Geum.ru

Прикосновение медузы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8

ТОВАРИЩ



Клянусь: некоторые события этого чудного дня – среды, 4 июля 1981 года, отпечатались в памяти не совсем четко, словно узенькая тропинка через поле – то видна, то нет ее, то снова пробивается. Более того, отдельные эпизоды выпали напрочь. О них мне потом, много позже, поведала «Маркитанка», у которой, сколько бы ни выпила, память работает безотказно (пока, во всяком случае).

У нее другой недостаток – слишком гипертрофированное представление о своем предназначении в этом мире. Я – без балды говорю, серьезно. Виной всему, как я понимаю, - сдвиг по фазе на почве политики. «Маркитанка» - неплохая, в принципе, добрая даже где-то в душе баба, повелась на такой ерунде, которая и мизинца ее не стоит. Чего стоит, например, ее сексуальный бойкот коммунистам. Только не говорите, что это – пустяки, детство и все такое прочее. Сам когда-то читал, что те, кто без меры увлечен политикой, могут себе внушить идею мессианства и сами поверить в свое предназначение. Так и она – возомнила, что есть харизма, - отсюда все беды. Типа: горе от ума, современное прочтение.

Как по мне, из нее получился бы отличный литературный секретарь. Однажды в шутку предложил: иди ко мне в помощники, мы с тобой прекрасно сработаемся. И то сказать - сколько моих стихов сохранилось, не затерялись по пьянке, так и остались бы не расшифрованными, нацарапанные в угаре губной помадой или сгоревшей спичкой, на первых попавшихся под руку обрывках бумаги или, в лучшем случае, ресторанных салфетках. Ручки-то я всегда теряю, как перчатки или зонты, а в последнее время – еще и шарфики. Если бы не ее терпение, аккуратность, усидчивость – ищи-свищи! А так – на полсборника наберется! Мне казалось, она и не слышит вовсе, лежали как-то в воскресенье утром в общаге. Там в выходные – хоть вешайся, так тоскливо и беспросветно. Истерику устроила, из комнаты выгнала, совсем крыша поехала, что я такого сказал? У бати покойного был секретарь, Эдик Заозерный, покойный тоже, зарплату отец платил – девяносто рэ, по тем временам неплохую. В конце, правда, матушка их расшифровала: бухали, оказывается вместе, втихаря. Закроются в библиотеке, якобы работать, ну, и по рюмашке, по рюмашке…

У меня-то натура творческая, неорганизованная: мысль пришла в голову, или строфа какая, - ну и хорошо, запомним, будем ее иметь ввиду, проехали, движимся дальше. А утром поднимаешься - головка бо-бо, себя не помнишь, не то, что стихов, сочиненных под этим делом, спасибо, что выжил! А она - девушка не ленивая, не только разбирает мои каракули, но и аккуратно переписывает их набело. Какое терпение надо иметь! Вот и предложил: раз ты мне помогаешь, давай объединимся, я как раз пьесу собираюсь катать – на стихах много не заработаешь. А с пьесы, если попала в струю, всю жизнь кормиться можно. У нас вон, сосед по даче, Василь Порхацкий – слыхали? И я бы не поверил. А он, по каждому выступлению Леонида Ильича на пленуме, пьесу катает. Для особо непонятливых в эпиграф цитату генсека выносит. Ну, и все театры Союза его ставят. Все знают: конъюнктура, однодневка, халтура первостатейная! Ну и что? Дядя Вася первым в Киеве «Волгу» купил, ремонт на даче сделал, батраков нанял, чтоб город обрабатывали – полгектара земли имеет! А сам – руки в брюки, с тра коньчком угостить может, если настроение подходящее. Батраки ему не только огород пашут, но и пьесы пишут. Нанял троих студентов-литрабОв, те и варганят. А дядя Вася – ходит, посвистывает. Поняла? Твоя задача: записывать за мной сюжеты, идеи, образы, характеры, повороты. Потом закроемся где-нибудь, систематизируем, отработаем структуру – полгода и первый вариант готов! Сейчас потребность в материале о нашем современнике, положительный герой нужен. Давай, пока молодые, оно нам ближе. Любое издательство с руками выхватит! Сама, если хочешь, светиться не будешь, свой процент получишь, на лет тпять обеспечена. Чего еще надо?

Обиделась:

- Мало того, что бесплатно мной пользуешься, хочешь мою голову иметь, мозги насиловать!

Видали неврастеничку? Тебе что – жалко? Все равно ведь ни черта не делаешь – пьешь и трахаешься целыми днями в общаге! Может, тебе платить за то, что сплю с тобой? Сама-то - ни стихов, ни прозы, набила руку на антисоветских памфлетах – кому они нужны, не сегодня-завтра органы заметут! Говорит: какой-то Игорек, дальний родственник, седьмая вода на киселе, с британским посольством договорился передавать ее опусы, под псевдонимом.

- Дура ты набитая, - говорю. – И не лечешься. Где гарантия, что он – не сексот, не заложит тебя со всеми потрохами. Я тебе дело предлагаю…

– Подумаю, - отвечает.

Это уже в другой раз было, не тогда, когда выставила из комнаты. И с тех пор – глухо. Вот именно: и хочется, и колется, и мамка не пускает. У нее гонору – значительно больше, чем гонорару! Они все здесь, на Курсах, – каждый второй, если не Феллини, значит Бергман с Антониони! Сплошь непризнанные гении. Ей дело предлагают, а она носом крутит.

- Неужели процента мало, Анька? Не в соавторы ли метишь? – спросил в шутку.

И понял, что попал в цель. Представляете?

- Да у тебя же волчий билет за выступления в поддержку Сахарова! Из «Известий» погнали, из радио, в КГБ на учете. Какая цензура пропустит? Да процент и псевдоним - для тебя лучший выход. Твое имя – табу. Разве что покаяться публично, открытое письмо в тех же «Известиях» или «Комсомолке», так и то – надо, чтобы в ЦК благословили, текст утвердили… Совсем не ориентируешься, конъюнктуры не знаешь…

Представьте себе, такого содержания у нас разговор состоялся. И не где-нибудь, а у них, в четыреста двенадцатой комнате. Лежали в душной комнате, голодные, злые, не опохмеленные – одно пиво, две трехлитровых банки, так его, чем больше пьешь, - тем больше жрать хочется. Может, если бы состояние не такое пограничное, не стал бы заводить этот разговор глупый.

А начиналось-то улетно! Как всегда, стучу к ней, чуть дверь не высадил, кричу:

- Пусти, «Маркитанка!», трахаться хочу, сил нет!

А у нее там кент один местный, московский - пришел как бы к любимой женщине, замуж зовет, встречаются сто лет, с перерывами. Любовь-морковь, в общем.

Я же не знал. Она дверь открыла – смотрю, одетая, - обычно лазит в халате на голое тело. И он при полном параде. Сидят, разговаривают мирно, банка пива на столе, почти нетронутая, он принес, чтоб не с пустыми руками. Бахнул я стакана три или четыре, не помню. «Ну, пошел, извините, если что, спасибо за пиво, счастливо!». Она пошла за мной дверь закрыть, шепчет: «Приходи, я его быстро выставлю. Только презервативов где-нибудь выпроси, у меня закончились!». Ничего себе, подумал, любовь!

Прошло какое-то время, я опять стучу. На этот раз условленным стуком, не ору, как тогда. Открывает. Я с порога:

- Еле выцыганил эти гондоны! – и на стол коробку распечатанную бросаю.

Смотрю: а он как сидел при полном параде, так и сидит, не раздеваясь. И постель заслана. Пива только меньше стало. Глянул на нее, как захохотали вместе, он сам догадался, ушел.

- Товарищ, скажи, ну, почему ты такой глупый! – говорила она, закинув руки мне за шею, - человек, может быть, пришел делать предложение, а ты со своими гондонами!

- Я - со своими! Хорошенькое дельце! Сама же послала, я думал, его ветром сдуло. Слушай, Анка-пулеметчица, не пара он тебе, разве не видишь? Отмороженный какой-то!

- Жутко! А зануда! И жует, и жует… Я специально, думаю, ничего предпринимать не буду, жду, когда поцелует, или раздевать начнет. Куда! И чешет языком, и чешет… Пот только со лба вытирает, так потеет, я не выношу, противно…

Пока рассказывала, я с нее все снял, одни плавочки остались, она их никому не доверяет, всегда сама, под подушку со своей стороны прячет. Ох, эти мне женские тайны…

Лежим после всего – жрать охота, злые, от пива и сигарет голова разламывается. Тогда сдуру снова завел ту пластинку, после которой она меня один раз уже выставила. После того разговора «Маркитанка» ко мне переменилась. Нет, принимает, по-прежнему, но откровенности, легкости, как раньше, нет.

Я, что ли, виноват? Честное слово, хотел как лучше, в мыслях не имел ничего плохого. Пробовал, было, вернуться осторожненько, с другой стороны подъехать. Она упорно соскакивает, в себя уходит, как улитка, прячется, закрывается. Когда про соседа по дачи рассказал, она фыркнула:

- Во-во! Такие продажные твари и нашему бровеносцу трилогию написали. Он за нее Ленинскую премию получил, а они квартиры на Кутузовском проспекте.

- Ну, и что плохого? Не они бы – других нашли!

- Проститутки вы все! Неужели не понимаешь, через десять лет они будут кулаки кусать, их собственные дети проклянут!

(Прокляли? То-то.).

И кто бы говорил, я в шоке! Не пойму, как это в ней уживается: и половая расхристанность, и антисоветизм, и свободолюбие. Если ты честная и принципиальная, почему же со мной и такими, как я, спишь? Не спрашиваешь же, перед тем, как лечь в постель, насколько я свободен в творчестве? И гонорары мои, когда пропиваешь, - не считаешь, где я заколымил, какую статью или поэму на злобу дня сварганил! То есть, не отказываешь и не отказываешься. Тогда зачем кривляться, спрашивается?

Прошу прощения за лирическое отступление. Я, помнится, начинал с того, что многие эпизоды того загула у меня выветрились из памяти . Например, если спросите, как вдруг в Москве, в нашей общаге, появился Витя Цветков, мой однокашник по киевскому журфаку, в какой именно из моментов, - вряд ли отвечу.

Как-то получилось, что мы с ним проснулись в одной комнате – 412-й, известной каждому слушателю наших Курсов. Потому как если есть бутылка, скажем, или бабки лишние, и не знаешь, как распорядиться, ступай сразу по известному адресу, к Аньке-«Маркитанке», - она тебя и приголубит, и приласкает, причем все будет в лучшем виде. Соседка, у нее, правда, не в моем вкусе - Лейла Осеньбаева - не то казашка, не то таджичка, хрен их разберет. Сценарии пишет для документального кино. Барышня компанейская, но более закомплексованная, сразу видно, из провинции. Что касается секса - переборчивая, что называется, носом крутит.

Поначалу вообще - целку из себя строила. Переспал с ней один или два раза, убедился: ничего там особенного нет. С «Маркитанкой» в постели мы на любые темы чешем. Подолгу, например, можем обсуждать только что закончившийся секс, подружек ее, пацанов – кто, как и с кем. С Лейлой – что ты! Запустит в тебя что в данный момент под рукой будет – пепельницей, или бутылкой пустой. Полной – нет, ума хоть на это хватит. Да что с нее взять – никак не избавится от феодальных предрассудков. Сам слышал как-то на лекции: все эти чучмеки – казахи, узбеки, монголы, китайцы - из феодализма, перепрыгнув капитализм, сразу в социализм попали. Отсюда - их беды. Так им и надо!

Сама рассказывала: у них там до сих пор платят калым за невесту. И чем образованней девушка – школу окончила, институт, – тем больше платить за нее надо, ниже котируется. Неграмотная и покорная - выше ценится, чем та, что с дипломом. Пару раз на этой почве с ней схлестнулся, потом сказал себе: да брось ты, нашел с кем препираться. Она, может, и злится потому, что дела ее – швах: не только высшее образование имеет, но и на Курсах в Москве учится, а замуж-то все равно выходить придется!

Здесь и другая проблема: чем возвращаться в свой Мухосранск одной, надо в Москве кого-то захомутать. Вот и шарит, вся на нервах. Как-то по пьянке призналась: приехать домой без мужа – родители проклянут. Может, потому и на Витька набросилась, как с голодухи? Он – парень спокойный, даже, можно сказать, флегма, на факультете особенно не светился по бабам, не ходок, они с компанией больше пулю писали, в пьяных загулах не участвовали. К нему нормально относились - свой парень, компании не подводит, в стукачестве не замечен. Выпить может, но без гусарского размаха, меру знает. Да и куда пить-то - худой, как щепка, в чем только душа держится. Одевался в «детском мире», мальчиковые размеры по дешевке скупал. Сейчас-то немного вылюднел, на артиста Даля похож.

Его в армии и потом, на факультете, Геббельсом дразнили. Волосы длинные, пальцы тонкие, всегда аккуратный, наглаженный, в темных очках, сигареты курил дамские, продолговатые. То ли за внешность, то ли потому, что книги заумные в библиотеке заказывал, философией интересовался - Ницше, Фрейд, Шопенгауэр. Его из-за этого чуть из университета не поперли. Литературу-то в библиотеке, когда заказываешь, формуляры заполнять надо, фамилию, факультет и т.д. Кто-то (кому положено) и обратил внимание: мол, не по программе, а интересуется. Зачем, спрашивается? Что за умник выискался? У нас ведь как: учиться – учись, но не заучивайся, больно умным не будь! У меня тоже неприятности были, когда пьесы Кнута Гамсуна в читалке заказал. Не знал, что тот, будучи дряхлым стариком, немцам в войну сочувствовал. Естественно, в «черном списке» состоял.

Мы с Витей тогда шлангами прикинулись, но по «трояку» на ближайшей сессии нам влепили, причем по «Истории КПСС» - главному предмету. Не только без стипендии оставили, предупредили: еще раз – и будьте здоровы! На комсомольском собрании всего факультета разбирали, курс поручился за нас.

С тех пор и пошло: он – Геббельс, а я – его Товарищ. Хотя наоборот бы надо. Ну, да ладно, в студенческой мифологии и не такое бывает. Что касается библиотеки, - ни он, ни я в нее больше не заходили, книг не заказывали. Если даже деньги «стрельнуть» требовалось срочно, а в читалке всегда отличников полно,- куда им стипендию девать, - все равно сами не ходили, кого-нибудь из своих просили.

Известное дело: барышням такие тихони, как Витек, нравятся, думают, их заарканить легче. И напрасно: как правило, они – себе на уме, склонны к одиночеству, спокойной размеренной жизни, больше о себе и карьере думают, нежели о женитьбе. Тот же Витек, например. Пока мы фестивалили в студенческие годы, особенно под занавес, он в горкоме комсомола подвизался, потом в райкоме партии, а сейчас – и того выше – в самом горкоме. Пришлось и мне пару раз к нему обращаться по пустякам всяким – билеты, продукты, книги дефицитные – молоток, откликается, не зазанался, нос не задирает! И женился как-то втихаря, свадьбу зажал, и дочка – три года уже – подрастает, а мы, получается, до сих пор учимся и пьем горькую!

Единственное, что меня настораживает: слишком самостоятельный, сосредоточенный, что ли,- цель для себя определит – и прет, как танк. Хоть и с улыбкой своей обаятельной, доброй, со стороны кажется: такой мухи не обидит. Эге, как бы не так, с ним ухо востро держать надо. Последний пример: завел я его в 412-ю, в общаге, познакомил, все хорошо. Но он же, наглец, не только с Лейлой переспал, как голубки ворковали потом, утром, но и на Аньку-«Маркитанку» глаз положил. Это я, кстати, «МаркитАНКОЙ» назвал. Когда напьемся, глаза зальем, стихи-песни начинаются, она всегда горланит: «Маркитанка юная убита»! И одежду при этом с себя снимает, разбрасывает по комнате, на столе танцует. Все знают: Аньке хватит, свой литр выпила, в постель пора.

Да не жалко мне Аньку, попросил бы, как человек, я бы ему за стакан пива уступил! Не люблю, когда за лоха держат. В пивбаре всю дорогу переглядывались, потом ушли вдвоем, якобы в туалет, я-то знаю, в какой. Она и меня так не раз водила, глазами блядскими своими подмигнет: «пойдем, мол, уединимся!». Пожалуйста, идите, трахайтесь, на здоровье! Только мог бы посоветоваться, сказать: так и так, мол, Товарищ, есть одна проблема, уступи ее мне на пять минут, во, как охота! Да я с дорогой душой! А когда потом приходят с сумасшедшими глазами, довольные, и делают вид, что самые умные, - этого я не принимаю!

Мне кажется, и Лейла заметила: погасла, как перегоревшая лампочка, губы выставила, вот-вот заплачет! Пришлось ей руку на колено положить – по дружески, не чужой, чай, человек! Она размякла, растеклась, как кисель, рассупонилась. Я ее про себя медузой называю. В такие минуты, как сейчас, когда несчастная и притихшая, она мне больше нравится, чем когда строит из себя гранд-мадам, нос задирает, куда там! Прикоснись, попробуй, к такой медузе - ужалит - ожог останется, на всю жизнь болючий!

Не могу вспомнить, кто именно и как меня ударил. Лейла говорит, что парень, который спиной сидел, - развернулся и кулаком в голову зарядил. Что-то не похоже. Ждал бы я, пока он развернется. Да и кулак больно тяжелый – на некоторое время совсем вырубился. Свинчатка у него в руке была, что ли? Почему же, если ударил в висок, губа разбита? Виктор видел: когда проходили, а они сразу и смотались, один из них ногой цепанул, гад!

И коньяк откуда взялся в машине – никак не вспомнить. А что в «мусоровозке» пили – точно. И хохотали, как сумасшедшие. Да, мы такие: нас бьют, а мы толстеем! Казалось бы, сворачиваться надо, приостанавливаться, по крайней мере: отчислят из Курсов, - считай, капец! Попадешь в Киеве под такую раздачу – могут запросто попешить из Сп!лки! Всю жизнь вспоминать будут. И не только мне неприятности светят – всем!

Вон Витьке-Геббельсу тому же. Да если на него в горком телега придет: что, будучи в столице нашей Родины – городе-герое Москве, выполняя ответственнейшее задание (зря что ли номер ему забронировали чуть ли не на Красной площади!), напился и попал в вытрезвитель – из партии могут исключить, как пить дать! Ну, и с работы попереть, понятно.

Лейлу Осеньбаеву-Медузу отправят по месту рождения в Семипалатинск, где одни ослики в пустыне, как на коробке от сигарет «Кэмэл», да танковый полк расквартирован, и тот - кадрированый, то есть, три танка в нем и два офицера. Китайскую границу стерегут – смертники, считай. Если вдруг начнется заварушка, им - амба, так как горючего не предусмотрено, отступать не то, что некуда, - невозможно. А ссылают сюда - самый, что ни не есть ущербный контингент – совершивших в армии преступления, всех проштрафившихся, здесь их последний приют. Одни стреляются, другие – спиваются. Так что, им не до свадьбы-женитьбы. Про Аньку-пулеметчицу, «МаркитАНКУ», и говорить нечего – она на «политике» погорела, два года никуда устроиться не могла. Как на Курсы попала – тайна великая есть.

И до чего обнаглели – допились до ручки, до белых веников, менты загребли, судьба, можно сказать, решается, а они коньячок дудлят из горла, да хорохорятся! Надо кому-то первому взять себя в руки, очнуться, выпутаться из этого кошмара. Причем, и времени в обрез, развезут сейчас по клеткам, туда вход – рубль, выход – два. Кстати, о рублях. Посмотрел – денег почти не осталось, рублей семнадцать с мелочью. А совсем недавно Рокфеллером себя чувствовал – больше двух сотен было. Раскрутили они меня, по самой что ни есть классической схеме. «Маркитанка» на такие дела – мастерица непревзойденная. Сама рассказывала, как ее чуть не избили какие-то студенты-малолетки, она к ним повадилась под стипендию. Пообещает, те уши развесят, наберут еды вкусной, выпивки, сама меню составляет. Она их споит, и – ноги! Так раза два продинамила, на третий – еле ушла. Это она так говорит, что убежала, на самом деле, могли и колхозом пропустить!

… И шампанское, и водка, и закусь в пивбаре. Да что! Главное, сотню никому и ни за что сами подарили. Во, блин, козлы! Представляю, как те со смеху попадали, когда им деньги предложили. «Ах, у вас и деньги есть? При деньгах, значит? Давайте-давайте!». А сами машину вызвали, под белы рученьки… Интересно, куда все-таки нас везут – в отделение или сразу в вытрезвитель?

Надо мозгами пораскинуть. Если в отделение – одна схема. В вытрезвитель – похуже будет, отвертеться труднее. Но и там, и здесь – побороться надо, тем более, не такие мы и пьяные, если разобраться. Главное – грамотно себя вести, может, с наименьшими потерями выбраться удастся… Ни в коем случае не орать, не материться, не оскорблять никого.

- Послушайте, други! Скоро привезут, надо пораскинуть мозгами. У кого они остались после всего. Два варианта. Первый: если в милицию, в отделение. Наша тактика – случайно, и не тех повязали. Документы, какие есть – все по-честному лепим. Все равно – узнают, проверят и вычислят. Наша версия: показывали Витьку Москву, зашли пивка выпить, перекусить. Какие-то блатные пристали, сначала деньги требовали, потом – драться начали, ударили, смотались. А когда вызвали милицию, - сбежали. За что же нас повязали? Вы нас отпускаете по-хорошему, мы не только отблагодарим, но поможем найти и опознать бандитов. Если нет – все пишем заявления о том, что нас, потерпевших, избили и незаконно задержали. Согласны?

Теперь - вытрезвитель. Здесь сложней. Кто был, знает: там сразу раздевают, моют, номерки на руку и ку-ку, привет, до утра! Утром – «телегу» на работу или по месту учебы, плюс по «пятнашке» штрафа. И если с вечера записали в журнал, потом, утром, когда человек трезвеет, доказать ничего нельзя, все заносят в журнал, страницы пронумерованы и подшиты. Потому в этом варианте единственная надежда на вас, девушки. Постарайтесь обаять, так сказать. Тем более, не такие мы и пьяные. И главное – не пререкаться, не злить их. Вести себя спокойно, с достоинством. Может, и повезет…

И как раз в это время визгнули тормоза, машина встала, как вкопанная, нас бросило вперед, хорошо, не выпал никто…

- Алкаши! На выход!

Я машинально глянул на часы – полдевятого вечера. Ничего себе, если учесть, что мы сели в пивбаре, когда и трех не было. В какой-то тупик привезли - двухэтажные бараки, заброшенность и запустение. А вот и вывеска: «Вытрезвитель № 13». Оптимистично, нечего сказать!

- Андрей! Принимай, новую партию тебе доставили!

Прошли по узкому, грязному, облупившемуся коридору. Резкий запах карболки, нашатыря, еще какой-то гадости. В предбаннике играли в шашки три охранника в темных комбинезонах с бляхами. Впечатлял один из них – необъятных размеров, что в длину, что в ширину - квадрат, с нависавшим далеко вперед животом и непропорционально маленькими руками. Зато кулаки, доложу вам! Мяснику с Рижского рынка делать нечего. Как потом выяснилось, Боря этот - местный вышибала, укротитель буйных пьяниц. Ночью наблюдал за его работой. Когда персонал не справился с одним из наиболее активных посетителей, позвали Борю. Клиента усадили в специально подогнанное кресло-катапульту, как они его называли, развели в стороны руки, чтобы не мог защищаться или помешать. И Боря, аккуратно примерившись, всадил правый кулачище в левое надбровье смутьяна. Уж не знаю, был ли у него кастет в руках, или перстень специальный на одном из пальцев, не разглядел. Бил так, что оба раза, когда я наблюдал, кровь брызгала вперед и вверх фонтаном, и клиент после этого сразу затихал. Ему давали отдышаться и, заботливо поддерживая, чтоб не упал, сопровождали в отделение так называемой «спецтравмы».

Это заведение, судя по всему, относилось к больнице, и там, по идее, должны лечить тех, кто по пьяному делу получил какую-нибудь травму. Например, сломал руку, ударился головой и т.д. В том же случае, когда невменяемому и не в меру активному пациенту травму наносил Боря, эскулапы при вытрезвителе, кололи «препарат», после которого тот мог проспать несколько суток и потом неделю вспоминал, где его так угораздило. В результате Бориного удара пострадавшему обычно приходилось зашивать надбровную кость. И даже после того, как швы снимали, оставался шрам-скоба на всю жизнь. Я сам слышал, как Боря, примеряясь к очередному клиенту, спрашивал:

- Что за шрам у тебя на брови? Ты – первый раз или был уже у меня?

В приемнике нас встретили двое в белых халатах – заведение-то медицинское. Но, как мы увидели, командовал всем майор, восседавший в отдельном кабинете на втором этаже.

- Девушки у нас в другом помещении, с торца! – сказал один из «медиков». – Сейчас я вас туда отведу.

- Прошу прощения! Кто здесь старший? – хорошо поставленным «партийным» голосом, каким, должно быть, он разговаривает у себя на работе, спросил Виктор.

- У нас все здесь и старшие, и младшие.

Душераздирающий вопль, резкий, как сирена, донесся из-за двери. Там, надо думать, и «отдыхали» пациенты. Потом еще, еще раз.

- Сходи, глянь, что там происходит. – Тот, кого называли Андреем, кивнул напарнику, по-видимому, санитару или младшему по должности коллеге.

- Девушек сейчас заберут, я дам команду.

- А мы их не отдадим, – сказал я. – Самим понадобятся.

Все засмеялись.

- Нет, кроме шуток, вы же видите, что мы не пьяные. Я не говорю, что абсолютно трезвые, по ошибке, так сказать.

- А здесь все – по ошибке. Я еще не встречал ни одного, кто бы сказал, что за дело. Хотите освидетельствовать?

- По сто граммов с прицепом выпили, но не больше…

- Вполне достаточно, значит, вы - наши клиенты, так что доставили вас по месту назначения.

- Ну, тогда, по семьдесят пять плюс пиво. Может, договоримся? Что нам в одной комнате с вашими буйными делать? Еще побьют…

- И так, кажется, побили, вот копия протокола у меня. Кого из вас?

- Да меня, меня…

- Разрешите, посмотрю. Рана неглубокая, но промыть, безусловно, надо. Мы вас пока к медикам отправим. За отдельную плату, разумеется.

- Пустяки, я сам дома промою. Вас, кажется, Андрей зовут? Мы вас очень просим, как бы уладить наше, так сказать, дело?

Нависла долгая пауза. Было слышно, как где-то в стекле, замазанном красителем, чтобы не видно с улицы, билась муха.

- Подождите за дверью, - сказал Андрей. – А вы, больной, останьтесь, я вас посмотрю.

Когда ребята вышли, он, глядя мне в глаза, спросил:

- Сами-то кто?

- Одна москвичка, остальные – приезжие, на учебе.

- Положение у вас незавидное, тем более, протокол составлен, и копия у меня имеется. Так что бумага все равно придет, из милиции, на работу каждому.

- Странно, адреса никто не выявлял. Говорю же, сразу в машину побросали, как скотобазу какую…

- Выявят. Документы – им утром передадим… А вы – соображаете… Деньги при себе есть?

- В том-то и дело, что нет почти ни копья. Не хотелось все же из-за такой ерунды биографию портить. Да и девушек под удар ставить…

- Предлагаю оптимальный вариант. Раз привезли, будьте добры, переночуйте. Нас тоже проверяют, да и как я потом отчитываться буду? Одного отпустим. Утром, в шесть тридцать, не позже - пусть сто рублей привезет. Шестьдесят – за услуги, по червонцу - чтобы отмазать каждого. Тогда без бумаги, может, и обойдется.

- А если – под честное слово, и мы переночуем дома, а завтра… Паспорт под залог оставить можем…

- Не получится, не пойду на такое, даже ради своего родственника. Пусть даже вдвое больше – рисковать не буду. Говорю же вам, вы прошли по списку, количество совпасть должно. Одну голову еще как-то спрятать можно…

- А если мы отпустим девушек? У нас такая ситуация, что только они смогут нам помочь.

- Это самый крайний выход. Тогда – сто двадцать, за риск!

- Да, риск – благородное дело!

- Но и денег стоит.

Я выйду, посоветуюсь.

- Недолго только…

Объяснил своим.

- А как-нибудь по-другому нельзя?

- Как, научи, Лейла?

- Ну, чтобы не ночевать здесь… с этими…

- Пока – такое предложение.

- Надо соглашаться, - сказал Виктор. – Подумаешь, ночь позора. Зато следов никаких, телегу не накатают мне на работу, вам - на Курсы. Раз уж так вышло… Как думаешь, Товарищ, у них слово – надежное?

- Пообещал. Производит впечатление порядочного мужика. Да и деньги…

- Мы тем деньги тоже давали, - сказала «Маркитанка».

- У нас есть другой выход?

- В том-то и дело, что нет.

- Надо соглашаться.

- Я вот думаю: кого мы пошлем добывать деньги?

- Меня можно исключить сразу, я в Москве никого не знаю.

- С Виктором ясно. Что у тебя, «Маркитанка»?

- Уже десятый час, боюсь, не достану.

- Лейла?

- У меня облом, Товарищ. Мне в месяц шлют по «полтиннику», на той неделе прислали, 12 рублей дома осталось, в заначке.

- Остаюсь я. Но мой гонорар просадили почти весь. Дома – бабок нет. Перевод должен прийти, но когда? А башли нужны сейчас. Думайте!

- Мы с Лейлой пошепчемся о своем, о женском…

Давно бы так! Деньги – да еще такую сумму – могли за ночь заработать только они. И когда Андрей назвал сумму, я сразу об этом подумал. Черт с ним, с «двадцатником» сверху, не я же буду зарабатывать!

Шептались они долго. Было слышно, как тараторит быстро-быстро Анка-пулеметчица, и что-то обиженно и возбужденно отвечает Лейла.

- Послушай, Товарищ, нам надо вдвоем ехать, ты сможешь договориться?

- Я уже договорился, прорабатывали этот вариант.

- Ну, и?

- Это будет стоить сто двадцать.

Девушки, не сговариваясь, одинаково нецензурно выругались. Мы с Витьком рассмеялись.

- Ну, что, я пошел. Только запомните: ровно в половине седьмого! Опаздывать нельзя – они документы сдают в ментуру.

- Пусть скажет, где мы находимся, адрес! Мы же тачку брать назад будем.

Не знаю, какая вожжа попала под хвост этому Андрею, только он категорически отказался, чтобы девушки ехали вдвоем.

- Так мы же только что говорили. Ты же сам сказал…

- Был неправ. Нельзя двоим! Прошу прощения…

- Ладно, сколько сверху?

- Еще «тридцатник». Итого: сто пятьдесят.

- А если одна поедет – «стольник»?

- Одна – сто рублей, как договорились.

Ну что ты с ним делать будешь!

- Я еще раз посоветуюсь.

- Валяй, только недолго, как в прошлый раз, я чуть не уснул…

Подняли жуткий галдеж. Главное, со мной говорили так, будто я в чем-то виноват! Дверь, что вела на улицу, и где сидела охрана, несколько раз открывалась, справлялись, все ли у нас в порядке.

- Ребята, давайте что-то решать!

- Девушки, что вы темните? Не мужику же ехать?

- Кстати, анекдот по этому поводу: спрашивают мужика – ты когда-нибудь пидораса трахал? - Нет, но я трахал мужика, который трахал пидораса.

- Очень смешно!

- В общем, так. Лейла поедет одна. Двоим - нет смысла за такие огромадные бабки. Я так понимаю: отдавать будет каждый – свою долю? Вот по «четвертаку» как раз и получится. Я бы сама поехала, да нездоровится что-то. Подвести могу: вдруг месячные начнутся?

- А как я одна «стольник» вытащу?

- Если что – половину в долг проси!

- На сколько времени?

- На неделю. А то – до вторника. Ребята, ох и напьемся, когда выйдем отсюда, блядь буду!

Девушки перестали стесняться, говорили открытым текстом. Я-то давно понял, как они будут деньги добывать, а Витю, когда я на него глянул, столбняк, видать, прошиб. Святая простота! Честно, я ему иногда удивляюсь. Он что, не видел, с кем дело имеет?

Пошел я к Андрею опять.

- Ну, что, барышню снаряжаем. За «стольник».

- Быть добру.- Он поднял трубку «домофона».

- Сережа! Зайди, девушку отвести надо в женское отделение. А другую - проводишь, покажешь, как к метро пройти. Ошибочка вышла… И вы с приятелем раздевайтесь, сейчас вас проводят. За часы, деньги, документы можете не беспокоиться, по описи все утром получите. У нас с этим строго. Ну, идите, вперед!

- Отдельных номеров не предусмотрено?

- Вы, я погляжу, юмористы. Угораздило же. Душ примете и ложитесь, завтра рано вставать, чтобы в начале седьмого были здесь, у меня. Ваша задача – выпорхнуть отсюда до семи часов. Понятно?

- Так точно, гражданин начальник, - «Маркитанка» состроила ему глазки. – Почитать у вас ничего не найдется? Я без хорошей книжки не засыпаю. – И так пристально на него смотрит.

Надо совсем глупым быть, чтобы не догадаться.

- Я вам попозже предложу кое-что, если хотите.

- Хочу.

А Лейлу она красиво развела. Правду говорят: крепче женской дружбы ничего нет. По-моему, даже Виктор «усек», что – почем.

- А вам – промывать рану. После душа - сразу в медкабинет! Учтите: услуги у нас бесплатные! Так что пользуйтесь, пока я добрый!

- Спасибо, доктор!

Пока то-се, разместились, вещи в камеру хранения сдавали, в медкабинет ходил – одиннадцать часов. Укладываться пора. Виктора койка - в другом конце палаты, когда я пришел после процедуры, он спал, как сурок. Я тоже почти сразу отключился. Плохо, что свет не гасят. Так бы и проспали, наверное, до утра, но в полпервого ночи привезли тех самых буйных, что Боря усмирял. Визжали, как поросята резаные – какой сон? Концерт устроили, на всем микрорайоне слышно было. Долго с ними пытались, как с людьми, поговорить – куда! Пришлось к Боре кое-кого вести. Постепенно все стихло, но сон пропал. Сосед по койке, с которым несколькими фразами перебросились, тоже, слышу, ворочается с боку на бок, не спит. Выглянул в коридор – санитар с охранником в шашки играют, они, должно быть, все мастера здесь. Андрея нигде не было, видать, в библиотеку пошел, книги читает с «Маркитанкой», везет же людям!

- Чего тебе? – спросил охранник. – Похмелиться охота?

- Не забудьте в шесть утра разбудить.

- Делов-то! Третий час, можешь не ложиться. Смысла нет. Ты, я смотрю, тверезый?

- Тем обидней. Попал случайно, ни за что…

- Во-во! Я службу во внутренних войсках проходил, недалеко от Душанбе, в Туркестане. Зона особо опасных, все по расстрельной статье. Так вот, подойдешь к какому-нибудь зэку, заведешь разговор – он, как ты: ни за что, мол, сижу. Мол, драка была, рядом постоял, его и замели. Придешь в штаб, возьмешь в «секретке», полистаешь его дело – одни убийства да изнасилования. А на словах – ни за что получается. Так что, дуй спать, по-хорошему.

- Спасибо за беседу.

- Пожалуйста, будь здоров!

Думал, так и не усну. А к утру – сморило. И когда не кто-нибудь, а лично майор Андрей меня начал тормошить, так как я плохо просыпаюсь, послал его туда-то и туда-то. Он громко засмеялся:

- Вот, пожалуйста, делай людям добро! Подъем, шесть десять уже!

Здесь до меня только дошло, что я - в вытрезвиловке, а не в общаге родной, на Добролюбова! Вскочил, как ошпаренный. Одеваться в темпе, через двадцать минут Лейла приедет!

- Витька, кореша моего будите!

- Яволь!

Здесь только заметил, что Андрей-то подшофе, и запашок имеется, глазки масляные, расползаются в разные стороны. Видать, «Маркитанка» укатала его на славу!

Умылись кое-как, зубы почистить бы, да нечем. Пошли с Витьком одеваться. Хорошо, лето на дворе – ноги в брюки и пошел! В предбаннике нас ждала «Маркитанка». Достаточно беглого взгляда, чтобы, даже тот, кто ее мало знает, сделал безошибочный вывод: не спала ни минуты, гудели во всю Ивановскую! По бабам заметно больше, чем по нам. И это, прошу учесть, в антисанитарных, условиях рядового советского вытрезвителя. Ей бы подмарафетиться, блузку сменить, все эти краски-румяны, да разве мог бы кто подумать сутки назад, когда выходили из 412-й, что застрянем!

Андрей вокруг нее так и вьется. Несколько раз под всяким предлогом заскакивал – то подписать, то принести, то справиться, нет ли гонца? Ничего не скажешь – умеет баба мужику приятное сделать! А гонца-то и не было. И время - без двадцати семь. Начали сомневаться: гарантии-то никакой, мало ли что могло случиться? Не в шашки же человек поехал играть. Вот именно – скорее в поддавки. Так что, Андрей прав, раз на раз – не приходится!

Лейла приехала, когда мы совсем на все рукой махнули, в без пяти семь. Бросила на стол смятые бумажки, устало опустилась на топчан.

- Там - ровно сто!

- Я пошел, отдам Андрею.

Вышли из вытрезвителя в начало восьмого – при нас по казенной радиоточке сигналы точного времени пропиликали, и знакомый голос диктора, как и всегда в это время, объявил:

- «Московское время – семь часов утра. Передаем обзор сегодняшнего номера газеты «Правда»…

- Родная действительность, мать ее так! – громко выругалась Анька-пулеметчица, она же «Маркитанка», она же – докторская подстилка!

Да если бы знать, мы бы сразу положили ее под этого Андрея и не мучились – и бабок не надо было бы никаких, и Лейлу в рабство не продавали!

- Спасибо, Лейла! – сказал Витек и чмокнул ее в щеку.

Она подвернула ногу и чуть не загремела, и я обнял ее с другой стороны.

- Мы знали, что ты – настоящий друг, наш человек!

- Ну, что бойцы! Видос у вас, однако!

- Ты бы на себя в зеркало посмотрела! – огрызнулась, наконец, Лейла.

- Да знаю, что не лучше! Я говорю: что делать будем дальше?

- Как что? Позавтракать, во-первых, надо, и пива хотя бы выпить. Сушняк жуткий.

- Предлагаю сейчас к ВиктОру в номер, перышки немного почистим, и сразу – завтракать!

- Мы же в пельменную, на Серова, собирались. Там и супчик по утрам горячий дают!

- Да, супчик – это дело! Горяченький. Я дней пять горячего как не ела.

- А бабки? Лейла, у тебя что-нибудь осталось, из общественных? Извини, не хотел обидеть, просто, для ясности, так сказать…

- Есть немного, рублей тридцать.

-И у меня - восемнадцать со вчерашнего загула осталось, так что – живем, братцы!

- А нас пропустят? Опять с той эсесовкой воевать?

- Зачем? - спросила «Маркитанка». - Мы против нее Товарища выставим, как в тот раз…

- Ну, знаете, совесть надо иметь, я же не нанимался…

- А я, по-твоему, нанималась? – Лейла грозно так на меня посмотрела, думал, что ударит сейчас.

Дела…

- Извини, не хотел тебя обидеть. Разве что, для пользы общего дела …

- Да не радуйся! Может, сегодня – не ее смена, так что тебе придется, не солоно хлебавши!

- Не хлебавши, а другое слово, без «Х». Понял?

- «Без «Х» всегда хуже, чем с «Х»! Согласны, барышни?

- Само собой! – засмеялась «Маркитанка».

- Не только без «Х», но еще и без «Л»! Без «Л»! – вот что главное! – фальцетом завизжала Лейла и грязно, по-мужицки выругалась.

- Послушайте! Строка родилась!

- Неужели? Ну-ну!

- Сейчас, с мыслями соберусь. Тебе посвящаю, «Маританка»:

Надела платье синее –

Не будь разинею!

Оглянись вокруг себя –

Не е… ли кто тебя?

- Это по-нашему, по-комсомольски!

- Ты – гений!

- Товарищ, а ты после вытрезвителя писать лучше стал, душевнее. Ты сюда чаще заскакивай, и знакомые есть. – Маркитанка что есть силы пнула локтем под печень.

- Осторожней, девушка! Больно же. И кто бы говорил, так не ты!