Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 14-15 ноября 2008 г. Нижний Новгород / под ред. Н. М. Фортунатова. Нижний Новгород: Изд-во , 2008 с. Редакционная коллегия

Вид материала

Сборник статей

Содержание Рассказ чехова «ненужная победа» как пародия-стилизация Синонимический ряд со значением «провинция» Семиотическое пространство города: знаки и знаковые системы

Подобный материал:

• Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009, 5641.86kb.
• Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 23-24 апреля 2003, 1941.16kb.
• Сборник статей по Материалам Всероссийской научной конференции, 16923.39kb.
• Конкурс школьных сочинений «Нижегородский Кремль», 43.59kb.
• Анализ рынка оборудования для производства алмазных сегментов   Российская Федерация, 83.83kb.
• Программа тура: 1 день 17. 32 Отправление в Нижний Новгород, 124.35kb.
• Учебно-методическое пособие для студентов, обучающихся по специальности 030501 Нижний, 1855.66kb.
• Нижний Новгород Удачно завершился конкурс, 547.59kb.
• Курс лекций Нижний Новгород 2008 Печатается по решению редакционно-издательского совета, 2472.34kb.
• Законодательство о криминальном банкротстве в зарубежных странах. Монография / Нуждин, 380.12kb.

ЛИТЕРАТУРА

1. Садур Н. Маленький, рыженький: Радио-пьеса// Театр. 1992, №8. С.100.
   
2. Петербургский театральный журнал. 1993. №3
   

А.В.Курочкин


РАССКАЗ ЧЕХОВА «НЕНУЖНАЯ ПОБЕДА» КАК ПАРОДИЯ-СТИЛИЗАЦИЯ


В творчестве А.П. Чехова – пародиста есть произведение, стоящее особняком от других пародий. Это рассказ «Ненужная победа». По сравнению с краткими художественными опытами юного Антоши Чехонте оно более объемное (почти сто страниц!), развернутое. Н.М.Фортунатов относит это произведение в большей степени к стилизации, чем к пародиям: «То есть к скрытому завуалированному пародированию. Не открытое высмеивание, а своего рода подделка под чужую речь» [1, с.76].

Впервые рассказ «Ненужная победа» был напечатан в журнале «Будильник» в 1882 году. Он печатался много номеров подряд. По объему «Ненужная победа» соразмерна с такими повестями как «Три года» и «Моя жизнь». До сих пор непонятно, почему по объему равная серьезным повестям «Ненужная победа» появилась среди его «мелочишек» и почему подзаголовок ее – «Рассказ»? Ведь по объему это произведение – повесть, приближающаяся к роману или незавершенному роману.

В этом произведении А.П.Чехов проявляет себя как блестящий стилизатор романов известного в то время венгерского писателя Мавра Иокая (1825-1904). Ко времени написания рассказа «Ненужная победа» в России уже было издано несколько романов Иокая – «Новый помещик» (1880); «Двойная смерть» (1881) и «Черные бриллианты» (1882). Сейчас в чеховедении уже доказано, что Чехов был знаком с творчеством Мавра Иокая [2].

Рассказ «Ненужная победа» возник вследствие спора между редактором «Будильника» А.Д. Курепиным и А.П. Чеховым, который вызвался написать роман из иностранной жизни «не хуже» переводных романов того времени. Рассказ имел большой успех среди читателей «Будильника». По словам А.П. Чехова, в редакцию журнала «поступали письма с запросами, не Мавра ли Иокея этот роман» [2, с.105].

Стилизация в рассказе начинается с первых же строк. Главные герои – музыканты Цвибуш и Илька-собачьи зубки идут по венгерской степи к саду графов Гольдаугенов. «В июне венгерская степь дает себя знать. Земля трескается, и дорога обращается в реку, в которой вместо воды волнуется серая пыль. Ветер, если он и есть, горяч и сушит кожу. В воздухе тишина от утра до вечера. Тишина наводит на путника тоску. Одни только роскошные, по всему свету известные венгерские сады и виноградники не блекнут, не желтеют и не сохнут под жгучими лучами степного солнца» [3, с.253]. Романтический пейзаж снижается самой реальной прозаической деталью. Длинная аллея, по которой шли Цвибуш и Илька, напоминает линейку «которой во время оно в школе хлопали твоего отца по рукам» [3, с.153]

Несмотря на редакторскую спешку, каноны жанра в этом произведении были строго соблюдены. Перед нами романтическое повествование с мелодраматическими героями и взвинченными страстями. Чехов высмеивает романтические пейзажи (бесконечная венгерская степь, серебряный звенящий ключ, где герои жадно пьют воду, пушистые вербы, раскидистые и зовущие, где тоже непременно должна быть вода) и иронизирует по поводу их эффектных красок и поэтических условностей.

По сюжету «Ненужная победа» также похожа на мелодраму и не имеет ничего общего с подлинными драмами жизни. Антоша Чехонте резко, «по-романтически», разделяет персонажей на «плохих» и «хороших». Нагнетает необыкновенные ситуации, в которых страдают хорошие герои: так Илька была потрясена, когда прекрасная женщина, жена графа Гольдаугена, дрожа от гнева, резко, со всей силой, оглушает ударом Цвибуша: «оглушенный ударом, он покачнулся и, падая на землю, своим большим телом ударился о передние ноги вороной лошади. Он не мог не упасть. Удар пришелся по виску, щеке и верхней губе. Графиня била изо всей силы» [3, с.160]. В романтическую сюжетную ситуацию также вписывается и поиск Илькой справедливости: она хочет найти судью, который бы наказал жену графа Гольдаугена, но и здесь ее ждут разочарования. «Один из судей давно уже никого не судит. Он лежит разбитый параличом десять лет. Другой не занимается теперь делом, а живет помещиком… Третий еще судит… Но уже никуда не годится… Старичок! Ему бы спать теперь в могиле, а не драки разбирать…» [3, с.168].

Романтическое повествование с яркими страстями и мелодраматическими эффектами проявляется на самых разных уровнях. Прежде всего на уровне образной системы, которая тесным образом связана с сюжетным повествованием. Несчастная Илька горько переживает обиду, нанесенную ее отцу. И Антоша Чехонте со слезливыми подробностями описывает ее истерику на нескольких страницах.

В «Ненужной победе» присутствует традиционный романтический любовный треугольник – прекрасная графиня Гольдауген, «то ли барон, то ли граф» барон фон Зайниц и уличная музыкантша, артистка и певица Илька.

Чехов виртуозно стилизирует манеру описания романтического портрета: «Барон Артур фон Зайниц, – мужчина лет 28 – не более, но на вид ему за 30. лицо его еще красиво, свежо, но на этом лице у глаз и в углах рта вы найдете морщинки, которые встречаются у людей, уже поживших и многое перенесших. По прекрасному смуглому лицу бороздой проехала молодость с ее неудачами, радостями, горем, попойками, развратом. В глазах сытость, скука… Губы сложены в покорную и в то же время насмешливую улыбку, которая сделалась привычную… Черные волосы барона длинны и вьются кудрями.» [3, с.172]. В подобной стилистической манере описаны также портреты Ильки и графини Гольдауген. Романтические страсти в этом рассказе «рвутся в клочья»: барон любит графиню, но она не хочет выходить замуж, так как ищет богатство, они расстаются; Артур очарован Илькой, жалеет ее, но не может ей предложить руки и сердца, так как теперь он ищет невесту, у которой приданое было бы не меньше миллиона.

Сюжетное повествование сложное, запутанное, изощренное: Артур расстался с будущей графиней навсегда; когда Илька рассказывает ему о страшной обиде, нанесенной отцу, он не думает о графине, не предполагает, что это она; но когда глаза его открылись при новой встрече с графиней, он понимает, что именно она нанесла оскорбление Тибушу.

Молодой автор блестяще пародирует концепцию романтического героя. Артур отрешен от света, его считают шарлатаном, жуликом, негодяем. Он благороден, но в то же время для полноты жизни ему нужен миллион. Барон фон Зайниц презирает графиню, но говорит ей правду только тогда, когда пьян. Все стали ему противны, включая предавшую его графиню, но в трезвом состоянии он галантен, вежлив и влюблен В то же время он страстно ищет свой романтический идеал. И находит: это прекрасная маленькая девочка в цветке – Дюймовочка, ради нее он готов на все. Илька напомнила ему эту девочку, но бескорыстная любовь не для барона (он беден, она бедна – где тут место для счастья).

Илька – идеальная чистая романтическая героиня. Кроме любви Артура ей ничего не надо, но именно он толкает ее на путь порока, и она становится лживой, порочной и циничной. И даже замужество с Артуром не принесло ей счастья. Илька решила отравиться… «быстро достала из кармана портмоне. Из портмоне Илька вынула маленький флакончик, в котором был морфий… Теперь она угостит им себя за то, что так близко к сердцу принимает оскорбления, которые наносят ей люди... Морфий весь, сколько его было во флаконе, был принят в ожидании вечного сна» [3, с.241].

Работая над этим рассказом, юный Чехов так увлекся импровизацией, игрой и мистификацией, что вскоре редактор «Будильника» Н.П. Кичеев написал А.П. Чехову: «Сейчас прочел все доставленное вами, из «Победы», и убедился, что пора кончать. Остановились вы как раз на удобном пункте: в одном номере – похождения Ильки в Париже, а в другом – развязка и точка. Будет лучше печатать мелкие рассказики» [4, с.76].

Так закономерно для Чехова и неожиданно для публики закончился душераздирающий роман. «И все-таки, – как замечает Фортунатов, – Чехонте не был бы собой, если бы упустил случай посмеяться над ситуацией, в которой невольно оказался» [4]. Последние строчки рассказа гласят: «переведенная на русский язык повесть и предлагается нашим читателям» [3, с.242].


ЛИТЕРАТУРА

1. Фортунатов Н.М. Тайны Чехонте: о раннем творчестве А.П.Чехова. Н.Новгород, 1996.
   
2. Чехов М.П. Вокруг Чехова. М. 6, – Л., 1993.
   
3. Чехов А.П. Собр. соч. в 12-ти тт. .– Т. 1.– М., 1960
   
4. . Фортунатов Н.М. Тайны Чехонте: о раннем творчестве А.П.Чехова. Н.Новгород, 1996.
   

Раздел III. Языковой образ провинции


Е.А. Жданова


СИНОНИМИЧЕСКИЙ РЯД СО ЗНАЧЕНИЕМ «ПРОВИНЦИЯ»


Слово провинция (от латинского provincio) приходит в русский язык через польский из латыни. До сих пор оно сохраняет в русском языке свое исходное значение: «завоеванная древними римлянами территория, управлявшаяся римским наместником». В этом значении оно употребляется преимущественно в специальной литературе, посвященной истории Древнего Рима. Другое значение слова «провинция» тоже используется как термин в исторических исследованиях. Так в XVIII веке в России назывались административно-территориальные единицы губернии. Очевидно, именно на базе этого значения у слова провинция путем метафорического переноса формируется еще одно значение: «отдаленная от столицы, центра местность; периферия». В этом значении (отмечаемом в Словаре русского языка под ред. А.П. Евгеньевой [1] как устаревшее, хотя современное употребление этого слова не свидетельствует о его переходе в пассивную лексику) слово провинция входит в синонимический ряд со словами захолустье, глушь, дыра, трущоба, медвежий угол и т.д. Степень негативной оценочности, характерная в той или мере для всех слов данного синонимического ряда, у слова провинция не очень высокая.

Синонимы провинция и периферия («отдаленная от центра местность») оба заимствованные, относятся скорее к книжной лексике. При этом в семантике слова периферия степень отрицательной оценочности несколько больше, чем в семантике слова провинция. Примечательно, что уровень отрицательной оценочности повышается в зависимости от степени выраженности значения удаленности обозначаемого данным словом населенного пункта от культурных центров.

Синонимический ряд продолжается словами захолустье, глушь, глубинка, глухомань, трущоба. В словаре синонимов русского языка З.Е. Александровой слово захолустье выносится как заглавное в синонимическом ряду со значением «удаленное от столицы место» [2]. Действительно, это слово не обладает ярко выраженной стилистической окраской, по значению оно близко словам провинция и периферия, хотя и имеет дополнительный оттенок значения («глухое, отдаленное от культурного центра место//глухая, отдаленная от центра часть города»). Слова глушь, глухомань, дыра и фразеологизм медвежий угол имеют более ярко выраженную негативную оценочность. Кроме того, они имеют и дополнительную сему: это не просто отдаленная от центра местность, но малозаселенные территории («глухое, безлюдное место; глушь» – глухомань и «отдаленное от поселений, пустынное место//малонаселенный, удаленный от центров культурной жизни город, деревня, село и т.п.» – глушь). Слово дыра, в одном из своих значений («глухой, отдаленный от центров культуры город, село, и т.п.; захолустье») также входящее в рассматриваемый синонимический ряд, относится к стилистически окрашенной лексике (в словарях дается с пометой разговорное) и обладает дополнительным оттенком: отдаленное от культурных центров место.

Кроме того, в синонимический ряд со значением «провинция» авторы словаря синонимов вводят и фразеологизм медвежий угол («отдаленное, малонаселенное, глухое место»).

Таким образом, можно сказать, что синонимический ряд захолустье – провинция – трущоба и т.д., с одной стороны, выражает различную оценку говорящими того или иного населенного пункта, нестолицы (почти неокрашенные периферия и провинция и резко негативно окрашенные глухомань, глушь, дыра). С другой стороны, оценочность слов данного синонимического ряда зависит от их семантики. Так, если в значении слов периферия, провинция, захолустье важна прежде всего пространственная отдаленность от столицы, то у слов глушь, глухомань, медвежий угол приобретает значение и сема «малолюдный», а у слова дыра еще и значение отдаленности от культурного центра.

Следует отметить, что негативная оценочность слов данного синонимического ряда особенно ярко проявляется тогда, когда они, по тем или иным причинам, теряют значение «удаленность от столицы». Так, на базе деактуализировнного исходного значения слова трущоба – «удаленный от культурных центров населенный пункт» может развиться новое, метафорическое – «бедная, грязная, тесно застроенная часть города». Интересно проследить и словообразовательные связи слов данного синонимического ряда. Больше всего производных у слова провинция: провинциальный, провинциал, провинциалка, провинциальность. Возможно, это обусловлено внутренними законами языкового развития, языковыми предпочтениями говорящих. У слова захолустье только одно производное – захолустный (хотя в Словаре Живого Великорусского Языка В. И. Даля [3] отмечено и еще одно слово – захолустник, но, очевидно, что оно не вошло в активный словарный состав языка), от которого, в свою очередь, произведено отмечаемое в Большом академическом словаре русского языка [4] слово захолустность. То же можно сказать о слове периферия (производное прилагательное периферийный), а у слов глушь, глухомань в данных значениях вообще нет производных (может быть потому, что они сами уже являются производными).

Таким образом, можно отметить, что в русском языке синонимический ряд с семой «удаленное от столицы место» оказывается достаточно широким. Синонимы провинция, периферия, захолустье, дыра и т.д. позволяют не только соотносить местонахождение говорящего в пространстве (относительно столицы, центра страны), но и давать оценку данного места. Выбирая тот или иной синоним из синонимического ряда, говорящий, как правило, сознательно, выражает свое отношение к тому или иному населенному пункту, характеризует его. Противопоставление «столица – нестолица» (и экстралингвистическое, и собственно языковое) привносит соответственно или положительную, или отрицательную оценку. Так, столичный – «престижный, наилучший», в отличие от провинциального, периферийного, захолустного.

В заключение следует отметить, что в языке художественной литературы, в противоположность литературному языку, у слова провинция (деревня, глубинка) появляются и положительные оттенки значения. Так, например, в языке романтиков сложилось устойчивое противопоставление столичного как чего-то пагубного, бездушного и безнравственного и провинциального, несущего большой духовный потенциал и способствующего нравственному возрождению героя.


ЛИТЕРАТУРА

1. Словарь русского языка в 4-х тт. под ред. А. П. Евгеньевой. М.:1983.
   
2. Александрова З. Е. Словарь синонимов русского языка. М.: 1971.
   
3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.:2006.
   
4. Большой академический словарь русского языка под ред. К. С. Горбачевича. М- СПб.: 2006.
   

Ю. В. Таратухина

СЕМИОТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ГОРОДА: ЗНАКИ И ЗНАКОВЫЕ СИСТЕМЫ

(на примере системы Симбирск – Ульяновск)


В настоящее время исследование семиотики провинциальных городов, их семиотические характеристики и представление их в виде знаковых систем лишь в начале пути. Для того чтобы представить пространство города как знаковую систему, необходимо выделить базовые понятия и определения семиотики, такие как: знак, знаковая система, семиотические характеристики текста городской культуры, семиосфера, семиотическая граница, а также понятия смежных дискурсов, в контексте которых они функционируют [1]. Город, являясь частью семиосферы, представляет собой семиотическое пространство с присущим ему рядом знаковых характеристик:

1. Семиотическая граница.
   
2. Архитектурный семиотический ряд.
   
3. Внеархитектурный семиотический ряд (имя города, названия улиц и т.д.).
   
4. Известные жители города, городская мифология, влияющая на общегородской семиозис.
   
5. Проксемические «коды» города, составляющие общий семиотический фон города.
   

Таким образом, для построения универсальной семиотической модели города необходимо пройти ряд этапов:

1. Анализ отдельных знаков.
   
2. Анализ знаковых систем (архитектурный ряд, визуально-пространственные и проксемические «коды»).
   
3. Анализ знаковой деятельности (то есть того типа «бытийности, которая тяготеет к воспроизводству знаков, влияющих на общий семиотический фон города).
   

Симбирск как знаковая система. Представленный ниже анализ семиотических характеристик города в системе «Симбирск – Ульяновск» ни в коей мере не претендует на универсальность. Это своеобразная авторская точка зрения на рассматриваемую проблему в синхроническом и диахроническом контекстах.

Исходя из заданных Лотманом критериев для описания семиотического пространства Петербурга [2, 84–92], для анализа в нашем случае можно выделить следующие:

– «город как имя»;

– «город как пространство» (названия улиц, архитектура);

–«город как время» (диахронический анализ заданных семиотических параметров).

В городоведении важное внимание уделяется изначальному местоположению города. Например, города, расположенные на материковой почве, тяготеют к замкнутости и концентричности. Города же, расположенные на воде, напротив, имеют «эгоцентричный, агрессивный характер».

Симбирск изначально был построен как крепость с соответствующими оборонительными сооружениями. Город с циркульным построением создавался с учетом взгляда из центральной крепости (позже это стало ассоциироваться с удобством артиллерийского прострела улиц).

У Симбирска явно присутствовала отграниченность от всего близлежащего пространства (в терминологии Лотмана), замкнутость (присущая, как правило, городам, являющимся по совместительству крепостями). Со временем город стал существовать не только как крепость, поэтому для него стала характерна и семиотическая неравномерность.

Как практически любой город Симбирск дифференцируется на «ядро» и «периферию», сохраняя при этом целостность.

Можно ли рассматривать Симбирск как «миф» по аналогии с Петербургом? С именем Симбирска связано много культурных мифов в России да и во всем мире. Например, литературные герои, обретшие всемирную славу (И. А. Гончаров, «Обломов»).

Архитектурный ансамбль Симбирска. Архитектурный «язык» города представляет собой ни что иное, как иконический ряд. Своеобразное противоречие «своего» – «иного», то есть «родного», непосредственно берущего начало в данном сегменте реальности, и привнесенного извне, прижившегося в нём. Архитектурная семиотика Симбирска предстает как своеобразная совокупность пространственных текстов, воздействующих и формирующих предметно-функциональные ходы, связанные с особенностями быта горожан. Архитектура Симбирска является системой субтекстов – смыслогенерирующих семиотических систем. Для неё характерна гиперструктурность и полиглотизм [2, 84–92]. Однако в ходе исследования нами отмечена такая интересная особенность как существование внеархитектурного ряда, составляющего семиотический фон города в целом. Для архитектуры Симбирска и Ульяновска характерна высокая семиотичность (много знаковых, «сакральных» и «светских» (профанических зданий, в терминологии Лотмана)), отражающих общий семиотический фон эпохи [3].

Засечная линия Симбирска как граница семиотического пространства. Засечная линия являлась семиотической границей города. Она представляла собой своеобразный стык «языков» различных пространств. С одной стороны, Засечная линия отделяла Симбирск от других областей и от набегов кочевников, а с другой, она была «прозрачна», поскольку с другими областями велись деловые, торговые отношения, происходил обмен культурными ценностями.

Названия улиц как сегмент внеархитектурного семиотического ряда. Следует отметить, что именно названия улиц представляют собой не что иное как внеархитектурный семиотический ряд городского пространства. В данном контексте они представляют собой иконические знаки.

Улицы Симбирска носили имена храмов и монастырей, которые на них стояли. На Покровской улице стоял Покровский монастырь. В честь Спасского монастыря была названа Спасская улица, на Никольской улице стояла Никольская церковь и т.д.

Семиотика названия города. Имя города тоже может рассматриваться как иконический знак, определяющий денотативность города и также влияющего на его внеархитектурный семиотический ряд. В случае с Симбирском интересно отметить некоторые особенности орфографической динамики названия.

Со времени своего основания и до конца XVIII века город назывался не Симбирском, а Синбирском. Почему он получил это название – неизвестно, но мы знаем, что на этом месте, начиная с IX века существовало поселение с тем же названием. Место было примечательное – высокая гора обеспечивала контроль за движением по Волге, была возможность организовать перевозку из Волги в Свиягу, чтобы плыть по течению Свияги и добраться до центральных районов Булгарии. Кроме этого, гора, естественные преграды – Симбирка, Свияга и Волга позволяли без труда организовать оборону этого места. Что касается названия – Синбирск, исследователи объясняют происхождение этого слова от булгарских, чувашских, мордовских и даже скандинавских корней. Существует несколько версий. Одна из них утверждает, что это перевод с языков народов, которые здесь проживали. Звучат эти переводы так: «Белая гора», «Высокая гора», «Обиталище людей», «Путь в гору», «Священная гора», «Одинокая могила». Еще одна версия – что город назван в честь булгарского князя Симбира: на территории нашей области находилось государство волжской булгарии, и одного из князей звали Симбир. Со временем, звук «Н» трансформировался в «М», как более благозвучный, что применительно к словам греческого происхождения (симфония, симбиоз, симпатия).

Мифология Симбирска. Мы не ставим перед собой задачи исследовать этот пласт подробно, ограничимся лишь констатацией существования симбирских мифов и их безусловного влияния на мифологию быта.

Известные симбиряне. Выдающиеся личности Симбирска также сыграли важную роль в формировании его семиотического фона. Мы считаем необходимым классифицировать так называемые знаковые персоны на людей реальных (Гончаров, Минаев, Языков, Керенский, Розанов, И. Н. Ульянов и т.д.) и мифологических (Обломов).

Рассматривая все вышеперечисленные имена, как существенные семиотические параметры, характеризующие пространство города, мы считаем нужным добавить еще ряд факторов, составляющие семиотический фон данного пространства (язык, костюмы, интерьеры, предметы быта). Следует отметить, что специфика так называемой семиотизации поведения, характерной для жителей города той эпохи, является существенной знаковой характеристикой. В ее основе лежит система взглядов, соединяющая воедино все параметры, прежде всего, следует учитывать соотношение сословий, населяющих данное пространство.

Например, процент дворянства в Симбирске был не так уж высок. Их быт и нравы во многом основывались на правилах сословно-аристократической этики. Аристократ, как известно, типичен, процесс индивидуализации совершается в нем согласно нормам поведения, принятым в данном сословии. Например, в Симбирске, как и в Петербурге, было распространено такое явление как дендизм, правда, в гораздо меньшей степени. Лотман характеризовал дендизм как простую поведенческую оригинальность, не имеющую под собой никакой идеологической основы, поскольку она ограничена сферой быта.

Безусловно, при анализе семиотического фона города, стоит принять во внимание специфику психологии быта различных слоев населения.

Однако мы можем согласиться с мнением Лотмана, что город все равно до конца непознаваем, все символы его не реализуются и не могут реализоваться по своей сути. Поскольку для того, чтобы читать «город как текст», нужно ощутить семиотическую фактуру культуры, уловить возникающие знаковые смыслы и стоящие за ними денотаты. Денотат является существенной предпосылкой существования знака, он его во многом детерминирует и облегчает чтение семиотических кодов культуры и истории.

Следует отметить, что архитектурный ансамбль Симбирска существенно обогатился постройками, носящими на себе отпечаток влиятельных людей города той эпохи. То же самое можно говорить о названиях улиц. В результате было создано уникальное в своем роде архитектурное семиотическое пространство, которое впоследствии стало во многом носить символический характер в русской истории. Безусловно, общий семиотический фон Симбирска зависел во многом от факторов хронологического порядка.

Семиотические параметры Ульяновска. Общеизвестно, что Ульяновск территориально и географически может быть классифицирован как междуречье, поскольку он действительно расположен между двумя реками – Волгой и Свиягой. Уникальность же Ульяновска в том, что он исторически сформировался между реками, текущими в противоположных направлениях. Реки – естественные проводники, окруженные мощными электромагнитными полями. Соответственно, существует гипотеза о том, что между потоками, текущими в противоположных направлениях, величина электрического заряда, наоборот, уменьшается и возникает так называемая «мертвая зона». Конечно, следует оговориться, что это всего лишь гипотеза, требующая тщательной проверки. Кроме того, город давно уже перерос пределы междуречья Волги и Свияги.

Семиотика архитектурного ряда. В результате «великого социального эксперимента» 1917 года, можно было наблюдать существенные изменения в архитектурном семиозисе города. Почти все религиозные сооружения были уничтожены, осталось только три храма: Лютеранская церковь на перекрестке Ленина, Вознесенская церковь, построенная Ливчаком, и частично Германовская. В многонациональном городе были закрыты мечеть, католический костел и протестантская кирха, еврейский молельный дом. Говорят, что имя накладывает отпечаток на судьбу человека. Примерно то же произошло и с городом. Новое имя существенно изменило его судьбу на много лет вперед. Уничтожили Троицкий, Николаевский, Спасо-Вознесенский соборы, сняли колокола с Богоявленской церкви. В 20-е годы не было построено практически ни одного жилого дома, полностью не работало освещение. И только в 30-е годы стало развиваться строительство. «Сакральный» архитектурный ряд. Очень много архитектурных сооружений, которые мы классифицировали как сооружения сакрального типа, были буквально стерты с лица города. На их месте возникали новые. С 1917 года начинается господство новой идеологии – появляется новая «религия». И понятие «сакральные» уже несет в себе новое семантическое поле – связанное с сопричастностью к «коммунистической религии». Есть события и имена, которые по своему значению выходят за рамки истории одного народа и становятся достоянием всемирной истории. Октябрьская революция 1917 года и ее вождь В.И. Ленин, родившийся в Симбирске, оказали такое могучее воздействие на судьбы всех стран и народов, что нет, наверное, на планете уголка, где о них бы не знали. Памятные ленинские места хранятся ульяновцами и в наше время. На самом высоком и красивом месте центральной части Ульяновска – Венце, находится беломраморное сооружение – Ленинский мемориал. Это величественное здание уникально и неповторимо в своих архитектурных и инженерных решениях. Недалеко от него находится памятник Марии Александровне Ульяновой и ее знаменитому сыну. В ансамбль площади Столетия так же гармонично вписывается комфортабельная высотная гостиница «Венец». В 1940 г., в 70-ю годовщину со дня рождения Ленина, на вершине волжского берега, рядом с бульваром Новый Венец, был возведен 15-метровый памятник знаменитому уроженцу Симбирска. Он удачно гармонирует с волжскими просторами и окружающей площадью, ставшей центром политической жизни Ульяновска.

«Светский» архитектурный ряд. Также как и в Симбирске, светские постройки, играющие значительную роль в формировании пространственного «текста» Ульяновска, становятся частью семиотического пространства.

На площади Столетия, напротив Ленинского мемориального комплекса, стоит здание старейшего высшего учебного заведения города – основанного в 1932 г. педагогического университета. На его факультетах, расположенных в новом учебном корпусе современной архитектуры, обучаются свыше 5 тыс. студентов. Педуниверситет носит имя И.Н. Ульянова, бывшего директора народных училищ Симбирской губернии, просветителя, чьими стараниями были открыты сотни школ – путь к знаниям детей из бедных сословий.

Уничтожение монастырей, завершившееся к 1970-м гг., привело к окончательной утрате градостроительной основы старого города и резкому снижению историко-культурной и архитектурно-градостроительной значимости Ульяновска. После этого город стали относить к более низкому классу городов по содержанию архитектурно-планировочного наследия. Следует отметить такой интересный факт, что уничтожение старого сакрального архитектурного ряда привело к появлению нового, связанного с новой идеологией и религией и, соответственно, с новой денотативностью. Например, ленинский мемориал можно условно классифицировать как архитектурное сооружение «сакрального» типа.

Названия улиц как семиотические параметры внеархитектурного ряда.

Социальные перемены во многом обуславливали собой динамику внешних параметров города. С 1918 года началась вакханалия с переименованием улиц, носивших свои имена сотни лет. Простые и близкие народу названия «Чебоксарская», «Дворцовая», «Лисиная», «Всесвятская», «Панская» превратились в чуждые слуху горожан «Бебеля», «Лассаля», «Карла Либкнехта», «Робеспьера», «Энгельса». Улицы переименовывались в основном в честь идеологов коммунизма и революционных героев. Так, например, Никольская была переименована в улицу Гимова. Названия улиц Марата, Розы Люксембург, Карла Либкнехта с нашим городом никак не связаны, хотя эти улицы и были названы в честь известных революционеров. На Спасской улице, где когда-то стоял монастырь, в 1917 г., в здании уездной симбирской конторы (ныне Дом офицеров), была объявлена советская власть в городе, поэтому улица была названа Советской. Улица Московская сейчас называется улицей Ленина потому, что на ней стоит дом, в котором родился Владимир Ильич. Свое тысячелетнее имя, которое город носил с булгарских времен, он также утратил.

Переименование города Симбирска в Ульяновск. Город носил название Симбирск до мая 1924 года. Когда умер Владимир Ильич Ленин, практически все центральные газеты публиковали пафосные слоганы: «Нет Ильича – нет Симбирска», «Осиновый кол в дворянский Симбирск!». Постановлением правительства город решили переименовать в честь вождя революции, родившегося в нем.

Ульяновские мифы. В результате происшедших великих социальных перемен и с установлением господства коммунистической «религии» по всей стране, Ульяновск в полной мере стал городом мифологическим. Здесь буквально в воздухе витали мифы о детстве и юности вождя, личность которого буквально иконизировалась.

Ряд исследователей выдвинули гипотезу, что в Ульяновске существует какая-то особая геомагнитная аура, отрицательно действующая на людей. Основанием для такого вывода является констатация невысокой деловой активности местных жителей («обломовщина») и неблагоприятная социально-экономическая ситуация. Эти особенности не являются типичными даже для провинции. Поэтому многие так и продолжают считать Ульяновск «сонным городом».

Динамика семиотических характеристик города в системе Симбирск – Ульяновск. Динамика основных семиотических характеристик в данном конкретном случае обусловлена не только факторами хронологического порядка а, в первую очередь, социокультурными реформами (точнее – великим социальным экспериментом 1917 г. и его последующими отголосками).

Если Симбирск можно назвать мифологическим городом лишь в некотором смысле, то Ульяновск – уже в полной мере. Ибо все пространство города было подчинено распространению и утверждению новой коммунистической идеологии. Он обязан был быть ее «колыбелью».

Это нашло отражение буквально во всем. Города был переименован в честь вождя, архитектурный ансамбль практически полностью разрушен (ибо «город-миф», связанный со строительством коммунистического рая, никак не мог иметь в наличии большое количество храмов). Многие улицы стали называться именами, непосредственно связанными с участниками данного социального эксперимента. Соответственно, быт, его психосемиотические характеристики тоже претерпели существенные изменения.

Однако здесь следует сделать существенную оговорку: Ульяновск так и остался «уездным городком», и «дух Обломова» в нем, в некотором роде, незримо присутствует. После того как произошло крушение коммунистической идеологии, город перестал быть ее мифом и колыбелью. Происшедшее с ним можно классифицировать как «семантическое выветривание». Но за последние несколько лет в городе существенно увеличилось количество «знаковых» мест, т.е. вновь начался процесс повышения «семиотичности» города. Неоднократные попытки переименования города, обусловленные поиском его денотата, пока ни к чему не привели. Предложение вернуться к старому названию Ульяновска – Симбирск результатов пока не дало.