«особого»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   66
1


И заметьте — вот что значит страсть! — как легко впадает Гуков в извечное русское противоречие: и великая, и могучая, и агрессивная даже — за себя еще как постоять можем! — и при том женственная и, если хотите, ленивая Родина-мать.

Согласен, есть в русской душе и в природе, а значит и в культуре нашей изначальная женственность, потому и застенчивость ей к лицу и тоска по возлюбленному...


„Из чего в основном состоит погода? Она состоит из цвета неба и земли, в некоторых местах видны разные дали земли, они-то и есть разного цвета, то есть, окрашены цветом воздушной пелены в зависимости от температуры воздуха, его влажности, и высоты солнца, и толщины слоя облаков, и форм этих облаков. Я представляю в конце дня крайне неу-ютную погоду и лишь валит царственный, роскошнейший, божественный сне­гопад... такой красотищи, что даже дух замирает. Толкучка пассажиров лишь местами проступает сквозь это ошарашивающее явление Матушки-Природы... Вдруг в невыразимо унылом пейзаже с кое-где видимыми берегами и парой голых кустов и засохшей черно-коричневой крапивой камней, черной воды и свинцово-серо-темного неба — повалил снегопад, и у всех покраснели и руки, и ухи, и носы. И снег на земле на 80% тает... Но на плечах, головах, перилах, подоконниках и крышах, на ящиках, рукавах удерживается... Контраст великолепен!!! Погода до предела плохая, пейзаж — «надгробные рыданья». Снегопад красивее и вульгарней радуги, и восходов и заходов солнца“.

(Из письма В.Я.Ситникова)


Кара-Мурза вытащил из обшитого тисненой кожей портсигара новую папиросу, прикурил от поднесенной мною спички, кивнул головой в знак благодарности и продолжал:

— Помните, как Достоевский над русской тоской по Парижу иронизировал? Это он здорово подметил: и какой русский не любит Парижа! Вот я Гукову и говорю: „Особая прелесть нашей культуры в том и состоит, что она как бы оседает под многопудьем европеизма, стушевывается, немного робеет, и — отдается ему“.

Отсюда все эти русские Венеции, Швейцарии, „русский балет“, „французская борьба“. Опять-таки же французский утопический социализм, английская политэкономия, немецкая классическая философия... всего и не перечесть.

Наша самостийность, она ведь вся в этом синтезе образовалась. На трезвую голову или спьяну — кто сейчас разберет, а все перемешалось, проросло друг в друга, и если попытаться разодрать, славянство, к примеру, со всякими там Стрибогами да Ярилами на свет Божий вытащить — язычество все это мерзопакостное, то ничего не выйдет, кроме посконной кондовости. Дух испарится и останется одна грязная вонючая жижа. В целом, как она есть, всю эту культуру восприни-мать надо и любить... по возможности. Со всеми ее химерами, во всей ее художнической полноте. И без шаманской исступленности до отупения. Такая вот любовь она из той самой теории отражения и выводится, ибо вне Любви никакого закона нет.

Вот потому-то и жив курилка. Какой только жути не натерпелись, а стоим. Пусть в говне, но не тонем. Эта самая женственность, собственно говоря, и спасает русского человека. Бабы, они куда мужиков крепче, выносливее! Ну, а еще в чем наша сила? Вы сами-то как думаете?

— Не могу однозначно сказать, не знаю и все тут. Здесь каждый свое норовит придумать. Как начнут выяснять — чуть до драки не доходит. Я же для себя определено лишь одну закономерность установил: чем мыслящий тростник тощее, тем больше его к корням клонит.

— Хм, хорошо сказано. Однако этот самый „тощий тростник“, он не только шумит, но и мечтает. Вечно мечтает, и всегда одна только мысль — как бы уклониться от работы. Никакая конкретная проблема его не прельщает, даже нечто грандиозное по размаху, например: „Как обустроить Россию?“1 Это так скучно! Здесь логика должна быть, аргументация научная... А вот чего-нибудь мистически аморфное — типа „русская идея“, или „глубь русского духа“, где можно ничего не делать, ничему не учиться, а только воду в ступе толочь — это пожалуйста и с приве-ликим удовольствием. Не правда ли?

— Вы уж извините, но у меня от этих придумок в голове каша какая-то. Ну а про себя говорить не будем...

— Почему же не будем? Я скажу. Вроде бы все проблемы — как рукой, всех мы пересудили, всем я, лично, поотмыл косточки добела. Но сам кого лучше? — Никого! Поэтому-то плакать нам надобно не об обстоятельствах своей жизни, а о себе. И все-таки, мой друг, имеется у русского человека одно качество, которое строить и жить помогает. Дана русской душе для утехи и утешения охранная грамота — широта. От нее и не скроешься, и не спасешься. Сейчас я вам это качество — необъятную широту русской души — продемонстрирую. Черт с ним, с Гуковым, пускай ползет! Эй, дядя Сережа, повесь-ка ты, братец, Гукова... гм... на мой номерок.


он философствовал в саду: голубой крови не бывает,

тысячу человек поставь в очередь,

у каждого возьми — все равно красная

тысяча человек голубой крови,

а поставь в очередь — красная очередь

тысячу поставь в очередь — очередь красной крови


тысяча — не очередь

крови — бывает

все не равно