Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 14-15 ноября 2008 г. Нижний Новгород / под ред. Н. М. Фортунатова. Нижний Новгород: Изд-во , 2008 с. Редакционная коллегия

Вид материала

Содержание

Образ манефы как один из центральных в романе
Повесть п.и. мельникова-печерского «гриша» и поэма а.н. майкова «странник»: сопоставительный анализ
Описание жизни и обычаев чувашского народа в произведениях п.и.мельникова – печерского

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

ЛИТЕРАТУРА

Мельников-Печерский П.И. «Гроза». Драма в пяти действиях А.Н. Островского / П.И. Мельников-Печерский // Драма А.Н. Островского «Гроза» в русской критике. Сб. статей / Сост., авт. вступ. статьи и комментариев Сухих И.Н. – Л.: Изд.-во Ленингр. ун.-та, 1990. – С. 99 – 122.
Тюпа В.И. Анализ художественного текста: учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений / В.И. Тюпа. – М.: Издательский центр «Академия», 2006. – 336с.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т./ В.И. Даль. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 1998. – Т. 3.
Тулохонов М.И. Бурятские исторические предания / М.И. Тулонов // Поэтика жанров бурятского фольклора. – Улан-Удэ, 1982. – С. 3 – 17.

Е.В. Жидкова

ОБРАЗ МАНЕФЫ КАК ОДИН ИЗ ЦЕНТРАЛЬНЫХ В РОМАНЕ

П. И. МЕЛЬНИКОВА (АНДРЕЯ ПЕЧЕРСКОГО) «В ЛЕСАХ»

Мир героев-старообрядцев, представленный в романах Мельникова, заключает в себе поистине полный комплекс исконно русских ценностей: глубокую религиозность, уважение к предкам и старшим в роду, почитание национальных традиций, милосердие к окружающим и доброту.

Особый пласт романа – его женские образы. Их разнообразие и глубина, с которой писатель проникает в самую сущность женской души, дает основание говорить о Мельникове-Печерском как о художнике, сумевшем дополнить великолепную галерею женских типов, созданных русской литературой в ХIX веке.

В романе «В лесах», составляющем первую часть дилогии, мы встречаем женщин разного возраста – от совсем молодых девушек, почти девочек из купеческих семейств купцов-тысячников, монахинь и послушниц старообрядческих скитов до «стариц» и почтенных настоятельниц монастырей. Все они – выходцы из старообрядческой среды, и на этом их сходство, пожалуй, заканчивается. У каждой из героинь своя судьба, свой путь, свой характер, проявляющийся, как правило, у Мельникова-романиста в поступках героинь.

Одним из наиболее сложных и интересных типов романа является образ игуменьи Комаровского скита – матери Манефы. В романе образ Манефы занимает центральное место. К нему сходятся все основные сюжетные линии: это и семья Чапуриных, Комаровский скит, судьба Флёнушки, Марьи Гавриловны и т. д. Манефа собирает в себе все основные черты женского русского национального характера: страстность и рассудительность, нежность и доброту, гордыню и ум, аскетичность и строгость.

Как и большинство других образов романа, образ игуменьи имел реальный прототип. Как отмечают исследователи, в первоначальном варианте мать Манефа должна была предстать хитрой и льстивой старицей [1]. Перелом в замысле писателя произошёл после встречи с матерью Маргаритой. П. И. Усов в статье «Среди скитниц» замечает: «В Оленевском скиту П. И. Мельников нашёл для своих романов (“В лесах” и “На горах”) те типы, которые он представил в Комаровском скиту, лежащем на северо-востоке от Семёнова. Мать Манефа, игуменья Комаровского скита, в действительности была мать Маргарита, настоятельница Анфисиной обители в Оленевском скиту…» [2, 312]. Кроме того, не менее сильное впечатление на П. И. Мельникова должна была произвести другая настоятельница Оленевского скита, Эсфирь, о чем свидетельствуют архивы писателя. По имеющимся сведениям, мать Эсфирь была действительно выдающейся личностью, производившей сильное впечатление на окружающих. «Величественная осанка, – пишет об Эсфири Усов, – живой огненный взор, повелительное выражение лица были характерными особенностями этой женщины, обладающей необыкновенными умственными способностями, умудрённой опытом жизни, проведённой среди немалых затруднений и бедствий, обрушившихся на старообрядцев Заволжья… Подобные выдающиеся личности женского старообрядческого мира, как Эсфирь и Маргарита, были, по-видимому, последними представительницами его в Заволжье» [2, 330].

Мельников не показывает характер Манефы в развитии, но дает объяснение обстоятельств, сформировавших его. В авторском изложении дано изображение прошлого игуменьи.

Юная красавица из рода Чапуриных отличалась строгим нравом и неприступностью: «Высокая, стройная, из себя красивая, девушка цветет молодостью» [3, 128]. Никто из парней не мог похвастаться тем, что она сказала ему ласковое слово. История любви Матренушки и Якима составляет одну из сюжетных линий романа. Но сурова жизнь старообрядческого мира – разлучили Матренушку с любимым: «Заперли рабу божию в тесную келейку. Окромя матери Платониды да кривой старой ее послушницы Фотиньи, никого не видит, никого не слышит заточенница… Горе горемычное, сиденье темничное!.. Где-то вы, дубравушки зеленые, где-то вы, ракитовы кустики, где ты, рожь-матушка зрелая-высокая, овсы, ячмени усатые, что крыли добра молодца с красной девицей?..» [3, 134]. Вся дальнейшая жизнь Матренушки, в монашестве матери Манефы – суровый подвиг отречения, забот об обители, о судьбе «тайной» дочери – Фленушки.

Мать Манефа представлена в романе как умная и рачительная хозяйка обители: «Обитель при ней процветала. Она считалась лучшей обителью не только во всем Комарове, но и по всем скитам керженским, чернораменским». Она – сторонница всего русского, хранительница старинного, векового уклада. В ее обители множество старинных икон «древней иконописи», которые составляли «заветную родовую святыню знатных людей допетровского времени» [3, 138]. К управлению скитом Манефа относится как к руководству семьёй. Об этом она говорит в диалоге с Марьей Гавриловной: «Ведь обителью править разве лёгкое дело? Семейка-то у меня, сами знаете, какая: сто почти человек – обо всякой подумай, всякой пить, есть припаси, да порядки держи, да следи за всеми. Нет, нелегко начальство держать…»[3, 247]. Но управление скитом подразумевает не только поддержание порядка, соблюдение устава и дисциплины, но и разные хозяйственные «мелочи».

« – А тараканов в скотной морозили?

– Выморозили, матушка, выморозили. Вчера только порешили, – отвечала мать София.

– А Пестравка отелилась?

– Тёлочку принесла, а Черногубка бычка.

– И Черногубка? Гм! Теперь что же у нас, шестнадцать стельных-то? – спросила Манефа» [3, 381].

В скиту нет такого места, которое оставалось бы вне хозяйского зрения Манефы. Комментируя хозяйственность Манефы, В.В. Боченков указывает на то, что в образе Манефы Мельников показал «возможность редкого сочетания “святого” и “хозяина” – тип людей, для которых житейские блага не имеют никакого значения и которые в то же время – хорошие организаторы труда, бережливые, деловитые, работящие. Образцом такого сочетания были первые игумны старых северно-русских монастырей» [4, 146]. По мнению этого же исследователя, хозяйственность Манефы не просто её индивидуальная черта, но закреплённое и утверждённое в православной традиции свойство характера, которым может и должен обладать настоятель монастыря. П. И. Мельников постоянно подчеркивает практицизм игуменьи, её находчивость и умение вести дела. Обитель матери Манефы – это не только хранилище древнего благочестия, но и значительный источник дохода. Замаливание грехов богатых благодетелей приносит неплохую прибыль. Взять, к примеру, слова Феклиста Митрича, которые, он говорит о Манефе Василию Борисычу: «Вот хоша тетенька ваша и осуждает нас за нашу торговлю, а ихняя-то коммерция, видно посходней нашей будет. По чести вам доложить, четвёртый год собираюсь крышу на доме перекрыть, да не могу с деньгами сколотиться, а они целыми улицами покупают. Ой, куда много денег по скитам-то лежит, а у вашей тетеньки больше всех» [3, 478].

А вот как характеризует свою сестру Патап Максимыч. – «Лукава, лукавство её за ум почитают. А что лукава, так лукава; одни уста и теплецом и холодком дышат, глаза за раз смеются и плачут. Подъехать под кого, масленым комом в рот залесть, – на это её взять, тут она великая мастерица» [3, 496].

В то же время мать Манефу отличает бескомпромиссность, самостоятельность суждений, твёрдость характера и непоколебимая устойчивость религиозных принципов. Понимая корыстный интерес московского купечества – богатых руководителей старообрядчества, она отказывается идти у них на поводу, и просит Василия Борисыча передать своим благодетелям: «Беден, мол, и немощен старый Керженец, и дни его сочтены, но и при тесном обстоянии своём мирским людям он по духовному делу не подчинится» [3, 508].

Вместе со строгостью, твёрдостью, иногда даже грубостью в душе Манефы бушуют порой настоящие страсти, которые она вынуждена прятать от чужих глаз и от самой себя. «Оставшись одна, прилечь захотела Манефа. Но наслал же и на нее проклятый бес искушение. То вспоминаются её слова Лествицы, то мерещится образ Стуколова… Не того Стуколова, что видела недавно у Патапа Максимыча, не старого паломника, а белолицего, остроглазого Якимушку, что когда-то, давным-давно, помутил её сердце девичье, того удалого добра молодца, без которого цветы не цветно цвели, деревья не красно росли, солнышко в небе сияло не радостно… Молиться, молиться! <…> И стала Манефа на поклоны. И клала поклоны до истощения сил. Не помогло старице… Телом удручилась, душой не очистилась <…> Но что за искушение, что за бес, взволновавший Манефину кровь? То весёлый Яр – его чары… Не заказан ему путь и в кельи монастырские, от его жаркого разымчивого дыханья не спасут ни чёрный куколь, ни власяница, ни крепкие монастырские затворы, ни даже старые годы…»[3, 385]. Весь трагизм Манефиной судьбы обрисован писателем в этой сцене. «Умервщление “грешной плоти”, заповеданное “преподобными отцами”, она считает первым своим долгом, – пишет Л. М. Багрецов, – и приходит в ужас всякий раз, когда замечает, что в её душу начинают врываться сладкие воспоминания о счастливых днях греховной молодости» [5, 14].

Образ Манефы сложен и многогранен. Судьбы старообрядчества не сторонний для неё вопрос; напротив, в охранении и распространении “древнего благочестия” она представляет едва ли не главную задачу своей жизни.

«Суровая бесстрастная на вид монахиня, – пишет Багрецов, – великая начётчица, “крепкий адамант старой веры” Манефа не играет роль; она совершенно искренне предана расколу; раскол для неё не просто удобная в практическом отношении форма, он, прежде всего – её религия». [5, 15]. Духовный авторитет Манефы подчеркнут Мельниковым в сцене знакомства с Василием Борисычем, на которого она «царицей смотрела», на соборе по вопросу принятия белокриницкой церковной иерархии, в отношении с матерями, во многих других эпизодах. Во взаимоотношениях с Фленушкой раскрывается еще одна грань образа Манефы: это нежная и заботливая мать, которая искренне любит свою дочь.

В будущем Флёнушка повторит судьбу матери Манефы, она претерпит ту же эволюцию что и игуменья. Из живой, задорной, озорной Флёнушки, первой обительской проказницы, мечтающей о счастье и устраивающей счастье других, она, нравственно опустошённая и разбитая, превратится в строгую и неприступную мать Филагрию. И Манефа и Флёнушка обладают достаточной силой характера, чтобы отречься от простора и воли, навеки надеть на себя вериги строжайшего устава, но в результате обе перестают быть самими собой.

Женские характеры в романах П. И. Мельникова о раскольниках нередко превосходят мужские по силе и цельности внутреннего мира. В женских образах романа выразилось представление автора о типе положительного героя в романах. В этом плане Мельников следует той литературной традиции, которая сложилась и выразилась в характере пушкинской Татьяны, тургеневских девушек, женских образов из романов Гончарова.

ЛИТЕРАТУРА

Соколова В. Ф. Романы П. И. Мельникова – Печерского «В лесах» и «На горах»: творческая история: Дис. …канд. филол. наук / В.Ф. Соколова. – Ленинград, 1969.
Усов П. С. Среди скитниц // Исторический вестник. 1887, – № 27. – С. 308 – 342.
Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах: Роман. – М.: Эксмо, 2007. – 944 с.
Боченков В. В. Творчество П. И. Мельникова-Печерского и изображение старообрядчества в русской литературе ХIХ в. : Дис. …канд. филолог. наук / В. В. Боченков. – Москва, 2005. – 179
Багрецов Л. М. Раскольнические типы в беллетристических произведениях П. И. Мельникова-Печерского. – С. Петербург, 1904.

Л.В. Алексеева

ПОВЕСТЬ П.И. МЕЛЬНИКОВА-ПЕЧЕРСКОГО «ГРИША» И ПОЭМА А.Н. МАЙКОВА «СТРАННИК»: СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

Большой интерес для изучения представляют произведения, связанные между собой генетически – как источник и его переложение. К таким произведениям можно отнести два сочинения XIX века о жизни старообрядцев повесть П.И. Мельникова-Печерского «Гриша» (1860 г.) и ставшую ее переложением поэму А.Н. Майкова «Странник» (1867 г.). Об этих произведениях уже писали исследователи (1), но их наблюдения могут быть существенно дополнены. Остановимся только на образах главных героев.

Повесть П.И. Мельникова-Печерского «Гриша» и поэма А.Н. Майкова в своей основе имеют общий сюжет о юноше-старообрядце, который в поисках «истинной веры» становится соучастником преступления. Неизбежно создается впечатление, что автор поэмы всего лишь повторяет в стихотворной форме повесть П.И. Мельникова-Печерского, хотя оба произведения носят самостоятельный, оригинальный характер. Проблема поиска «истинной веры» и «праведной жизни», проблема выбора героем своего жизненного пути поданы в них по-разному, под разным углом зрения.

В жизни П.И. Мельникова-Печерского старообрядчество занимало особое место как проблема и государственная, и общественная. Писатель превосходно знал памятники древнерусской и старообрядческой письменности, изучал старообрядческие предания и легенды, непосредственно наблюдал за жизнью старообрядцев. Связь повести «Гриша» с произведениями древнерусской и старообрядческой литературы очевидна. Можно говорить, в частности, о близости повести к житийному жанру.

П.И. Мельников-Печерский, раскрывая характеры своих героев, следует традиционной схеме построения сюжета в житии. История молодого келейника Гриши в повести начинается с рассказа о его детстве, во многом напоминающем детство святого. Гриша был круглым сиротой, отец его умер от пьянства. Несмотря на это он с раннего возраста несет на себе печать нравственного совершенства. Герой повести живет по вере своих предков-старообрядцев, узнавая о ней из богослужебных книг, житий подвижников, духовных песен. Как и святой, Гриша не по-детски серьезен, тих, послушен. Волей Господа, открывшего ему разум, Гриша осваивает грамоту. Отрешенность от всего мирского, погруженность в себя, смирение перед людской злобой, которую он принимает как благодеянье, соблюдение строгого жития – все это роднит Гришу с жизнью святого. Как раз такие качества привлекают внимание Евпраксии Михайловны, ищущей в помощь странникам человека, который «служил бы не из платы, а по доброму хотенью, плоть да волю свою умерщвлял бы, творил бы дело свое ради Бога» [1, 287]. Казалось бы, ничто не может увести Гришу с праведного пути, поколебать его добродетельность. Такое самоотречение становится серьезным испытанием воли и духа героя. Он готов на любой подвиг ради веры, но как раз эта самоотверженность и приводит его к преступлению.

Одержимый мечтой уйти от грешного мира в пустыню, как поступали святые, но не способный самостоятельно решиться на такой серьезный поступок, Гриша пытается найти себе духовного наставника, но убеждается, что нет никого праведнее его. Гришу одолевает один из самых тяжких грехов грех гордыни. И даже появление настоящего праведника Досифея не способно поколебать уверенности Гриши в том, что наиболее праведным занятием является борьба с «никонианской ересью», а не смирение пред волей Бога. В отличие от святого, который побеждает искушения, Гриша терпит поражение. Душа юного келейника оказывается оскверненной человеконенавистничеством. Поражение Гриши еще и в том, что он не сумел увидеть в Досифее истинного праведника, приняв его за «беса лукавого».

Не выдерживает дух Гриши и в борьбе с «бесовской силой», явившейся ему в образе Дуняши. Не спасают его от искушения ни строгий пост, ни истязание своего тела, плоть побеждает дух.

Все эти испытания, выпавшие на долю Гриши, не укрепляют душу героя, как в житийной литературе, а напротив, постепенно подводят его к окончательному поражению. Под влиянием рассказов странника Ардалиона о земном рае, граде Китеже, Кирилловских горах представления Гриши о смысле веры, о служении Богу искажаются. Гриша, одержимый мыслью попасть в Царство Божие на земле, готовый полностью подчиниться воле наставника, решается на страшное преступление. Такой итог закономерен, Гриша на деле воплощает высказанную им однажды мысль: «Никониане!.. Укажи мне их, отче, укажи твоих злодеев… Я бы зубами из них черева повытаскал» [1, 307]. Здесь проявилась ложность представлений Гриши о том, что истинная вера – это слепое следование книжным заветам и борьба с теми, кто не разделяет этого убеждения.

Подобно древнерусскому агиографу, П.И. Мельников-Печерский повествует о герое, заостряя внимание на основных моментах его биографии (детские годы, юность, выбор жизненного пути, соблюдение строгого жития, испытания дьяволом). Но в отличие от святого, Гриша обретает противоположный путь – путь ко греху.

А.Н. Майков отступает от подобной сюжетной схемы. Если П.И. Мельников-Печерский показал закономерность перехода Гриши от праведности ко греху, который герой в большей степени совершает добровольно, то у А.Н. Майкова судьба Гриши решается во многом под влиянием Странника.

Несмотря на то, что А.Н. Майков лишает поэму многих бытовых подробностей источника и кладет в ее основу заключительный эпизод повести, характеры героев оказываются многограннее, выразительнее, нежели у П.И. Мельникова-Печерского. Здесь он в большей мере следует традициям литературы XIX века (вероятно, Ф.М. Достоевского). Сделав более насыщенными психологические характеристики, он создает подлинную драму человеческих чувств. Причем сложность выбора жизненного пути испытывает на себе не только Гриша, как в повести П.И. Мельникова-Печерского, но и Странник. По сути именно Странник является главным действующим лицом у А.Н. Майкова.

Гриша в поэме А.Н. Майкова терзаем сомнениями в принятии своего решения. Его душа открыта перед тем, кого он ошибочно принимает за образец праведной жизни. Оказавшись на перепутье, Гриша готов слепо следовать за тем, кто в минуту его замешательства способен внушить ему истинность того или иного пути. Эпизод, в котором Странник просит Гришу исполнить «бесовскую» песню, испытывая его волю, свидетельствует о бессилии героя перед сложностью выбора.

Не закономерное развитие событий, как в повести П.И. Мельникова-Печерского, а душевный порыв героя, плененного рассказом о земном рае, приводит его к совершению преступления.

Гриша до последнего момента не осознает полностью всего произошедшего с ним. «Ровно как в тумане!» единственные слова, которые он произносит в финале поэмы [2, 53], в то время как герой повести П.И. Мельникова-Печерского, приняв новое имя Геронтий, в исступлении просит у своего наставника благословления. А.Н. Майков все же оставляет надежду на нравственное исправление Гриши, тогда как герой повести П.И. Мельникова-Печерского окончательно укрепляется в своих убеждениях.

Свое развитие у А.Н. Майкова получает не только характер Гриши, но и образ Странника, который тоже совершает свой выбор. Встреча с чистым душой молодым келейником пробуждает в нем веру в возможность обрести покой в пустыне. Странник начинает видеть в Грише спасение, посланное ему Богом. Всю силу душевных переживаний Странника передают его мольбы, обращенные к Господу. Герой так и не определяется в выборе своего жизненного пути, и, совершив преступление, все еще надеется на покаяние и прощение Господом. Финал поэмы остается открытым: А.Н. Майков оставляет и Грише, и Страннику возможность обрести спасение в вере, в то время как герои повести терпят поражение в борьбе со злом.

ПРИМЕЧАНИЯ

См.: Гапоненко П.А. О языке поэмы А.Н. Майкова «Странник» // Русская речь. 2000. №6. С.11-17.; Прокофьева Н.Н. Мельников-Печерский // Литература в школе. 1999. №7. С.21-26.;Шешунова С.В. Град Китеж в русской литературе: парадоксы и тенденции/ С.В. Шешунова // ссылка скрыта

ЛИТЕРАТУРА

Мельников П.И. (Андрей Печерский). Собр. соч.: В 8т. М.: Правда, 1976. Т.1.– 368с.
Майков А.Н. Сочинения: В 2т. М.: Правда, 1984. Т.2.– 576с.

Хлебникова В.Г.

ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ И ОБЫЧАЕВ ЧУВАШСКОГО НАРОДА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ П.И.МЕЛЬНИКОВА – ПЕЧЕРСКОГО

Павел Иванович Мельников (1818-1883) – известный русский писатель XIX века, под псевдонимом Андрей Печерский писал много очерков, рассказов. Он работал в канцелярии Нижегородского губернатора, его деятельность на государственной службе почти вся протекала в Нижнем Новгороде и по Приволжским губерниям. Он прекрасно знал местный край, хорошо изучил жизнь и быт народов Поволжья – мордвы, чуваш, татар и других народов. В своих исторических и этнографических изысканиях П.И. Мельников серьезное внимание уделял нерусским народам. Как отмечалось, «в этих исследованиях, что вообще характерно для его творчества, историк и литератор сливаются воедино» [1, 23].

П.И. Мельников изучал древние летописные своды, особое внимание уделял народным преданиям. В прославленной дилогии («В лесах» и «На горах») он широко использовал русские легенды и легенды «инородцев» Поволжья. Как отмечают исследователи, П.И.Мельникову не раз приходилось бывать среди чувашей, беседовать с ними, наблюдать их жизнь, обычаи и традиции. Первый раз П.И.Мельников проехал через Чувашию в 1834 году. Вместе с товарищами, окончившими Нижегородскую гимназию, он ехал поступать учиться в Казанский университет. Они плыли на большой лодке, любовались волжскими видами. Их сопровождал учитель словесности Нижегородской гимназии Александр Васильевич Савельев, большой любитель литературы, прививавший гимназистам интерес и любовь к русской словесности.

П.И.Мельникову потом не раз приходилось проезжать через Чувашию. Он хорошо знал дорогу через Чувашский край, знал, как вели себя ямщики на этом пути. Хорошо отзывался писатель о чувашских и марийских ямщиках: «Чуваши, черемисы всегда честно доставляли седоков до места, хотя бы им за последнюю станцию приходилось получать и несколько гривен медью, но с нашими единоплеменниками иной раз бывало не то».

После окончания университета П.И. Мельников работает в гимназии учителем сначала в Перми, а затем в Нижнем Новгороде. Но он не ограничивался только работой учителя гимназии, интересовался историей, этнографией, изучает историю раскола, знакомится с архивными документами, древними книгами. Благодаря своим исследованиям вскоре П.И.Мельников–Печерский стал известен в России, его пригласили работать в Министерство внутренних дел. В качестве чиновника Министерства по делам раскола он бывал во многих губерниях. В начале 1885 года он приехал в Казань, где, как он вспоминал, «на него посыпались от генерал-адъютанта Бибикова одно поручение за другим… В январе ему было велено ехать в Чебоксары, для дознания о моленной при доме мещанина Будаева и о том, какие лжепопы приезжают в Чебоксары и в окрестные места» [2, 124-125]. Эти поездки в места, где проживали чуваши, обогатили П.Мельникова этнографическими сведениями о чувашах, которые он впоследствии использовал в своих произведениях. Например, в рассказе «Поярков» (1857) один из персонажей рассказывает, как он решил отомстить за нанесенную ему обиду: «И вот злость-то какая во мне была: пришел к проруби топиться; о душе, об ответе на страшном суде на ум не приходит, а про чуваш вспомнил, как они недругу «суху беду делают». На кого зол, пойдет к тому да у него на дворе и удавится. И стал я думать, какая ж мне польза, ежели утоплюсь – унесет меня под вешним льдом и не знай куда, где-нибудь сыщут, в губернских ведомостях напечатают, найдено-де неизвестное мертвое тело. Нет, думаю себе, коли класть на себя руки, так уж с тем, чтоб лиходею суху беду сделать: пусть же знает, что безрога корова и шишкой бодает. А лиходеем почитал губернатора, что велел меня под суд отдать. И такое веселье враг вложил в меня, что с проруби-то я ровно с праздника воротился» [3, 62].

Особенное внимание П.И.Мельников уделял обычаям и верованиям русского и других народов и находил, что некоторые сказания у всех народов совпадают, в первую очередь религиозной тематики, например, о смерти Спасителя, Николае Чудотворце.

В работе «Очерки мордвы» писатель говорит о чувашах и других «инородцах»: «Утвердив власть свою над Казанью и Астраханью, Иван Васильевич сделался обладателем всех инородцев, обитавших в областях, павших под ударами его татарских царств. Черемиса, чуваши (горная черемиса) и мордва должны были признать над собой власть московского государя. Одною из главных забот Ивана Васильевича было обрусение подпавших под власть его инородцев. Средством для выполнения этой важной государственной цели было распространение между полудикими племенами христианской веры. И мы видим, что Иван Васильевич и потом Годунов принимали для распространения христианства самые энергические меры. Крещение было насильственное, сопровождаемое разрушением мечетей у магометан, кладбищ, кереметей, священных рощ у язычников»[3, 120].

По словам мордвы, «как в лесу каждое дерево имеет свой особый лист и свой особый цвет, так и каждый народ имеет свою веру и свой язык. Веры все угодны богу, потому что им самим даны, и потому переходить из одной в другую грешно. Всего на земле семьдесят семь вер и семьдесят семь языков. Замечательно, что некоторые из этих сказаний о сотворении мира богом и о противодействии ему злого духа, существуя у других финских племен, например, у черемис, чуваш, вотяков и пр., сохраняются и в русском народе… (В старой историографии к финскому племени относили и чувашей). У финских племен были и до сих пор существуют идолы. Так, например, у чуваш – ирих, это связанный лыком пук шиповника, с привешанным к нему кусочком олова. Он обычно стоит в углу избы, к нему никто не смеет не только прикасаться, но даже и приближаться. Ему молятся по утру в пятницу – день, посвященный ириху и празднуемый язычниками-чувашами как воскресенье христианами» [3, 124].

Писатель интересовался пищей, едой, напитками народов, среди которых он бывал. Например, в «Очерках мордвы» он отмечает: «Пуриндяит значит слово в слово пивовар, от пуре – мордовский мед без хмеля, или рассыченное медом пиво, которое морили, то есть оставляли перебродить. Мореный мед или пуре, по-мордовски, в большом употреблении и у других финских народов восточной России, у чуваш, черемис, вотяков. Хотя в него и не кладут хмеля, но он очень пьян. Если непривычному человеку выпить стакан этого напитка, очень приятного на вкус, голова у него останется свежа, но зато ноги как будто отнимутся, ножные мышцы совершенно не повинуются воле человека. После сна бывает страшная головная боль, продолжающаяся по суткам и более. Но мордва, а особенно чуваши, пьют свое пуре ковшами и бывают только веселы. В старину и у русских делались такие меды. Их называли ставлеными или мореными»[3,142-143] [3,142-143 ].

П.И.Мельников-Печерский хорошо знал историю, жизнь чувашского народа, его униженное и бедственное положение, а также санитарно-гигиенические условия быта, он пишет, что они жили «в дымных чувашских лачугах». Не имея возможности печатно описать их бедную жизнь, он старался использовать любую возможность для ознакомления с нею высокостоящих людей. Такая возможность ему представилась в 1861 году. В августе 1861 года он получил приглашение генерал-адъютанта графа С.Г.Строганова, попечителя цесаревича, великого князя Николая Александровича, прибыть в Нижний Новгород для ознакомления цесаревича с Нижегородской ярмаркой и с достопримечательностями Нижнего Новгорода, а затем сопровождать его в Казань и обратно» [4, 110]. П.Мельников с радостью принял приглашение. В течение пяти дней он знакомил цесаревича с Нижним Новгородом, ярмаркой, с окрестностями города. Затем вместе с цесаревичем и его свитой направились вниз по Волге в Казань. Они любовались прекрасным волжским простором, островами, пейзажем. По пути Мельников подробно рассказывал цесаревичу о местном крае, о жителях, населяющих эти места, об их занятиях. Он прекрасно знал этот край, обладал даром рассказчика, заинтересовал князя Николая Александровича историей раскола, жизнью раскольников и народа. Как пишет в своих воспоминаниях П.И.Мельников, цесаревич просил его написать об этом.

Из воспоминаний сына писателя А.П.Мельникова нам известно, что «во время дальнейшего путешествия по Волге наследник по-прежнему интересовался главным образом бытом крестьян. «Для того, чтобы показать наследнику всю печальную прозу обстановки и быта бедной крестьянской деревни, пароход был неожиданно без всякого предупреждения остановлен около одной маленькой чувашской деревушки Казанской губернии Чекуры. Здесь наследник в первый раз увидел курную избу и застал крестьян не принаряженных, словом, увидел всю печальную правду крестьянского быта. Это, как рассказывал отец, – продолжает А.П.Мельников, – переполнило чашу неудовольствия некоторых из членов свиты, Строганов оставался сторонником отца» [5, 42]. План путешествия был составлен П.И.Мельниковым, утвержден С.Г. Строгановым. Таким образом, можно догадаться о заранее намеченной цели П.И.Мельникова показать наследнику нищенское существование чувашей, бедность, нужду народа, чтобы повлиять на цесаревича, а через него и на самого царя.

Как отмечают исследователи, П.И.Мельников-Печерский как писатель-гуманист сочувствовал угнетенным народам, не мог не обращать внимания на его страдания, желал улучшения условий жизни народов Поволжья, в частности чувашского народа.

В романе «На горах» П.Мельников отмечает любовь «инородцев» к окружающей природе, бережное отношение к дарам природы.

«В старые годы на Горах (от устья Оки до Саратова и дальше вниз правая сторона Волги Горами зовется) росли леса кондовые, местами они досель уцелели, больше по тем местам, где чуваши, черемиса да мордва живут. Любят те племена леса дремучие да рощи темные, ни один из них без нужды деревца не тронет, ранить лес без пути по-ихнему грех великий, по старинному их закону, лес – жилище богов. Лес истреблять – божество оскорблять, его дом разорять, кару на себя накликать. Так думает мордвин, так думают и черемис и чувашенин.

И потому еще, может быть, любят чужероды родные леса, что в старину, не имея ни городов, ни крепостей, долго в недоступных дебрях отстаивали они свою волюшку. В Сергачском уезде деревень до тридцати медвежатным промыслом кормилось – жилось не богато, а в добрых достатках. Закупали медвежат у соседних чуваш да черемис Казанской губернии, обучали их всякой медвежьей премудрости»[6, 143].

Труды П.И.Мельникова представляют большую ценность, они знакомят нас с историей, бытом родного народа.

Blog

Содержание