Публикуется по книге: Кадыров Жумадин. Бюбю Мариям. Пер. Тыныбека Мейманалиева. Б.: Бийиктик, 2009. 316 с
| Вид материала | Документы |
- А. М. Кадыров культурология Теория и история культуры уфа 2004, 2225.93kb.
- Земле и, в частности, эволюции человека Публикуется по книге: О. Я. Бондаренко. Жизнь., 1127.47kb.
- 119121 Москва, 2-й Неопалимовский пер.,, 15.27kb.
- Публикуется по книге: Вячеслав Тимирбаев. Григорий Балян. Б.: 2007. 331 с. (Жизнь замечательных, 3065.32kb.
- Публикуется по книге: Омуркулов Кадыр. Стон ледника: Публицистика и проза. Б.: Шуру,, 3372.6kb.
- Театрализованная экскурсия по Москве, 51.36kb.
- Публикуется по книге: Кузнецов А. Г. Из истории американской музыки. Классика. Джаз., 1830.6kb.
- Конрад Лоренц, 3220.31kb.
- Конрад Лоренц, 3220.89kb.
- Конрад Лоренц, 3220.98kb.
ДЛИННЫЕ-ДЛИННЫЕ СТРОКИ СТИХОВ
После ночной медитации, завершившейся перед наступлением рассвета, Бюбю Мариям пришла в своё обычное состояние лишь у самого палаточного лагеря. В тот же миг у неё из глаз, словно горячие расплавленные бусинки немой горести, хлынули слёзы, ибо у неё в ушах еще раздавались горькие рыдания Старца, показавшего ей кровопролитное сражение, она еще чувствовала и осязала смрад битвы. И тогда поняла Бюбю Мариям, что это тело её вернулось в настоящее, а душою и всеми чувствами она продолжала пребывать в прошлом, ощущая себя сопричастной к великой битве, воочию увиденной ею во время ночной медитации.
Обливаясь слезами, Бюбю Мариям подошла к бережку речушки и ополоснула своё тело холодной горной водой. Затем вошла в свою палатку, раскрыла заветную тетрадь и стала вглядываться в знаки, полученные во время сеанса. Она читала таинственные письмена, и перед глазами её вновь возникали страшные картины великой битвы, а слёзы всё продолжали течь и жечь и без того разгорячённое лицо, и без того страждущее сердце.
- А, вы уже вернулись? – удивлённо спросил Шакин Эсенгулов, вошедший к ней через некоторое время. – Мы вместе с вашим сыном Таалаем перед самым рассветом заглядывали в палатку, но вас ещё не было. Вернулись в свои шатры и вроде бы держали ухо востро. А вы, оказывается, появились совершенно незаметно и бесшумно. Даже собаки не лаяли. Неужели они не приметили вас? Возможно, оттого что уже признали вас, не стали понапрасну лаять. Я не слышал даже их обычной возни и поскуливаний. Уже прошло время приёма моего лекарства. Я заглянул, думая, что вы ещё не вернулись, а вы уже сидите в палатке.
Я давно вернулась. Ещё затемно. И всё это время только плачу. Во время медитации я видела жестокое сражение и бесчисленное войско. Видела горы трупов, устлавших бескрайнее поле брани. Даже сейчас я чувствую зловонный смрад той битвы.
Шакин Эсенгулов не отводил взгляда от тетради, которую Бюбю Мариям держала в своих руках, и от записей, которые выделялись на белой странице.
- Вы, похоже, кое-что написали. Могли бы мне показать?
Бюбю Мариям удалось отвлечь себя от воспоминаний и видений, неотрывно встававших перед её мысленным взором.
- Вы будете смеяться надо мной, увидев эти записи.
- Нет, не буду. Показывайте.
Бюбю Мариям передала заветную тетрадь Шакину.
- Наверное, мои записи выглядят хуже каракуль малолетнего ребёнка? – спросила она смущённо.
Но Шакин Эсенгулов ничего не смог разглядеть на странице, кроме длинных линий, чёрточек, напоминающих очертания гор, углов и некоторых обозначенных цифр.
- Что заключено в этих знаках?
- Их можно обратить в длинные-предлинные стихотворные строки.
- Если у вас уже есть готовые записи строк, дайте мне, пожалуйста, я почитаю их.
Бюбю Мариям сама прочла ему некоторые строки стихов, которые ей удалось ещё ранним утром переложить на современный кыргызский язык:
Лампада моя, внемли слову моему, – я поведаю тайну!
^
Слушай песнь мою, устремлённую в мир, грудь мою разрывая!
Старя столетья, я пою неустанно и не снижая голоса своего,
Слезам моим не истощиться, и не унять мне собственного плача.
Но лишь только Бюбю Мариям начала читать стихи, как почувствовала, что приближается приступ талыма1. Она знала все ее признаки и потому, быстро перевязав раны Шакина, выпроводила его из своей палатки. И тут же приступ свалил её с ног.
По прошествии некоторого времени она пришла в себя и даже почувствовала некоторое облегчение и бодрость духа. Женщина поняла, что внезапно наступивший приступ талыма был ей предупреждением: ей нельзя было читать кому-либо разгаданные таинственные стихи, показывать, а тем более давать постороннему человеку тетрадь со знаками.
Она вновь взяла свою заветную тетрадь и продолжила записи.
С того дня, как увидел я поле жестокой битвы,
С того дня, как услышал небесный таинственный голос,
Неустанно текут мои слёзы,
А с уст моих льются стихи.
Я пою песню скорби, лампада моя -
Это песнь о доблести витязей,
Об их героизме в битве против калмаков1,
Об этом поле, где гибли жизни,
О той долине, что наполнилась кровью людской…
Денно и нощно вижу я, денно и нощно слышу я,
Как благородные души, с прощальным криком
Отрываясь от тел, взмывают в синие небеса.
Голос мой не умолкнет и не устанет петь им гимн.
Зрелище груд убиенных воинов
Сжигает сердце огнём беспощадным,
Ведь они, погибшие в походе витязи,
Рождены во имя свободы и счастья.
О, лампада моя, узри настоящих Шеров2,
А слово моё прими в свою сущность
И сохрани неизменным…
И снова перед Бюбю Мариям возникли картины великой битвы, снова она ощутила свою сопричастность с ней. Вздрогнула она, увидев, как не десятками, не сотнями, а тысячами гибли воины, превращаясь в кровавые горы, и вырвались у неё безудержные рыдания:
Опечалишься ты, лампада моя,
Если не поведаю тебе искренне,
Как случилось, что на скорбной земле
Взгромоздились, будто кровавые горы,
Тела погибших боевых скакунов,
Ещё недавно мчавшихся стремглав
Табуном жеребят на зелёном просторе.
Эти тулпары3 - потомки Нар Буудана4,
Благословлённые Камбар-Атой5,
Неслись в жестокую битву,
Понукаемые витязями в доспехах,
И били копытами чёрные камни,
Высекая искры, дробя их в песок,
А из ноздрей летела раскалённая лава.
И стало с тех пор это дикое поле брани
Приютом для тел убиенных воинов,
Что костьми полегли в сырую землю.
И пою я песню скорби, не убавляя гласа своего,
И плачу я, не в силах унять своей вселенской боли…
И намерен воспеть я гимн героизму шеров,
Всему, что видел, всему, как было,
Мужеству отцов и братьев в борьбе с врагом,
Жизни их, достойной великой славы.
Препровождая в Лету времена и старя столетья,
Я лишь забочусь о вас, потомки…
3 июля 1995 года
На этой дате Бюбю Мариям прекратила свои записи. Лишь теперь она заметила, что ее самочувствие намного улучшилось.
^ ЭПОХА МАНАСА И МАНАСЧИ
6 июля Бюбю Мариям вновь решила помедитировать. Этот сеанс прошёл почти так же, как и предыдущий. Сразу после необходимых ритуальных действий она пустилась бежать вверх по склону высокого холма Сары-Жон и, достигнув его вершины, встретилась с Волшебным Старцем. Их переход в ИНОЙ мир, в ИНУЮ эпоху произошёл очень быстро.
Вновь появился странный луч, не похожий на солнечный. Так же, как и в прошлый раз, он исходил откуда-то сбоку, будто из щели невидимого громадного тёмного занавеса. Но на этот раз луч светился не с уровня местности, где находились Бюбю Мариям и Волшебный Старец, а с точки, находившейся намного выше, чем в прошлый раз. Словно софит или прожектор, намеренно высвечивающий затемнённую сцену, этот странный луч перемещал своё направление в пространстве и сейчас показывал одни за другими в какой-то особой последовательности различные места и эпизоды сражения.
Оказалось, что эта Великая Битва, кровавые сцены из которой высвечивал таинственный луч, и есть Чон Казат1 – один из самых значительных и трагических периодов в истории кыргызского народа. И поразительно, что эти два простых слова вместили столь грандиозное и по времени, и по своим масштабам событие. Несть числа воинам, принявшим участие в этом великом событии, многие сложили головы свои, приняв смерть на поле брани, и лишь горстке людей удалось выжить в этом кровопролитном светопреставлении…
Об этом Бюбю Мариям поведал Волшебный Старец, находившийся рядом с ней.
Он и сам был участником Чон Казата. Получив в бою тяжелейшую травму и потеряв сознание, он услышал таинственный голос. Придя в себя, стал с той поры и до своего последнего вздоха сказывать песнь о Чон Казате, о его начале, о том, каким образом протекало его развитие, об его окончании и вообще о первопричинах возникновения этого исторического события. И ещё Старец рассказал, что на протяжении всей своей жизни он слагал и пел песнь о жизни и деятельности Айколь Манаса2, его сподвижниках, кыргызском народе, его благосостоянии и развитии в эпоху Манаса. Обо всём этом поведал Волшебный Старец Бюбю Мариям.
Нет, вероятно, слово «поведал» в данном случае будет неточным, потому что^ Старец даже рта не раскрывал, чтобы поведать своё откровение в устной форме, ибо передавал он все свои сведения Бюбю Мариям при помощи силы мысли. Всю колоссальную информацию, касающуюся целой эпохи, он полностью вложил в память Бюбю Мариям.
Так Старец продолжал излагать свой рассказ о событиях, относящихся к Чон Казату, которые по-прежнему высвечивал луч из тёмной мглы кровавого светопреставления.
- А вон возвышается Тал Чоку3, - сказал он, показывая на одну из высоких гор. В это время и луч осветил Тал Чоку. – Человек, стоящий на нём, и есть сам Айколь Манас. Он наблюдает за Чон Казатом…
Бюбю Мариям перевела своё внимание на Тал Чоку, как называл его Волшебный Старец. Она увидела и молодое деревце – почти саженец, выросший посреди скальной тверди; и место для отдыха, выложенное из камней; и силуэт могучего человека, вернее, верхнюю – выше груди - часть его туловища, видневшуюся из-за каменной преграды. Но она не смогла, а возможно, ей не хватило духу пристальнее вглядеться в лицо этого человека. Не осмелилась, не решилась, не позволила себе подобной дерзости, считая, что не имеет права смотреть ему прямо в глаза.
- А эти люди – манасчи, жившие в самые разные столетия, - начал представлять Волшебный Старец, когда луч осветил поочерёдно людей, по одиночке занявших вершины возвышенностей. - Сейчас каждый из них в меру своих знаний и способностей сказывает именно о том эпизоде, когда Айколь стоит на Тал Чоку.
Бюбю Мариям перевела взгляд на манасчи и стала вглядываться в каждого из них. Она старалась запомнить не только их внешности, лица и, возможно, какие-то отличительные особенности, но, самое главное, то, как сказители излагали свои версии об Айколь Манасе, возвышавшемся на Тал Чоку.
Она отметила про себя, что, несмотря на то что все сказители рассказывали об одном и том же историческом событии, каждый из них излагал его по-своему, со своим видением и пониманием. Также она заметила, что некоторые манасчи-сказители вообще не рассказывали о том, что Айколь находился на Тал Чоку.
Когда же луч переместился на поле битвы, Волшебный Старец вновь продолжил свой рассказ: «Эта обширная местность, где сейчас идёт беспощадная сеча, и есть земля, на которой шел Чон Казат. Об этом Великом Истреблении первым я начал сказывать. И все манасчи, которые были после меня, тоже рассказывали о Чон Казате. Конечно, и это очевидно, все мы излагали по-разному, и каждый сказывал о нём на свой лад. Найди и изложи разницу между ними сама».
Бюбю Мариям без особого труда выполнила веление Волшебного Старца: она сравнила форму и содержание сказаний других манасчи с вариантом Волшебного Старца. Разница между ними была как между небом и землёй. Бюбю Мариям поняла, что изложения Старца были правдивы и отображали Чон Казат точно так, как она его воочию видела, как это происходило, по-видимому, на самом деле, ибо странный луч именно так освещал грандиозную историческую битву. Сказания некоторых манасчи были очень похожи на вариант Волшебного Старца, но многие вовсе переиначивали и искажали реальные события, выбиваясь из истинного русла.
Да, необходимо отметить, что все сведения о Манасе и его эпохе, излагаемые другими манасчи, вдруг стали целиком и полностью известны Бюбю Мариям. Волшебный Старец, не проронив ни единого слова, передал ей мысленно всю достоверную информацию об Айколь Манасе, о его жизнедеятельности и в целом об эпохе, потому что был ее очевидцем и свидетелем. Передача этих знаний происходила в то время, когда она наблюдала за сказителями, и именно в той последовательности, в которой их освещал таинственный луч.
Результатом этой медитации стал огромный объём информации, полученный из сказаний всех манасчи, - от самого первого и до наших современников, как о самом Айколь Манасе, так и о целой эпохе в истории кыргызского народа.