Прикосновение медузы
| Вид материала | Документы |
- Е. А. Нинбург не все медузы одинаково устроены Стандартная ситуация на урок, 90.89kb.
- * прикосновение*, 57.38kb.
- Загорать на пляже; касаться земли; загорелые дети; свеча догорела; прикосновение, 49.05kb.
- Мэрион Вудман, 2981.69kb.
- Тема: «Вода и ее свойства. Вода в твердом, жидком, газообразном состоянии», 268.08kb.
- Живопись с помощью пальцев, 38.14kb.
- Исследовательская работа по русскому языку, 301.74kb.
- Иногда отчаяние дает нам шанс, 77.48kb.
- Эту жажду пробудило в нем прикосновение Божье, 2430.35kb.
- Чувствительность и ее расстройства. Поражения спинного мозга на различных уровнях, 199.27kb.
ЛЕЙЛА
Анька сунула мне свою записную книжку, а Товарищ – «пятерку» на проезд. До метро «Ждановская» - через тупики и закоулки – напрямую, мне охранник показал, - минут десять-двенадцать быстрой ходьбы. Я там гастроном сразу надыбала, дежурный на микрорайоне, зашла – одни мужики пьяные возле прилавка варнякают, соображают. Эх, зацепить бы какого запойного интеллигента с деньгами – никуда и ездить не надо. Да с квартирой, чтобы утром ближе к ребятам: шмыг – и все дела! Совсем здурела баба - кого здесь снимешь: алкаши, сшибают с утра до вечера мелочь, голытьба, уроды! Придется, девочка моя, пилить на Добролюбова, через пол-Москвы, на нашу с Анькой убитую хазу.
А кавалеров - вызванивать по ее книжке. И то – неизвестно. Ночь на дворе, кто к тебе приедет в такое время? Должен приехать! Иначе невозможно, всем – кранты, разгонят, как пить дать. А Витеньку, рыбочку-ласточку, с работы в Киеве попрут.У меня на него, может, виды появились. Понаблюдала: добрый, деликатный, а нежный какой! И главное – поддается, приручить можно легко. Так что – тьфу-тьфу, шансы, кажется, есть! Женатый – ну и что! Можно для начала любовницей на постоянной основе, а дальше – как карта ляжет. Чувствую же, что нравлюсь ему. На ласку он падкий, когда обнимаю, дышит, как девушка, тяжело, легко возбуждается. Попытаться можно, заметно, что не искушен в любви. Приручай его потихоньку, не уставай делать приятное человеку, может, и получится…
Да, блин, цены после этого гребаного подорожания – кусаются! Не с моей пятеркой соваться! «Чекушку» взять, что ли? Коньяк вон, грузинский, «Арагви», четыре сорок. Нормально? Раньше бутылку пол-литровую за такие деньги можно было купить, а сейчас – едва на «чекушку» хватает… Не вино же пить – «бормотуху» – от него голова потом два дня болит, ходишь, как чумная. А мне свеженькой надо быть, чтобы вид товарный.
- Эй, мужики, кто крайний? Ну, чего лезешь, руки распускаешь! Да у тебя денег на меня не хватит! Давай поспорим, только ты сначала деньги покажи!
Липучие - жутко! Хорошо бы здесь и выпить, чтобы в метро ничего не раздражало, веселее ехать, вон и кофе с термоса наливают, отрава какая, ужас! И селедкой тошнотворно так воняет, ненавижу этот запах, у нас в общаге, в ленинской комнате, такой. Нет, лучше уносить ноги, эти козлы не отстанут! Да и неудобно пить-то! Придется одной где-нибудь в безлюдном месте, на бегу, чтобы успеть пораньше на Добролюбова!
Хорошо, станция конечная, поезд дальше не идет, в вагоне почти никого, вот мы сейчас и начнем. Подожди, какая-то мысль покоя всю дорогу не давала. Ну, будь здорова, Лейла Ибрагимовна! Не пробовала пока в транспорте из горла коньяк давить, по подбородку растекается, вагон-то трясет! Надо на остановках приспосабливаться. Черт, неужели всегда так будет – второпях, скрываясь, урывками – и пить, и любить - что же это за жизнь! Куда не пойдешь: одни враги кругом. Высоцкий пел, царство небесное: оградили, как волков, флажками и отстреливают! Вон на каждом окне надпись: «Не высовываться!». А выглянешь: другая по глазам бьет: «По газонам не ходить!» Вообще – не ходить! Не приносить! Не распивать! Не курить! Закрыто! Собак не водить! Не гулять! – что за государство, как «Маркитанка» говорит, полицейское!
Что-то приятное мелькнуло. В кои-то веки. Сейчас выпьем и вспомним. А-а! Точно! Мы ведь запросто могли с Витей в Алма-Ате встретиться! Да! Он в семьдесят первом, работал в «молодежке» все лето. А ты где ты была в это время? Ну, говорила же ему - на практике, в «Спорте», корректором. Меня тогда Сеид закадрил, ответственный секретарь. Помыкал всеми в конторе. С утра, если перепьет, на людей бросается, спасу нет. Девчонки носили ему на опохмелку – то вина бутылочку, то водки стакан. Выпьет с утра – все нормально, золотой человек. А так – убить мог запросто, злой, как пантера. Так же в постели. Кошгда трезвый, с ленцой, будто повинность отбывает. А перепьет – замордует. Говорил: нет лучшего лекарства, чем с утра перепихнуться.
Здоровый лоб, боксер бывший. Сначала в ресторан водил, два раза, мясо ели жаренное, плов, сам-то узбек, любил все такое. А потом, как жить вместе стали, только вино да лаваш с сыром. Жлоб с деревянной мордой. По улице погулять – и то не пускал. Сиди возле него день и ночь. И страшно – амбал накачанный, торс, как в кино, непробиваемый, кандидат в мастера спорта. Один раз кто-то посмотрел не так, ему показалось, мы в баню как раз шли, так он того мужика прибил. Ударил раз – как в боксе бьют – тот и вырубился. Я думала, не встанет. Нет, ничего, приподнялся и матом что-то… Тут Сеид второй раз нокаутом как звездонет!
Повезло мне: выгнали его за драку из конторы, разбушевался так, что главного отколошматил. Он того заслуживал, подлый, гад, все свои эксперименты на людях, психологические, ставил. Ну, Сеид и не выдержал. Милицию вызвали, побои снимали. В Алма-Ате все друг друга знают, куда после такого устроишься, да он и так к тому времени со всеми перескандалил. Уехал к себе в Самарканд - к семье, детям. У него в комнате, на серванте, фотка увеличенная стояла: жена и двое деток, дочки. А мы спали на их ложе. Тянул с собой, да я уперлась – учиться надо, то да се. Короче, дал вольную.
Тогда и появился Котик, Костик Сняткин, фотограф из Питера. Что у него случилось - некогда было разбираться, да и мало колыхало, почему бросил все, и жену, и ребенка, с одной зубной щеткой к нам сбежал, в Алма-Ату. Молчаливый такой, угрюмый, неулыбчивый, вещь в себе. Его в конторе «железной маской» называли. Была в нем нераскрытая тайна. Не такой, как все – вот что привлекало. Одевался шикарно, все фирма - американские джинсы, гольфы, кофты грубой вязки. Следил за собой, в парикмахерской маникюр делал, ногти аккуратные, как перламутровые, и на ногах тоже. Одеколоном от него всегда пахло, импортным, приятный, терпкий такой, на всю жизнь запомнила запах. Брюнет, темные очки, лицо смуглое, скулы худые, мужественный такой тип. На актера Цыбульского похож, который «Пепел и алмаз» играл. По нескольку раз на день переодевался, а душ принимал – каждый час. В фотолаборатории его, как мы говорили, в коптерке, а он уважительно – студии – портрет Хемингуэя висел – в свитере и с бородой. Его кумир! А стихов знал, что ты! Часами мог читать. Как подопьет, красавицы редакционные начинают:
- Костя, почитай!
Интересно: его любой на «ты», а он ко всем – только на «вы». Даже мне «выкал». Хотя, кто я такая? Практикантка, корректор, даже не творческая единица.
Стихи читал только в темноте. В крайнем случае, при свечах. Говорил:
- Поэзия не любит яркого света, ей необходим мягкий, нежный, как женщине…
Понятно, все бабы по нему с ума сходили. Одна дурочка даже вены резала, записку написала: мол, от несчастной любви. Я сразу для себя решила - не по Сеньке шапка, мне там делать нечего! Кто - я и кто – он. Не только снимает – выставка персональная была, фотографии, что твои картины, народ все шел и шел, но еще и текстовки писал небольшие, как новеллы, объяснял: как и что.
Однажды газета задержались, тогда такое часто бывало, мы дежурили-мучились, и он меня пошел проводить. У тетки тогда на квартире жила, она съехала в Челябинск, сестру навестить, я двухкомнатные хоромы на проспекте Абая сторожила. Как сейчас помню: июль, ночь плывет, тихая, теплая, звезды куполом над нами. Автобусы уже не ходили, поздно, и мы пешком шлепали. Нет, ничего в тот раз не было, просто шли, разговаривали, смеялись. Помню, болтала, рот не закрывался! У дома он мне руку протянул:
- До свидания, Лейла, вы меня немного развеяли, спасибо!
- Да вы меня чаще провожайте, Костя, я вам и не такое расскажу!
Запала, короче. Проснусь среди ночи и думаю о нем, рисую себе картины разные из его жизни, в конторе о Костике никто ничего достоверно не знал, вот и придумывали. Будто жена ему изменяла, а он ее жутко любил и уехал от несчастной любви, травился. И другие глупости в том же роде. Ничего удивительного, что бабы за него чуть ли не дрались. С удивлением замечать стала, что он на меня иногда слишком долго смотрит, как бы изучает. От этого взгляда становилось жарко.
Потом, после всего, что случилось, он долго, подробно расспрашивал: и какая у нас семья, где и как мы жили, со всеми подробностями. И про бабушку, и про брата, и как я в школу пошла, и про то, нравилась ли я ребятам, и про первую любовь, и про первого мужчину. Выпытывал, а я рассказывала, как на духу, честно и подробно излагала. До сих пор не пойму: зачем это ему, взрослому мужику (старше меня на пятнадцать лет), было нужно. Имел в отношении меня серьезные планы? Вряд ли. Тогда зачем?
Как ждала, когда он обратит снова на меня внимание, заговорит, или пойдет провожать – с того первого раза прошло недели две или три. Нет, думаю, начну-ка я сама, а то его не дождешься. Выбрала подходящий момент: в Алма-Ату его любимая команда приехала «Зенит» (Ленинград), с нашим «Кайратом» играли. Я знала, что он обязательно пойдет на стадион. Мне-то футбол триста лет не нужен. Подстроила все, будто после игры случайно столкнулись с ним на служебном входе. Он ожидал приятеля из питерской команды, тот вышел уставший, с мокрыми волосами, минут десять постояли, - в автобус и на самолет. Делать нечего, вдвоем остались, все разошлись.
- Как насчет позднего ужина, Лейла?
А у меня-то дома – шаром покати. Последних два яйца утром разбила себе, и кофе кончается.
- Приглашаю в ресторан, - говорит. – Вы как?
- Наверное, не хватит духу отказаться.
- Ну, и ладушки!
Машину тормознули: «Шеф, в центр!». Доехали в «Ала-Тоо», на веранде столик накрыли. Вот сколько лет прошло, а помню, будто два часа назад. Он заказал по фужеру темного муската, фрукты – перед ужином, «для затравки», так сказал. Я потом долго любой кабак начинала с фруктов, до основного блюда. Приятно было, будто верность ему хранила. Вот вспомнила, и слюна набежала, терпкий вкус того муската почувствовала. Сильные его руки хозяйничали за столом, когда наливал, и еду подкладывал. Смуглые, крепкие, уверенные руки мужчины. Я представила, как мы приходим ко мне в пустую квартиру, и эти руки сначала меня раздевают, потом начинают медленно ласкать… Когда думала об этом, кружилась голова, садился голос, сердце куда-то рвалось вверх, прыгало… И случилось – и ласки, и поцелуи, и все остальное, о чем запрещала себе думать.
Утром на работу ехали в автобусе, он держался запросто, обнимал, привлекал к себе. А, когда выходить собирались, автобус дернулся, и он, шедший первым, впереди, едва не упал на меня. Я от неожиданности присела на свободное сидение, обняв его за шею, он-то оказался у меня на коленях, и мы, улыбнувшись, поцеловались в губы. И мужик с тоской и завистью на нас так посмотрел завистливо – на всю жизнь запомню тот взгляд!
- У нас, наверное, очень счастливые лица, если люди оглядываются, не находишь? – спросил Костя.
- С такими счастливыми рожами в контору лучше вместе не заходить. Народ, сам знаешь, остальное додумает - и то, чего не было даже! Я пару кругов вокруг скверика сделаю, успокоюсь немного.
- А вечером?
- Встретимся после шести, если есть желание.
- Обязательно! Давай здесь, на углу Кирова и Коммунистического! В половине седьмого, идет?
Он еще спрашивает! Не верила своему счастью.
Сидели на веранде под яблоневыми деревьями, яблоки гроздьями свисали над столиками, но никто их не срывал, не принято, - живые украшения. Уже начиналась борьба с алкоголизмом, официанты водку и коньяк разносили в чайниках – на каждый столик ставили по два фарфоровых заварных чайника, в одном – чай. Нам тоже принесли два чайничка. Что может быть лучше - бездумно потягивая коньячок с шоколадом, разглядывать публику, обмениваться репликами с любимым человеком. Это не был ресторан в его классическом понимании - просторное кафе, каких в то время появилось много в Алма-Ате – современное, с удобными креслами, устойчивыми столиками, официантами.
И все бы чудесно, да что-то не давало покоя, вызывало дискомфорт. Так иногда бывает: едешь, скажем, в такси по улице Горького или нашему Коммунистическому проспекту – вроде все класс, люди довольные, покупают что-то, транспорт ходит, солнце светит. А как выйдешь из машины – разные детали начинают портить настроение: мяса нет, все подорожало, в троллейбусе обхамили. Так что детали, как говорил товарищ Чехов А.П., в нашей жизни играют очень существенную и важную роль. Так вот, почувствовав неприятный дискомфорт, долго не могла понять, в чем же, собственно, дело. Спиной ощущала: что-то здесь не так! Присмотрелась внимательней: надо же! Да мы с Котей моим сидим в окружении казашек-проституток! Это их «точка», здесь они собираются, чтобы выпить немного, поболтать и разбежаться по местам, где промышляют. Шустрили заросшие ребята в темных очках, пересаживаясь от столика к столику, мелькали конверты, купюры. Да это же – «жучки», сутенеры! Когда дошло, поняла, почему на нас так смотрят, оценивающе: что за малолетку выбрал этот «прикинутый» кент? И откуда она, приблуда? Надо уходить, пока глаза не выцарапали. Сказать Костику? Представив его реакцию, рассмеялась.
- Ты чего?
- Есть причина!
- Расскажи, я тоже хочу!
- А, не надо! Ты допил? Пойдем скорей отсюда!
- Тебе здесь не нравится? По-моему, уютно!
Когда рассказала, он надвинул очки и стал внимательно оглядывать публику.
- А ведь точно! Раньше – знала? Только честно!
- Нет, конечно! А то бы привела тебя сюда, как же…
А теперь: стоп-кадр! Посмотри на ту же террасу, но сверху. Плавно, как в замедленной съемке, рапидом. Видишь, в самом углу, у пальмы, знакомая фигура худющего парня в немыслимой розовой трикотажной кофте на выпуск, как тогда носили. Теперь поняла, кто это был? Студент Цветков Виктор, проходивший практику в молодежной газете, и заглянувший, как и мы, в это кафе посидеть, отдохнуть за чайничком чая после напряженного дня. Лето в том году выдалось сухое, знойное, без единого дождичка. Вот, что я хотела вспомнить! Витенька сидел в том самом кафе, где мы с Костиком тогда отдыхали. Удивительно, как сохранился на самом краешке памяти.…
Жаль, коньяк закончился, да и моя остановка – следующая, на выход пора, а как уютно было ехать в компании двух мужчин, к которым меня тянет всю дорогу, всю жизнь, как магнитом. С Витей только начинается, а с Котиком я была когда-то по-настоящему счастлива. На видном месте у него в лаборатории – мой портрет: счастливая, улыбающаяся, по-летнему с голыми руками и ногами, в мини, как тогда носили, на парапете у бьющего фонтана, в котором ходят и купаются дети. И цитата его любимого Хемингуэя, как он говорил, Хэма. Что-то такое: я бы, пожалуй, взял себе немного счастья (или кусочек счастья, не помню), и заплатил бы за него все, что спросят. Увез с собой, несмотря на все мои протесты, даже слезы…
Поднявшись по эскалатору, попала под дождь, надо же! Еще в метро, решила: позвоню сразу, с автомата, чего время терять! Пока доеду – совсем поздно будет. Подошла к автоматам, достала «двушку», народу немного, дождь, да и достаточно поздно, завтра рабочий день. Вытащила записную книжку «Маркитанки», на букву «Э» нашла телефон Эдуарда, он там один на этой букве, негнущимися пальцами набрала ненавистные семь цифр. Долго не снимали трубку. Наконец, прорезался гортанный сиплый, как показалось, недовольный голос, может, разбудила, спал уже? То ли музыка, то ли телевизор фоном наслаивался.
- Будьте добры, Эдуарда!
- Слушаю! – не очень приветливый голос.
- Не узнала вас, Эдик, это Лейла, которая тогда с Аней была, в общежитии, помните?
- Да? В общежитии? Конэчно! Марик, сделай тише музыку, девушка один звонит. Слушаю тебя, Лейла!
- Да я просто так звоню, соскучилась. Вы бы не хотели повторить?
- С удовольствием. Мы здесь с товарищем скучаем как раз, думаем, кому бы позвонить, вот стол накрыли. Приезжай, слушай! Только подружку бери ту, длинноногую!
- Она не может приехать… Я – одна. Только у меня условие. Сто рублей, на всю ночь.
- Э, Лейла, мы так договаривались? Сто рублей, а? Не много будет, как думаешь?
- Мне нужна только такая сумма!
- Подожди минуточку!
Пауза. Советуется с другом.
- Алло, Лейла! Ты слушаешь? Мы будем вдвоем! Согласна? Приезжай!
Вдвоем! Этого только не хватало! А что делать? Послать их на фиг? А дальше? Где других я буду искать? Думала, мы в общаге, у меня, и он – один. А ехать куда-то, да к двум мужикам нетрезвым, - облом!
- Алло! Лейла, ты куда пропал?
- Адрес диктуйте! Какая? А где это? Хорошо, через двадцать минут буду.
Если бы у черта на рогах, не поехала бы. Оказывается, недалеко, девятиэтажный дом у метро «Рижская», первое со двора парадное, пятый этаж…
В метро проплакала всю дорогу. Никогда «Маркитанке» не прощу! Шалава, так подставить! Сама, сучка, соскочила, осталась в вытрезвиловке, а меня бросила под этих азеров вонючих! Нет, ты меня еще узнаешь!
- Лейла! Проходи, пожалуйста! Гостем будешь!
- Гостьей, только гостьей! По-русски правильно…
- Извини, забыл, ты же у нас по этой части. Будешь нам сегодня уроки языка давать в том числе. Язычком хорошо владеешь? Посмотрим-поглядим!
Однокомнатная квартира, почти без мебели, пустая, необжитая. Стол, трюмо, диван раскладывающийся. Кассетный магнитофон на трюмо, последний писк, итальянские песни крутят, только что вышедший итальянский «сборник-81» – у нас в общаге ребята слушали. На столе – бутылка коньяку «Баку», вина две бутылки, сухого, кажется. Есть и шампанское. Яблоки, конфеты «Шоколадный набор», все из Москвы везут. Да они же на базе торгуют! Выносят оттуда!
- Знакомься - Марик, мой товарищ.
- Лейла. Да мы, кажется, знакомы.
- Как у вас говорят: старый друг лучше новых двоих… Очень приятно!
- А мне как будет приятно! - Эдик потер руки в предвкушении того, что ему будет приятно. - По рюмке коньяка? Наш, азербайджанский, в Москве такого нет! Ты ведь тоже – наша? Лейла – азербайджанское имя, правда?
- Нет, я тебе в прошлый раз говорила: таджичка.
- У нас, знаешь, сколько таджиков живет?
- Знаю! Мальчики, я минет - только с презервативом делаю. Попку – не трогать.
- Зачем так сокращаешь? Какой презерватив? Мы не любим презерватив! Да и нет у нас!
- Мне все равно, пеняйте потом на себя, мое дело предупредить!
- У тебя есть?
- Вот два блока. (Потом уже, как с ними договорилась, купила в аптеке, напротив, на последние четыре рубля с копейками). Здесь двенадцать штук, думаю, хватит. Финансовые вопросы, Эдик, решим сейчас. Чтобы я не волновалась за свои рубчики.
- Вот с деньгами у нас лучше, чем с гондонами! – сказал Марк и небрежно бросил через стол сложенные пополам красные бумажки.
Пересчитав, спрятала десять «червонцев» в сумку.
- Мне ванная нужна!
- Да подожди ты, какая быстрая, давай хоть по рюмке выпьем, видишь, не открывали, тебя ждали, что за человек!
Выпила две рюмки с ними и почувствовала, что засыпаю.
- Эдик, я все-таки приму ванну. Если тебе не в тягость, сделай, пожалуйста, кофе.
Пока мылась, решила про себя: буду, как только можно, затягивать любовную игру, чтобы завести их, посмотрим, насколько хватит. Еще неизвестно, как они быстро восстановятся после первого раза. Главное – деньги уже у меня!
- Мальчики, - говорю, выйдя из ванной, завернувшись в полотенце, - забыла предупредить: ровно в полшестого я должна уехать!
- Уедешь, не беспокойся, здесь не оставим! Мы сейчас монетку бросим, кто первый начинает. Не возражаешь?
Выпало Марику.
- Я снизу, - говорит.
Что же так не везет, блин! Скачи теперь, упирайся, пока он кончит. Первый раз, незнакомый человек. Помяла немного, привела в рабочее состояние, одела резинку: давай, мол, ложись!
- Поцелуй его!
Да, попала! Но делать нечего. Хорошо хоть настояла, заставила одеть резинку. В общем, нормально вышло, только сел после минета, почти сразу кончил. Неопытный кадр. Я и раскочегариться не успела. Эдик поднес рюмку. Хлобыстнула залпом, обняла за плечи:
- Вперед, мой господин! – вижу у него все в порядке, возбудился, пока за нами наблюдал. Опустилась на колени, ртом, одними губами, одела резинку, как учили. Немного поиграть хотела, пощекотать - не дал. Довольно грубо повернул спиной к себе, наклонил, и началось. Ни до, ни после у меня такого не было. Работал, как потом Марик сказал, он время засек, - ровно час. У меня и пчелы в глазах летали, и самолеты, и круги красные, а он – туда-сюда, туда-сюда, как насосом. Не раздоенный, что ли? Или таблетку какую принял? Слыхала, есть специальные стимуляторы, потенцию мужикам повышают. Но не на столько же! Потная вся, и самое хреновое – сама кончила два раза, а ему – хоть бы хны! Елозит и елозит, ног не чувствую. После того, как час прошел, стало все равно. Да и в самом деле, какая разница! Вдруг остановился:
- Можешь перекурить десять минут.
Потрогала рукой его резинку – ничего там нет, значит, не кончил, еще будет мучиться. Марик смотрел-смотрел, потом в кресле затих, надоело, сморило его.
Выпила рюмку и съела яблоко. Он покурил.
- Садись сверху.
- Сейчас, давай резинку тебе поменяю.
- Да она чистая!
- Положено, после каждого раза, чтоб гигиенично…
Час от часу не легче. Села, давай его раскачивать на подвиг. Представьте себе, полчаса потребовалось, пока заорал, как сумасшедший, полдома разбудил, наверное:
- Кончаю! Я кончаю!
Рукой рот зажала: ты что, совсем спятил? Люди спят, все слышно, вон и Марик проснулся… Так тот крик подействовал, что и сама с ним кончила. Совсем никакая стала. Пошла после этого Эдика-придурка в ванную мыться. Кисло-кисло.
Не успела вернуться, передохнуть, банан стала чистить, Марика пробило:
- Ну, что, подруга, моя очередь?
Смотрю, он после сна созрел, бодрячок, просится… «С ним-то управлюсь быстро», - подумала. И ошиблась - не получилось. Пока спал, сил заметно прибавилось, хорошо, не опытный, кроме традиционных способов мало что знает.
Эдик, приняв душ, вернулся в комнату, и пока я Марика подбрасывала, плеснул себе коньяку и внимательно за нами наблюдал, давая советы своему приятелю. А тот, как на зло, никак не мог кончить. Когда совсем выдохся, пришлось руками помогать.
Пошла в душ, в который раз за эту бесконечную ночь. Такое впечатление, что вся в грязи, даже на зубах песок. Надо же, угораздило! И почему я должна за всех отдуваться? Товарищ, блин, напился, как свинья, насытил утробу, и теперь друшляет под казенным одеялом. А ты, дурочка, торгуй телом, козлов ублажай!
Идя в ванную, забыла по рассеянности закрыть дверь. Не подумала, что они и здесь доставать будут. Эдуарда принесло: «Хочу вдвоем под душем быть!». – «А презик твой где?». Захватил, оказывается. И откуда только силы у него берутся! Пристроился сзади, скотина, еще минут десять терзал меня. Нет, точно что-то принимает. Да, хрен с ним, мне - без разницы!
Вернулись в комнату, молилась, чтобы Марик спал. Хоть с этим повезло, вырубился и похрапывает. Не мудрено - без десяти четыре, мне-то через час собираться надо.
- Соснем, может, и мы часок?
- Какой соснем? Деньги зачем тебе платили? Давай-давай! Выпьем немного и продолжим.
- Вам на работу, что, не надо сегодня?
- После обеда пойдем. Где твой фужер?
Лучше не пила бы. Голова, как луженая. Коньяк у них - тяжелый, вязкий. Может, паленый? С них станется, глотнут сто граммов, целый день чумными ходят. Глянула на Эдика: его в сон клонит, носом клюет. Щетина растет быстро, за ночь почернел, усы густые – чисто уголовник! Примостилась и я на кровати, клубочком, тихонько, думаю, посплю. Проснулась – мама родная, без двадцати шесть! Проспали! Вскочила, как ошпаренная, оделась, глянула на себя в зеркало – не узнала. Хорошо, азеры спали, храп стоял такой, будто танки на учения едут. Бутылку вина со стола схватила, дверь захлопнула и – вперед, в метро!
Народу там уже прилично, первые поезда пошли, начало седьмого. Москва просыпается рано, а спать ложится – поздно, а то и совсем не спит. В глаза будто песка пригоршню бросил кто. Как бы не пропустить пересадку. Люди вокруг -выспавшиеся, свежие с утра, женщины особенно хорошо выглядят, а я сижу как чушка, боюсь глаза поднять, вот они и слипаются. Потом, после пересадки, когда по прямой линии пойдем, может, и удастся минут десять покемарить.
Одежда мятая, куревом воняет, перегаром – самой противно. Лишь бы все хорошо закончилось – сразу в общагу, помыться, переодеться, привести себя в порядок! Помыться-то можно, отмыться – не получится! О том, что было ночью, лучше не вспоминать, прочь глупые мысли – наплевать и растереть - навсегда, на веки вечные!
Читала где-то, как одна героиня, когда муж ее бросил, переживала свое горе, избавлялась от него. Приняла снотворное – и в постель. Проспала двенадцать часов – встала, поела, приняла снотворное. И так десять суток подряд. А когда проснулась окончательно, почувствовала, что самое страшное позади, и надо жить дальше. То есть, во сне перемолола, перетерла свое горе. Мне бы так сейчас! Вообще не представляю, как буду с ребятами разговаривать, в глаза смотреть – не только Вите, но и Аньке с Товарищем. Кочумать* надо с этой компанией, хватит, погуляли!
Ха! Ты все о себе, и о себе, любимой! А как они будут с тобой общаться, подумала? Им же противно – не то, что спать с тобой, в одной комнате, находиться рядом, подумала? Голова совсем раскалывалась, метро давило, как неподъемное опостылевшее пальто, которое всю зиму таскала, май пришел, весна, задыхаешься в нем. Поняла: если сейчас на улицу не выскочу, глотка свежего воздуха не впущу в себя, - кранты на месте. Наконец, моя, «Ждановская», слава Богу!
Опоздала, конечно, все нервничали. Товарищ увидел, бросился ко мне:
- Лейла! Наконец-то! Ну, где ты ездишь? Привезла?
- Привет, во-первых. А вы – сомневались? Конечно, привезла, – и бумажки красные, что сжимала в кармане, небрежно протягиваю, с таким видом, будто за пивом ходила в соседний гастроном:
- Силь ву пле!
- Сколько здесь?
- Ровно сто, как и заказывали.
- Я пошел договариваться!
- Ван минит, плиз,* Товарищ! С твоей помятой харей - только договариваться. – «Маркитанка» протянула руку за деньгами. – Зря, что ли, «мосты наводила»? Давай сюда! Сунула за пазуху два «червонца»:
- Сама отнесу! Хватит и восьмидесяти, остальные нам – на завтрак и поправку. Разве не заслужили?
Ого! Подруга, кажется в ударе с самого утра.
- Пила, что ли? – подмигиваю ей по-свойски. Такого, наверное, здесь не видели, чтобы клиенты бухали и спали с персоналом.
- У тебя – как, нормалек? На минутку, можно? – и шепотом: «Скажешь, что деньги занимала!»
- Я и так занимала!
- Ну, и умница! – и перегаром свежим обдала!
- Такого, наверное, здесь не видели, чтобы клиенты бухали в вытрезвителе. Где взяли?
- Зря времени не теряла, зацепила местного доктора! - шепнул Товарищ.
- А что? – Анька вытащила пачку «Салема». - Они только недавно появились, американские, с ментолом. После хорошего напитка, типа коньяка или винишка какого, закуришь – кайф! - В вытрезвителе тоже жить можно! Мальчики, не забудьте Лейле сегодня по «четвертачку» сброситься! Ей долг отдавать! Ну, я пошла!
- Ни пуха!..
Через полчаса мы были на свободе. Первое, что увидели – рекламу на крыше двухэтажного нашего барака:
Только в обуви «Прогресса»
Хорошо гулять по лесу!
Краска выцвела и размазалась, так что рекламный лозунг стал похож на древнеегипетский папирус с лиловыми ободками по сторонам.
- Что бы это значило? - Товарищ тыкал пальцем в сторону рекламы, присев на корточки, и слезы бежали по его толстым небритым щекам.
- Прикиньте, народ, какие придурки! Додумались:
Хто морозиво вживае,
Той кв!тучий вигляд мае!
- Шестнадцать рублей сорок три копейки!
Новый взрыв хохота. У Лейлы откуда-то в руках появилась бутылка вина.
- Предлагаю обмыть рекламу обувной фирмы «Прогресс», выпит за тех, кому пришло в голову разместить ее на крыши вытрезвителя!
А Товарищ все повторял строфу про мороженное:
- Мы когда-то в «Укрторгрекламе» подрабатывали, помнишь, Витек? Сочинил две строфы – шестнадцать рэ гонорара!
- Вот идиоты! – «Маркитанка» заорала что есть мочи:
- Доброе утро, страна!
- Я люблю вас, люди! – вторил ей в ответ Товарищ.
И только мы с Витьком уныло ковыляли сзади, передавая друг другу бутылку.
- Как ты? – спросила я. Хотя, он, по идее, должен был спросить меня. Да кто же не знает, какие мужики эгоисты!
- Хреново. Такое ощущение, что в душу нагадили…
Чистоплюй моржовый! Ему нагадили! А что обо мне тогда говорить? Переспал ночь в тепле, вон какой свежий и щеки румяные, цвета того плаката, что на вытрезвителе висит. А до меня ему нет дела. Что ж, все правильно!
- Сегодня - какой день, Лейла, четверг?
- Кажется…
- Мне же в «Политиздат» надо! Что же ты молчишь, я просил напомнить!
Они просили! Да ты скажи спасибо, что из вытрезвителя вышел! Да если б не я… Нет, с мужиками не соскучишься! Козлы! А, может, и надо, как с Эдиком, - деньги заплатил, отработал и – до свидания! В реале все куда дороже обходится, да и нервотрепки столько! А там - ни фантазий, ни соплей! А то вообразила: принц к ней на лошади прискакал из стольного града Киева. Все ждешь, сказкам веришь!
У метро «Маркитанка» - как всегда у нас за старшего - собрала совет:
- Вот что, народ! Есть такое предложение: мы с Лейлой сейчас едем в общагу по своим женским делам. Надо хоть переодеться, а то от нас люди шархаются. ВиктОр, ты хотел в издательство - дуй, давай! Товарищ берет на себя финансовое обеспечение, чтобы Лейле деньги вернуть. Встречаемся у пельменной, на Серова, в три часа. Идет?
- Может, и я с вами, в общагу? – спросил Товарищ.
- На фиг ты нам нужен! Нам – постирушку, переодеться, чтобы выглядеть. А ты – главное - бабки добудь! И ВиктОра сопроводи в издательство!
Все-таки она молодец, «Маркитанка»! И какая умная! Я бы, например, так не смогла.
В вагоне ехали молча. Сил не было никаких кричать, а как иначе в метро общаться? Народу полно, вся Москва под землей ездит, это точно! Они вышли в центре, а мы доехали до «Горьковской», пересели на автобус, на родном Бутырском валу.
- Ну, что там было, у Эдуарда?
Я скорчила гримасу:
- Рассказывать не хочется, Анька! Потом, может, как-то!
- Ладно! За это тебе награда: первой в ванную пойдешь! А я – в буфет сгоняю, за сосисками. – Жрать-то хочешь?
- Кажется, нет. Ничего не хочу! Ты-то, как?
- Нормалек! Этот доктор, майор, сам предложил: зачем вам, говорит, в палате на тридцать человек, если можете со мной, в отдельной комнате? Действительно, думаю, как ни кинь, а вправду лучше! Неплохой парень оказался, телефон оставил…
- Ты, подруга, не теряешься, молоток! Нигде не пропадешь. Спать хочется?
- Да нет, я-то нормально отдохнула. А тебе соснуть удалось?
- Какое там! Минут сорок под утро, из-за этого и опоздала. Какой-то гадости наглотались, морочили до утра…
- Я так и думала. Не повезло тебе. С Эдиком как-то была, так он, как с цепи, сорвался, гад! Заметила: наши, русские, мужики не такие, им лишь бы водкой глаза залить!
- И не говори, соседка Клава! Не знаешь, что лучше…
- Ну, ничего! Сейчас душ контрастный, горячий завтрак, кофеек, переоденешься – и снова - будешь красавицей!
- А планы у нас – грандиозные?
- Как всегда!
- А то я хотела отпроситься, устала, честно…
- Как же! А ВиктОра кто ублажать будет? Тем более, он завтра уезжает.
- Да ну его! Опостылели все!
- Но и без них плохо, согласись… Выше нос, подруга! Какие наши годы!
Неужели надо будет куда-то тащиться и пить? Сил никаких нет. Почему нельзя делать то, что хочется? Зацепилась с ними, теперь не соскочить никак. Ненавижу это коллективное время препровождение. Себя ненавижу, всех!
Когда отмокала в ванной, вспомнилось что-то приятное. Не могла понять: что? О чем-то думалось хорошем, хотелось вернуть, запомнить. Что? Ах, да! Как тогда сидели на веранде с проститутками-казашками в том кафе, в самом центре Алма-Аты. Было душно, такое изнурительно жаркое лето, и каждый день мы ждали дождя, смотрели на небо – а вдруг, облачко какое набежит, тучка. Напрасно! Солнце начинало жечь с восьми утра, днем - на улицах никого. На окраинах, где частные дома, в парках и сквериках выставляли холодную воду, чтобы можно жажду утолить, умыться, когда совсем невмоготу. Только под вечер город постепенно оживал, просыпался, и не затихал уже всю ночь. ДомА за день накалялись, невозможно находиться, все выползали на улицу. Но и там ветерка никакого, потные, мокрые, полулежали на скамейках и парапетах. Кому повезло, и успел занять место в кафе, развалившись на креслах, спасались чаем, ничто другое не помогало. Сидели в тени под зонтом на террасе, смеялись, разглядывали проституток-казашек, их сутенеров, шнырявших от одного столика к другому, на работе, как-никак люди…
Сама-то внешне ничем отличалась от сидевших в расслабленных позах девушек, - такая же, на лбу же не написано, что не проститутка, и случайно оказались в этом коктейль-холле. Зато на Костика бросали откровенно призывные взгляды – а вдруг передумает, пошлет свою кикимору на три буквы и снимет кого-нибудь из них – видно же, что мужик при бабках. Справедливости ради отметим, что на террасе сидело много хорошеньких и молодых девушек. Это потом они потеряют лицо, когда заработает конвейер, сейчас же, когда рабочий день еще не начинался, выглядели шикарно – ухоженные, отдохнувшие, свежие.
Но проститутки Котика не интересовали – в этом мое несомненное преимущество. С другой стороны, откуда им знать, что я, как говорит «Маркитанка», - «честная давалка». Может, они принимали меня за свою? Прошло несколько лет, десять лет, если совсем точно, и все поменялось. Теперь я – такая, как они, если не похуже будет. И сегодняшняя ночь – яркое тому подтверждение. С другой стороны - Котика нет рядом давно, так что никто меня не осудит, жизнь развела, что поделаешь?
… Счастье всегда скоротечно. В августе вернулась тетка, встречаться стало негде. Устраивались кое-как – то у подруги, то у него в фотолаборатории, задерживались допоздна на работе, любили друг друга у него в каптерке на жестком топчане, а один раз – на бульваре, на жесткой лавочке. Котик жил в гостинице, в трехместном номере, словом, полный облом. Он как-то пообещал, что снимет квартиру, но резина тянулась, то одно мешало, то другое. Время шло. Практика у меня заканчивалась, и перед тем, как возвращаться на учебу, собиралась заглянуть домой, к родителям. В тот день выклянчила ключи у подруги, и у нас в распоряжении была целая ночь. Несколько раз пыталась завести разговор о том, как быть дальше, но он не поддерживал. Когда прощались, взял меня за руку и, пряча глаза, сказал:
- Вот какая штука, Люлек. Надумал возвращаться в Питер. Ну что мне, всю жизнь в этой дыре гнить? Понимаешь, без дочки не могу. Супруга недавно написала, зовет вернуться. Не выдюжу один. Тридцать пять лет – не мальчик. А там быт налаженный, квартира, среда, без которой не могу. Понимаешь?
Вот это его «понимаешь» меня и вывело из себя. Все «я, я»! Что мне понимать? А как мне быть? Что делать одной? Это ты понимаешь?» - не сказала, конечно, не могла ему перечить, не получалось. Но было ясно: его я потеряла. Голова кружилась, на улице, когда расстались, боялась, как бы машина не сбила. Села на лавку у каких-то ворот, так и просидела камнем до трех часов дня. А вышли – в девять утра. Он все так подгадал, чтобы сначала – у нас все, как обычно, и только потом, после всего, объясняться начал, знал, что последний раз, а я на что-то надеялась, глупая. Если бы этот разговор начал вечером, когда в квартиру зашли, ничего бы не было, а ему хотелось и меня попользовать, а потом уже – домой, к жене.
Но я тогда слово дала: пусть и ему икнется, помучается. И когда пошли, последний раз вместе, на редакционную свадьбу, пригласили друзья-коллеги, я отомстила. Не могу вспомнить, настолько замороченная ходила, то ли продумала все заранее, то ли все так получилось, экспромтом, но наставила ему рога с одним казахом, позволив увести себя при всех. Долго потом вспоминали: тот самый фотограф, которому наша практикантка рога наставила!
… В той квартире почему-то не работал звонок, и пришлось долго-долго стучать, чтобы мне открыли.
- Лейла, ты что, уснула там! Два часа моется!
Так это Анька стучит!
- Действительно, уснула! Извини, сейчас выхожу!
- Да мойся! Я уже и позавтракала! Боялась, ты там утопла! Молчит и молчит!
Жаль, сон кончился на самом интересном месте. Мы ведь куда-то, кажется, шли, и этой ночью он мне сделал предложение…