«University Library» Editorial Council

Вид материалаДокументы

Содержание


Эмигранты с островов
Острова, окруженные сушей
LuisGarcia у Garcia
Bertrand de la Bordene
6Damiao Peres
Agrippa d'Au-bigné
Belon du Mans
Paul Masson
Giuseppe GinoGuarneri
Cat. A. Thomazi
H. Hochhoher
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   37
Острова 203

продовольственных культур. Этот новичок, разрушающий прежнее равновесие, тем более опасен, что он пользуется поддержкой мощных капиталов, в XVI веке поступающих отовсюду — из Италии, Лиссабо­на, Антверпена. От него нет спасения. Островные народы в основном плохо перенесли это нарушение привычного образа жизни: на Ка­нарских островах сахар не в меньшей степени, чем жестокость первых за­воевателей, послужил причиной исчезновения местных аборигенов — гуанчей. И, наконец, именно его производство побудило в поисках рабочей силы обратиться к рабскому труду, для которого стали ис­пользовать берберов африканского побережья, опустошаемого хри­стианскими корсарами с Канарских островов, и негров из Гвинеи и Анголы, которых с середины столетия стали вывозить на плантации великого Американского континента. Все это относится к океаничес­ким островам. Но нет недостатка и в собственно средиземноморских примерах. Вспомним об экспансии злаковых культур на Сицилии; по меньшей мере до 1590 года и еще позже Сицилия была Канадой или Аргентиной западных стран, окружающих Внутреннее море. На острове Хиос — это мастика, получаемая из нее смола и на­питок199. На Кипре — хлопок, виноград и сахар200. На Кандии и Корфу — виноград201. На острове Джерба — оливки. Навязываемая извне, чуждая экономика часто губительна для того, что немцы назы­вают у себя Volkswirtschaft .

На Кипре это стало заметным после 1572 года, когда турки отобра­ли его у Венеции. Богатство острова во времена Синьории составляли наряду с виноградниками хлопковые плантации и посевы сахарного тростника. Мы сказали «богатство» — но какое богатство? Это было бо­гатство генуэзских и венецианских аристократов, сохранившиеся рос­кошные дома которых до сих пор заметны в старой части Никосии. Но оно не имело никакого отношения к коренным жителям, православ­ным грекам. Таким образом, турецкое завоевание развязало социаль­ную революцию: об этом свидетельствуют любопытные записки анг­лийского моряка, сделанные в 1595 году. Один кипрский купец расска­зал ему об истории острова, показывая развалины дворцов прежних ге­нуэзских и венецианских вельмож, которые, по его словам, понесли заслуженное наказание от турок за чудовищные поборы с местных крестьян202. Впрочем, в день катастрофы венецианцы были попросту

Народным хозяйством (нем.).

204

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


брошены греческим населением городов и деревень. При штурме Никосии турками в 1570 году «представители всех ее сословий... почти поголовно мирно спали в своих домах»203. Правда, уход венеци­анцев сопровождался падением экспорта хлопка, сырца и пряжи, и таким массовым запустением виноградников, что Венеция смогла вы­купить дорогие мехи, используемые при изготовлении вина, посколь­ку на острове они оказались ненужными. Но следует ли в этом случае говорить о закате Кипра? Ничто не свидетельствует о том, что турец­кое господство принесло с собой понижение жизненного уровня насе­ления острова204.

Пищу для подобных же размышлений дают Кандия и Корфу. Как и на Кипре, их ландшафты свидетельствуют об усилиях человека, на­правленных на разведение виноградников, то есть на производство изюма и вина, известного под названием мальвазии. На Корфу вино­градники спустились с гор и холмов на равнины, pianure, которые легче обрабатывать205. Виноград вытеснил хлеб; но распространение монокультуры всегда угрожает кризисами перепроизводства и убытка­ми. Можно вообразить, какими душераздирающими криками сопрово­ждалась вырубка винограда на Кандии, приказ о которой был отдан в 1584 году. Ее жертвы даже заявляли, что они не видят «никакой разни­цы в том, чтобы быть подданными Синьории или турок206. Эта «коло­ниальная» экономика, очевидно, имела свои успехи и провалы. Требу­ется выполнить немало условий, чтобы система, объединяющая вино­градарей, землевладельцев, мореплавателей, купцов и самых дальних потребителей, функционировала без сбоев. На самом деле вино и изюм издревле являются объектом обширной международной торговли. Да­же англичане привычны к мальвазии и высоко ценят вкус этого предмета роскоши, который в обществе XVI века играл ту же роль, что и португаль­ский портвейн в нашем. «Юноша был так смущен и подавлен, — говорит Банделло об одном из персонажей своих новелл, — что она решила поднести ему стакан мальвазии».

Последний пример монокультурного развития связан с островом Джерба, расположенном у южных берегов Туниса. Как венецианские острова — острова вина, так и Джерба — остров растительного масла. При малоизученных обстоятельствах, в то время как континентальный Тунис лишился своих оливковых рощ, столь многочисленных в рим­скую эпоху, Джерба сохранила их на своей территории. Это сбережен­ное богатство позволило ей и в XVI веке пользоваться привилегией

Острова 205

исключительности207. Остров стал оазисом оливкового масла в окруже­нии прилегающих к Тунису и Триполи земель, где в основном, особен­но на юге, господствовало прогорклое сливочное масло. Здесь произво­дилось отличное и недорогое растительное масло, пригодное на все случаи жизни, даже для обработки сукна и других тканей; масло, которое было легко экспортировать, как отмечает в начале века Лев Африкан­ский. После 1590 года англичане обратились именно к Джербе в поисках оливкового масла, которое до тех пор поставлялось им из Испании.

Однако в географии Джерба известна как остров, лишенный возвы­шенностей, с каналами, где отмечаются сильные приливы208, а в боль­шой истории — как поле ряда сражений, в частности в 1510, 1520, 1560 годах. Тем не менее в ходе последнего и самого важного сражения оливковое масло сыграло свою роль. Христианский флот остановился у Джербы, будучи не состоянии пробиться к Триполи. Он был застиг­нут здесь эскадрой Пиали-Паши, о приближении которой было по­лучено известие, именно потому, что христианские корабли не успели загрузить товары, и в частности масло. Об этом говорится в докладе ви-зитадора Кироги, составленном после катастрофы209.

Итак, если островам не приходится платить слишком высокую пла­ту за разрушительное влияние монокультуры, ее бурное развитие суще­ственно обогащает их, обеспечивая поступление необходимых продук­тов извне. Монокультуры придают островам известность. Ивиса — это остров соли; так же ценится соль с острова Наксос, не меньше, чем его вино, «белое, как кларет»210; Эльба — остров железа. Нужно ли еще на­поминать об острове Табарка, центре добычи кораллов, владении се­мейства Ломеллини, который, впрочем, обеспечивал себя за счет раз­личных занятий (экспорт зерна, кожи, выкуп пленных, находивших там убежище)? Или о знаменитых рыбных ловлях на острове Ла Гали-та , близ берберских берегов? Или об изобилии рыбы у далматинского острова Лезина**, которое неожиданно прекратилось, когда стада сардин, как говорится в одном документе 1588 года, перешли в один прекрасный день к утесам Пелагосы211? Родосу подсказало выход само его местоположение, обеспечивающее ему во времена рыцарей, а затем, после 1522 года, турок «господство над другими островами и первенст­во в мореплавании («адмиралтейство») на всем Средиземноморье212.

Галит. Хвар.

206

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


Патмос в Эгейском архипелаге за неимением лучшего живет за счет «са­мых отчаянных негодяев из жителей этих островов, после Самоса», зани­мающихся исключительно грабежом «как христиан, так и турок»213.

^ Эмигранты с островов

Но самой распространенной формой сношений островов с миром была эмиграция. Все острова (как и все горы — впрочем, горы и многие средиземноморские острова суть одно и то же) занимаются экспортом людей214.

Напомним, не возвращаясь к уже сказанному, о греческих мигра­циях, которые затрагивают Эгейский архипелаг в целом, включая крупнейший остров Кандия. Сомнительно, однако, чтобы они при­обрели в XVI веке такой размах, как на Корсике, острове эмигрантов по преимуществу. Избыток жителей сравнительно с его ресурсами застав­ляет их покидать остров, устремляясь во всех направлениях, и, вне вся­кого сомнения, трудно припомнить какое-либо происшествие в среди­земноморском мире, в котором бы не был замешан корсиканец215. Они обретаются в Генуе, проклятой Dominante , поскольку чем-то надо жить. Корсиканцы есть и в Венеции. Уже в XV веке они отправляются на заработки в земли тосканской Мареммы; в XVI столетии жители мес­течка Ниоло, потревоженные Генуей, осваивают эти зараженные ли­хорадкой итальянские территории и даже Сардинию, где часто ско­лачивают себе состояние216. Много корсиканцев в Риме, некоторые из них торгуют скотом217, и их лодки посещают римский порт на Тибре — Чивитавеккью и Ливорно218. В Алжире полно корсиканских эмигран­тов, особенно Capocorsini . Когда в июле 1562 года в город попадает Сампьеро, в ходе своего драматического путешествия, которое привело его в Константинополь, соотечественники стекаются в порт, чтобы при­ветствовать его как «своего короля» — выражение из генуэзского донесения219. И этот Сампьеро, враг генуэзцев, сторонник французов, едущий выпрашивать помощь для своих земляков у султана, был все же популярен и любим ими!

Кто же такие эти алжирские корсиканцы? Некоторые из них ка­торжники. Другие, купцы и моряки, занимаются в порту торговыми

Владычице.

Выходцев с мыса Корсо.

Острова 207

сделками. Кое-кто живет здесь постоянно, в том числе богатейшие ре­негаты: разве не был Гассан Корсо одним из «королей» Алжира? Около 1568 года, согласно испанскому донесению220, на десять тысяч ал­жирских отступников в целом насчитывается шесть тысяч корсикан­ских ренегатов. Город кишит корсиканскими посредниками, активно участвующими в сделках по выкупу пленных, как свидетельствуют ге­нуэзские документы, но также выступающими в качестве официальных агентов иностранных держав. Среди них загадочная личность Франси-ско Гаспаро Корсо, проживавшего сначала в Валенсии, а в 1569 году обосновавшегося в Алжире, куда он прибыл по поручению вице-короля Валенсии. Здесь он беседует с Элудж-Али, пытаясь склонить его, в до­вольно критический момент войны в Гранаде, к изменению позиции в пользу католического короля. Кто же скрывается под этим именем, скорее всего под одним из использовавшихся имен? Известно, что этот человек курсирует между Валенсией и Алжиром на бриге, перевозящем разрешенные товары, то есть те товары, которые не входят в список контрабанды, запрещенной испанским законом: к ней относятся соль, железо, селитра, порох, весла, оружие... В Алжире у него живет брат, еще один или несколько братьев — в Марселе, другой брат — в Карфагене, и переписка с ними охватывает, таким образом, все запад­ное Средиземноморье. Добавим, чтобы все запутать, что некий испан­ский пленник в акте, составленном по всей форме и заверенном до­морощенным нотариусом в алжирской тюрьме, обвиняет Гаспаро Корсо в занятиях контрабандой и в секретной службе двум хозяевам221 ... Не пытаясь прояснить этот маленький вопрос, отметим распростра­ненность этой удивительной фамилии, совпадающей с названием острова, на всем Средиземноморье.

Корсиканцы живут в Константинополе, Севилье и Валенсии. Но город, который они предпочитают всем остальным, как в XVI веке, так и сегодня, — это Марсель, наполовину населенный корсиканцами, если судить по его порту, каким он предстает по имеющимся у нас документам222.

Без сомнения, ответственность за эту эмиграцию не следует возла­гать на генуэзских хозяев острова, хотя отчасти они в ней повинны. Очевидным для XVI века фактом является то, что корсиканцы недоволь­ны правлением Генуи. Независимо от того, насколько эти настроения были обоснованными, не следует обвинять в их разжигании исключи­тельно французские интриги и золото Валуа. Мы не собираемся отрицать

208 Сердце Средиземноморья. Моря и побережья

связи, существовавшие между Францией и островом, совпадение взгля­дов по многим вопросам, факты посылки эмиссаров, фрегатов, пороха, а также денег. Франция ведет на Корсике ту же игру, которую со своей стороны ведет Козимо Медичи, более последовательный в своих пла­нах и затрачивающий на нее гораздо больше средств, но менее удачли­вый. Так вот (это проясняет данный вопрос и возвращает нас к нашему предмету), если французская политика с легкостью, как бы сама того не желая, вызывает волнения среди корсиканских горцев, то это проис­ходит не вследствие определенных расчетов, а благодаря жизненно важной связи между Францией, в то время располагающей свободным пространством, и островом с избыточным населением. Франция откры­та для корсиканской эмиграции как самое обширное и многообе­щающее поле деятельности, в то время как Италия чрезмерно перена­селена и рассматривает Корсику, в противоположность Франции, как территорию, подлежащую освоению для собственных нужд.

Это не считая выгоды, которую представляет для корсиканцев по­кровительство Христианнейшего короля, весьма ценное для морепла­вателей. Обосновавшись в Марселе, они становятся подданными фран­цузского короля и в качестве таковых, начиная с 70-х годов XVI века, участвуют в развитии города. Не находим ли мы в XVII веке корсикан­цев во французском Бастионе, расположенном напротив Табарки, острова генуэзцев Ломеллини, на побережье, которое в одном из их до­кументов названо la costa ehe guardano i francesi in Barberia 223? Занят­но, что на этом коралловом берегу корсиканцы встречают своего про­тивника, «Владычицу» в лице крепости Табарка, вблизи которой погиб Сансон Напольон при попытке ее штурма в мае 1633 года.

^ Острова, окруженные сушей

Не существует ли в средиземноморском мире, распределенном на множество отсеков и оставляющем огромное пространство необрабо­танным землям, не говоря уже о море, других островов, похожих на на­стоящие? Других оторванных от окружающей территории уголков — сам эпитет напоминает об островах, — как, например, Греция или дру­гие регионы, отгородившиеся от мира стенами гор и не имеющие с ним других путей сообщения, кроме морских? Разве не является в этом

Берегом, который стерегут французы в Берберии.

Острова 209

смысле островом королевство Неаполитанское, путь к которому с се­вера преграждают могучие горные хребты, отделяющие его от Рима? В наших учебниках встречается название «острова» Магриб, Джезират-эль-Могреб, остров Заката, который расположен между океаном, Сре­диземным морем, морем Сиртов и Сахарой. Это мир на редкость стре­мительных перемен, каким описал его Эмиль-Феликс Готье.

О Ломбардии также можно сказать, что это своего рода континен­тальный остров, лежащий между Альпами и Апеннинами, между сель­ским Пьемонтом и наполовину византинизированным Венето. Не впа­дая в большое преувеличение, можно сказать, что Кастилия соединяет с основным массивом Иберийского полуострова ряд окраинных остро­вов: Португалию, Андалусию, Валенсию, Каталонию. Посмотрите, как Каталония, обращенная к морю, охотно следует направлению ветров истории, ориентируясь то на Францию во времена Каролингов и позд­нее, в эпоху трубадуров и куртуазной любви, то — в XIII, XIV, XV веках — на Средиземноморье и, наконец, в XVIII веке — на суровые и еще незатронутые промышленным переворотом страны полуострова... Что касается Испании в целом, то Морис Лежандр даже называет ее бо­лее чем островом, желая тем самым подчеркнуть ее непередаваемую оригинальность и островную неприступность.

На другом, восточном, краю Средиземноморья находится еще один остров — Сирия; именно отсюда начинают свой путь люди, технологии, империи, цивилизации, религии. В один присест Сирия наделила сре­диземноморский мир алфавитом, искусством изготовления стекла, пурпурной краской для ткани, секретами dry-farming (во времена фи­никийцев); она поставляла императоров в Рим, а потом в Византию; Фи­никийское море, которым некогда распоряжались ее корабли, было пер­вым, или почти первым, из Средиземных морей в истории; наконец, благо­даря тому, что наступающий ислам (арабы в VII веке, турки в XVI) овладел этим решающим плацдармом, ему удалось в 1516 году — как и в 634-м — разом выйти на передний план большой средиземноморской истории.

Вне всякого сомнения, мы не станем чересчур увлекаться этой игрой с идеей островной обособленности. Но она объясняет многие ве­щи. Средиземноморские страны представляют собой группы изолиро­ванных друг от друга областей224, которые, однако, нуждаются друг в дру­ге: отсюда, несмотря на разделяющие их многие дни пути или плавания,

Сухого земледелия (англ.).

210

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


наличие постоянных сообщений между ними, облегчаемых кочеванием населения. Но эти контакты похожи на электрические разряды, мощ­ные и прерывистые. В истории островов, как в своего рода увеличи­тельном стекле, хорошо видны особенности этой средиземноморской жизни. Пожалуй, эта история очень хорошо помогает понять, как каж­дая из стран Средиземноморья сумела сохранить неповторимое свое­образие, свой ни с чем не сравнимый региональный аромат посреди та­кого необыкновенного смешения рас, религий, нравов, цивилизаций.

Полуострова

Жизнь моря увлекает в свою орбиту не только такие участки суши, как острова или узкие полоски побережья. Отголоски этой жизни дос­тигают самых удаленных уголков континента. Море без труда входит в жизнь обращенных к нему миров и особенно таких обширных блоков суши, как полуострова. Тем более что линии соприкосновения полу­островов с разделяющими их морскими пространствами чрезвычайно растянуты. Полуострова представляют собой отдельные континенты: Иберийский полуостров, Италия, Балканский полуостров, Малая Азия, Северная Африка, которые внешне кажутся неотделимыми от Афри­канского материка, но на самом деле отгорожены от него громадой Са­хары. То, что сказал Теобальд Фишер об Иберийском полуострове — «Это самостоятельный мир», — можно отнести и к другим полуостро­вам, которые похожи друг на друга и составлены из одинаковых компо­нентов: непременных гор, плоскогорий, равнин, из цепочек побере­жий и верениц островов. Сходство их ландшафтов и обычаев вызывает невольные ассоциации между ними. Упоминания о Средиземноморье, его климате, его небе, вызывают в воображении блестящие образы... Все они относятся к этим большим блокам суши, более или менее вытя­нутым в длину, но выдвинутым именно в море. Западные путешествен­ники судили обычно о Внутреннем море именно по этим странам — Италии и Испании. И было бы, конечйо, ошибкой вслед за ними пере­носить первые впечатления, составившиеся в ходе знакомства с этими привилегированными мирами, на все Средиземноморье в целом. Да, существенная часть. Но не все.

Ведь между полуостровами лежат связывающие их страны: на бере­гах Лионского залива — Нижний Лангедок и долина нижней Роны, эта своего рода Голландия; на Адриатике — Нижняя Эмилия и Венето;

Острова 211

еще восточнее, на север от Черного моря — безлесные и голые терри­тории, протянувшиеся от устья Дуная до оконечности Кавказа; наконец, уже на юге — весьма протяженная полоса берегов, к которым иногда труд­но пристать, простирающаеся от южной Сирии до Габеса и Джербы в Ту­нисе, растянутый и бедный фасад чуждого Внутреннему морю мира.

Этому не противоречит то, что полуострова располагают самыми богатыми в средиземноморском пространстве человеческими ресурса­ми и возможностями. Их роль решающая, они устанавливают правила игры, они накапливают силы, а затем каждый в свое время их растрачи­вает; это своего рода личности, если употребить выражение Мишле, примененное им к Франции, но притом личности с более или менее развитым самосознанием. Их тяготение к единству очевидно, однако у них нет той последовательности и веры в себя, которая была у Франции эпохи Валуа, нет таких бурных порывов политической страсти, ко­торые вспыхивали, например, в 1540 году, когда от власти был отстра­нен Монморанси, сторонник сотрудничества с Габсбургами225; или во время длительного кризиса 1570—1572 годов, который был останов­лен, хотя и не разрешен, Варфоломеевской ночью; или во время друго­го кризиса, еще более показательного, разразившегося на исходе столе­тия и принесшего молниеносный успех Генриху IV.

Но, быть может, патриоты этого полуостровного единства, предопре­деленного природой, стремились к нему с такой же страстью, как и сторон­ники объединения Франции, не столь явно предначертанного свыше?

Проявления испанского национализма не менее очевидны, чем французского. Из-за него в 1559 году оставили свои посты все советни­ки Филиппа II неиспанского происхождения. Это ему мы обязаны мно­гократно повторяемым суждением о французах того времени, что им нельзя доверять, что они забияки, спорщики, что они готовы отступить при первой неудаче, но упорствуют в своих притязаниях и настаивают на достигнутом. Этот национализм далеко не был однороден или широ­ко распространен. Лишь постепенно, год за годом переживая времена великих свершений, он предстает в полном свете, вырабатывает свои каноны, цепляется за призрачную имперскую идею. В такой сложной форме он набирает силу не при Карле V или Филиппе II — его создате­лях, но только в XVII веке, когда империя уже клонится к закату, во времена короля-«Светила», Филиппа IV, и его советника, графа-герцога Оливареса, в эпоху Веласкеса, Лопе де Веги, Кальдерона.

212

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


В Италии все обстоит сложнее. Однако невозможно отрицать на­блюдающегося и здесь подъема национального чувства, по крайней мере чувства гордости за принадлежность к итальянской нации, выте­кающей из убеждения каждого итальянца, что он принадлежит к само­му цивилизованному миру, в прошлом покрывшему себя неувядаемой славой. Но так ли плачевно обстоят дела в настоящем? «Нам целыми днями твердят, что испанцы и португальцы открыли Новый Свет, в то время как первыми проложили для них дорогу мы, итальянцы», — пи­сал Банделло в начале одной из своих новелл226. Историк Токко стара­тельнейшим образом описывает горечь и раздражение итальянских патриотов (опередивших в этом качестве свое время), вызванные под­писанием договора Като-Камбрези, который положил конец свободе Апеннинского полуострова и предопределил окончательную победу испанцев227. Как тут не вспомнить об унитаристских мечтаниях, о крике души Макиавелли, о Гвиччардини, который представил недавнее итальян­ское прошлое в виде единого и цельного блока228? Эти разрозненные при­меты указывают все же на наличие чувства национального единства.

Есть и еще один, более важный признак (поскольку политика непо­средственно на него не влияет), — это расцвет тосканского языка. То же самое относится к кастильскому наречию, которое в XVI веке распро­страняется по всему Иберийскому полуострову. В качестве литера­турного языка его используют арагонские писатели эпохи Карла V. Один арагонский дворянин, современник Филиппа II, пишет свою книгу памятных записей на кастильском229. Этот язык завоевывает себе место даже в лиссабонских литературных кругах в славные времена Ка-моэнса. В то же время на нем говорят представители высших классов всей Испании, и за оборотами речи, сюжетами кастильской литера­туры тянутся ее религиозные сюжеты, формы ее культа: любопытна история святого Исидора, местного мадридского святого, который да­же в Каталонии вытесняет старых святых, святого Авдонна и святого Сенна, покровителей многочисленных братств. В каждой стариной церкви стоят их статуи, но каталонские крестьяне в XVII веке забро­сили их ради нового культа230.

В связи с этим возникает вопрос об исторической цельности про­странств, замкнутых в полуостровных границах. Эти границы вовсе не неприступны; они совсем не похожи на ту воображаемую «электриче­скую цепь», которая, как недавно писал Рамон Фернандес, окружала Испанию. Таких границ никогда не существовало ни на Пиренеях,

Острова 213

ни на Альпах, а тем более на Дунае, или на Балканах, или в горах Арме­нии с их переплетением дорог и на редкость пестрым этническим соста­вом, или в горных системах Тавра или Атласа и Сахары, на юге Се­верной Африки. Тем не менее на рубежах с материками, от которых по­луострова отмежевываются со всей решительностью, они защищены преградами, мешающими сношениям и обменам. Перефразируя слова Меттерниха , Огюстен Реноде сказал об Италии XVI века, раздробленной и неопределенной (за исключением Пьемонта) в своих очертаниях, что это всего лишь географическое название231. Но так ли мало значит гео­графическое название? Оно эквивалентно совокупности исторических территорий, сформированных и непосредственно затрагиваемых одни­ми и теми же великими событиями, которые протекали как бы в плену этих пространств, никогда не находя в себе сил выйти за их пределы.

Согласно Джоаккино Вольпе, именно это надо понимать под италь­янским единством, когда о нем заходит речь. То же самое относится и к Иберийскому полуострову; драма мусульманского завоевания и Рекон­кисты, находившаяся в центре его истории на протяжении семи веков, разыгрывалась внутри его границ. Эта обособленность была ре­шающей для его объединения, позволила ему переработать куль­турные заимствования извне; усвоить европейскую готику, но при этом обогатить ее украшениями платереско и искусства мудехаров; позже по-своему воспринять барокко, из которого родился churriguerismo . Подобная же обособленность Северной Африки, поглощенной исла­мом, позволила ей сохранить свое своеобразие и постепенно заглушить с помощью своих марабутов «исламские и ориентальные мотивы берберскими»232. За высокими оградами полуостровов формируются своеобразные окраинные миры, обладающие своим неповторимым ароматом, своим особым звучанием 233.

Установление на каком-либо из полуостровов политического един­ства всякий раз предвещает великие перемены. Вспомним последствия объединения Греции, осуществленного Македонией в далеком про­шлом, или объединение Италии под властью Рима. В начале XVI века католические короли собирают воедино испанское государство, обла­дающее настоящей взрывчатой силой.

О Польше.

Стиль чурригереско от имени семьи архитекторов Чурригера.

214

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


Если острова более чем наполовину закрыты со стороны континен­тальных масс Европы, Азии или Африки, то они, напротив, легко дос­тупны с моря, отсюда их агрессивность, когда они чувствуют свою силу, и беспомощность, когда они не в состоянии себя защитить.

В чем причина странного распределения полуостровов по парам? Хотя Италии удалось в римское время подчинить себе их все благодаря ее господству на море, это исключение только подтверждает правило. В целом, проникновение одних полуостровов на территорию других не имело таких масштабов. Их столкновения похожи на абордажные стычки между кораблями. Такие, как нападение, позволившее Малой Азии завладеть огромным Балканским полуостровом в конце XIV и начале XV века и открывшее путь грандиозному турецкому нашест­вию; или еще более стремительный выпад, совершенный Северной Африкой на территорию соседнего Иберийского полуострова в начале VIII века. Так начиналась более или менее продолжительная жизнь вышеупомянутых сдвоенных континентов: Анатолии и Балкан во вре­мена Византии, а затем турецкой империи; в Средние века — Северной Африки и соседней с ней Испании, прочный союз которых234 был прерван на многие столетия только после их разрыва в 1492 году. Но плодотворность этого союза такова, что он никогда не будет окончательно расторгнут... Столетие, которое рассматривается в этой книге, знало еще два абордажных штурма: один из них привел к соединению Испании и Италии, утвержденному в 1559 году и продлившемуся более столетия, не­смотря на разделяющее их пространство западного Средиземноморья и множество препятствий235; другой заключался в наступлении с Балкан на издавна находящиеся без присмотра территории Северной Африки — как известно, турки подчинили ее себе только наполовину.

Эти связи, эта, с одной стороны, уходящая, а с другой — ут­верждающая себя жизнь в общих чертах повторяют историю моря. В спокойные периоды жизни полуостровных миров, по очереди высту­пающих в роли завоевателей и жертв завоевания, в их недрах зреют бу­дущие взрывы. Так, перед нападением берберов на Испанию в VIII ве­ке наблюдался демографический подъем в Магрибе; точно так же на­много позднее походам турок на Балканы предшествовало постоянно растущее перенаселение Малой Азии, где осуществлялся, по-видимому, сам по себе знаменательный переход от кочевого в полуоседлому обра­зу жизни. И, наоборот, всякое завоевание ведет к истощению ресурсов:

Острова 215

к тому дню, как Италия во главе с Римом увидела завершение своих чу­довищных усилий по подчинению всех стран на море, она обезлюдела.

Так один полуостров по очереди уступает другому политическое первенство, а вместе с ним и экономическое, и культурное превосходст­во, первенство во всех областях. Но эти перемены не происходят одно­моментно: нечасто один из средиземноморских полуостровов бывает наделен всеми дарами сразу. Каждый из них представляет собой разви­вающийся мир, поэтому они не поддаются классификации. Можно ли отдать одному их них предпочтение перед другими в силе, блеске или прогрессе цивилизации? Ответить сложно. Ведь Магриб вовсе не был таким вечным аутсайдером, каким его представляет в своих книгах Эмиль-Феликс Готье; у него были свои периоды великолепия и даже верховенства. Один пунический Карфаген что-нибудь да значит. А как расценивать завоевание Испании в VIII веке, Сицилии в IX, Египта в X? В духовном отношении во времена Апулея и святого Августина Се­верная Африка являлась главным оплотам Церкви и латинской куль­туры. Италия в эту эпоху была несравненно беднее ее236.

Согласно гипотезам Л. М. Уголини237, спешно выстроенным по сле­дам важных археологических раскопок на Мальте, цивилизация Внут­реннего моря зародилась не на Востоке, как полагали раньше, а на Запа­де, в Испании и Северной Африке, намного раньше второго тысячелетия до христианской эры. Из Испании и из Африки эта цивилизация достиг­ла Италии и Востока. Впоследствии, но только впоследствии, движение повернулось вспять, снова на Запад. Даже если схема и неточна, нам при­ятно представить себе эту эстафету, тянущуюся вдоль берегов и морских путей, огонь, передаваемый с одного острова на другой, от одного полу­острова к другому. Спустя века или тысячелетия огонь возвращается ту­да, где он был зажжен. Но это уже другое пламя...

Игра воображения? Но в бездонной тьме прошлого действовал все же более или менее последовательный своего рода физический закон. Можно без труда себе представить, и это вполне вероятно, что жизнь моря захватывает благодаря своей силе сначала самые легкие, наиме­нее массивные частицы (острова, отрезки побережья) и увлекает за со­бой, постоянно играет с ними, как моря при северном приливе играют с камешками гальки238. Становясь все более мощным и ненасытным, это общее движение втягивает в себя более крупные тела, такие как по­луострова, — тогда история моря возвышает голос... Наступают великие моменты, когда она силой своего притяжения заставляет наклониться

216 Сердце Средиземноморья. Моря и побережья

к себе громадные массы целых континентов. Цезарь в Галлии или Германии по ту сторону Эльбы, Александр на Инде, арабы в Китае, марокканцы на Нигере...

В эти великие мгновения понятие исторического Средиземно­морья безгранично расширяется. Так как эта проблема сама по себе яв­ляется сложной и спорной, то, быть может, ее решение проливает свет на главный вопрос — вопрос о судьбе Средиземноморья?

примечания

1 Éric de Bisschop, Au delà des horizons lointains, Paris., I, 1939, p. 344. Если выра­
зиться словами Сервантеса: «Navegando de tierra a tierra con intencion de no engolfar-
nos»*, Nouvelles exemplaires, I, 254. Речь идет о путешествии из Генуи в Испанию.

2 Петр Мартир** в письме графу де Тендилья и архиепископу Гранадскому из
Александрии Египетской от 8 января 1502 г. (письмо № 231), опубликованном ^ Luis
Garcia у Garcia,
Una embajada de los Reyes Catolicos a Egipto, 1947, p. 55, note.

3 Costeggiare, держаться берега, означает также продвигаться с осмотрительно­
стью: венецианский дож советует герцогу Феррарскому ехать «costegiando», A. d. S.,
Modene, Venezia 77 IX, f 43, письмо Дж. Тебальди герцогу, Венеция, 29 апреля 1526 г.
Движение по прямой, напротив, обозначается понятием «углубиться в море»,
плыть «a camin francese» . Главнокомандующий морскими силами Томмазо
Контарини пишет из Корфу 10 июля 1558 г.: «...la notte, si comme le scrissi, levatomi
me ne venni qui a camin francese, senza tochar alcun loco...» . A. d. S. Venise,
Proveditori da Terra e da Mar, 1078. Другое выражение, менее точное, — venire de
lungo******. A. d. S. Venise, Senato Mar 19, F 34, 28 декабря 1517 г. корабли с зерном,
загрузившиеся на Кипре... «sono venute de longo a Venetia senza tocar Cor-
phu» . Соответствующее испанское выражение — a largo mar ,
COON LV, p. 8 (1628).

Проплывая от одной стоянки к другой с тем, чтобы не удаляться от берега.

Педро Мартир Ангиерский (1457—1526), церковный деятель и историк.

Французским ходом. ****

Венеции.

Отправившись в путь, как я уже писал вам, ночью, я прибыл сюда

французским ходом, не приближаясь к берегу... ***** ^

Совершить дальнее плавание.

Прибыли после дальнего плавания в Венецию, не заходя в Корфу. По открытому морю.

Острова 217

4 Рагузский архив, точная ссылка отсутствует. См. ^ Bertrand de la Bordene, Le Dis­cours du Voyage de Constantinople, Lyon 1542, p. б; Белой дю Ман (op. cit., p. 85) про­ходит так близко от мыса Магнезия, «что мы могли бы добросить камнем с корабля на сушу». О кораблях, находящихся в плену у берега, Saco de Gibraltar, pp. 134, 136.

5/. de Barros, Da Asia, Dec., I, livre IV, ch. XI (édition A. Baiäo, p. 160): «Jantando em un porto e ceando em outro».

^ 6Damiao Peres, Historia de Portugal, 1928—1933, IV, p. 214; Thome Cano, Arte para fabricar ... naos de guerra y merchante... Seville, 1611, p. 5 v°. Эскаланте де Мендоса, 1575 г., различает «моряков прибрежных и тех, что плавают в открытом море». В число последних не входят ни моряки, которые ходят из Бискайи во Францию... ни те, что совершают плавания «по всему Леванту»; Henri Lapeyre, Une famille de marchands: les Ruiz, 1955, p. 194.

7 Op. cit., p. 25.

8 Ср. путешествие эрцгерцогов Рудольфа и Эрнста (E. Mayer-Loewenschwerdt, Der
Aufenthalt der Erzherzöge R. und E. in Spanien, 1564—1571, Wien, 1927) или карди­
нала Камилло Боргезе (A. Morel Fatio, L'Espagne au XVI et au XVII siècle, 1878,
p. 160—169), который в 1594 г. делает такие остановки в Ливорно, Савоне, Паламо-
се и Барселоне, «плывя вдоль Каталонской Ривьеры». Мария Медичи на путь от Ли­
ворно до Марселя затратила 22 дня, с 13 октября по 3 ноября 1600 г., ^ Agrippa d'Au-
bigné,
Histoire Universelle, edit, pour la Société de l'Histoire de France par A. de Ruble,
1886—1897, X, pp. 338—339.

9Ла Превеза, Лепанто... Но также ла Уг*, Абукир, Трафальгар. Не являются ли войны, ведущиеся на просторах океанов, приметой сегодняшнего дня? R. La Bru­yère, Le drame du Pacifique, 1943, p. 160.

10 Paul Masson, Histoire du commerce français dans le Levant au XVII siècle, 1896,
p. 487— 488. Это старый марсельский путь с той разницей, что в XIII веке лишь не­
многие суда достигали Сирии, проходя мимо Мессины без остановки.

11 ^ Belon du Mans, op. cit., p. 81 v° et sq.

12 U go Tucci, «Sur la pratique vénitienne de la navigation au XVI siècle», in: Annales
E. S. C., 1958, pp. 72—86.

13 Simancas E° 1392, письмо Фигероа королю из Генуи от 30 апреля 1563 г.:
герцог Монако остановил три escorchapins, двигавшихся из Тортосы с грузом
шерсти, поскольку они не уплатили пошлину за транзит. Товары предназнача­
лись испанским торговцам во Флоренции. Герцог утверждает, что его привилегия
была подтверждена Карлом V. A. d. S., Genova, L. M. Spagna, 10—2419: савойская
галера захватила (в октябре 1588 г.) уже на Генуэзской Ривьере, в миле от берега,
барки, груженные растительным маслом, поскольку они не заплатили пошлину
в Вильфранше. Об этом сборе, взимавшемся с 1558 г., см. ^ Paul Masson, Histoire du
commerce français dans le Levant au XVII siècle, 1896, p. 72—73, et Histoire du com­
merce français dans le Levant au XVIII siècle, 1911, p. 192—193; C. S. P. VII, p. 229,

Поражение, которое французский флот потерпел в битве с англо-голланд­скими силами у Сен-Ва-ла-Уг близ Шербура в 1692 г., в ходе войны за Пфальцское наследство.

218

Сердце Средиземноморья. Моря и побережья


25 juin 1560; A. N., Marine В 31; Gênes Manoscritti n° 63, 1593; A. D. S. Florence, Medi­ceo 2842, 11 août 1593; A. N., Affaires Étrangères Bl, 511 Gênes, 17 juin 1670; Lettres de Henri IV, VI p. 126.

14 Считалось, что, владея одним Пьомбино (известно, что Пьомбино, независи­
мая Синьория, в период с 1548 по 1557 г. был оккупирован Козимо Медичи), можно
было парализовать судоходство во всей Италии. В самом деле, Пьомбино, если бы
Генуя ускользнула от Испании, оставался единственным портом, связывающим по­
следнюю с Италией: Ливорно — неудобный порт, Монако — «росо capaz» (Ин­
струкция X. де Веги Педро де Маркине). Огромное количество документов, посвя­
щенных Пьомбино, находится в Arch. Hist. Nacional, Madrid, Catalogue no. 2719.
X. Липпомано пишет дожу (A. d. S. Venise) из Мадрида 26 января 1587 г.: великий
герцог Тосканский готов заплатить миллион золотых за форпосты, хотя бы за один
из них. Филипп II не соглашается на это, «поскольку, наряду с прочим, у него
не осталось бы ни одного стоящего порта от Каталонии и от всех берегов Испании
до Неаполя...»

15 Richard Ehrenberg, Das Zeitalter der Fugger, 1922,1, 373, Paul Herre, Weltgeschichte
am Mittelmeer, 1930, pp. 229—231.

16 P. Caffarel, Histoire du Brésil français au XVI siècle, 1878, p. 100—101.

17 A. d. S. Venise, H° Lippomano au doge, Madrid, 19 novembre 1586.

18 A. d. S. Florence, Mediceo 2079, fos 337 et 365. Навы, вероятно, итальянские.
Переход непосредственно из Бразилии в Ливорно, но, по-видимому, португальско­
го корабля упоминается в ркп. Медичео 2080, 29 ноября 1581 г. Есть известие о на-
ве, посланной великим герцогом Фердинандом «в Индию» для открытия новых зе­
мель в 1609 г., in: Baldinucci, Giornale di ricordi, Bibliothèque Marciana, VI, XCIV.
Нет ли здесь ошибки в один год? О том, что великий герцог Фердинанд договорил­
ся с голландцами о колонизации части Бразилии в начале XVII в., см. ^ Giuseppe Gino
Guarneri,
Un audace impresa marittima di Ferdinando I dei Medici, con document! e
glossario indo-caraibico... Pisa, 1928, p. 24, notes.

19/. Cvijic, La péninsule balkanique, 1918, p. 337.

20 Edouard Petit, André Doria, un amiral condottiere au XVIe siècle, 1466—1560,1887, p. 175; Об этом хорошо пишет Белой, op. cit., p. 92: «Древние мореплаватели стал­кивались с гораздо большими трудностями, чем те, которые встречаются нам те­перь... и чаще всего они не теряли из виду землю. Но сейчас, когда повсюду извест­ны качества магнита, кораблевождение стало легким». И он ссылается на использо­вание магнита корсарами. Но не нуждаются ли действительно корсары в том, что­бы выходить в открытое море, растворяться в его просторе? Компас, как полагают, был занесен в Средиземноморье из Китая в XII веке. Но так ли это? F. С. Lane, «The Economic Meaning of the Invention of the compass», in: The American Historical Review, vol. LXVIII, n° 3, april 1963, p. 615.

Замечания Bisschop, op. cit., p. 332, о сухом и неприветливом побережье среди­земноморской Испании. Наблюдения Siegfried , op. cit., p. 319, относительно сухих и часто пустынных берегов Средиземного моря. Аналогичные замечания R. Recouly,

Недостаточно вместительный.

Острова 219

Ombre et soleil d'Espagne, 1934, p. 174; сотни километров без малейших признаков жилья. Берега пустынны и открыты всем ветрам. На испанском побережье от мыса Палое до мыса Салон, за исключением Валенсии и Аликанте, также можно укрыть­ся только от ветров, дующих с суши (Instructions Nautiques, n° 345, p. 96). Все испан­ское побережье Средиземного моря лишено защиты от морских ветров (ibid., р. 1). О гористых и покрытых голыми скалами берегах Прованса см. Honoré Bouche, Chorographie, ou des descriptions de la Provence..., 1664, p. 18.

22 Richard Hennig, Terrae Incognitae, 2e éd., 1953, III, p. 261. 23/oâo de Barros, Da Asia, Dec. I, livre I, chap. 2, Venise, 1551, p. 7.

24 Georg Friederici, Der Charakter der Entdeckung und Eroberung Amerikas durch die
Europäer, 1936, II, p. 23.

25 Vitonno Magalhaês-Godinho, L'Économie de l'Empire portugais aux XV et XVI siè­
cles. L'or et le poivre. Route de Guinée et route du poivre, Paris, 1958, Thèse dactylo­
graphiée, Sorbonne, p. XLVIII et sq.

26 Y. M. Goblet, Le Temps, 30 avril 1938.

27 Разноцветные лодки Эгейского моря с приподнятыми бортами (W. Helwig, Bracon­
niers de la mer en Grèce, trad, fse, 1942, p. 133.) R. Recouly, op. cit., p. 179. На море у Бале-
арских островов и сегодня можно встретить изящные галеты , развозящие апельсины.

28 Emmanuel Grévin, Djerba l'île heureuse et le Sud Tunisien, 1937, p. 35.

2 Théophile Gautier, in: Voyage à Constantinople, 1853, p. 36. Сравните с современ­ным зрелищем порта Кавалла (М. N. «Каwalla die Stadt am weissen Meer», Kölnische Zeitung, 16 Juli 1942); здесь можно видеть парусники, груженные табаком, маслина­ми, сушеными кальмарами...

30 ^ Cat. A. Thomazi, Histoire de la Navigation, 1941, p. 23.

31 Отдельные описания: Неаполитанского залива, ср. Instructions Nautiques,
n° 368, p. 131; залива Волос с его бесчисленными островами, Helwig, op. cit., p. 16; за­
лива Кварнер, ^ H. Hochhoher, «Die Küsten der Adria als Kultur-Siedlungs-und Wirt­
schaftsbereich», in: Geogr. Zeitschr., 1932.