«особого»
| Вид материала | Документы |
- А. Горяшко Биостанция особого назначения, 171.9kb.
- Nterface. Впрочем, если для Вас это открытие, то дальше читать особого смысла нет, 140.5kb.
- 1. Наклоняйте голову вправо, влево, вперед и назад выполняйте наклоны без особого напряжения, 183.22kb.
- Самбурская А. Птица особого полета : [об истории создания «Чайки» рассказывает, 83.47kb.
- I место и роль психодиагностики в системе научного знания, 518.62kb.
- Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине: «Политология», 34.64kb.
- -, 362.51kb.
- Законотворчество, 255.33kb.
- Владимира Путина "Быть сильными: гарантия национальной безопасности", 43.91kb.
- Законодательное собрание красноярского края, 90.4kb.
Грядущее поколенье, естественно, в долгу не оставалось: заказывалась яичница с ветчиной, подносился портвейн, дружески хлопали по плечу... Старик жадно ел, немножечко выпивал и, пьянея, всхлипывал, продолжая жеманно бормотать:
— В Париж хочу, в Париж... Год жизни за час в Париже.
Затем тут же и засыпал, обмякнув и пуская слюни, — под шум и гул однообразный.
Вот из табачного тумана, за столиком у окна, вычертилась еще одна колоритная фигура — долговязый, седовласый, тощий гражданин, облаченный в добротный, сильно помятый, серый костюм, обсыпанный пеплом — обладатель бровей „кустиками“, зорких, постоянно всматривающихся во все и всех глазок и подвижного морщинисто-складчатого лица. Сразу Козьма Прутков вспоминается:
„Почти всякое морщинистое лицо смело уподоблю груше, вынутой из компота“.
Перед ним графинчик с портвейном, но закуски не видать: не доверяет, видимо, твердой пище. Кажется, я его уже здесь встречал и не раз.
Словно уловив мои мысли, гражданин дергается, растягивает на лице своем морщины и, обнажив в улыбке беззубый рот с коричневыми обрубочками по бокам, подмигивает и приветливо машет мне рукой, в которой между когтистыми длинными пальцами зажата дымящаяся папироса.
— Присаживайтесь, молодой человек. И позвольте представиться, я — Кара-Мурза. Фамилия у меня известная! У Ильи Эренбурга, во втором томе „Люди, годы, жизнь“ написано: „Мы сидели там вместе с Кара-Мурзой“. Помните?
— Нет, к сожалению, не помню. Я, знаете ли, второй том еще не читал, и третий тоже.
— Хм, отчего это вы так? Времени нет, или интереса? На вас посмотришь, и сразу чувствуется: это человек интересующийся. К тому же и пальцы у вас длинные, нервные. Вы, наверное, художником будете и, конечно же, здесь, в Москве родились, воспитывались? Москва, она тем и хороша для воспитания, что есть столица государства Российского. В ней сама суть русского характера должна проявляться особенным, наиболее цельным, несмотря на всю свою многоликую пестроту, образе. Вот так! Однако же, позвольте вам, молодой человек, сказать: какой вы русский? Фамилия у вас русская и паспорт русский, и живете вы нынче в Москве, но России вы даже не нюхали. Я вот России этой понюхал вдоволь и скажу вам на ушко, чтобы никто не слышал: „Скверно пахнет Россия“.
— А я собственно ни на какую такую „особую“ русскость и не претендую, что же касается запахов, то это дело „носа“: каждый по-своему чует.
— Ага, значит, вы другого образа мыслей держитесь, ну и на здоровье. По вам, впрочем, сразу видно, что москвич — по выражению глаз, а глаза, простите за банальность, — зеркало души. И все вместе это непременно на физиономии отражается. Есть такая, знаете ли, теория отражения, ее покойный наш вождь придумал.
— Это какой такой вождь? Первый, третий или четвертый?
— Ну, что вы — четвертый. Спаси, Господи! Третий, конечно, — Владимир Ильич Ульянов-Ленин, собственной персоной. Из этой, между прочим, теории следует, что отражение есть всеобщее свойство материи, заключающееся в воспроизведении особенностей отражаемого объекта или процесса. Посмотрите-ка в окно, вокруг кого только нет, так и прут. Эта самая Кировская, она, как огромный пылесос: засасывает народ с „Трех Вокзалов“, протаскивает через себя, ГУМ, ЦУМ, Детский Мир, Красную Площадь, Мавзолей... и назад выплевывает — на те же „Три Бона“2, а оттуда они уже мчат по всей Руси великой — в Ярославль, Рязань, Ленинград и далее, далее, далее...
И кого только не занесло сюда: и гордый внук славян, и финн, и поныне дикий Тунгус, и друг степей калмык. А так же: чукча, чучмек, чухлома гороховая, армяшка, турок, лимита окаянная, татарва, да вот еще ползет — лицо кавказской национальности, которая вся-то на одно лицо...
И все скопом они — абсолютно не русского духа люди! И не в нации ихней поганой тут дело. Понимаете вы меня? Ну, зачем вы так кривитесь брезгливо! Неужели же и в правду не раздражают они вас? — эти самые, нерусского духа людишки, с их вечной ненасытностью, патологической жизнестойкостью, пронырливостью, вездесущестью, животной страстью к размножению... Ведь все, как саранча, пожрут, затопчут, заплюют, разворуют...
И все это на вас отразится, на нас с вами. Не в совокупности ищи единства, но более — в единообразии разделения.
Как нахлынет вся эта варварская чужеродная стихия, зальет нас своим дерьмом, так и потонем, ничегошеньки от нас не останется.
Но что же, Господи, поделать? Как быть? Ибо: всякий гад бичом Бога пасется. И все возникает из распри и судьбы. И сила через судьбу становится правом. А когда силы нет, то только себя и жалко, на остальное начихать — значит, так тому и быть. Понятно?
— Не очень.
— А все оттого, что вы портвейн не заказываете. И напрасно. Это настоящий, португальский, а не „почвенный“, что „товарищи“ для утехи народной выдумали. Бутылочку такого портвейна на диком Западе с благоговением преподносят, и с трепетом принимают. На номер обязательно посмотрят, вздохнут восторженно, поблагодарят с чувством. А мы вот запросто себе позволяем, хотя для вас, может, и дороговато. И еще о теории отражения. Ведь, сознайтесь, раздражают-таки они вас, все эти золотозубо-черножопо-косоглазые рожи? Не могут не раздражать!
— Ну почему уж так, раздражают. Я лично, может, даже и рад: какая ни есть, а пестрота, фактура — как художники говорят. Все лучше, чем лакированное арийское единорылие. И вообще я другого помета, не чисто „костромской“ породы.
— Нет, вы меня явно превратно понимаете или, и совершенно напрасно, подменяете меня знакомцем нашим общим, „господином“ Гуковым. Вон он, кстати сказать, в гардеробе с дядей Сережей скандалит. Номерков свободных на вешалке нет, а „просто так“ Сережа не берет. И правильно делает. Гуков на все горазд, сам у себя пальто спереть может. Что-что, а национальной смекалки у него с избытком. Она даже подменяет у него истиное национальное. А ведь это такой особый склад психики, где человеку обязательно присуще чувство собственного достоинства, и еще разумной гордости. У Гукова, напротив, национальное – не результат культуры, традиций, общественных интересов, а болезненный процесс, сопровождающийся припадками повышенного национального самочувствия.
Я его, кстати, давно в окне заприметил. Мечется туда-сюда по улице со своим Брокгаузом и одновременно Ефроном под мышкой. А как углядел, что нам два графинчика красненького на стол поставили — и тут как тут. Покой нам только снится. И помяните мое слово, после того, как присядет он здесь и высосет все на халяву, тут сразу и начнется: „Русская мощь чахнет! Чего мы ждем? Надо идти спасать Россию“.
Опять спасать Россию
Опять эти ужасти — спасай Россию
А потом —
Спасайся кто может
А кто может спасти
Спасителей
Да от спасителей же