Geum.ru

Лексико-семантическое варьирование в пространстве диалекта

Вид материалаАвтореферат диссертации
Подобный материал:
1   2   3   4
Раздел 2 главы 3 посвящен семантическому полю ‘ПОГОДА’.

В работе рассматривается семантика общих обозначений состояния атмосферы. Лексический состав поля ‘ПОГОДА’ в архангельских говорах представлен общерусскими словами время, пора, погода, непогода, година, вариантами общерусских слов погодье, непогодье, непогодь и собственно диалектными словами вёдро, ведрие, ведренье, невёдро, неведрие. Семантическая структура лексических единиц поля обнаруживает параллелизм: в словах время и пора сосуществуют значения ‘время’ и ‘состояние атмосферы’, в словах погода, погодье сосуществуют значения ‘общее состояние атмосферы’, ‘плохая погода’, ‘хорошая погода’, в словах вёдро, ведренье, ведрие - ‘общее состояние атмосферы’ и ‘хорошая погода’. Слово година отмечено в значениях ‘время’ и ‘плохая погода’, непогода — ‘плохая погода’ и ‘хорошая погода’. Слова непогодь, непогодье, невёдро, неведрие являются обозначениями плохой погоды. Время и пора, в исходных темпоральных значениях образующие ядро поля ‘ВРЕМЯ’, в своих периферийных значениях относятся к смежным семантическим областям, одной из которых является поле ‘ПОГОДА’.

Семантическое поле ‘ПОГОДА’ устроено иерархически. Оно включает в себя общее значение ‘состояние атмосферы’ и более частные значения, ‘хорошая погода’ и ‘плохая погода’, представленные междиалектными синонимическими рядами. Погода в настоящее время активно употребляется на всей территории распространения архангельских говоров. Локализация других синонимичных единиц имеет территориальные ограничения, выявляющие противопоставление говоров центра и периферии (карта № 15). Локализация частных обозначений хорошей и плохой погоды также свидетельствует об их прикрепленности к определенной территории (карты № 16, 17). Многокомпонентные синонимические ряды общих и частных обозначений погоды представлены в конкретных говорах своими отдельными фрагментами. Источники внутридиалектной синонимии связаны с историческим развитием семантики синонимов и с условиями их речевого употребления. Семантическое варьирование, выражающееся в способности одних и тех же наименований соотноситься с близкими понятиями, определяется нежесткостью границ этих понятий в сознании говорящих.

Данные толковых словарей свидетельствуют о том, что слова погода, погодье прошли тот же путь семантического развития, что и пора, время, година: от темпорального значения к метеорологическому (таблица № 3). Для слов погода, погодье исходным было темпоральное значение. В процессе исторического развития темпоральные значения слов погода, погодье были утрачены русским языком. Метеорологическое значение слова время устойчиво функционирует в говорах. Выявляются два исконных типа архангельских говоров: первый тип характеризуется отсутствием общего обозначения погоды при противопоставлении значений ‘хорошая погода’ — ‘плохая погода’, во втором типе представлены как общее, так и частные значения. Исконным для этих говоров является соотношение: погодье ‘погода’ и погода ‘плохая погода’. В диссертации представлены типы дистрибуции лексем поля, характерные для говоров основных диалектных ареалов (таблица № 4). Эти типы рассматриваются как исходные, существовавшие в говорах до периода активного влияния литературного языка и усвоения литературного значения слова погода. Это усвоение привело к целому ряду последствий, изменивших структуру поля, набор единиц и отношения между ними. В настоящее время во всех архангельских говорах представлено общее и более частные обозначения погоды. Вследствие особенностей речевого употребления слова погода его строгая парадигматическая закрепленность оказалась поколебленной, а  семантическая структура приобрела некоторую диффузность. В ряде говоров оппозиция ‘хорошая погода’ — ‘плохая погода’ получила новое лексемное выражение: ведрие, вёдро  — неведрие, невёдро. Образование антонимов неведрие, невёдро можно расценивать как результат отталкивания от возникшей многозначности слова погода, как стремление к лексемной самостоятельности семем, их более четкой противопоставленности. В результате варьирования семантики слов погода, погодье увеличилось число внутридиалектных и междиалектных синонимов, относящихся к семантическому пространству поля ‘ПОГОДА’.

Поле ‘ПОГОДА’ обнаруживает связи с полем ‘ВРЕМЯ’ на глубинном (семантическом) и поверхностном (лексическом) уровнях. Причем, в ранний исторический период лексическое выражение этих связей имело более явный характер, так как время и погода имели и темпоральные, и метеорологические значения. Для поля ‘ПОГОДА’ в современных говорах характерно использование обозначений поля ‘ВРЕМЯ’. Само же поле ‘ПОГОДА’ уже не имеет своих обозначений в других полях, полисемия его лексем ограничена рамками «своего» поля и носит внутрипарадигматический характер.

Анализ сочетаемостных свойств обозначений состояния атмосферы позволяет судить об образе ПОГОДЫ, каким он видится носителям северных говоров. Глагольные метафоры представляют погоду как живое существо, настроение которого может меняться: погода задумалась, прижмурилась, затуманилась, испугалась. Это существо часто меняет направление своего движения в «неправильную» сторону, сбивается, как хрупкий предмет она может сломаться, розбиться. Глагольные метафоры стабильны, их лексическое выражение ареально значимо (карта № 14). Мифологическое восприятие погоды, несомненно, свойственное носителям северных говоров, гораздо ярче выражается в отношении к ее конкретным проявлениям.

Раздел 2 главы 3 посвящен анализу морфосемантического поля ‘ЖИЗНЬ’, выделенному на основе формальной и семантической общности корневой морфемы глагола жить. Исследование показало, что словообразовательное гнездо глагола жить и морфосемантическое поле ‘ЖИЗНЬ’ не тождественны друг другу по своему объему. Единицы словообразовательного гнезда распределяются между полем и семантическими областями, смежными с ним. Границы поля определяются наличием семантических связей между значениями входящих в него лексических единиц. Каждое словозначение поля связано с другими общностью семантического признака как по линии парадигматики (синонимия словозначений), так и по линии эпидигматики (полисемия слов). В центре поля находятся единицы с общим признаком ‘пребывание в живых, состояние жизни’. На основании представления о разных аспектах бытия в семантическом пространстве ‘жизнь’ формируются субполя с более частным смысловым содержанием. К ним относятся ‘время жизни’, ‘место жизни’, ‘условия жизни’, ‘образ жизни’, ‘средства жизни’. Субполя объединяют в себе слова разных частей речи с общим для них семантическим признаком. Эти субполя образуют внутреннюю периферию поля. Внешняя периферия поля формируется значениями, в которых признак ‘пребывание в живых, состояние жизни’ метафорически переосмыслен. Полный разрыв семантических связей, отмеченный у семантических и словообразовательных дериватов с предметным значением (живица ‘смола’, жира ‘ящик’, животина ‘домашний скот’ и др.), выводит их за рамки поля, в смежные семантические области.

Словарные единицы каждой части речи образуют синонимические ряды (например, жизнь, жисть, живот, живность, жира, житьё ‘пребывание в живых’, жить, жировать, живовать’ пребывать в живых’, живой, живкой, живной ‘пребывающий в живых’ и т.д.). Словообразовательные дериваты глагола жить в своих производных значениях так или иначе, с различной полнотой, воспроизводят его семантическую структуру и, в свою очередь, транслируют ее своим собственным дериватам. Многозначность производных слов поля создается не только путем семантического развития (отношения по вертикали), но является также результатом неоднократных актов словообразования от разных значений производящего слова (отношения по горизонтали). Структура многозначных слов каждой части речи описывается как структура субполей, значения и подзначения которых выражаются однокоренными синонимами. Карты № 18, 19, 21 отражают закономерности их территориального распределения.

Результаты описания семантики субполей обобщаются в таблице № 5, показывающей развертывание общего для субполя семантического признака в значениях слов каждой части речи.

В семантическом поле представлены разнообразные аспекты жизни в ее обобщенном понимании. Пропозиция слова жизнь и его синонимов в значении процесса или состояния включает в себя такие аспекты, как носитель жизни (кто), время жизни (когда), место жизни (где), условия жизни (как) и средства поддержания жизни (с помощью чего). Все эти аспекты выражены средствами данного морфосемантического поля. Для их выражения диалектный язык активно использует средства деривации как по линии формально-семантической – создание новых слов с помощью аффиксации, так и по линии семантической – создание новых значений. Словообразовательная и семантическая деривация тесно переплетены, они обе пронизывают поле от центра к периферии, имея центробежное направление. Оба типа деривации в равной степени существенны для характеристики семантических отношений между лексическими единицами. Одновременный учет этих отношений и был осуществлен в рамках морфосемантического поля.

Полисемия поля представляет факты территориальной распределенности метафорических значений, характерных для его внешней периферии. Центр поля и внутренняя периферия, структура которых опирается на метонимические отношения, характеризуют значения, не обладающие ареальной значимостью и носящие внутрисистемный характер. Следует отметить особенности распространения словообразовательных дериватов, наследующих ареальные характеристики производящего в более разреженном или суженном виде (карты № 20, № 22).

Анализ морфосемантического поля ‘ЖИЗНЬ’ показывает, что жизнь как отвлеченное биологическое состояние отражена в наивном, бытовом сознании носителей диалекта довольно слабо. Чаще жизнь мыслится соотнесенной с ее носителем, в приложении к нему: моя, твоя жисть, при моей живности и т. д. Жизнь ограничена временными рамками: Житьё наше от вечера до вечера и осознается как процесс, заключающийся в смене событий, ситуаций, обстоятельств, имеющих место в период жизни человека. Динамический характер жизни описывается обычно словом жисть: жисть прошла, протекла, катиться прокатилась, колыбается, затряслась, кувырнулась. Динамика жизненного процесса – житья - сравнивается с текучестью воды, песка: Воды переливчивы, а житья переменчивы. Пески пересыпчивы, житьё переменчиво. Слово живот представляет жизнь более статично: живот был, есть; нет ни смерти, ни живота. Суровый характер жизни проявляется в том, что она не красит человека, может его обтесать, протереть, но иногда и подсказать что-н. Тяжести жизни осознаются как предопределенные свыше, не подвластные воле человека: Жисть не палась; што-то худо жисть палась; жисть не слилась; моё житьё не палось, не повезло, не посчастливило. Очень часты контексты, констатирующие сложившийся характер жизни: Такова жисть человеку принесёна; жисть нонь хорошая, не похаешь; порато трудна была жисть; хорошего житья не видела; нонь погляди, красна жира-то какая. Кроме нейтральной констатации, возможно и более эмоциональное отношение к тяжестям, невзгодам жизни: Жиру-то попроклинаю, побраню. Бабья жира, она проклята! Характерны высказывания типа Не рад жизни, жизнь надоела. Активный человек стремиться житьё содвигать, составлять, смекать, не роспускать, поднимать.

В высказываниях носителей диалекта обнаруживается религиозно-философское осмысление жизни: Мы родились на смерть, а умрём на живот; не прожив живота, верёвочки не потеряешь; бог человечка начертал и вдохнул в него живность; проявляется осознание бесконечности жизни в целом и быстротечности жизни отдельного человека: Жисть-то вековечна; жисть пошла не вверх, а в закат; жисть идёт, человек стареет. Народную философию жизни хорошо отражают пословицы и поговорки: Жизнь-то говорят - не в поле ехать. Жизнь прожить - не поле переехать. Жисть прожыть не нитка исшить. Вот моя жисть прошла, как рекой протекла. Как жисть идёт, так и песня. А жисть-то как кривое колесо катится. Ствол длинный, жисть короткая. Жизнь описывается в них движущейся: она идет, течет, катится, уподобляясь реке, песне, кривому колесу. И если уподобление реке, песне отражает поэтический взгляд на течение жизни, в сравнении ее с кривым колесом угадывается намек на неудавшуюся жизнь. Человек проходит пути жизни. Трудности движения по ЖИЗНЕННОМУ ПУТИ противопоставляются простоте привычных, обыденных действий, локализация (поле, река) и объект (нитка) которых ассоциированы с протяженностью времени жизни.

В семантической структуре слов поля доминируют значения ‘средства жизни’ и ‘условия жизни’. В контекстах употребление значения ‘жизнь’ и ‘условия жизни’, ‘жизнь’ и ‘средства жизни’ часто представлены нерасчлененно. Вероятно, эта языковая особенность отражает картину мира носителей диалекта, жителей Севера, жизнь которых связана прежде всего с тяжелым физическим трудом в суровых климатических условиях. Поэтому в их картине мира само существование человека неотделимо от того, в каких условиях оно протекает и какими средствами поддерживается.

Раздел 4 главы 3 «Морфосемантическое поле ‘КРУГОВОЕ ДВИЖЕНИЕ’» содержит описание семантики глаголов с корневой морфемой верт-/верн-/ворот-/вороч- и приставочных образований от них. Структура поля и его границы определяются амплитудой семантического варьирования исходных значений однокоренных глаголов. Рассматриваемые глаголы относятся к предикатам движения, общим для них является признак 'круговое движение'. Значения, которые рассматриваются как прямые, непроизводные, могут быть охарактеризованы по следующим аспектам: характер, цикл, кратность кругового движения. На основе комбинаций семантических признаков, относящихся к названным аспектам, глаголы по своим прямым значениям объединяются в субполя: 1) непоступательное и поступательное круговое движение полного цикла – субполе 'вращение' и 'вращение-перемещение'; 2) однократное непоступательное круговое движение неполного цикла – субполе 'поворот'; 3) неоднократное непоступательное круговое движение неполного цикла – субполе 'повороты'; 4) перемещение с однократным непоступательным круговым движением неполного цикла – субполе 'перемещение-поворот'; 5) неоднократное поступательное круговое движение неполного цикла – субполе 'перемещение-повороты'; 6) непоступательное круговое движение, требующее физических усилий – субполе 'тяжело-поворот'. Субполя включают в себя значения приставочных и бесприставочных глаголов, различающихся видовыми характеристиками, способами глагольного действия, каузативностью-некаузативностью. Описание ориентировано на динамический аспект глагольной семантики, на установление направления семантической деривации, выявление путей возникновения новых значений, соотносящихся с движением мысли коллективного носителя языка, подмечающего смежность и сходство действий и признаков объектов реальной действительности и фиксирующего их в словах, корневая морфема которых содержит общую идею вращения, а следовательно, и изменения положения предмета в пространстве или изменение направления его движения.

В работе определяется лексический состав поля (таблица № 6), распределение базовых глаголов по субполям, связь базовых глаголов с типами кругового движения (таблица № 7), соотношение семантики бесприставочных и приставочных глаголов (таблица № 8). Отмечено, что метафорические и метонимические значения приставочных глаголов могут быть результатом двух разных по своему характеру, но внутренне близких друг другу процессов – процесса семантической и словообразовательной деривации. Возникновение многих метафорических и метонимических значений поля сопровождается префиксацией глагола. Иногда эти два способа действуют параллельно друг другу, что приводит к синонимии метонимического или метафорического значений приставочного и бесприставочного глагола (таблица № 9).

Поле имеет следующую структуру: его ядро составляют исходные значения с семантическим признаком 'вращение', 'поворот' и 'повороты'; значения с семантическим признаком 'вращение-перемещение', 'поворот после перемещения', 'перемещение с поворотами' совмещают в себе признаки двух полей: поля кругового движения и поля перемещения, образуя зону их пересечения, периферийную для каждого из этих полей.

Многозначность глаголов кругового движения, выявленная на материале полисистемы архангельских говоров, относится к специфически внутрисистемной. Основанием для такого суждения являются как особенности локализации отдельных значений, так характер их функционирования.

Внутренняя синонимия субполей определяется соотношением глаголов разной формальной структуры, соотношением корневых и приставочных морфем синонимичных словозначений. Описано пять типов такого соотношения (например: 1. вертеть-ворочать, 2. вертеться-завертываться, 3. свертеть-свернуть, 4. завернуть-свернуть, 5. заворотить- привернуть. Синонимия словозначений разных субполей характерна для метафорических значений, имеющих идеографические различия. Она связана с семантикой корневой морфемы и характером приставки (например, ‘строить’ : свернуть (домик) – ‘быстро’, ‘небольшой размер постройки’, заворотить (дом) – ‘очень большой размер постройки’) или семантикой корня при общности приставочной морфемы (например, ‘отломить часть чего-н.’: отвернуть (хлеба) – ‘небольшая часть от небольшого целого’, отворотить (глыбу) – ‘с трудом’, ‘тяжелый вес отделяемой части’. Особенности функционирования синонимичных словозначений определяются характером многозначности поля ‘КРУГОВОЕ ДВИЖЕНИЕ’, поэтому внутридиалектная синонимия, многократно отраженная в иллюстративном материале, не имеет принципиальных отличий от словозначений, зафиксированных в разных моносистемах.

Через свои метонимические и метафорические значения глаголы кругового движения соприкасаются с широким кругом семантических областей. В диссертации намечаются основные направления семантических переосмыслений исходных значений глаголов и дается распределение производных значений по семантическим классам предикатов.

Анализ семантики глаголов кругового движения показывает, что идеи вращения и поворота буквально пронизывают все сферы бытия. Идущая еще от глубокой древности семантическая связь ‘поворот’, ‘вращение’ – ‘время’ с течением веков неизмеримо осложнилась и обогатилась. Изменение как поворот определяет сферу природы: соответствующими глаголами обозначается движение планет, смена времен года, изменение погодных условий, рост и увядание растений, события в мире животных и др. Универсальный семантический переход ‘пространство’ – ‘время’ также нашел отражение в глагольной семантике при обозначении разного рода ситуаций.

Вращение и поворот неотделимы от самостоятельно перемещающегося субъекта, способного осознанно выбирать направление движения. Общие идеи кругового движения и, как его следствие, изменения оказываются благодатным полем для ассоциативных переосмыслений по сходству и смежности движений субъекта и его действий. Трудно назвать сферу деятельности человека, в которой не было бы обозначений с помощью глаголов кругового движения. Это в равной степени относится как к практической, физической, так и ментальной сфере человеческого бытия. С круговым движением ассоциируется вся жизнь человека, его возрастные периоды, состояние здоровья, рождение и смерть, работа и развлечения, социальные и семейные отношения. Жизнь сравнивается с колесом, назначение которого – вращение: Вся жисть-то колесом вертится, идёт. Таким образом, круговое движение играет большую роль в формировании языковой картины мира. Круговое движение ассоциируется с быстротой и резкостью. Ассоциативный потенциал соответствующих глаголов находит проявление в том, что их производные значения в большинстве своем обозначают действия и состояния деструктивного характера.

В работе рассматривается вопрос о степени специфичности представлений о круговом движении носителей литературного языка и носителей северных говоров. И литературный язык и говоры используют универсальные модели семантических переходов на основе сходства и смежности. Общие семантические модели поля различаются набором конкретных значений (прежде всего производных), а в случаях совпадения значений – их лексическим выражением. Наиболее существенным различием является более широкий охват семантических зон, относящихся непосредственно к говорящему, и более подробный характер их детализации в диалектном социуме.

Глава 4 «Идиолект как источник диалектного варьирования» содержит исследование экспрессивной лексики, зафиксированной в речи конкретного носителя диалекта. Ею является коренная жительница д. Судрома Вельского района Архангельской области Александра Ивановна Пономарева, 1925 года рождения, неграмотная.

Необходимость изучения динамики современных говоров, определения источников, ресурсов и средств варьирования выдвигает фигуру носителя идиолекта на первый план лингвистических исследований. В русской диалектологии начало исследованиям этого направления было положено В.П. Тимофеевым [Тимофеев 1971]. В настоящее время появился целый ряд исследований, посвященных речи конкретного носителя диалекта: это работы Л.Г. Гынгазовой, Е.В. Иванцовой, В.Д. Лютиковой, В.А. Малышевой, Е.А. Нефедовой и др. Изданы также идиолектные словари: «Диалектный словарь личности» В.П. Тимофеева, «Словарь диалектной личности» В.Д. Лютиковой, «Экспрессивный словарь языковой личности» Е.А. Нефедовой, «Идиолектный словарь сравнений сибирского старожила» Е.И. Иванцовой, первый том «Полного словаря диалектной языковой личности» под редакцией Е.В. Иванцовой.

Диалектная личность, реализующая в своей речи устную разновидность национального языка, не имеющую кодифицированной нормы, обладает большими потенциальными возможностями в проявлении вариантности языковых единиц при их речевом употреблении. Одной из важных сфер проявления индивидуальности языковой личности является сфера эмоционально-оценочного отношения к действительности.

Лексика идиолекта, отобранная по параметру экспрессивности, характеризуется взаимодействием нескольких субъективно ориентированных компонентов: интенсивности, образности, эмоциональной оценочности и стилистической маркированности. Они формируют коннотативный аспект лексического значения. В диссертации представлен анализ лексических единиц с компонентами коннотативного характера, отмеченных в контекстах речи языковой личности (около 1400 единиц). Особое место в лексиконе языковой личности занимают образования, являющиеся результатом индивидуальные словотворчества. Склонность к словотворчеству является одним из самых сильных способов проявления индивидуальности языковой личности и ее экспрессивного потенциала. В её речи отмечено около 300 единиц, которые с большой степенью вероятности могут быть отнесены к индивидуальным образованиям. Статистические подсчеты выявили следующее соотношение индивидуальных образований разных типов: две пятых общего объема составляют словообразовательные варианты узуальных слов, две пятых образованы в результате сдвига значения и представляют собой семантические варианты узуальных слов, одна пятая - индивидуальные слова.

Мотивы создания индивидуальных образований заключаются в стремлении к заполнению лакун в системе номинации говора, к использованию однословных обозначениий актуальных в конкретном акте коммуникации событий, явлений действительности. Другой важный мотив состоит в стремлении к обновлению, освежению номинативных и особенно экспрессивных средств говора. Таким образом, языковая стратегия говорящего направлена на наиболее успешное осуществление двух основных функций языка – коммуникативной и экспрессивной. Материал отражает также свойственное языковой личности ощущение эстетической функции языка, проявляющееся в создании номинативных единиц с яркой семантической и звукосимволической образностью.

Экспрессивные лексические единицы являются одним из важнейших элементов, формирующих экспрессивность текста. Выразительность текста достигается также введением устойчивых оборотов, образных выражений, способствующих его смысловой двуплановости, метафоричности, насыщенности дополнительными ассоциациями. Анализ текстов, относящихся к одной теме, обнаруживает определенные закономерности употребления экспрессивных языковых средств: концентрацию слов, относящихся к одной ЛСГ, постоянство образных ассоциаций и т.д.

При идеографическом, тематическом подходе к текстам, репродуцированным языковой личностью, выявляются зоны ее "особого внимания", что приближает к пониманию ключевой семантики сознания, которая "не может полностью совпадать у отдельных личностей, своеобразна у каждой социальной общности…".6 Экспрессивная лексика идиолекта охватывает практически все сферы реальной действительности, центром которой является ego говорящего, но в основном содержание текстов связано с бытовыми темами или касается взаимоотношений с близкими родственниками и соседями. Некоторые сюжеты (например, отношения с сыном и невесткой) и связанные с ними переживания являются «сквозными», их отголоски обнаруживаются в разных частях идеографической классификации.

Идеографический подход позволил выявить семантические области, наиболее "переживаемые" языковой личностью и поэтому наиболее "разработанные " в идиолекте. К ним относятся, в частности, ‘физические и умственные качества, психические состояния человека’, ‘здоровье’ ‘еда, питье’, ‘нанесение побоев’, ‘речь’, ‘работа’, ‘ходьба, езда’, ‘обман’, ‘кража’. В работе рассматриваются экспрессивные номинации нескольких семантических зон, относящихся к ядру идеографической классификации. Эти семантические зоны формируются обозначениями самого человека, его качеств и свойств, действий и состояний.

Состав прагматически окрашенной части лексикона, соотношение в нем единиц разных типов может служить одной из типологических характеристик языковой личности. Для данной личности характерно эмоциональное и образное восприятие реального мира. Ею используется речевые средства, с одной стороны, наиболее приспособленные для выражения своих эмоций и, с другой стороны, оказывающие наибольшее воздействий на собеседника, вызывающие его ответную реакцию в форме сочувствия, одобрения, чувства вины, сожаления и т.п. Чувственно-образная и эмоционально-оценочная реакция на окружающую действительность проявляется в выборе языковых средств, среди которых важную роль играют нестандартные формы выражения, содержащие образный и эмоционально-оценочный семантические компоненты. Следует отметить характерное для идиолекта обилие ярких, выразительных, образных номинаций. Семантическая двуплановость таких номинаций основана на ассоциативном сближении предметных сфер, которые не выходят за рамки житейского, практического опыта языковой личности, что отличает их от образности, являющейся результатом осознанного творческого процесса. Однако сами эти ассоциации достаточно нетривиальны, порой неожиданны и свидетельствуют о неординарности изучаемой языковой личности, являющейся не только носителем народной речевой культуры, но и ее творцом.

В