Содержание 1999 г. №1

Вид материала

Документы

Содержание 30 сентября 2003 г. ЭВОЛЮЦИя ВЗГЛЯДОВ А.П. ЕРМОЛОВА

Подобный материал:

• А. Н. Фоломьев и др. М.: Владос, 1999. 235 с.: табл. Содержание лекция, 27.16kb.
• Энджел Д. Поведение потребителей. – Спб.: Питер Ком, 1999. – 768 с. Содержание, 151.31kb.
• Annual Bank Conference on Development Economics, Washington, D. C., April 28-30, 1999., 605.1kb.
• Республики Башкортостан «Как платить за коммунальные услуги. Льготы. Тарифы. Субсидии», 2793.49kb.
• Гуревич П. С. Культурология: Учеб пособие. — М.: Знание, 1999. — 287 с. Содержание, 43.48kb.
• Курс лекций: Учеб пособие. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. 512 с. Содержание, 28.12kb.
• Седьмой Генеральной Ассамблее в Баку в июне 1996 г., доклад, 248.66kb.
• Гидденс Э. Социология. – М.: Эдиториал урсс, 1999. – 704 с. Содержание, 206.87kb.
• Развитие марксистско-ленинской философии. Синтез "белой" и "красной" идей. Новое космическое, 489.12kb.
• Din 17455-1999 «Трубы круглого сечения сварные из нержавеющей стали общего назначения», 1013.84kb.

^

30 сентября 2003 г.

ЭВОЛЮЦИя ВЗГЛЯДОВ А.П. ЕРМОЛОВА

О МЕТОДАХ ПОЛИТИКИ РОССИИ В ЧЕЧНЕ

Ш.А. Гапуров

Генерал А.П. Ермолов с 1816 по 1827 гг. был главнокомандующим на Кавказе, управляющим гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях.

Личность и деятельность А.П. Ермолова на Кавказе неоднозначно оценивалась в исторической литературе ХIХ–ХХ вв. [1]. Дело не только в тенденциозности, пристрастиях или идеологической ангажированности тех или иных авторов. Дело, скорей, и в далеко неоднозначной, сложной и глубоко противоречивой фигуре самого Ермолова. Однако при всем при этом большинство оценок личности этого генерала в конце ХIХ в. и сто лет спустя – в конце ХХ в. – почти совпадают. Известный кавказовед ХIХ в. П.И. Ковалевский отмечал, что А.П. Ермолов “был человек величайшего ума, беспредельной честности, безграничной храбрости, прямоты и любви к родине”. В конце ХХ в. в связи с затянувшимся чеченским кризисом в российском обществе резко возрос интерес к личности А.П. Ермолова, как к “усмирителю” чеченцев, и в российской печати появилось немало публикаций, в целом восхваляющих этого генерала. Наиболее объективной с научной точки зрения нам представляется характеристика Ермолова, данная В.В. Дегоевым: “Высокообразованный генерал с широкими взглядами, честными и благородными помыслами, прославленный герой 1812 года и любимец армии, патриот России, никогда не пресмыкавшийся перед властью, Ермолов был личностью противоречивой и загадочной” [2].

С середины 90-х годов ХХ в., с началом военных действий в Чечне, А.П. Ермолов стал кумиром некоторых российских военных. Они считали, что с чеченцами надо обращаться “по-ермоловски” – жестко, жестоко и бескомпромиссно.

Представляется, что мыслящие подобным образом военные и даже некоторые историки, публицисты недостаточно хорошо знают историю деятельности А.П. Ермолова в Чечне. Взгляды генерала на чеченцев в начале его “кавказской эпопеи” и накануне отставки – разные. Если А.П. Ермолов только пытался “навести порядок” на Кавказе, изменить его, то уж Кавказ, и в особенности Чечня, точно изменили его самого.

А.П. Ермолов уделил Чечне, точнее, ее покорению, очень много внимания и времени, намного больше, чем другим регионам Кавказа. Считая Чечню “мягким подбрюшьем” Дагестана, источником военных резервов и хлеба для него, Ермолов покорение Северного Кавказа начал с чеченцев. Фактически программа А.П. Ермолова по покорению Северного Кавказа – это план военно-экономической блокады чеченцев, затем распространенный им на Дагестан и Кабарду.

Прибыв на Кавказ, Ермолов считал, что он в течение нескольких лет приведет гор-ские народы к полной покорности, наведет здесь “порядок”, покажет им, что они “не союзники, а подданные”. “Ермолов был очень уверен в своих силах и военных способностях, – писал М. Кандур, – поэтому полагал, что за несколько быстротечных лет сможет полностью и необратимо завоевать Кавказ. Однако он не мог понять того, что его жестокость, его политика питали дремлющие до поры мощные силы в народных глубинах, которые потом низвергнутся вулканом мести…” [4].

Глубоко уверенный, что цель (установление российского господства на Северном Кавказе и тем самым – дальнейшее расширение границ империи) оправдывает средства (беспредельную жестокость), А.П. Ермолов в 1818–1822 годах большую часть времени проводит в походах против северокавказских горцев, уничтожает их селения, средства к существованию, загоняет их горы, где они гибнут тысячами от голода и болезней. Однако и к 1822 г. цель, к которой он стремился, – полное покорение горцев, особенно чеченцев, остается пока недостижимой. И “проконсул” Кавказа начинает понимать, что его методы (устрашение, жестокость, военно-экономиче-ская блокада и т.п.), казавшиеся ему универсальными и эффективными, не дают нужного результата. Начинающееся осознание этого факта резко снижает его активность с 1822 г. С.А. Экштут отмечает, что с этого времени Ермолов был охвачен “тяжелыми, гнетущими мыслями, находился в состоянии сильной и продолжительной подавленности” [5]. Об этом свидетельствуют и его письма к П.А. Кикину. 16 ноября 1822 г. он пишет: “Все идет медленно и с пламенным характером моим несогласно. Живу здесь давно, ничего не сделал и это меня мучит до крайности… Горест­но оглянуться на шесть лет пребывания в здешней стране и ничего не произвести довольно ощутительно, чтобы свидетельствовало об успехах. Самому внимательному наблюдателю могут быть только приметны перемены, следовательно, они невелики, или еще при самых началах” [6] .

В конце 1820 г. Ермолов доложил царю, что народы Северного Кавказа приведены к полной покорности. Последовавшие затем антироссийские выступления в Чечне, Дагестане и Кабарде вызывали непонимание и раздражение в Петербурге. Некоторые высшие российские сановники считали, что они вы-званы чрезмерно и неоправданно жестокими действиями Ермолова. Неоднозначно было и отношение к его методам со стороны Александра I. Царь то выражал свое “монаршее благоволение” Ермолову за его действия, то призывал его к “кроткому и справедливому” отношению к горцам. Особенно усилилась критика действий Ермолова в Петербурге в середине 1820-х годов. “Он [Ермолов] знал, что в высших петербургских сферах пользовались этим случаем (восстанием в Чечне – Ш.Г.), чтобы дискредитировать его в глазах государя и указывали на общий бунт, как на прямой результат всей его девятилетней деятельности в крае. Вся система ермоловского управления подвергалась беспощадной критике” [7]. Последние 4–5 лет своего пребывания на Кавказе А.П. Ермолов все время находился в ожидании отставки. “Смените меня другим начальником и увидите, что не те еще будут обстоятельства, – пишет он П.А. Кикину 30 июля 1825 г. – Умнее меня не долго пребудет здесь, ибо надобен будет в важнейшем месте или будет чувствовать, что имеет на то право и не согласится по моему мучиться здесь.

Если же мне подобный или, может быть, несколько и слабейший, то нет причины, чтобы лучше управил он делами” [6, с. 512] .

Поход Ермолова в Чечню в апреле-мае 1826 г. – этот “второй этап антиповстанче-ской операции” – не был совершен им по указанию Петербурга. Это была полностью инициатива самого наместника, как и жестокие методы, с которыми действовали российские войска в Чечне. Как уже отмечалось выше, жесткие мероприятия Ермолова на Северном Кавказе зачастую встречали непонимание и неодобрение Петербурга. Александр I, зная склонность своего наместника на Кавказе к чрезмерно суровым мерам в отношении горцев, предупреждал его в своем предписании от 29 сентября 1825 г.: “Я желаю, чтобы внушили войскам и в особенности начальникам, под строжайшею их ответственностью, чтобы все действия были соображаемы более с видами существенной пользы и моими на то повелениями, и что истинная военная храбрость уважается и отличается только тогда, когда она употребляема против вооруженного неприятеля и соединена с тою необходимою воинскою дисциплиною, которая в минуту победы в состоянии пощадить побежденного и остановить всякое мщение над обезоруженными, над женами и детьми, столь нетерпимое в Российских победоносных войсках и помрачающее всякую славу победителей” [8]. Николай I, только вступивший на престол зимой 1825 г., плохо разбиравшийся в специфике кавказских дел, в середине февраля 1826 г. в рескрипте на имя Ермолова дал ему лишь общие указания: “Неутомимая деятельность ваша … послужит мне надежнейшим ручательством, что все предпринятые вами меры к водворению тишины и порядка на Кавказ-ской линии увенчаются полным успехом” [9]. Указания и увещевания Петербурга относительно умеренных действий на Северном Кавказе практически никогда не выполнялись кавказским наместником. Никак не сказались они и на действиях российской армии в Чечне и Кабарде в 1825–1826 гг.

Однако не столько указания далекого Петербурга (к которым Ермолов относился весьма скептически), сколько собственные наблюдения и раздумья к середине 1820-х годов поколебали его твердую уверенность в универсальности силовых методов в окончательном покорении горцев и наведении “порядка” на Северном Кавказе. Особенно сильно в этом плане подействовало на Ермолова восстание в Чечне в 1825 г. под руководством Бей-Булата. С 1818 г. российские власти, следуя плану и указаниям “проконсула”, обрушивали на чеченцев жесточайшие репрессии: ежегодно совершали карательные экспедиции, во время которых уничтожались люди и аулы. Чеченцев изгоняли с равнинных земель в горы, держали в плотной экономической блокаде. Однако все это не только не привело их к покорности, а, напротив, вызвало массовое восстание 1825 г. Под воздействием этих событий Ермолов приходит к выводу, что одних силовых мер недостаточно для подчинения чеченцев и превращения их в покорных подданных государства Россий-ского. Нужны прежде всего меры экономические, политические и административные. “…Временного наказания недостаточно для людей, обвыкших к безначалию, к свободе буйной и необузданной и …необходимы постоянные меры”, – доложит наместник в Петербург в мае 1826 г. Тогда же он направит предписание новому начальнику Левого фланга генерал-майору Лаптеву, которое должно было стать программой действий российских властей в отношении Чечни. Этот уникальный документ, совершенно не свойственный грозному Ермолову, всему тому, что он проповедовал до этого, и наглядно показывающий эволюцию его взглядов на методы покорения чеченцев, не был почему-то введен в научный оборот ни в XIX, ни в ХХ вв. “…Нужным нахожу обратить в особенности внимание на чеченцев”, – указывает главнокомандующий. Он пытается разобраться в причинах последнего восстания, подчеркивая, что к середине 1820-х годов большинство чеченских селений “признавало” российскую власть, они “порядочно повиновались, а некоторые начинали даже привыкать к послушанию”. Однако “всеобщее возмущение все перемешало”, когда “несколько мошенников”, воспользовавшись “чрезвычайным невежеством народа”, сумели “соединить всех” “под видом освобождения мусульман от угнетения неверных”. Видимо, Ермолов не захотел прямо признать, что восстание чеченцев было вызвано его политикой, которая по своей сути была сугубо колониальной. Он лишь останавливается на общей констатации, что к горцам допускалась несправедливость. “Между здешними народами не трудно начальнику приобрести доверенность справедливостью…”. Горцы “имеют уважение к правосудию начальника”. Ермолов часто выдвигал перед чеченцами совершенно невыполнимые для них требования: остановить набеги на кордонную линию, выдать беглых солдат (гостеприимство свято для всех горцев) и т.д. и потом жестоко наказывал за их невыполнение. Видимо, теперь он понял, что эта его тактика была неверна и потому он предписывает Лаптеву: “Никогда не требуйте того, что для них исполнить трудно или чего они вовсе исполнить не могут, ибо за ослушанием должно следовать наказание”. У всех горцев глубокое возмущение вызывало презрительное, неуважительное отношение русской администрации к их обычаям и вере. Ермолов даже в официальных документах называл горцев “закоснелыми в невежестве”, “дикарями и мошенниками”, а мусульманских священнослужителей – “глупыми муллами”. Теперь же он указывает Лаптеву: “Наблюдайте, чтобы никто из подчиненных не позволял себе грубого обхождения с ними (с чеченцами – Ш.Г.); чтобы никто не порочил веры мусульман, паче же не насмехался над ней”. Впервые в своей почти десятилетней практике пребывания на Кавказе А.П. Ермолов приходит к выводу, что для превращения Чечни в составную часть Российского государства необходимо принять специальные меры для “сближения” чеченцев с русскими. “Надобно стараться сблизить чеченцев частым их обращением с русскими”, – указывает он. Для этого необходимо прежде всего развитие торгово-экономических связей между ними (вместо военно-экономической блокады). “Начальнику войск на линии предпишу я об учреждении торгов в крепости Грозной и для опыта учредить меновой двор. Распоряжение сие неприметно привлечет чеченцев, коих некоторые изделия, нужные нашим линейным казакам, будут вымениваемы и исподволь можно будет дать большее обращение медной нашей монете вместо извлекаемого ими серебра”. Последнее было значительным шагом вперед в развитии торгово-экономических связей между горцами и русскими: ведь до сих пор чеченцам запрещалось торговать с использованием российских денег. Разрешался (если разрешался) только меновой торг.

Восстание 1825 г. показало резко возросшую роль духовенства в общественной жизни чеченцев. И Ермолов берет курс на установление союза с лояльными России мусульманскими священнослужителями. “Дам я предписание о построении мечети, где богослужение могут отправлять поочередно в торговые дни муллы из деревень, расположенных по левому берегу Сунжи, более уже имеющих к нам привычки”. Постройка мечети в Грозной и богослужение в ней, действительно, наглядно продемонстрировало бы горцам уважительное отношение российских властей к их вере и способствовало бы в целом улучшению российско-чеченских отношений.

Одним из непременных требований кавказской администрации ко всем горцам была выдача аманатов в знак верноподданичества и покорности. Горцы всегда делали это с большой неохотой, так как содержали аманатов в тяжелых условиях, фактически – как заключенных и даже детей часто заковывали в кандалы, что отмечал и А.С. Пушкин в своем “Путешествии в Арзрум”. Ермолов и тут решил пойти на уступку и указывал Лаптеву: “Нужно иметь большее попечение об аманатах, что доселе было крайне пренебрежно. Содержание, определяемое для них, достаточно, но они жили в сырой и худой казарме, где занемогали, и родственники их жаловались на то. Вы извольте приказать соблюдать в содержании аманатов большую опрятность”.

В первые годы своего пребывания на Кавказе Ермолов не делал никакого различия между чеченцами – мирными, равнинными и непокорными. Для него все они были на одно лицо – “разбойники”. Притеречных чеченцев, имевших давние и разнообразные связи с русскими, он называл “мошенниками, мирными именующимися”. Однако эта часть чеченского населения, несмотря на далеко не лучшее обращение с ней российских властей, не приняла участия в вооруженной борьбе с Россией в 1818–1826 гг., а их владельцы (старшины) активно помогали царским властям в установлении российского господства на остальной территории Чечни. К середине 1820-х годов Ермолов понял, что в российских интересах нужно проводить особую, более умеренную политику в отношении притеречных чеченцев. “С чеченцами, на правом берегу Терека живущими, надобно поступать сни-сходительнейшим образом, – указывает он, – ибо неоднократно прежде и теперь в последнее время служили они нам против своих единоверцев и родственников. Большая часть управляющих ими князей к нам привержены. При них нужно быть расторопному приставу и за ним иметь порядочный присмотр”.

Примечательна заключительная часть этого документа: “О действиях против чеченцев оружием дам особенное предписание” [8, с. 510–511]. Таким образом, Ермолов запрещал какие-либо карательные акции против чеченцев без его личного разрешения.

Предшественники Ермолова, особенно Тормасов, в свое время выдвигали планы русско-горского сближения путем развития торгово-экономических и культурных связей, установления союза с мусульманским духовенством, распространения образования в регионе. Ранее “проконсул” буквально высмеивал Гудовича, Ртищева и Тормасова за подобные взгляды и действия. Теперь же он сам приходит к выводу, что одними военно-силовыми методами, без использования комплекса социально-экономических и политических мер установить российскую власть в Чечне будет невозможно. М.М. Блиев и В.В. Дегоев отмечают, что именно в Чечне Ермолов “впервые почувствует бессмысленность своих усилий” [10]. Добавим – силовых усилий. “Усмиритель” и “устроитель” Кавказа за время службы в Тифлисе приобрел немало новых профессиональных и личностных качеств. Пытаясь создать “новый Кавказ”, А.П. Ермолов не заметил, как Кавказ создал “нового А.П. Ермолова” [10, с. 151].

В 1827 г., буквально через год после написания данного предписания Лаптеву, Ермолов был отправлен в отставку, и его преемники не стали придерживаться его указаний о новом политическом курсе в отношении чеченцев. Если бы они были выполнены и политика российских властей в Чечне изменилась бы в лучшую сторону (в сторону либерализации), может быть, всеобщего восстания здесь в 1840 г., в котором приняли активное участие уже и притеречные чеченцы, и не произошло бы. Однако история, как известно, не имеет сослагательного наклонения.

Весной 1826 г. А.П. Ермолов обнародовал и другой документ – “Прокламацию к чеченцам” или “Правила народу чеченскому”, который также свидетельствовал (во всяком случае внешне), что царские власти провозглашают изменение своего жесткого, бескомпромиссного курса на более либеральный, умеренный. В отличие от “Обвещения…” Ермолова от 1818 г., “Прокламация” содержала не только обязанности чеченцев, но и обязанности кавказской армии; более того, давала чеченцам определенные права. В ней не было присущих ранним ермоловским обращениям к горцам надменно-презрительной, жестокой неумолимости, угроз “уничтожу”, “вырежу”, “повешу” и т.д. Чеченцы обязывались “возобновить прежнюю присягу” на верноподданство, не иметь “сношений с людьми вредными”, “иметь караулы на своих землях”, чтобы “не пропускать хищников”, выдать пленных, угнанный скот и т.п. “Обвещение” 1818 г. за невыполнение подобных требований грозило “вырезать жен и детей”, “сжечь селения” – теперь же – “взять аманатов под арест или отправить их в Россию”. Повторялись старые повинности населения – поставки сена или бревен в крепости. Большую же часть “Прокламации…” занимали обязанности “российских начальников”. Им указывалось на необходимость “содержать лучше прежнего” аманатов, “давая им свободу сколько можно”. Весьма важное значение для населения имел пункт о том, чтобы “штрафов денежных ни за что не взыскивать” в виду “бедности народа”. Отменялся принцип общей ответственности за проступки или преступления отдельных лиц. “За учиненное воровство не брать под арест людей, не участвовавших в том, только потому, что они того же селения, как и сделавшие кражу”. В то же время за убийство российского подданного “схватывать если не самого убийцу …то ближайших родственников”.

По правилам, введенным А.П. Ермоловым еще в 1818 г. и затем дополненным Грековым, разбором тяжб и уголовных преступлений чеченцев занимались пристав и командиры ближайших воинских частей. Никаких регламентированных правил при этом не существовало и, соответственно, допускался полнейший произвол над бесправным населением. Видимо, зная об этом, Ермолов указывал: “В спорах и делах чеченцев с подданными российскими делать беспристрастный разбор… а дабы чеченцы не подвергались несправедливой обиде, позволять им иметь с собою кадия своего селения”.

К 1826 г. “проконсул” понял и другое – политика военно-экономической блокады не только не привела к покорности чеченцев, но, напротив, озлобила их. И он в “Прокламации…” фактически отменяет ее. Для признающих российскую власть селений вводился режим свободной торговли. Наместник обязывал местную администрацию “для свободной торговли давать билеты без затруднения и защищать их (чеченцев – Ш.Г.) от всяких обид и притеснений. Выдавать билеты и на проезд в Тифлис” [11]. Система проездных билетов для ведения торговли была и системой контроля за передвижением чеченцев и за их “благонадежностью”. Выдавались они приставом и воинскими командирами через поручительство сельского старшины или кадия. Получение билетов было делом трудным и долгим. Называть подобную торговлю “свободной” можно было лишь весьма относительно. Тем не менее, по сравнению с политикой военно-экономической блокады это была значительная уступка царских властей. В то же время “Прокламация…” главнокомандующего не предусматривала каких-либо изменений в системе административного управления. Она сохранялась прежней. Власть над чеченцами оставалась в руках пристава и воинских командиров.

Таким образом, А.П. Ермолов, который до 1826 г. свято верил в универсальность силовых методов в решении всех проблем в российско-горских взаимоотношениях, на закате своей военной карьеры приходит к выводу, что насильственным путем чеченцев нельзя покорить. Этого можно добиться только сочетанием военных, политических и культурно-экономических методов. И потому он запрещает любые военные акции против чеченцев без его личного, “особенного предписания”.

В целом эти два документа А.П. Ермолова, обнародованные им в 1826 г. – “Предписание” к генералу Лаптеву и “Прокламация к чеченскому народу” – означали серьезную тенденцию к изменениям в политике кавказской администрации в Чечне в сторону ее смягчения, отказу от односторонне жестких силовых мер.


Литература


1. Клычников Ю.Ю. Деятельность А.П. Ермолова на Северном Кавказе (1816–1827). Ессентуки, 1999.

2. Ковалевский П.И. Кавказ. История завоевания Кавказа. СПб., 1915. С. 150

3. Дегоев В.В. Три силуэта Кавказской войны: А.П. Ермолов, М.С. Воронцов, А.И. Барятинский // Звезда. 2000. № 9. С. 139.

4. Кандур М.И. Мюридизм. История кавказских войн. Нальчик, 1996. С. 67–68.

5. Экштут С.А. В поиске исторической альтернативы. М., 1994. С. 131.

6. Русская старина. 1872. Т. 6. № 11. С. 511.

7. Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 3. Ч. 1. Тифлис, 1904. С. 345.

8. АКАК. Т. 6. Ч. 11. Тифлис. С. 193.

9. Цит. по: Волконский Н.А. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом // Кавказский сборник. Т. 10. Тифлис, 1886. С. 222.

10. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. С. 176.

11. РГВИА. Ф. ВУА, д. 651, ч. 1, л. 52.


17 ноября 2003 г.




№ 2