопоставленность ареалов наименований по характеру мотивировки (мотивационные ареалы), второй уровень – в пределах мотивационного ареала противопоставленность наименований с общей мотивирующей основой (лексические ареалы). Территориальная общность мотива номинации, обнаруженная на фоне ареальной противопоставленности формальных различий, отражает общность представления о реалии, характерную для данного социума. Члены междиалектного соответствия могут функционировать и в одной системе как разномотивированные однодиалектные синонимы. Их источником являются как внутренние резервы системы, состоящие в актуализации нескольких признаков объекта реальной действительности и использовании разных мотивирующих основ при его номинации, так и междиалектные контакты (карты № 1, 3-7).

2) Синонимия, сформировавшаяся на основе словообразовательных процессов. При территориальной противопоставленности моделей словообразования синонимия единиц с аффиксальными различиями носит междиалектный характер. В ином случае однодиалектная и междиалектная словообразовательная синонимия не имеют принципиальных различий. Относительная свобода словообразования, наличие синонимичных словообразовательных моделей и аффиксов, характерные как для диалектного языка в целом, так и для отдельно взятой моносистемы, в условиях устной формы существования предопределяют функционирование в говорах единиц с общей мотивирующей основой и синонимичными аффиксами. При этом один из вариантов, как правило, распространен широко (или даже повсеместно), а другие, менее распространенные, выступают в качестве его синонимов в отдельных, иногда единичных моносистемах, не образуя выраженных ареалов. В случае многозначности таких единиц набор их значений совпадает полностью либо частично. При неполном совпадении многозначные слова синонимизируются только в части своих значений. Например, слово вертоватый в разных своих значениях выступает как синоним к разным однокоренным словам: в значении ‘неустойчивый, шаткий’ — к слову вертучий, в значении ‘ветренный, легкомысленный’ — к вертлявый, в значении ‘ловкий, умелый’ -- к вертлявый, вертучий. В подобные отношения могут вступать целые группы однокоренных слов с синонимичными аффиксами.

Непропорциональность синонимических отношений, основанных на словообразовательной вариантности, их внешняя беспорядочность во многом объясняются различной реализацией по говорам потенциальных возможностей диалектной полисистемы. На способность производного слова к семантической деривации влияет, вероятно, степень продуктивности модели, по которой оно образовано, и это влияние имеет прямопропорциональный характер. При прочих равных условиях группы однокоренных слов с общим категориальным признаком обладают, вероятно, равными потенциальными возможностями в накоплении синонимичных значений, но эти возможности неравномерно реализуются у разных слов и в разных моносистемах.

3) Синонимия, сформированная на основе процессов семантической деривации. Слова, синонимичные в своих исходных значениях, развивают одинаковые призводные значения, образуя ряды вторичных синонимов. При идеографической синонимии первичных значений вторичные синонимы также отличаются оттенками значения. Синонимичные значения развивают также слова, относящиеся к разным семантическим сферам и не имеющие общих сем в исходном значении. Например, слова бить и брать, различающиеся в своих первичных значениях, развивают переносные значения бить ’убивать на охоте’ и брать ‘добывать на охоте’, вступая в отношения идеографической синонимии. При этом разные слова приходят к общему для них значению разными путями, и само это значение имеет неодинаковый статус в семантической структуре каждого из них.

Синонимия вторичных значений формируется также на основе действия экспрессивного фактора. Основой синонимических сближений производных значений является наличие в первичных значениях сем коннотативного характера при различии концептуального содержания. Например, глаголы высадить и выстукать, различающиеся по своим исходным значениям, обнаруживают зону пересечения семантики в экспрессивных значениях ‘выкопать’, ’съесть’, ’побить’. Круг глаголов, проявляющих указанные семантические закономерности, достаточно широк, и, как следствие, многочленны синонимические ряды с данными значениями. Существуют определенные семантические зоны, в которых концентрируется значительное число вторичных синонимов, образованных на основе действия экспрессивного фактора. Например, в 6-8 вып. АОС в значении ‘выгнать’ представлены 32 единицы, ‘выпить’ – 37 единиц, ‘вырасти’ – 11 единиц, ‘украсть’ – 6 единиц, ‘добиться настойчивыми просьбами’ – 10 единиц. Сосуществование экспрессивных синонимов данного типа в системе одного говора не обнаруживает серьезных "противопоказаний", и их возможная невстречаемость определяется неравномерностью семантического развития многозначных слов. Экспрессивность предопределяет слабую закрепленность, известную неустойчивостью таких значений и, в конечном счете, многокомпонентность и неустойчивость синонимических рядов.

Синонимия, источником которой являются процессы словообразовательной и семантической деривации, широко представлена в семантических полях, описание которых содержится в главе 3 диссертации.

В параграфе 2.4. рассматривается явление вариантности членения неязыковой действительности.

Вариантность представлений о реальном мире, отраженная в языке, характерна не только для языковых коллективов, разделенных территориально и реально не вступающих в общение друг с другом (факты такого рода представлены на картах ОЛА и ЛАЕ), явление вариантности отмечается и при сопоставлении групп говоров одного наречия, а также в пределах одной группы говоров. Говоры могут различаться неодинаковым соотношением общих и частных понятий, характером и степенью дифференциации внеязыковой действительности (карты № 8-9). Способы членения внеязыковой действительности находят проявление и в выборе оснований для классификации. В диссертации каждый из типов различий иллюстрируется примерами из лексики природы (метеорологической, микологической, энтомологической) и лексики крестьянского быта. Разнообразные различия в отражении языком реальной действительности обнаруживаются при комплексном описании фрагментов лексико-семантической системы, по возможности учитывающем все аспекты формальных и смысловых отношений. Эти различия рассматриваются в работе на примере небольшого фрагмента семантического пространства, соотносящегося с понятиями ‘паук’ и ‘паутина’ (карты № 10-12).

В Главе 3 на базе объемной модели семантического поля исследуются смысловые области, соотносящиеся с базовыми понятиями человеческого сознания, во многом формирующими представление человека о самом себе и окружающей его действительности. Концепты ВРЕМЯ, ПОГОДА, ЖИЗНЬ, организующие соответствующие семантические поля, концентрируют вокруг себя пласты лексических единиц, которые своими значениями членят и дифференцируют связанное с ними семантическое пространство, создавая области смысловых и лексических пересечений. Глаголы кругового движения (вращения и поворота) являются одним из способов лексического воплощения концепта КРУГА, также относящегося к семантическим универсалиям и проявляющегося на разных уровнях языка и культуры. Поля ‘ПОГОДА’, ‘ВРЕМЯ’, ‘ЖИЗНЬ’ обнаруживают тесную смысловую связь с полем ‘КРУГОВОЕ ДВИЖЕНИЕ’ (вращение и поворот), единицы которого являются предикатами их имен и представляют их семантику в движении и изменении. «Культурное» своеобразие привлекаемых к изучению семантических областей проявляется в специфичности коннотаций, материализуемых в семантической и словообразовательной деривации и фразеологии.

Описание семантических полей представляет собой некий аналог словаря, входом в словарные статьи которого являются семантические рубрики. Их организация отражает структуру поля в целом. Характеристика значений поля дается в виде словарных статей нежесткой формы, отражающих две оси смысловых отношений: парадигматическую (синонимия лексем в каждом значении) и эпидигматическую (система подзначений и употреблений). Указания на ограничения в семантической и лексической сочетаемости отражают и третью – синтагматическую – ось семантических отношений. Семантическое варьирование подтверждается иллюстративным материалом, который рассматривается как важнейший способ семантизации, наряду с дефиницией, и, по возможности, подается в достаточном количестве. Подбор контекстов преследует цель показать наиболее полно атрибутивную и глагольную сочетаемость имен, на основе которой прежде всего и определяется языковая картина мира. Указание на географию словозначения показывает его территорию на уровне модели, при необходимости модель может быть свернута до масштабов района и даже одного населенного пункта. Пользуясь этим приемом, можно выяснить, каким синонимическим рядом выражается то или иное словозначение или какой набор значений лексемы представлен в конкретном говоре. Учитывая, что за пятьдесят лет собирания материала для «Архангельского областного словаря» обследованы практически все крупные населенные пункты области (от четырех до двенадцати недель пребывания), можно утверждать, что география в совокупности с контекстами дают основания для суждения о степени употребительности слова и даже узуальности / оказиональности его значений. Явления с ярко выраженной ареальной значимостью показаны на лингвистических картах. Описание сопровождается таблицами и рисунками.

^ Глава 3 состоит из четырех разделов. Раздел 1 содержит анализ семантического поля ‘ВРЕМЯ’. Предметом исследования в данном разделе является семантика номинативных единиц время, пора, век, год, относящихся в говорах к общим обозначениям времени и его отрезков неопределенной длительности. Их описание подчинено задаче выявления образа времени в целом. Лексемы время, пора, век, год рассматриваются как имена соответствующих языковых концептов, представляющих образ времени в его единстве и многообразии.

Развертывание семантики общих обозначений времени происходит на основе метонимических ассоциаций, отражающих естественную временную и логическую связь обозначаемых событий. Последовательность этой связи носит центробежный характер, что неизбежно приводит к переходу значений в смежные семантические зоны. Центр поля образуют значения субполей линейного и циклического времени. Время жизни человека относится к ближней периферии поля, сохраняя тесные метонимические связи с центром. В значениях ближней периферии проявляется свойственная говорам особенность совмещения в одном значении смыслов смежных полей: поля ‘ВРЕМЯ’ и поля ‘ЖИЗНЬ’. Метонимическая связь значения ‘погода’ с центром поля ‘ВРЕМЯ’ также очевидна, но она проявляется иначе: смысл ‘время’ не входит в число формирующих это значение, он остается на уровне ассоциативно-деривационном. Поэтому значение ‘погода’ образует в поле ‘ВРЕМЯ’ его внешнюю периферию, которая пересекается в этой своей части с центром поля ‘ПОГОДА’. Локальное значение поля ‘ВРЕМЯ’ также относится к внешней периферии и, по-видимому, занимает в нем маргинальное положение.

Исследование выявило особенности распределения семантического пространства ‘время’ между именами время, пора, век, год: линейное время, его отрезки неопределенной длительности, а также циклическое время соотносятся с каждым из этих имен; обычное, нормальное и благоприятное время связываются с временем и порой, время жизни человека описывают время, пора, век и годы, из этих четырех обозначений лишь пора не соотносится с возрастом человека; с ровесничеством соотнесены только годы, с жизненной силой – пора и век, с условиями, образом жизни – время, век, год; с погодой – время и пора, эсхатологические представления проявляются у времени, локальным значением характеризуется пора и время. Лексическое распределение обнаруживает как зоны наложения семантики имен, так и зоны их семантического размежевания. По мере удаления от центра к периферии поля происходит все большая специализация, определяемая, видимо, не в последнюю очередь, собственным семантическим потенциалом имен.

Как показало исследование, в современных архангельских говорах время и пора могут выражать область смыслов, распределенных в литературном языке между порой и временем. Для ПОРЫ в архангельских говорах несущественен фактор длительности события, отнесенности его к далекому прошлому. Словом пора могут описываться и продолжительные и короткие временные промежутки, соотносящиеся с моментом речи или недалеким прошлым. Пора, как и время, может употребляться с количественными и качественными определителями. Пора и время различаются широтой сочетаемости и активностью употребления, различия в составе значений для них менее характерны. В отличие от литературного языка, ВРЕМЯ и ПОРА в архангельских говорах не противопоставляют линейное и циклическое время лексически, хотя сплошной поток линейного времени более характерен для ВРЕМЕНИ, а разделенным на отрезки его равным образом представляют и ПОРА и ВРЕМЯ. Дифференциация этих видов времени в говорах и отражаемой в них картине мира, может быть, даже более важна, чем в литературном языке, но она осуществляется иначе, в основном, с помощью атрибутивной сочетаемости, определяющей линейный или циклический, повторяющийся характер движения времени. Различия между порой и временем касаются также характера их локализации. Образы ПОРЫ и ВРЕМЕНИ различаются подробностью метафорического осмысления. ВРЕМЯ приходит и уходит, оно движется быстро и может убежать, его можно иметь при себе, держать, его провожают, гонят, оно может быть далеко от человека (карта № 13), а сам человек или происходящее с ним может располагаться до или после ВРЕМЕНИ. ВРЕМЯ относится лично к человеку, который носит его с собой, принадлежит человеку, ВРЕМЯ бывает коротким и долгим, молодым и старым, плохим или хорошим, того и другого бывает много или мало, его можно скоротать или убавить. ПОРА, как и ВРЕМЯ, движется, проходит, измеряется по количеству и коротается, бывает молодой и старой, но все это разработано в языке гораздо беднее по сравнению с ВРЕМЕНЕМ. Циклическое время представлено у ПОРЫ и ВРЕМЕНИ более объективно, чем линейное, язык фиксирует сезонный характер циклического времени, его повторяемость, предсказуемость.

Представление о ВЕКЕ как о продолжительном отрезке времени, который начался давно и наполнен событиями, отрезке, который проецируется на срок человеческой жизни, сложилось в русском языке достаточно давно и сохранилось до нашего времени в северных говорах. ВЕК, представленный метафорической сочетаемостью, во многом похож на ВРЕМЯ. Он также движется, принадлежит человеку, бывает плохим или хорошим, коротким или долгим, его бывает много или мало, его можно дать или оставить кому-н. Но в отличие от ВРЕМЕНИ, ВЕК не бывает молодым или старым. ВЕК отличают от ВРЕМЕНИ также некоторые постранственные характеристии: ВЕК может быть глубоким, он стоит на чем-то, и его можно задеть. ВЕК чаще представлен как ушедшее, прошедшее время сочетаемостью век ушел, прошел. Не отмеченная в говорах сочетаемость типа *нынешной век - свидетельство того, что ВЕК скорее связан с уже сложившимся положением вещей на оси времени, он лишен динамики и больше устремлен в прошлое, чем в настоящее. ВЕК – это жизнь целого поколения людей, он соотносится прежде всего с продолжительностью и, как следствие, с давностью какого-н. события.

Исходное значение слова год – ‘время, пора’, ‘период, промежуток времени’, которое соотносится с этимологией слова, прочитываемой как ‘благоприятное время’. Значение ‘отрезок времени точно определенной длительности’ имеет вторичный характер. Эти значения широко представлены в архангельских говорах в условия разнообразной сочетаемости. Очень подробно разработана в говорах семантика времени жизни человека, возраста и ровесничества. Как и ВРЕМЯ, ГОДЫ находятся в движении, они принадлежат человеку, бывают молодыми и старыми. Прожитые ГОДЫ окружают человека, нависают над ним. Их может быть много или мало, они могут находится на разном расстоянии от человека – недалеко или далеко, как и ВЕК, быть глубокими. ГОДЫ более близки к конкретному человеку, описываемый ими период охватывается человеческой памятью. ГОДЫ могут быть и нынешними и прошлыми, поддаются счету. ГОДЫ определяют динамику жизни, ВЕК в силу своей длительности видится более статичным, его характер определяется высшими силами. Семантика и сочетаемость слов век и год в современных архангельских говорах сохраняют свое архаическое состояние. Сравнение с материалами, представленными в Словаре русского языка XI-XVII в.в., обнаруживает очень большое сходство в составе значений и сочетаемости этих слов.

Из многочисленных речевых употреблений имен, в которых концептуализируется время, складывается его многоликий, в чем-то противоречивый, но все же цельный образ, в отрезки и циклы которого вписано бытие человека и природы, наполняющее и членящее время по своим законам. Метафора представляет время как некий движущийся субъект, живое существо, имеющее возраст, как вещь, предмет обладания, характеризующиеся пространственными характеристиками, либо как некую субстанцию, которую можно измерить и количественно изменить. В отличие от литературного языка, в северных говорах (и языковом сознании его носителей) практически не находит отражения представление о текучести времени и о его ценности, представление о времени как о строгом судье. В целом в диалектном языке детально отражены и циклическая и линейная модели времени. И в той и в другой модели время существует не абстрактно, оно наполнено событиями, происходящими в пространстве. Связь временной и пространственной координат проявляется в особом локальном значении слов время и пора, в их глагольных метафорах и в многочисленных наречных употреблениях слов время, пора, век, год с предлогами, имеющими пространственное значение, не только такими, как в, на, но и под, по-за, после. Данные диалектов отражают мировидение, присущее наивному сознанию носителей традиционной культуры речевого общения, в котором органически сочетаются циклическое и векторное восприятие времени. Семантическое пространство ‘время’ в архангельских говорах разработано очень подробно, с большим количеством смысловых нюансов, соответствующих типизированным жизненным ситуациям. Можно сказать, что время, будучи феноменом наивысшей степени абстракции, осознано и освоено наивным сознанием в соответствии с требованиями практической жизни. Философское осознание времени проявляется в характеристике его быстротечности, непостоянства, изменчивости (время проходчивое и переходчивое), в его конечности для человека и всего живого (последнее время) и зависимости от него человека (человек на временю как вошь на гребеню). Эсхатологические представления о времени диалектный язык отражает очень слабо.