Катарсис семидисятника
| Вид материала | Документы |
Содержаниестасим VI 9-й хоревт Эписодий VII (продолжение) |
стасим VI
3-й хоревт:
У двери в вагоне метро.
Девушка открыла книгу и читает.
Прочла всего несколько страниц.
В стекле двери точно такая же девушка.
Дочитывает такую же книгу.
[Это такая танка, что ль?]
^ 9-й хоревт: Дверь распахнулась, и на пороге появился пьяный Серега. Серегу мотало из стороны в сторону, и его половой член болтался, как тополиная сережка при легком дуновении ветерка.
^
Эписодий VII (продолжение)
11.
Нервная разрядка породила какую-то плывущую апатию. Прошло время. Тихо проскрипела дверь в ванной, щелкнули друг за другом выключатели, перемежаемые звуками шагов. Мягко стукнула дверь. Этот последний звук расплылся отголоском в тишине, которая навалилась совершенно безысходным ужасом.
Маша вскочила с кровати и стала судорожно одеваться. Скинув с себя ночную рубашку, она быстро надела трусики, натянула платье и, застегивая его, одновременно сунула ноги в босоножки. Выбежала из квартиры, хлопнув дверью, быстро сбежала по лестнице, страшась услышать что-либо вдогонку, пробежала до угла дома и, завернув за него, резко остановившись и тяжело дыша, прислонилась к водосточной трубе.
Ночь была теплая. Даже душная. Прошедший дождь испарялся от неостывшого асфальта. Лужи еще не высохли, и Маша, пока бежала, забрызгала и намочила ноги.
Некоторое время она стояла, пристально разглядывая чуть овальный лунный диск. Потом она прислушалась и пошла дальше. Шаги отдавались в пространстве между домами, и казалось, во всем мире нет других звуков.
…Потом эти звуки исчезли. Она вышла на широкую улицу с бульварчиком посередине. Шла тихо и бесцельно. Никаких мыслей в голове не было.
«А шапочка!» – вдруг вспомнилось ей. И эта мысль поразила ее очень. Она ускорила шаги. Теперь у нее появилась цель, и она с жадностью устремилась к ее выполнению. Она не думала ни о чем: ни о том, что транспорт не ходит, ни о совершенной никчемности этой новой цели, ни о том, что ради нее нужно протопать по городу не один километр. Она шла и шла по пустым мокрым душным улицам, и опять шаги гулко отдавались в домах.
Пока она шла, ни один автомобиль, ни один прохожий не показался и не послышался. Все окна молчали и были черны. Казалось, весь город вымер, и только по привычке горят фонари и мигают желтые светофоры.
12.
Скамейка была пуста. «Вот черт, шерсти-то сколько пропало», – машинально пожалела Маша. Она постояла, обескураженно глядя на пустую скамейку, медленно на нее опустилась, и ее опять стала обволакивать безысходность.
Послышался первый троллейбус. Маша подняла голову, оглянулась и с удивлением обнаружила, что пока она добралась, наступило утро. Город стал наполняться звуками птиц и машин.
Маша встала и тихо побрела, глядя под ноги, а город просыпался и шумел. Появился народ, открылись газетные и табачные киоски, затем – киоски с мороженым. На автоматах с газированной водой – стаканы. И неопохмелившиеся мужики с жадностью их опорожняли, прежде чем нырнуть в двери общественного транспорта.
Солнце разогнало утреннюю прохладу и, высушив асфальт, начало жарить со страшной силой. Маша вдруг остановилась как вкопанная. «Господи, было такое же солнце». Она даже оглянулась, нет ли поблизости кого из школы. «А после наступил холод». На миг ожившее лицо ее опять потускнело, и она вновь понуро побрела вперед.
Улицы были почти пустынными. Заводы уже вовсю работали, и лишь машины проносились в обе стороны, словно кто крутил верньер приемника.
Маша спустилась в подземный переход. Его выстроили всего месяц назад, и поэтому там было сыро и темно.
Какие-то ребята шли навстречу. Когда они поравнялись с Машей, один из них зацепил ее руку, а другой начал хватать между ног.
Это было так неожиданно, что Маша даже не пошевелилась сопротивляться…
…Когда они снимали с нее трусы, те порвались… Парень посмотрел на них и отбросил в сторону… Четверо держали ее на весу: двое подмышки, двое за ноги… Пятый уже расстегнул брюки…
И в этот момент в дальнем конце перехода послышались шаги.
Насильники всполошились и притиснули Машу к стене, стараясь загородить ее, пока пройдут.
Тут Маша, наконец, опомнилась и дико заорала. Парни, не сговариваясь, бросили ее и пустились наутек, шаги гулко прогрохотали в темном пространстве, а те, кто шли с другой стороны, невольные Машины избавители, остановились – прозвучали какие-то слова – и ушли, так и не зайдя в переход.
13.
Маша сидела на мокром грязном полу, недвижно уставившись сухими глазами в засохшую кучку кала перед собой, ошеломленная мерзостною нелепостью происшедшего. Вся незащищенность и хрупкость этого бытия ярко предстала в ее воображении в этот миг и, возникнув отчетливо и черно-бело, так и оставались до конца. Наверное, именно это называется трагической иронией, – вспомнилось ей.
— Наверное, – проговорила она одними губами…
Когда она шла по улице, прохожие оглядывались на нее. Но она не видела ничего вокруг. Лишь темный коридор с серым просветом стоял перед ее взором. Ей уже было все равно и спокойно. В движениях ее даже появилась какая-то бодрость и энергия.
Лишь подойдя к квартире, она остановилась и долго смотрела на обитую коричневым дерматином дверь с серебряными кружочками шляпок обивочных гвоздей. Но это длилось недолго. Несколько секунд она вставляла ключ в скважину, открыла дверь, зашла в квартиру. Некоторое время бесцельно слонялась по дому, то и дело натыкаясь взглядами на разные предметы. Потрогала приемник-сувенир в виде останкинской вышки, даже включила его на несколько секунд (приемник – прямого усиления! – никогда не включался, в доме была шикарная «Рига 103» с УКВ-диапазоном). Там шел какой-то спектакль (вроде бы, «Годы странствий» с Горбачевым в роли Ведерникова). Но в родительскую комнату она не пошла, а направилась в Ленькину. (Когда же последний раз здесь протирали пыль? Вон валяется на полу старый «solingen» … которым Ленька карандаши точил.) Зашла на кухню. Зажгла конфорку. Затем опять выключила ее. Так она бродила по квартире с полчаса, как бы выискивая алгоритм своих дальнейших действий.
А солнце светило так же ярко, как и семь месяцев назад.