Geum.ru

Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук Теоретические и правовые основы уголовной ответственности за преступления против военной службы,

Вид материалаДиссертация

Содержание


1) Геноцид.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16
Глава 2. Особенности привлечения к уголовной

ответственности за преступления ПРОТИВ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ, совершаемые в военное время и в боевой обстановке


§1. Особенности квалификации преступных деяний, совершаемых военнослужащими в военное время и в боевой обстановке


В теории уголовного права и практике правоохранительных органов такой термин, как «квалификация преступления», используется достаточно часто. Ученые и практики уделяют большое внимание данной теме, разрабатывая понятие и правила квалификации преступлений, рассматривая значение квалификации и последствия неверной оценки совершенного общественно опасного деяния, разрешая проблемы квалификации конкретных видов преступлений.

Особая актуальность данной проблемы проявляется при обсуждении вопросов привлечения к уголовной ответственности военнослужащих за совершаемые ими преступления в военное время и в боевой обстановке. Причем проблемы названной квалификации обсуждаются не только видными учеными, но и правоприменителями, в частности, при решении вопросов уголовной ответственности за преступления, совершенные в условиях внутригосударственных вооруженных конфликтов.

Для того, чтобы определить характер и сущность исследуемого вопроса, необходимо рассмотреть понятие и сущность такого термина как «квалификация», а затем уже перейти к конкретным вопросам квалификации тех или иных деяний, совершаемых военнослужащими.

Исходя из требований и положений, установленных статьями 3, 5 и 8 УК РФ, лицо подлежит уголовной ответственности только в случае, если оно виновно в совершении деяния, которое содержит все признаки состава того или иного преступления. Из этого следует, что для того, чтобы привлечь лицо к уголовной ответственности и применить к нему одну из мер уголовно-правового воздействия, необходимо точно указать, какой закон был нарушен, какой статьей предусмотрена ответственность за деяние, совершенное лицом. Данная задача по указанию конкретной статьи Уголовного кодекса РФ, содержащей признаки совершенного общественно опасного деяния, выполняется посредством квалификации преступлений. Как указано в п.2 Постановления Пленума Верховного Суда CCCР от 29 марта 1991 г. №1, «О ходе выполнения постановления Пленума Верховного Суда СССР от 29 июня 1979 г. «О практике применения судами общих начал назначения наказания» «вмененное осужденному преступление должно быть квалифицировано в точном соответствии с законом, предусматривающим уголовную ответственность за совершенное деяние»1. Только точное соблюдение требований уголовного законодательства и правильная юридическая оценка содеянного могут гарантировать назначение справедливого наказания.

Таким образом, можно утверждать, что квалификация преступлений имеет цель, которая состоит в том, чтобы определить, содержит ли признаки какого-либо преступления, совершенное лицом деяние или же никакого преступления не совершалось. Некоторые авторы сужают содержание цели, которая стоит перед квалификацией преступлений, выделяя только одну ее часть. Так, Б.А. Куринов указывает, что «квалификация преступлений приводит к выводу о том, какая норма уголовного закона предусматривает рассматриваемое общественно опасное деяние»2. Однако бывают случаи, когда в процессе правоприменительной деятельности можно прийти к выводу о том, что деяние лица не содержит признаков состава преступления. При этом также будет иметь место процесс квалификации преступления, предшествующий постановке вывода о том, что никакого преступления не совершалось3. Вследствие этого закономерно утверждать, что цель квалификации преступлений следует рассматривать более широко с учетом того, что в результате квалификации можно прийти либо к выводу о том, что деяние содержит в себе признаки конкретного преступления, либо к выводу о том, что совершенное деяние не содержит в себе признаков какого-либо преступления. Поэтому цель квалификации - дать ответ на вопрос, совершено или нет преступление в данном конкретном случае. Иначе говоря, указать какое именно преступление совершено или установить отсутствие преступления.

Более узкое понимание цели квалификации преступлений, которое рассматривается в юридической литературе, по всей видимости, связано с обвинительным уклоном, который, несмотря на законодательное закрепление принципа состязательности, до сих пор присущ нашему правосудию, и который, конечно же, оказывает определенное влияние и на науку уголовного права. Сущность обвинительного уклона состоит в том, что, как правило, правоохранительные органы решают вопрос о том, за что и как следует наказать лицо, попавшее в сферу уголовного преследования, вместо того, чтобы решать вопрос о том, совершил или нет данный человек преступление, следует его наказывать или это не целесообразно, поскольку цели наказания могут быть достигнуты другими способами. Здесь можно отметить, что в связи проходящей в России судебно-правовой реформой, наше правосудие постепенно отходит от данного обвинительного уклона, происходит пересмотр целей и задач деятельности правоохранительных органов. Провозглашается то, что данные органы должны не стремиться безусловно доказать вину какого-либо лица, а должны установить истину по уголовному делу, чему как раз и способствует более широкое определение цели квалификации преступлений. В то же время, вынося законные и обоснованные обвинительные приговоры, суд способствует сдерживанию преступности. От понимания и решения этих проблем зависит карательный или правозащитный характер судебной реформы1.

Следует заметить, что ряд авторов рассматривает квалификацию преступлений как деятельность, присущую только должностным лицам специальных компетентных органов, то есть имеются в виду следователи, прокуроры, судьи и т.п. Так, Кудрявцев В. Н. указывает, что юридическая оценка совершенного деяния «появляется лишь в результате сложной, подчас длительной и кропотливой работы органа дознания, следователя, прокурора и суда»1. Однако это не совсем верно. Конечно же, указанные должностные лица по роду своей деятельности часто сталкиваются с необходимостью проведения квалификации преступлений, но если какой-либо ученый-юрист разрешает вопрос о том, совершено или нет преступление в какой-либо конкретной ситуации или студент юридического ВУЗа, решая задачу, дает ответ на вопрос совершено ли в данном случае преступление, они также занимаются той же самой деятельностью, что и работники правоохранительных органов - квалификацией преступления. Следовательно, правовая оценка деяния, даваемая отдельными лицами в качестве выражения своего мнения, также является квалификацией преступлений, поэтому нельзя говорить, что квалификация - это удел только должностных лиц компетентных органов государства. Именно в связи с этим и принято подразделять квалификацию на два вида: официальную и неофициальную. Иногда данные виды называют еще легальной и доктринальной (научной) квалификацией преступлений. Отличие первой от второй состоит в том, что оценка, которая дается должностными лицами, имеет большее правовое значение, так как может повлечь за собой определенное ограничение прав и свобод лица, в деянии которого будет усмотрено какое-либо преступление. Научная же квалификация преследует цель теоретического разрешения вопроса о том, содержит ли совершенное деяние признаки какого-либо преступления или нет. Решение, к которому приходит лицо в ходе научной квалификации не влечет за собой никаких юридических последствий, которые присущи легальной квалификации. Результаты легальной квалификации закрепляются в официальном документе и имеют обязательную силу по уголовному делу: служат основанием для возбуждения уголовного дела, предъявления обвинения, предания суду и т.д. Следует отметить, что в связи с вступлением в силу в 2002 г. нового Уголовно-процессуального кодекса РФ, к легальной квалификации относятся и результаты деятельности защитника в уголовном процессе, поскольку согласно п.2 ч.1 ст.53 УПК РФ защитник вправе собирать и представлять доказательства, необходимые для оказания юридической помощи.

В связи с тем, что легальная квалификация имеет гораздо большее значение для правоприменительной деятельности, в дальнейшем речь пойдет о данном виде квалификации преступлений, и основной акцент будет делаться на деятельности должностных лиц, в чью компетенцию входит право давать юридическую оценку совершенному деянию.

Как уже отмечалось, квалификация преступлений дает нам ответ на вопрос о том, совершено или нет преступление. Исходя из этого, становится очевидным то значение, которое имеет данное понятие, как в науке уголовного права, так и в правоприменительной деятельности. Ведь от того, насколько верно будет квалифицировано совершенное лицом деяние, зависит и дальнейший ход уголовного дела, и справедливость наказания. При неправильной квалификации преступления происходит нарушение принципа законности, равно как и принципов справедливости, личной и виновной ответственности, страдают интересы, как обвиняемого, так и лиц, потерпевших от преступления, а также интересы государства. Поэтому очень важно правильно понимать сущность такого правового явления, как квалификация преступлений, с тем, чтобы не допускать ошибок при квалификации.

В переводе с латинского «квалифицировать» означает «отнести некоторое явление по его качественным признакам и свойствам к какому-либо разряду, виду, категории». В правовых науках под юридической квалификацией принято понимать выбор и применение той правовой нормы, которая предусматривает данный, конкретный случай. Квалификация преступления является частным случаем юридической квалификации (существуют квалификация гражданского деликта, административного правонарушения и т.п.). Данное понятие, в отличие от других видов квалификаций, связано с применением норм уголовного законодательства.

В теории уголовного права существует различные определения данного термина. Квалификация преступлений А.А. Герцензоном определяется как «установление соответствия данного конкретного деяния признакам того или иного состава преступления, предусмотренного уголовным законом»1. Б.А. Куринов отмечает, что квалификация преступления - это «установление и юридическое закрепление точного соответствия между признаками совершенного деяния и признаками состава преступления, предусмотренного уголовно-правовой нормой»2. В Большой российской энциклопедии указано, что квалификация преступления - это (в уголовном праве) установление и закрепление в соответствующих процессуальных актах точного соответствия признаков совершенного деяния тому или иному составу преступления, предусмотренному уголовным законом.

По мнению В.Н. Кудрявцева, квалификацию преступлений следует рассматривать как «установление и юридическое закрепление точного соответствия между признаками совершенного деяния и признаками состава преступления, предусмотренного уголовно-правовой нормой»3. С ним в немногом не соглашаются И.И. Горелик, А.В. Наумов и А.С. Новиченко, которые считают, что «при квалификации устанавливается «тождество» между признаками совершенного деяния и признаками состава преступления, а не «соответствие» этих признаков»4. В обоснование своего мнения они указывают на то, что при квалификации происходит «накладывание» признаков совершенного деяния на признаки, сформулированные в правовой норме, а не сравнение этих признаков, которое приводит к их соответствию, и полагают, что если все признаки при таком «накладывании» совпадут, то налицо будет тождество, которое необходимо для квалификации. Придерживаясь данной точке зрения, данные авторы употребляют в определении квалификации преступлений такой термин, как «тождество».

Представляется, что данный спор не столь существенен. Он возник только в результате расхождения в понимании того, как происходит квалификация преступления. То, каким образом мы будем давать правовую оценку общественно опасному деянию, сути и содержанию квалификации преступлений не изменит. Или мы будем делать это, накладывая признаки деяния на признаки состава преступления, или сравнивая их. В обоих случаях мы должны установить, содержатся ли в конкретном случае указанные в законе признаки состава преступления. Поэтому для понимания квалификации вполне допустимо применение как первого, так и второго способа определения наличия признаков преступления.

В связи с этим, вполне обоснованным представляется позиция В.Н. Кудрявцева и других авторов, утверждающих, что квалификацию преступлений следует рассматривать как процесс установления признаков того или иного состава преступления в совершенном деянии. В данном случае квалификация преступлений представляет собой сложный познавательный, логический процесс, связанный с мыслительной деятельностью человека. В ходе данного процесса происходит отражение объективно существующих событий действительности и их сравнение с признаками состава преступления.

Действующее уголовное законодательство ставит правоприменителей в затруднительное положение при квалификации тех или иных преступных деяний, совершаемых военнослужащими. Уголовный кодекс РФ в части отнесения к преступным ряда совершаемых военнослужащими деяний, повторяет Уголовный кодекс 1960 г. Данное обстоятельство существенно облегчает вопросы квалификации преступлений данной категории. Однако существенная либерализация уголовного законодательства, выразившаяся в установлении более мягких, нежели ранее, санкций, требует при решении вопросов квалификации существенных поправок.

Анализ главы 33 УК РФ показывает, что ее основное отличие от аналогичной главы УК РСФСР 1960 г. заключается в декриминализации значительного количества преступлений и более гуманном подходе к вопросам назначения наказаний. Лишь дезертирство с квалифицирующими обстоятельствами стало наказываться более строго. Представляется, что по ряду преступлений гуманизация наказаний является необоснованной, поскольку санкции статей не отражают реальной опасности предусмотренных в них деяний. В частности, верхний предел санкций за весьма опасные в условиях Вооруженных Сил преступления против порядка подчиненности и воинской чести снизился с 10 до 8 лет лишения свободы (ст. 332-336 УК РФ). Насильственные действия, повлекшие тяжкие последствия, по УК 1960 г. наказывались лишением свободы от 5 до 15 лет, а в УК 1996 г. - от 3 до 8 лет (п. «б» ст. 242 УК РФ). Максимальные меры наказания за нарушения уставных правил взаимоотношений и оскорбление военнослужащего уменьшились соответственно с 12 до 10 лет лишения свободы и с 5 лет лишения свободы до одного года содержания в дисциплинарной воинской части. Верхние пределы санкций в составах таких преступлений, как умышленное уничтожение и повреждение военного имущества, оставление погибающего военного корабля, уменьшились в 2 раза (с 10 до 5 лет лишения свободы).

Уклонение от военной службы путем членовредительства, симуляции болезни, подлога документов или иного обмана по ст.249 УК 1960 г. наказывалось лишением свободы от 3 до 7 лет, то по ч.1 ст.339 УК 1996 г. предусмотрено максимальное наказание всего лишь в виде содержания в дисциплинарной воинской части на срок до одного года, что не соответствует тяжести данного преступления. Практически сложилась ситуация, когда возможности для индивидуализации наказаний по ч.1 ст.339 УК военнослужащим, проходящим военную службу по призыву, оказались ограниченными единственным видом (содержание в дисциплинарной воинской части) и в весьма узких пределах (на срок до 1 года). Такой вид наказания, как ограничение по военной службе, в силу ст.51 УК РФ к ним не может быть применен вообще, а введение в действие нормы права о применении ареста в качестве уголовного наказания отложено до создания необходимых условий для его исполнения. Выборочный анализ уголовных дел данной категории свидетельствует о том, что в судебной практике наметилась устойчивая тенденция назначения максимального размера содержания в дисциплинарной воинской части, независимо от способа членовредительства, его последствий, в том числе и длительности вследствие этого уклонения от исполнения обязанностей военной службы. Это подтверждает необходимость пересмотра санкции данной статьи в сторону ее ужесточения.

Думается, что необоснованно расширены возможности и для смягчения наказаний за весьма опасные в условиях военной службы преступления: неисполнение приказа (ст.332 УК РФ), сопротивление начальнику или принуждение его к нарушению обязанностей военной службы (ст. 333 УК РФ).

Кроме того, законодатель счел преступления против военной службы, применение которых вполне возможно при внесении некоторых поправок и к деяниям, признаваемым преступными в боевой обстановке, аналогичные общеуголовным преступлениям, почему-то менее общественно опасными, чем последние. По-видимому, при конструировании составов насильственных преступлений против военной службы в УК РФ, законодатель не согласовал по ошибке наказания за них с санкциями статей главы 16 УК о преступлениях против жизни и здоровья. Видимо, данное согласование будет сделано в процессе работы при рассмотрении изменений в УК РФ.

Рассматривая соотношение санкций статей о насильственных преступлениях против военной службы с санкциями статей главы 16 УК о преступлениях против личности следует отметить следующее. Законодатель установил, что сопротивление начальнику или насильственные действия по отношению к нему, сопряженные с умышленным причинением тяжкого вреда его здоровью (п.«в» ч.2 ст.ст.333 и 334 УК РФ), наказываются менее строго (лишением свободы на срок до 8 лет), чем умышленное причинение тяжкого вреда здоровью по ст.111 УК (лишение свободы до 10, 12 и 15 лет), что вынуждает в определенных случаях насилие в отношении начальника квалифицировать по совокупности воинского и общеуголовного преступления, а при назначении наказания применять в соответствии с ч.3 ст.69 УК частичное или полное сложение наказаний. В этом не было бы необходимости, если бы диспозиции ст.333 и 334 УК, с одной стороны, и ст.111 УК - с другой, имели максимально возможное совпадение квалифицирующих признаков, а санкции, по меньшей мере, минимальные расхождения.

Особое место среди преступлений против военной службы ранее занимали злоупотребление и превышение властными полномочиями, а также халатное отношение к службе. Тем не менее, аналогии ст.ст.260 и 20.1 УК РСФСР «оказались» в главе 30 нового УК РФ (ст. 285, 286, 293 УК РФ) с менее строгими наказаниями. Исключение (впервые со времен дореволюционной России) из уголовного закона специальных норм о воинских должностных преступлениях не может быть признано обоснованным. Воинские должностные лица наделены более широкими, чем в остальных сферах, обязанностями и специфическими полномочиями по обеспечению военной безопасности государства и управлению войсками, включая право применять оружие в отношении подчиненных. Следовательно, по сравнению с остальными, эти лица должны нести повышенную ответственность за должностные преступления.

Глава 33 УК по непонятной причине в качестве преступления против военной службы не предусматривает насильственные действия командиров (начальников) в отношении своих подчиненных, совершенные с использованием служебного положения. Это заставляет правоприменителей квалифицировать данные действия как общеуголовные преступления, несмотря на явную очевидность, того, что нарушаются общественные отношения, регулирующие порядок прохождения военной службы.

В ходе расследования в военной прокуратуре энского гарнизона уголовного дела в отношении старшего лейтенанта М., установлено, что последний, желая наказать подчиненных ему военнослужащих младшего сержанта П. и рядового М. За нарушение распорядка дня нанес одному и другому несколько ударов резиновой палкой по спине, причинив им телесные повреждения, квалифицированные в дальнейшем как побои. Действия старшего лейтенанта М., ввиду отсутствия в главе 33 УК РФ состава, предусматривающего признание насилия начальника над подчиненным как преступного деяния, были квалифицированы как совершение действий, предусмотренных ч.3 ст.286 УК РФ1.

Также считается необоснованным исключение и нормы об ответственности за разглашение военной тайны. Как отмечает И.А. Слободанюк «правовая неопределенность в вопросах применения закона к военнослужащим за преступления, повлекшие разглашение военной тайны или утрату документов, либо предметов её содержащих, неминуемо приводит к ряду негативных последствий»2.

Но не только паритетом «военных» и «гражданских» статей озабочены в настоящее время законодатели и многие ученные. Так, в проекте закона о внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации, который внесен в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации3 депутатами Н.М. Безбородовым, В.Н. Волковым, В.В. Чайкой и В.Ф. Дорогиным., последние поставили перед собой задачу – «ранжировать» собственно воинские преступления. Например, за самовольное оставление части или места службы продолжительностью свыше одного месяца (ст. 337 УК РФ) предусматривается лишение свободы на срок до пяти лет, в то время, как ч.1 ст.339 этого же закона за уклонение военнослужащего от исполнения обязанностей военной службы путем членовредительства – до одного года дисциплинарного батальона. Закон как бы советует не покидать самовольно место службы, а уклониться путем причинения самому себе вреда, что повлечет лечение в лечебном учреждении, а в худшем случае - условное осуждение. В условиях военного времени или в боевой обстановке обозначенные проблемы особенно актуальны ввиду существенного повышения степени общественной опасности совершаемых преступных деяний.

В настоящее время правоприменители поставлены законодателем в такие рамки, когда вопросы квалификации преступлений, совершаемых военнослужащими, являются приоритетными, поскольку именно так, и никак иначе решается вопрос об охране уголовным законом тех общественных отношений, которые регламентируют деятельность государства и общества в области обороны.

Рассматривая выше вопросы толкования понятий «военное время» и, особенно, «боевая обстановка», мы уже обращали внимание на некоторую схожесть понятий боевая обстановка и вооруженный конфликт.

Нормы международного права, и, в частности, Римский статут (далее «Статут»), подписанный Российской Федерацией1 и который вступил в силу 1 июля 2002 г., различает два вида вооруженного конфликта: международный и немеждународный (внутригосударственный). Данные положения Статута полностью соответствуют Женевским конвенциям2, в которых имеется аналогичная классификация вооруженных конфликтов: вооруженные конфликты, носящие международный характер и вооруженные конфликты, не носящие международного характера и возникающие на территории одного из договаривающихся государств.

Учитывая приоритет конституционных положений над иными нормами в части толкования для целей применения уголовного закона, следует исходить из прямого указания ч.4 ст.15 Конституции РФ установившей, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью её правовой системы. Если международным договорам Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

При таких обстоятельствах возникает вопрос о правильности квалификации действий военнослужащих за совершение преступлений при проведении контртеррористической операции в Чеченской республике, которая в соответствии с заключением Конституционного суда РФ относится к вооруженному конфликту немеждународного характера1.

Так, согласно материалам отчетности Главной военной прокуратуры Российской Федерации, именно в боевой обстановке совершались преступления, в том числе и преступления против военной службы. Об этом свидетельствует, как уже было сказано ранее, материалы статистического наблюдения (см. Приложение №1 и №2).

14 января 1995 года, рядовой Л. тяготясь возложенными на него обязанностями, самовольно оставил самоходно-артиллерийский дивизион, находящийся на боевой позиции в районе аэропорта г. Грозного, и пытался выехать домой, но 2 февраля 1995 года был задержан. Давая, в описательной части приговора, политическую оценку предъявленному рядовому Л. обвинению, военный суд Северо-Кавказского военного округа учел состоявшиеся государственные решения (Указ Президента РФ от 8 декабря 1994 года № 2166 «О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской республики и в зоне осетино-ингушского конфликта» и Постановление Правительства РФ от 8 декабря 1994 года № 1360 Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и прилегающих к ней регионов Северного Кавказа». На основании исследованных судом документов органов военного управления, суд полагает установленным, что артдивизион, в котором проходил службу рядовой Л., находился на огневых позициях в районе вооруженного конфликта, однако пришел к выводу, что данное обстоятельство само по себе не дает оснований для квалификации содеянного рядовым Л., как совершение преступного деяния в боевой обстановке1.

Данный пример явно свидетельствует, что действия военнослужащих в условиях, приравненных к боевой обстановке, квалифицировались именно по составам, предусмотренным гл. 33 УК РФ. Между тем, согласно ч.3 ст.331 УК РФ, данные деяния в условиях боевой обстановке декриминализированы. Таким образом, не выполнена основная цель квалификации названных преступлений - в силу прямого указания ст.8 признаны преступными деяния, не предусмотренные Уголовным кодексом РФ в качестве преступлений - не определено, содержат ли в себе признаки какого-либо преступления совершенные деяния или же никакого преступления не совершалось.

Правильнее, возможно, было бы квалифицировать некоторые деяния, совершенные в условиях боевой обстановки, по составам сходных общеуголовных преступлений. Однако тогда возникает вопрос, как квалифицировать действия военнослужащих, самовольно оставивших часть или иным образом уклонившихся от прохождения военной службы. Среди общеуголовных преступлений сходных составов нет. Или, например, как оценить с уголовно-правовой точки зрения действия военнослужащего по разграблению имущества гражданских лиц. Если во втором случае такие действия можно квалифицировать как разбой или грабеж (ст. 161, 162 УК РФ), т.е. как преступления против собственности, то в первом случае действия военнослужащих могут только содержать в себе признаки дисциплинарного проступка, и действия правоохранительных органов должны учитывать это, вынося соответствующие процессуальные решения (ст.145 УПК РФ).

Однако существуют и иные взгляды по данному вопросу. Правоприменители нередко, на примере приведенным выше это наглядно показано, придерживаются позиции, что в определенный период времени в Чеченской республике имели место не боевые действия, а действия правоохранительных органов и Вооруженных Сил РФ по наведению конституционного порядка1.

По нашему мнению, такая позиция противоречит общим принципам как международного, так и внутригосударственного права, поскольку не учитывает общепринятых международных принципов и норм. Такой вывод следует из решений международных трибуналов в новейшей истории человечества. Так, в частности, Уставом Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии от 25 мая 1993 г.2, юрисдикция данного органа распространяется на лиц, которые совершают или отдают приказы о совершении серьезных нарушений Женевских конвенций. Как отмечалось выше, Женевские конвенции классифицируют вооруженные конфликты следующим образом: вооруженные конфликты, носящие международный характер и вооруженные конфликты, не носящие международного характера и возникающие на территории одного из договаривающихся государств. При этом названные конвенции, в частности, Женевская Конвенция о защите гражданского населения во время войны, предусматривают весь перечень запрещенных деяний в случае вооруженного конфликта, не носящего международный характер. Причем, согласно Дополнительному протоколу к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера от 8 июня 1977 г.3 (Протокол II), гуманитарные принципы, изложенные в ст.3, общей для Женевских конвенций от 12 августа 1949 года, лежат в основе уважения человеческой личности в случае вооруженного конфликта, не носящего международный характер.

К таким деяниям относятся в частности: а) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности, всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания; b) взятие заложников; с) посягательство на человеческое достоинство, в частности, оскорбительное и унижающее обращение; d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями.

Анализ норм международного гуманитарного права указывает на наличие иной позиции по решению вопроса привлечения военнослужащих в условиях боевой обстановки (внутренних вооруженных конфликтов), высказанной Батырем В.А., который полагает, что при наличии в действиях военнослужащих признаков нарушений основных принципов, закрепленных в Женевских конвенциях, действия названной категории субъектов надлежит квалифицировать как преступление, предусмотренное ч.1 ст.356 УК РФ. Представляется, что такая позиция вполне состоятельна. Из диспозиции данной уголовно-правовой нормы явно следует, что ответственность наступает вследствие применения запрещенных в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором Российской Федерации. Понятие вооруженного конфликта, по смыслу действующих в настоящее время Женевских конвенций, включает в себя как международные, так и внутригосударственные вооруженные конфликты, что распространяет действие положений ч.1 ст.356 УК РФ и на конфликты немеждународного характера, а в частности, конфликт в Чеченской республике.

Объектом преступления, предусмотренного ч.1 ст.356 УК РФ, является мирное сосуществование государств и народов, а также безопасность гражданского населения1. Данные общественные отношения являются великим достижением человеческой цивилизации, именно поэтому охрана общей безопасности гражданского населения в период вооруженных конфликтов имеет такое большое значение. Предметом рассматриваемого преступления могут быть объекты гражданского назначения и национальное имущество, при этом под последним понимается совокупность духовных и материальных ценностей народа, в том числе и личное имущество.

В п.6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ №5 от 10 октября 2003 г.2 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» указывается, что международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом. Международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами РФ в тех случаях, когда норма Уголовного кодекса РФ прямо устанавливает необходимость применения международного договора Российской Федерации (ст.355 и 356 УК РФ).

Таким образом, квалифицируя противоправные действия военнослужащих в условиях вооруженного конфликта немеждународного характера, более правильным, по-нашему мнению, будет отнесение таковых к преступлениям против мира и безопасности человечества, а именно по ч.1 ст.356 УК РФ. Применение норм уголовного права, и в частности норм главы 33 УК РФ в условиях внутренних вооруженных конфликтов, не соответствует требованиям действующего законодательства и общим принципам права. Квалификация деяний, совершаемых военнослужащими, происходит явно с обвинительным уклоном, что вступает в противоречие с общими принципами уголовно-процессуального законодательства (ст.6 УПК РФ), имеющего своей целью защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения. В этой связи правоохранительным органам, в частности, военной прокуратуре, надлежит квалифицировать действия военнослужащих, совершаемые в условиях внутренних вооруженных конфликтов, либо по соответствующим статьям общеуголовных преступлений, либо по ч.1 ст.356 УК РФ как уголовно-правовой норме, носящей бланкетный характер и отсылающей правоприменителей к действующим нормам международного права, регулирующего правила поведения сторон в вооруженных конфликтах.


§ 2. Уголовно-правовая характеристика преступлений против мира и безопасности человечества, как преступлений, совершаемых военнослужащими в военное время и в боевой обстановке


Вопрос уголовной ответственности военнослужащих и приравненных к ним лиц за преступления против военной службы в военное время и в боевой обстановке будет рассмотрен неполно, если не затронуть ответственность за преступления против мира и безопасности человечества, ответственность за совершение которых предусмотрена главой 34 УК РФ.

Данная категория преступлений непосредственно связана с порядком прохождения военной службы, поскольку именно п. 2 ст. 13 Устава внутренней службы ВС РФ предусмотрена обязанность каждого военнослужащего строго соблюдать Конституцию и законы Российской Федерации1, а согласно п. 4 Конституции РФ общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной её частью.

В названной главе сгруппированы преступления, которые принято называть международными2, непосредственно посягающими на интересы многих государств, являющихся участниками многосторонних международных соглашений. Имплементация указанных соглашений, как указывает В.А. Батырь, является их обязательным условием3. В этой связи законодатель, при разработке Уголовного кодекса, принятого в 1996 году, по иному, нежели в предыдущем уголовном законе, подошел к ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, выделив их в самостоятельную главу и дополнив этот перечень. С нашей точки зрения такое решение, особенно с позиции субъектного состава, является абсолютно правильным, хотя и подлежащим доработке.

Интерес к проблемам международного уголовного права всегда был велик. Большой вклад в разработку концепции международных преступлений внесли такие ученые, как Л.Н. Галенская, С.А. Голунский, Г.В. Игнатенко, Н.М. Коркунов, С.Б. Крылов, М.И. Лазарев, Д.Б. Левин, В.И. Менжинский, Г.И. Морозов, В.П. Панов, А.И. Полторак, М.Ю. Рагинский и С.Я. Розенблит, П.С. Ромашкин, Ю.М. Рыбаков, В.М. Савицкий, А.Н. Трайнин, Г.И. Тункин1.

Весомый вклад внесли также ученые Н.С. Алексеев, И.Н. Арцибасов, П.Н. Бирюков, И.П. Блищенко, А.Г. Богатырев, С.В. Бородин, Р.М. Валеев, Н.В. Жданов, И.И. Карпец, В.Н. Кудрявцев, И.И. Лукашук, Е.Г. Ляхов, Л.А. Моджорян, А.В. Наумов, Н.Н. Полянский, Ю.А. Решетов, К.С. Родионов2.

Одним из первых концепцию международного уголовного права выдвинул профессор Санкт-Петербургского университета Ф.Ф. Мартенс. Он установил, что международное уголовное право «заключает в себе совокупность юридических норм, определяющих условия международной судебной помощи государств друг другу при осуществлении ими своей карательной власти в области международного общения»3. В дальнейшем международное сообщество пошло гораздо дальше собственно межгосударственной «судебной помощи», путем установления и закрепления преступных деяний и создания надгосударственных судебных учреждений, когда карательная власть фактически реализовывалась от имени мирового сообщества.

Рассмотрению проблем уголовной ответственности военнослужащих, которые, несомненно, являются основными субъектами преступлений против мира и безопасности человечества, способствует исторический анализ данного вопроса в сравнении с действующим законодательством. Правила, ограничивающие произвол воюющих, не были известны в древние времена. Централизация государственной власти и укрепление межгосударственного общения привели к тому, что, начиная с XVI века, в различных государствах Европы постепенно начинают издаваться отдельные законы и заключаться международные договоры, регулирующие правила поведения и обязанности армий в отношении военнопленных, мирного населения неприятельского государства, добычи и т.п.. Эти отдельные правила, содержащиеся в законах, издаваемых различными государствами по собственному почину, несомненно, могут быть признаны определенной базой, ступенью на пути последующего формирования права войны.

Следует отметить особое значение русского законодательства того периода по вопросам установления правил, касающихся ведения военных действий, и, соответственно, уголовной ответственности за таковые. Еще в первых памятниках российской юридической литературы, о чем уже нами упоминалось, в таких как «Статейная роспись пушкарей», являющейся своеобразным военно-уголовным кодексом и представляющей собой часть «Устава ратных, пушкарских и других дел, касающихся до военной науки» (1621 г.) содержалось несколько положений об ответственности пушкарей за насилия и беззакония в отношении гражданских лиц неприятельского государства и их имущества1. Нормы, направленные на ограничение произвола воюющих сторон, содержались и в Соборном уложении 1649 г. Царская грамота 1655 г. давала инструкцию ратным людям, чтобы они под страхом смертной казни «сел и деревень не жгли и не разоряли, людей не секли и в плен отнюдь никого не брали». Этому вопросу посвящен и ряд других царских указов и грамот2.

Стремление лучших представителей человечества во все периоды истории как можно больше смягчить жестокости войны отвечало интересам защиты частной собственности. Все большее признание находил принцип, объявляющий войну отношением государства к государству, а не частных лиц этих государств друг к другу. А так как война ведется государствами и государственными силами, то из этого само собой вытекает положение о неприкосновенности во время войны частных лиц и их собственности.

Существенные новшества о правовом положении военнопленных внесли французские законодатели. Прежде всего, ими был провозглашен принцип, согласно которому военнопленные не являются добычей непосредственного захватчика, а находятся под охраной государства, взявшего их в плен. 4 мая 1792 г. Законодательным Собранием Франции был издан Декрет, ст. 2 которого указывала, что пленные находятся «под охраной нации и под особым покровительством военного закона». Здесь же указывалось, что оскорбление, нанесенное пленному, должно рассматриваться, как если бы оно было нанесено французскому гражданину. Вопросу о положении военнопленных было также посвящено Постановление Комитета Общественного Спасения от 6 августа 1792 г., которое обязывало обеспечить пленным «гуманное обращение»1.

Пример французских законодателей вдохновил многих передовых мыслей того периода, и не только в самой Европе. Так 17 июня 1868 г. правительство России обратилось к правительствам других стран с проектом протокола о запрещении употреблении разрывных пуль, применение которых объявлялось «чисто варварским средством, не оправдываемым никакими боевыми требованиями»2. Одновременно было предложено созвать конференцию в Петербурге для обсуждения подписания предложенного проекта. Это предложение Русского государства было сочувственно встречено со стороны других государств, исключение из которых составили лишь Англия и Америка. Тем не менее, конференция была созвана и 20 декабря того же года в Петербурге была подписана декларация о запрещении употребления во время войны снарядов, «которые при весе менее 400 граммов, имеют свойство взрываться, или снаряжены ударным или горючим составами»1. Также по инициативе России в 1874 г. была созвана конференция в Брюсселе, имевшая целью более широко и всесторонне определить общеобязательные законы и обычаи войны, которая с практической стороны не имела результата, но положила начало для последующей законотворческой деятельности в этом направлении. Лишь в 1899 г. по предложению России, содержавшемся в декларации от 12 августа 1898 г., удалось собрать в Гааге так называемую Первую конференцию мира, для работ которой значительным облегчением был путь, проложенный усилиями Брюсельской конвенции 1868 г.2.

Брешь, пробитая Гаагской конференцией 1898 г., и поддержка мировым общественным мнением результатов её работы привели к тому, что вслед за первой конференцией был принят ряд соглашений, направленных к установлению правил, ограничивающих произвол и насилие во время ведения войны и возможно смягчающие ужасные для человечества последствия войны. В 1907 г. в Гааге собралась Вторая конференция мира, результатом которой стало подписание 13 конвенций и 1 декларации, посвященных вопросам предотвращения войны и правилам её ведения. Вслед за этим последовали Декларация о правилах морской войны, подписанная в Лондоне в 1909 г., Женевский протокол 1925 г., запрещающий применение химических и бактериологических средств ведения войны, и некоторые другие международные акты, относящиеся к законам и обычаям войны.

В этой связи необходимым будет упоминание всего перечня нарушений законов и обычаев войны, признанных преступными международным сообществом после первой мировой войны (так называемой «комиссией пятнадцати», созданной в 1919 г. с целью установления ответственности виновников войны и осуществления их наказания). К числу таковых нарушений отнесли: убийства и резня; систематический террор; убийство заложников; пытки гражданского населения; сознательное обречение гражданского населения на голодную смерть; изнасилование; похищение девушек и женщин и принуждение их к проституции; высылка гражданского населения; интернирование гражданского населения в нечеловеческие условия; принудительный труд для гражданского населения в связи с военными операциями противника; узурпация суверенитета во время военной оккупации; принудительная мобилизация солдат среди населения оккупированной территории; попытки истребить население оккупированной территории; мародерство; конфискация имущества; взимание незаконной или непомерной контрибуции или реквизиции; понижение курса валюты и выпуск поддельной валюты; вынесение коллективных наказаний; бессмысленное уничтожение собственности; обстрел незащищенных районов; беспричинное разрушение исторических, религиозных и культурных сооружений и памятников; потопление рыболовных и спасательных судов; сознательный обстрел госпиталей; потопление госпитальных судов и нарушение других правил, относящихся к Красному кресту; использование удушливых газов; использование разрывных пуль и других бесчеловечных средств; указание не давать пощады; плохое обращение с ранеными и военнопленными; незаконное использование военнопленных для производства работ; злоупотребление парламентскими флагами; отравление колодцев1. Все это вместе взятое и составляло право войны.

Мы относительно подробно остановились на истории первых шагов в деле формирования международного гуманитарного права и понятия военных преступлений для того, чтобы не только показать трудности, с которыми приходилось бороться инициаторам всего прогрессивного в этом вопросе, но и чтобы подчеркнуть прогрессивность русской передовой мысли, стремившейся к возможному упорядочению правил ведения войны и смягчению её бедствий и неизменно наталкивавшейся на препоны со стороны таких государств, как Соединенные Штаты Америки и Англия. Столь подробное освещение становления норм международного права, устанавливающих правила поведения воюющих сторон, вызвано также необходимостью обозначения всех проблем, с которыми сталкиваются и могут столкнуться правоприменители, привлекая отдельных субъектов (прежде всего – военнослужащих) к уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества. Несмотря на то, что данные преступления носят характер международных, они не всегда связаны с политикой воюющих государств, чаще всего «за спиной»1 лиц совершающих такие преступления, стоят отдельные группы лиц, а не само государство.

По широкому признанию, Советский Союз и его наука внесли большой вклад в развитие международного уголовного права. В специально посвященном этому исследовании американский профессор Дж. Гинсбург пишет о том, что именно Советский Союз внес наиболее существенные новеллы в Устав Нюрнбергского трибунала, в частности, ответственность индивидов за ведение агрессивной войны, ответственность руководителей за зверства, совершенные по их приказу подчиненными. Да и сама идея международного трибунала была выдвинута СССР еще в 1942 г.2

Термин «международное уголовное право» получил широкое признание как в мировой литературе, так и в международной практике. Под международным уголовным правом понимается отрасль международного публичного права, принципы и нормы которой регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью. Международное уголовное право обладает всеми характерными для международного публичного права чертами. Объектом регулирования являются межгосударственные отношения, т.е. отношения с участием государств и международных организаций. Соответственно субъектами являются государства и международные организации. Основными источниками являются международный договор и международный обычай. Международное уголовное право (далее – МУП) не включает в себя нормы внутригосударственного уголовного права государств, имеющих иную правовую природу. Тем не менее, сопоставление, сравнительный анализ этих различных комплексов норм, установление связей и сфер правового регулирования представляется весьма необходимым в связи с новеллами, вносимыми в материю международного и российского права Римским Статутом Международного уголовного суда.

Наиболее важная особенность системы современного МУП состоит в том, что она объединяет нормы, относящиеся не только к уголовному, но и к уголовно-процессуальному праву, а также к судоустройству. МУП определяет порядок действия своих норм, а также содержит иные принципы и нормы, относящиеся к общей части уголовного права. Оно устанавливает состав преступлений, организацию международных уголовных судов и собственно нормы международного уголовного процесса. Значительное место занимают нормы, регулирующие взаимодействие государств (их сотрудничество) в области уголовного правосудия. Лукашук И.И. и Наумов А.В. объясняют эти особенности тем, что МУП находится на начальном этапе своего становления и потому его системные элементы еще не получили должного развития1. Остается лишь констатировать, что данная отрасль до сих пор не кодифицирована. Хотя такой комплексный подход в целом оправдан лишь тем, что требует согласования часто полярно выраженных воль и интересов государств-участников многосторонних договоров и основан на компромиссе.

Решающая роль в обеспечении функционирования МУП принадлежит государствам, их правовым системам. Этим определяются и особенности взаимодействия международного и внутригосударственного уголовного права, от чего зависят эффективность первого и в растущей мере - способность второго решать стоящие перед ним задачи. Внутригосударственное уголовное право это учитывает и в растущей мере отражает потребности МУП. Так, в качестве одной из своих задач УК РФ (ч.2 ст.2) указывает «обеспечение мира и безопасности человечества».

В международном уголовном праве принято дифференцировать международные преступления и преступления международного характера. Международное преступление1 представляет собой международно-противоправное деяние, возникающее в результате нарушения государством международного обязательства, столь основополагающего для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что его нарушение рассматривается как преступление перед международным сообществом в целом. Это такие преступления, как агрессивная война, колониальное господство, рабство, геноцид, экоцид и др. Субъектами международных преступлений являются, прежде всего, государства, а также физические лица, выступающие от его имени и лично совершившие такие преступления.

Сотрудничество государств в борьбе с преступлениями международного характера регламентируется главным образом многосторонними соглашениями (конвенциями), каждая из которых посвящена определенному преступлению2. Преступления международного характера (отличаются от международных преступлений по объекту посягательства и степени общественной опасности) представляют собой такие правонарушения индивидов или групп лиц, которые посягают не только на национальный, но и международный правопорядок, предоставляя общественную опасность для двух, нескольких или всех государств. Это такие преступления, как терроризм, распространение и торговля наркотиками, подделка денежных знаков и их распространение, пиратство и так называемое «воздушное пиратство», захват заложников и др. Однако данная группа преступлений нами рассматриваться не будет.

Безусловно, достаточно сложно охватить все аспекты заявленной проблемы. Поэтому представляется важным сконцентрировать внимание на узловых, наиболее значимых, от решения которых зависит целостность и непротиворечивость как самих норм международного права в целом, так и норм уголовного законодательства Российской Федерации.

Международное право служит основой для уголовной квалификации видов поведения, представляющих собой преступления против мира и безопасности человечества. Запрещение таких видов поведения и их наказуемость прямо следуют из международного права. Согласно Принципу 1 Принципов международного права, признанных Уставом Нюрнбергского трибунала, «всякое лицо, совершившее какое-либо действие, признаваемое согласно международному праву преступлением, несет за него ответственность и подлежит наказанию».

Уголовная ответственность отдельных лиц (а также их соучастников и пособников) никоим образом не влияет на ответственность государств по международному праву1. Однако деяние, за которое несет ответственность отдельное лицо, также может быть вменено государству, если такое лицо действовало в качестве «агента государства», «от лица государства», «от имени государства» или в качестве агента де-факто без каких-либо юридических полномочий2.

Как представляется, правоотношения в сфере уголовного права в связи с действием МУС будут выглядеть следующим образом. Субъектный состав будет представлен в виде субъектов правоприменения и субъектов ответственности. При этом субъект правоприменения («субъект-правоприменитель») обязан реализовать установленную ответственность в виде назначения наказания. Субъекты правоприменения распадаются на две группы: 1) первичные - внутригосударственные органы (суды), которые применяют санкции внутригосударственного закона (уголовного кодекса); 2) производные - международные органы (Международный уголовный суд). МУС может возбуждать производство лишь тогда, когда внутригосударственный правоприменитель (суд) отказался либо не реализовал свое правомочие (обязанность) уголовной юрисдикции (ст.17 Статута). Субъектом ответственности («субъектом-правонарушителем») может выступать только физическое лицо (любой человек), достигший возраста уголовной ответственности (ст.26 Статута, ст.20 УК РФ) и вменяемый (презумпция вменяемости). Содержание правоотношения будет составлять совокупность обязанности физического лица, совершившего преступное деяние, понести ответственность за содеянное, и соответствующее право внутригосударственного или международного правоприменителя подвергнуть физическое лицо уголовной ответственности.

В соответствии с п.2 ст.125 Статута Международного уголовного суда предусмотрена процедура ратификации, принятия или утверждения государствами, подписавшими Статут1. Концептуальное понимание проблемы состоит в том, что необходимо вначале принять политическое решение о ратификации Римского статута МУС, поскольку основным препятствием является понимание ответственности высших должностных лиц2. Акт ратификации будет выступать юридическим фактом для дальнейшей правотворческой деятельности3. Затем путем инкорпорации (отсылка здесь неприменима) следует ввести в российское законодательство нормы, сформулированные в Статуте, в материальное и процессуальное законодательство. Проведение каких-либо подготовительных мероприятий в части изменения законодательства (его адаптации) представляется нецелесообразным, не имеющим оснований.

Как отмечает А.В. Наумов, нормы отечественного уголовного права без потери самостоятельной роли в механизме регулирования должны быть соотнесены с нормами международного уголовного права1. Представляется, что буквальное следование конституционному положению (ч.4 ст.15) объективно невозможно с учетом особенных методов в международном уголовном праве, где обычно отсутствуют уголовно-правовые санкции, и традиционного правила осуществлять правосудие по уголовным делам от имени государства, но не человечества. Российское уголовное законодательство не должно включать в себя международные договоры или их отдельные статьи в качестве самостоятельных источников норм российского уголовного права, но должно быть приведено в соответствие с принципами и нормами международного права (ч.2 ст.1 УК РФ). Исключение коллизий между нормами всех уровней правовой регламентации обязательно при системном законодательствовании.

Уголовный кодекс РФ2 в целом соответствует требованиям международного гуманитарного права в части установления ответственности за его серьезные нарушения. Глава 34 УК РФ озаглавлена «Преступления против мира и безопасности человечества» и включает в себя 8 составов преступлений, каждый из которых является актом имплементации норм международного права в российском уголовном законодательстве. На первый взгляд положения Раздела VII (преступления против личности) и Раздела ХII (преступления против мира и безопасности человечества) УК РФ не противоречат положениям статей 5-8 Статута МУС. Более подробное сопоставление этих положений показывает не адекватное отражение в уголовном законе Российской Федерации положений Статута МУС.

Римский Статут МУС установил юрисдикцию МУС в отношении самых серьезных преступлений3. Согласно ст. 5 (1) МУС обладает юрисдикцией в отношении следующих преступлений: а) преступление геноцида; b) преступления против человечности; c) военные преступления; d) преступление агрессии1.

Криминализация преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, позволяет имплементировать договорные обязательства государств либо реализовать нормы международного обычного права в сфере пресечения тяжких международных преступлений, в борьбе с которыми проявляет заинтересованность все международное сообщество, а также дает возможность самому государству осуществить преследование геноцида, военных преступлений и т.д., сводя к минимуму ситуации, когда дело может быть согласно принципу дополнительности принято к производству МУС.

^ 1) Геноцид. Римский статут (ст.6) воспроизводит ст. II Конвенции геноцида 1948 г. Россия является стороной Конвенции и имплементировала свои обязательства, предусмотрев уголовную ответственность за геноцид. Осуждение этого преступления носит универсальный характер2. Статья 357 УК РФ в целом повторяет определение геноцида, данное в Конвенции 1948 г. о предупреждении преступлений геноцида и наказании за него1, в проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества (ст.19) и в уставах новых Международных трибуналов по Югославии (ст.4)2 и Руанде (ст.2)3. Санкции, предусмотренные статьей 357 УК РФ, не расходятся с теми, которые может применять МУС. Так же, как в конвенционном определении и ст.7 Римского Статута, УК для квалификации преступления не устанавливает условия фактического уничтожения идентифицируемой группы; достаточно, если совершено одно из действий, составляющих объективную сторону состава геноцида, но с обязательным условием – намерением подобного уничтожения.