Ббк 65. 9 (2)-96 В19 От редакции

Вид материалаКнига

Содержание


Раба любви... к продукту
Таблица 1 Основные тенденции
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15
16

17

«верховный собственник». Есть в нем, право, что-то от небезызвестного Верховного...

В чем цель постоянного отождествления обще­ства и государства? Да в том, чтобы придать не­преложность каждому шагу государства, чтобы подчеркнуть объективную обусловленность всех его целей, чтобы обосновать необходимость бес­прекословного подчинения каждого этим целям. Всякое упоминание о государстве пугает полит­экономию социализма как угроза проникновения в ее тайну. Тем более недопустимым для нее является беспристрастное научное исследование природы и функций социалистического государ­ства, могущее развеять весь мистический туман этой науки.

В сталинскую эпоху святость авторитета госу­дарства была не меньшей, чем святость авторите­та церкви в средневековье. Оба эти авторитета нуждались в защите. Но если главной опас­ностью для одного были естественные науки, то для другого... Впрочем, послушаем лучше учено­го и мыслителя П. Л. Капицу: «Мне думается, что создавшиеся сейчас внешние условия для об­щественных наук несколько подобны тем, в ко­торых естественные науки были в средние века... Сейчас существует большое разнообразие госу­дарственных структур, которые признают за истину только то в общественных науках, что доказывает целесообразность этих структур. Естественно, что при таких условиях развитие общественных наук сильно стеснено» б. От себя лишь добавим, что особая трагедия обществен­ных наук состояла в том, что им не только не да­вали развиваться, как это в свое время было с естествознанием, но их же самих заставляли вы­ступать защитниками существующего порядка.

18

И. В. Сталин прекрасно понимал значение для настоящей теории связи с практикой. Поэтому все пути для такой связи были закрыты. Одни книги запрещались вовсе, другие упрятывались в спецхранилищах, третьи получали гриф «для служебного пользования». Возникла сложнейшая система допусков, отсеивавшая от знаний абсо­лютное большинство людей и возводившая в ранг посвященных меньшинство.

Важнейшая роль в этой системе отводилась искажению статистических данных. Одна инфор­мация объявлялась закрытой, другая — прямо или косвенно фальсифицировалась. Но даже бо­лее или менее достоверная информация приводи­лась в разные годы в разных сочетаниях с таким расчетом, чтобы нельзя было сделать выводов об общих тенденциях в той или иной сфере об­щественного развития.

Если официальная статистика до сих пор не признается в своих «грехах», то вот что сообщает начальник Главного управления геодезии и кар­тографии: «Карты СССР стали умышленно иска­жаться с конца тридцатых годов... Подчиняясь приказу, специалисты вынуждены были убирать с карт одни объекты, изменять местонахождение других... Но и в послесталинское время искаже­ние общедоступных карт продолжало оставаться обязательной работой нашего управления... пере­двигались дороги и реки, разворачивались город­ские районы, неправильно указывались улицы, дома...

Такая наща «работа» с появлением космиче­ской фотосъемки лишалась всякого смысла. Но тем не менее она продолжалась вплоть до этого (1988—ре5.) года»7.

В сегодняшних условиях, видимо, не лишне на-

19


помнить идеи В. И. Ленина об отмене коммерче­ской тайны как о необходимой мере для установ­ления контроля трудящихся за производством и распределением, распространив их на все виды социально-экономической информации. Он писал, что следует издать закон, «...предоставляющий любой группе граждан, достигающей солидной демократической численности (скажем, 1000 или 10 000 избирателей), права просмотра всех доку­ментов любого крупного предприятия... Без отме­ны коммерческой тайны контроль за производ­ством и распределением либо остается пустей­шим посулом,., либо контроль может быть осу­ществлен только реакционно-бюрократическими способами и мерами»8.

Многие препоны развитию общественных наук сохраняются и сегодня. Поэтому мы целиком присоединяемся к выводам Т. Дзокаевой: «Мно­гие науки пережили горькую судьбу. О некото­рых мы знали раньше. О других узнаем в послед­нее время. Но экономическая наука, можно ска­зать, еще хранит свои тайны. Особенно та, что называется «политической экономией». Замечаю, что само название стало мало привлекательным, оттого и звучит тяжеловесно. Когда-то увлекаю­щая и увлекательная, эта корневая наука в гла­зах многих потеряла былое значение. Особенно в части, что называется «политэкономией социа­лизма».

Формировал эту модификацию экономической теории Сталин ...и сегодня, хоть и не курится больше фимиам «создателю», мы раболепно про­должаем ему служить: наука все та же» 9.

Один пример того, как И. В. Сталин модифи­цировал экономическую теорию. Основным его средством было использование из марксизма-ле-

цинизма только того, что ему выгодно, и замал­чивание всего остального. Вот, например, его положения о материальной жизни и способе про­изводства: «В чем же... состоит та главная сила и системе условий материальной жизни обще­ства, которая определяет физиономию общества, характер общественного строя, развитие обще­ства от одного строя к другому?

Такой силой исторический материализм счи­тает способ добывания средств к жизни, необхо­димых для существования людей, способ произ-«одства материальных благ — пищи, одежды, обуви, жилища, топлива, орудий производства и т. п....» 10.

А вот как Ф. Энгельс подходил к этому же во­просу: «Согласно материалистическому понима­нию, определяющим моментом в истории являет­ся в конечном счете производство и воспроизвод­ство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной сто­роны — производство средств к жизни: предмет 1ов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство само­го человека, продолжение рода. Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обу­словливаются обоими видами производства: сту­пенью развития, с одной стороны — труда, с дру-1ой — семьи» и.

Наконец, зададимся вопросом, какова генеа­логия следующих положений цитировавшегося уже нами учебника политической экономии: ма-п'риальной основой непрерывного возобновления и рпзвития производства является воспроизвод-| ню общественного продукта; процесс воспроиз-нпдетва обеспечивает непрерывность обществен-


20

21

ного производства, его возобновление и разви-' тие ,2.

Стоит обратить внимание на то, что во време­на Ф. Энгельса семья выполняла многие функ­ции, которые сегодня выделились в социальную сферу — образование, общественное питание и многое другое, чего раньше вообще не было. И если Ф. Энгельс понимал равнозначность семьи всему общественному производству как фактора, определяющего общественный строй, то как же не понять роли социальной (или, как называет ее политэкономия социализма,— непроизводствен­ной) сферы в жизни современного общества?

Однако И. В. Сталин «забыл» о ней. И неслу­чайно: такая забывчивость позволяла оправдать любые перекосы в развитии общества, коль скоро экономика развивается быстро. А уж когда и это быстрое развитие кануло в Лету, то не пора ли отказаться от политэкономического варианта «Краткого курса» не только на словах, но и на деле?..

Рано или поздно за все надо платить. Пустоты в фундаменте приводят к проседанию всего зда­ния. К еще более тяжелым последствиям ведет игнорирование взаимосвязанности всех сторон жизни общества.

^ Раба любви... к продукту

Социально-экономическая взаимозависи-мость людей означает, что они что-то дают друг другу и что-то получают друг от друга. Иными словами, основным содержанием этой взаимоза­висимости является обмен деятельностью между членами общества, подобно тому как в любом живом организме происходит обмен веществ.

22

При всей кажущейся очевидности этого факта лишь К. Маркс сумел установить, что содержа­нием «обмена веществ» буржуазного общества является обмен товарами. Здесь людям есть о чем поговорить, если у них есть что обменять. Товарный обмен — это не просто обмен продук­тами труда, а обмен такими вещами, в которые вложено одинаковое количество общественно не­обходимого труда и которые имеют поэтому оди­наковую стоимость. Равенство обмениваемых стоимостей — это основной принцип обществен­ной связи буржуазного общества. Поэтому в нем общественные связи принимают форму стоимост­ных связей. Последние образуют социальную ткань буржуазного общества, из которой выра­стает вся система его отношений.

В свое время политэкономы усвоили положе­ние К. Маркса о том, что стоимостные отношения в коммунистическом обществе отомрут и что принцип равенства при обмене — по своей при­роде чисто буржуазный. Однако стоимостные от­ношения при социализме сохраняются, и это со­здает почву для бесчисленных споров по этому поводу.

Уменьшение роли стоимостных отношений при социализме не вызывает сомнения. Земля, пред­приятия, сооружения общественного назначения п многое другое не подлежат купле-продаже и потому выпадают из стоимостных общественных связей. Цены в значительной степени отражают не количество затраченного труда, а регулирую­щую деятельность государства, которое проводит глобальную политику цен. И хотя нет оснований к торить о том, что стоимость изжита, очевидно, что в масштабах всего общества она перестала быть регулятором «обмена веществ», а значит,

аз

общественные связи сегодня уже нельзя свести к стоимостным отношениям.

Однако из этого никак не следует, что на то­варно-денежные отношения можно «махнуть ру­кой». В условиях полного хозрасчета и самофи­нансирования они могут оказать неоценимую услугу — обеспечить заинтересованность пред­приятий в повышении эффективности производ­ства и их ответственность за результаты своей работы. Тем самым практическая роль товарно-денежных отношений не только не уменьшится, но и должна существенно возрасти. Но сейчас речь не об этом, а о природе общественных свя­зей при социализме.

В незабвенные времена трудодней и карточной системы, когда казалось, что со стоимостными отношениями вот-вот будет покончено, политэко­номы обратили свои взоры к другой стороне товара — потребительной стоимости продукта труда. Впоследствии они заявили об особом значении потребительной стоимости при социа­лизме.

Отождествляя эту потребительную стоимость (полезность) со способностью продукта удовле­творить действительную потребность человека, политэкономия социализма делает вывод о не­коем непосредственно общественном значении продукта. Вот что, в частности, говорится в ны­нешнем учебнике: «Социалистическая форма об­щественного продукта определяется тем, что он создается в условиях общественной собствен-ности, трудом на социалистических предприятиях и предназначен с самого начала для удовлетво­рения общественных и личных потребностей об­щества. В этом смысле он приобретает непосред­ственно общественное значение» 13.

24

Как видим, стандартные декларации о том, чем определяется социалистическая форма общест­венного продукта, используются для того, чтобы обосновать его непосредственно общественное значение. В свою очередь, это служит обосно­ванию следующей ритуальной формулы: «Ре­зультатом социалистического производства явля­ется общественный продукт» 14. Повторяя на все лады это заклинание, политэкономы тем самым присягают в верности продукту и призывают ориентировать производство на увеличение его массы.

На первый взгляд, призыв к увеличению про­изводства продукта может показаться вполне добродетельным. Но беда в том, что политэко­номы перенесли на продукт представления об общественной связи, каковой ранее выступала его стоимость. Продукт сам по себе, а его нату­ральной форме, стал краеугольным камнем по­литэкономии социализма.

Фетишизация продукта как результата произ­водства привела к господству в среде политэко­номов представления о том, что производитель­ным является лишь труд, создающий материаль­но-вещественные продукты. Многие из них даже не подозревают, что К. Маркс подверг критике А. Смита именно за такое вульгарное представ­ление, назвав его представлением «по-шотланд­ски» 15.

Но политэкономы, «ослепленные страстью», идут еще дальше А. Смита. Они пришли к выво­ду о том, что работники сферы нематериального производства, обслуживающие лиц, занятых про­изводительным трудом, содержатся за счет ре­зультатов труда последних. При этом оказывает­ся, что работники науки, культуры, просвещения,

25

здравоохранения и сферы услуг находятся на со держании у рабочих, колхозников и инженерно технических работников. Правда, политэкономь пытаются несколько смягчить категоричность своих выводов и сообщают, что и работники сфе­ры нематериального производства все-таки тоже занимаются общественно полезным трудом. Не если труд тех и других одинаково полезен, то зачем же их противопоставлять друг другу?

При таком подходе получается, что врач, де­лающий прививку ребенку,— работник непроиз­водительный, а ветеринар, делающий прививку жеребенку,— производительный. Стричь людей — труд непроизводительный, а стричь овец — про­изводительный. Все дело в том, что люди — не продукты. По этой логике у акушера, принима­ющего роды, нет шансов быть признанным про­изводительным работником, а вот у гробовщика шансы на это вполне реальные, поскольку в его ведомстве люди уже достигли того состояния, когда их можно приравнять к продуктам в их предметности.

Бессмысленно было бы отрицать различие в труде тех, кто создает продукт, и тех, кто направ­ляет свою деятельность на человека. Но все дело в цели такого различения. О целях политэконо­мии социализма можно догадаться, приняв во! внимание ее тезис о том, что производительным является труд как рабочих и специалистов, так и административно-управленческого персонала предприятий.

Вот, оказывается, в чем дело! Привилегия быть «производительными» забронирована для управ­ленцев. Что это все заладили про 18 млн. непро­изводительных работников, обзывая их бюрокра­тами? Ведь 11,5 млн.16 из них «непосредственно

26

вязаны с производством общественной потреби-іельной стоимости».

Итак, политэкономы последовательно объяв­ляют труд по созданию продуктов решающей і ферой общественного труда. Они, видимо, исхо-іят из того, что, если рабочий не сошьет костюм, ю врачу придется ходить нагишом. А вот рабо­чий может обойтись и без медицинской помощи. Что ж, тогда надо признать правыми только физиократов, считавших производительным лишь труд в земледелии. Ведь крестьянин может обой­тись и без костюма, а рабочий без хлеба долго не протянет.

Если физиократам XVIII века можно извинить такую «святую простоту», то ныне подобный ход мыслей чрезвычайно вреден: спору нет, от труда обувщика зависит, будут ли у врача целы ноги, но ведь от врача зависит, будет ли обувщик, попавший в его руки, вообще жив-здоров. От тру­да педагога зависит нравственное здоровье под­растающего поколения. От труда ученого может іависеть судьба всей жизни на планете. Так мож­но ли сегодня противопоставлять труд по произ­водству продуктов труду по «воспроизводству» человека и общества? Разве не является такое противопоставление, основанное на ориентации на продукт, а не на человека и его потребности, токазательством небеспочвенности утверждения публициста М. Антонова, называющего сего­дняшнюю политэкономию социализма наукой безнравственной 17.

Продукт стал кумиром политэкономии социа­лизма и пронизывает ее от начала до конца. Игнорируя позорные реальности дефицитной жономики, закрывая глаза на извечность для нашего общества и постоянное обострение про-

27

блемы качества продукции, не замечая непосиль­ную для общества гирю «затоваренности», цена которой — почти полтриллиона рублей, полит­экономия социализма заявляет: «В условиях рас­ширенного воспроизводства, которое является типичным и закономерным для социализма, из каждого последующего цикла общественный про­дукт выходит возросшим по объему и более со­вершенным по своим структуре и качеству» ,8.

Как же совместить эту риторику с тем, что по­казатели производства продукта и другие пока­затели социально-экономического развития все более ухудшаются? Среднегодовые темпы приро­ста производительности труда и национального дохода в одиннадцатой пятилетке оказались в 2,5 раза меньше, чем в восьмой (табл. 1). Еще острее торможение развития сказалось на наших с вами доходах: среднегодовой темп их прироста упал более чем в 4 раза.

Эти данные дает нам официальная статистика. По мнению же специалистов, реальные темпы роста производительности труда и других показа­телей ею сильно завышены вследствие инфляци­онных процессов. Так, по оценкам В. Селюнина и Г. Ханина, исключив этот фактор, среднего­довые приросты национального дохода по пяти­леткам оказываются следующими: девятая — 3,2 %, десятая — 1 %, одиннадцатая — 0,6 % 19.

Но дело не только в инфляции. М. С. Горбачев пояснял: «...Темпы экономического развития у нас снижались и достигли критической точки. Но и эти темпы, как теперь стало ясно, достига­лись в значительной мере на нездоровой основе, на конъюнктурных факторах. Я имею в виду тор­говлю нефтью на мировом рынке по сложившим­ся тогда высоким ценам, ничем не оправданное

^ Таблица 1

Основные тенденции

социально-экономического развитии СССР (среднегодовые темпы прироста, %)






Производи-










тельность об-

Произведен-

Реальные до-

Годы

щественного

ный нацио-

ходы на душу




труда

нальный дохол

населения

1961—1965

6,1

6,5

3,6

1966—1970

6,3

7,8

5,9

1971—1975

4,5

5,7

4,4

1976—1980

3,3

4,3

3,4

1981—1985

2,7

3,2

1,8

1986-1988

2,8

2,8

1,4

форсирование продажи алкогольных напитков. Если очистить экономические показатели роста от влияния этих факторов, то получится, что на протяжении практически четырех пятилеток мы не имели увеличении абсолютного прироста на­ционального дохода, а в начале 80-х годов он стал даже сокращаться» 20.

Если даже исходить из официальных данных статистики, то и тогда оказывается, что прирост реальных доходов является фикцией. В действи­тельности, все дополнительно произведенное об­ществу не служит, а оседает на складах в виде запасов товарно-материальных ценностей. За 1981—1987 гг. национальный доход (использо­ванный на потребление и накопление) увеличил­ся с 454 до 586 млрд. руб., то есть на 132 млрд. руб. За это же время стоимость запасов выросла с 322 до 469 млрд. руб., или на 147 млрд. руб. Таким образом, весь прирост национального до­хода и еще продукция на 15 млрд. руб. осели в


28

29


запасах. Остающийся без движения продукт безвозвратно поглощает, пожирает живой труд общества, его силы и способности. Уже длитель­ное время наращенная часть национального до­хода общественных потребностей не удовлетво­ряет. Отсюда следует, что реальное потребление национального дохода не только не увеличилось, но даже уменьшилось.

Обществу становится все яснее, что увеличе­ние производства продукта еще не означает бо­лее полного удовлетворения потребностей людей. Выходит, что потребительная стоимость продук­та не в состоянии выразить общественные связи социалистического общества, а его производство не исчерпывает обмена деятельности при социа­лизме.

Тем не менее политэкономия социализма объ­являет продукт главным богатством общества, а себя — наукой о приумножении этого главного богатства. Из своего кумира — продукта — она соорудила для самой себя пьедестал, взобрав­шись на который она уже не воспринимает при­зывов снизу, и тем более не терпит критики в свой адрес.

Веха или помеха ?

В оправдание политэкономов надо ска­зать, что были веские причины, по которым им так полюбился продукт. Дело в том, что многие десятилетия в стране не хватало самых необхо­димых продуктов, и в те времена вряд ли кому приходило в голову, что количественный рост продуктов может из блага превратиться во зло. Продукт был вехой, ориентиром на поле эконо­мического действия, крепко «вкопанным» в его