Geum.ru

Россия в истории мировой цивилизации

Вид материалаДокументы

Содержание


Цена стабильности.
Пора домой!
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   24
Глава 3

трудный путь преобразований


николаевское царствование

У третьего сына Павла I, Николая шансов занять российский престол почти не было. Царствовать “по-европейски” поэтому его не учили, и просветительские идеи минувшего века, под обаяние которых попали его старшие братья, Николая не коснулись. Казалось, что его будущее определилось, когда великий князь выказал недюжинные способности в качестве военного инженера, но судьба распорядилась иначе - Николай I процарствовал три десятилетия.

Обстоятельства восшествия его на престол были не менее трагичны, чем у брата Александра, но более опасны для российской короны. Заговорщики 1801 года убили Павла Петровича, чтобы посадить на престол Александра Павловича; заговорщики же 1825 года покусились на саму монархию. Трон пошатнулся, но устоял.

Молодой146 император сделал из “несчастного происшествия на Сенатской площади” свои выводы, которые определили характер всего его долгого царствования, - круто и жестоко расправившись с мятежными офицерами, он положил на свой рабочий стол листы с их планами преобразования России.

Неизбежность будущих преобразований (прежде всего - отмену крепостного состояния крестьян) Николай понимал. Не прошло и полугода после суда над “декабристами”, как он создал секретный комитет для обсуждения вариантов отмены крепостного права. В течение двух последующих десятилетий такие секретные комитеты созывались не раз, но большого толку от этих тайных обсуждений “в узком кругу” не было. Преобразования признавались необходимыми, но - в далеком будущем.

Если у императора и были какие-то планы освобождения от рабства огромного большинства российского населения, то это должно было быть сделано так, чтобы не поколебать устоев государства и власти. Первой заботой Николая стало “наведение порядка” в стране. Было сделано все, чтобы отстранить общество от вмешательства в государственные дела. Казнив руководителей заговора, Николай показал всем, что своими правами самодержца он намерен пользоваться самым решительным образом.

“Просвещенное” общество объял страх - в деревенских поместьях, в городских особняках, на офицерских квартирах жгли письма, дневники, мало-мальски вольнолюбивые сочинения. Екатерининской “прививки” чести и достоинства русскому дворянству хватило ненадолго - вновь единственной добродетелью стало беспрекословное служение государю и государству.

Самой опасной, разрушительной для страны силой были признаны западные идеи, которые стали именоваться “заразой”. Новый царь постарался перекрыть все каналы европейского влияния на Россию: его подданым стало так же трудно выехать за пределы Империи, как и иностранцам - приехать в нее; цензура накладывала запреты на ввоз в страну европейских книг; та же цензура жестко пресекала появление в российской печати книг и статей, в которых можно было заподозрить хотя бы намеки на какие бы то ни было общественные проблемы147; затруднена была даже внешняя торговля.

Николай I в стремлении стать подлинным самодержцем, независимым от общества, сделал главной опорой своей власти чиновничий аппарат государства. Ему казалось, что бюрократия, организованная по армейскому образцу, будет послушным и эффективным инструментом его воли. Им владела иллюзия, будто власть самодержавного государя в стране может быть поистине неограниченной, - нужно только создать отдельный от общества, подконтрольный только царю аппарат власти; любые преобразования после этого становятся лишь “делом техники”.

Все свое царствование Николай выстраивал, расширял, укреплял, школил, “чистил”, “перетряхивал”, перекраивал и упорядочивал свой государственный аппарат. И после всех своих трудов он мог убедиться на множестве примеров, что неподконтрольное обществу чиновничество не в состоянии контролировать и он сам; что любое его самое строгое повеление бюрократия совершенно безнаказанно может “утопить” в инструкциях, согласованиях, циркулярах или извратить его до полной неузнаваемости; что грозный самодержец бессилен перед безликим, раболепным множеством взяточников и расхитителей казны; что никакие, даже самые назревшие и неотложные преобразования с помощью одного только госаппарата провести невозможно.


Система крепостного права. На российских обширных просторах в николаевскую эпоху действительно воцарились мир и социальная стабильность: ушли в прошлое не только дворянские заговоры, но и страхи перед возможными новыми “разинщинами” и “пугачевщинами”.

Полтора века российское государство покоилось на, казалось бы, незыблемом фундаменте - почти абсолютном господстве дворянина-землевладельца над крестьянином. Крепостной работник считался такой же частной собственностью помещика, как и любой другой хозяйственный инвентарь. Отношения между господином и его “крещеной собственностью” в идеале строились, как отношения заботливого, но строгого отца и послушных, но лукавых (“себе на уме”) детей.

Их взаимоотношения регулировались, как правило, стародавними традициями (какую часть имения крестьяне обрабатывают для себя, а какую - для господского амбара, сколько дней в году крестьяне работают непосредственно на барина или какой оброк выплачивают ему в конце года и т. д.). Крестьянские возмущения (от тайных поджогов вплоть до открытых бунтов) вспыхивали, как правило, лищь тогда, когда помещик пытался в нарушение “старины” управлять имением по собственному произволу.

“Воля” всегда была для крестьян манящей мечтой, но подавляющее большинство их со своим крепостным состоянием мирились ради спокойной работы на земле. То, что юридически вся земля считалась частной собственностью барина, мужики часто не понимали, полагая, что этот “божий дар” принадлежит тому, кто ее обрабатывает. Воля без земли вызывала у них недоумение, - на попытки “прогрессивных” дворян освободить их от крепостного состояния они, как правило, отвечали отказом: “Нет, пусть уж мы по-прежнему будем ваши, а земля - наша”.

Помещик, занимавшийся хозяйством, жил в усадьбе со своей семьей один на один с деревней. Власть “душевладельца” держалась не только на крестьянской привычке к повиновению или писаном законе, но и на силе стоящего за ним государства. Деревня могла быть уверена, что любое ее выступление против барина будет наказано воинскими командами и судьями неотвратимо и жестоко. Прочность, сила государственной власти была залогом безопасности и благополучия десятков тысяч помещичьих семей. Это сознание сплотило вокруг трона основную массу дворян и заставило их беспрекословно подчиниться тяжелой руке императора Николая.


Цена стабильности. К концу николаевского царствования на фоне бурлящей Европы Российская империя представлялась самой стабильной, спокойной и мощной державой. Власть была уверена в своей силе, никакие внутренние смуты ей не грозили. Более того, русский царь чувствовал себя “жандармом Европы”, охранявшим троны от посягательств восстававшей “черни”. Император мог быть доволен результатами своих трудов. Давние планы преобразований были оставлены, - зачем они, если в стране и так все спокойно, если ты и так самый сильный и тебя все боятся?


Поражение в Крымской войне. Николай Павлович, однако, упустил момент, когда в Европе его Империю бояться перестали. Он не заметил, что одновременно с мятежами, политическими переворотами, революциями, драматическими выборами и яростными дебатами парламентов (политическая “кутерьма”, которую он так презирал) Европа пережила мучительные роды новой - промышленной - цивилизации. Стремительно рванувшись вперед, ведущие западные страны опередили застывшую Россию в экономике, технологии и, что было самым болезненным для Империи, в военном деле. В довершение всего недальновидная и высокомерная внешняя политика лишила Россию ее былых европейских союзников.

Крымская катастрофа грянула, как гром среди ясного неба. Опрометчиво развязав войну со слабой Турцией, Николай I спровоцировал ответную агрессию ее союзниц - Англии и Франции, действовавших решительно и дерзко. Их войска высадились с кораблей в Крыму и осадили военно-морскую крепость Севастополь. Русская армия дралась отчаянно, однако силы оказались неравны, и Севастополь пал.

Не оказалось ни дорог, по которым можно было подбрасывать подкрепления и боеприпасы, ни современного вооружения; чиновничья неповоротливость, расхлябанность и воровство в тылу фактически отрезали севастопольцев от остальной России. Русская армия оказалась не в состоянии защитить собственную территорию страны от западного десанта, переброшенного за тысячи миль.

Такого унижения император пережить не смог. Со смертью Николая (1955 г.) в России началась бурная эпоха перемен.


великая реформа

Начало нового царствования. Александр Николаевич, Александр II не был ни либералом-западником, ни ярым “охранителем”-консерватором, и вряд ли готовился к роли реформатора, но обстоятельства сложились так, что он вынужден был взяться за это тяжкое и неблагодарное дело.

Если Екатерина Великая и Александр I пытались преобразовывать Россию в западном духе преимущественно из идейных соображений, в расчете на будущее, то для Александра II возвращение страны в европейскую “колею” диктовалось самыми острыми и неотложными практическими потребностями Империи. Если реформаторские попытки его предшественников встречали не только сопротивление, но и непонимание, недоумение правящего класса, то после крымского позора неизбежность крупных перемен была, наконец, осознана. Меньшая - либеральная - часть дворянства приветствовала грядущие перемены как долгожданное “добро”, большая же его часть готова была смириться с ними, как с неизбежным злом.

Новый император вновь раскрыл занавешенное отцом “окно в Европу”. Он снял ограничения на внешнеэкономические связи российского купечества с Западом, напутствовав их “упрочить торговые наши связи с иностранными государствами и заимствовать оттуда сделанные в последнее время в Европе усовершенствования в науке”; разрешил свободный выезд подданных за границу; возвратил вольности “рассадникам” европейского образования - университетам; освободил от полицейского надзора 9 тыс. человек, показавшихся его отцу опасными вольнодумцами; амнистировал политических заключенных148; растерянные цензоры пропускали в печать “рассуждения”, за которые еще вчера полагались серьезные кары. Была сокращена армия и отменены на ближайшие годы новые рекрутские наборы; ликвидированы были военные поселения. В окружении царя появились новые люди, известные своими либеральными взглядами. Именно в эти предреформенные годы впервые появились слова, повторенные затем в ХХ веке, - «оттепель», «гласность».


Крестьянская реформа. Все понимали, что сердцевиной грядущих перемен будет отмена крепостного права - помещик должен был быть лишен своей главной собственности - собственности на человека, работника, крестьянина. Все ждали в первую очередь разрешения этого вопроса, одни - с нетерпением, другие - со страхом. Этих “других” было большинство, и они скрытно, но мощно давили на царских приближенных, министров, губернаторов. Казалось, что решение крестьянского вопроса снова, в который уже раз, увязнет в очередном “секретном комитете”, что высшие сановники-бюрократы на своих закрытых заседаниях “утопят” проекты реформы в бесконечных словопрениях.

Александр II, однако, нашел сильный ход: он рассекретил обсуждение проблемы освобождения крестьян, сделал споры по этому вопросу достоянием широкой гласности. Именно гласнось создала в стране приподнятую атмосферу перемен и тем самым резко ускорила их проведение. Консервативные сановники, привыкшие к закулисным интригам, выступить открыто против настойчивых мнений императора не осмелились. Зато либеральное дворянское меньшинство, наконец-то, получило трибуну и открыто предлагало свои проекты освобождения крестьянства.

Общество забурлило. Во всех губернских центрах дворянством избирались комитеты по разработке крестьянской реформы применительно к местным условиям. Их заседания были открытыми, протоколы обсуждений становились широко известны149. В Петербург летели телеграммы, ехали с проектами посланцы от враждующих дворянских фракций. Образованные классы впервые проходили школу открытой политической борьбы, учились обсуждать и решать государственные вопросы.

Для сведения воедино всех проектов реформы и разработки соответствующих законов был учрежден уникальный орган - Редакционные комиссии. Признанным лидером его стал талантливый, энергичный, целеустремленный либеральный деятель Н.А.Милютин, а “сверху” эти комиссии прикрывали своим авторитетом известные сановники либерального образа мыслей генерал-адьютант Я.И.Ростовцев, министр внутренних дел С.С.Ланской, великий князь Константин Николаевич; Александр II запретил кому бы то ни было вмешиваться в работу Редакционных комиссий и курировал их лично. Это был рабочий орган Великой реформы, люди сюда подбирались не по чинам (здесь рядом работали титулованные сановники и только что вступившие в службу чиновники, богатые помещики и малоимущие, администраторы и ученые), а по талантам, работоспособности, образованности и единству взглядов. Собирались во дворцах, на квартирах, на дачах, работали с величайшим напряжением, буквально “на износ”. И очень торопились, понимая, что времени им отпущено считанные месяцы (“Сейчас не время для разногласий. Хорошо, если успеем бросить семя”, - говорил своим сотрудникам Н.Милютин). Как только Редакционные комиссии воплотили общий замысел реформы в в строгие формулировки законов, последовал императорский указ о их роспуске (октябрь 1860 г.).


Перед руководством страны в целом (и либералами, и консерваторами) стояла задача необыкновенной сложности, а любое непродуманное решение грозило либо новой “пугачевщиной”, либо дворцовыми переворотами (а скорее, и тем и другим одновременно). Необходимо было найти компромисс между интересами крестьян и помещиков.


Пробные попытки освободить часть крестьян без земли потерпели неудачу. Но государство не могло пойти и на то, чтобы нарушить право частной собственности помещиков на землю. Был найден следующий выход: государство своей властью освобождало крестьян от крепостной зависимости безвозмездно и при этом выкупало150 у помещиков ту часть их земли, которую традиционно возделывали для себя крестьяне (“крестьянскую запашку”). Крестьянство получило эту землю от государства сразу же после освобождения как бы в кредит и должно было за 49 лет выплатить ее стоимость с процентами (6 % годовых). Таким образом, в пореформенной России должны были сосуществовать и соседствовать два типа хозяйства - мелкое крестьянское и крупное помещичье.

Освобождение от крепостной зависимости с одновременным наделением 23 миллионов крестьян землей без революционных потрясений стало событием беспримерным в мировой истории.

19 февраля 1861 года Александр II подписал манифест, начавший Великую реформу.

Крестьянская община Для того, чтобы облегчить и обеспечить ежегодный сбор выкупных платежей за землю и всех податей, государство наделило землей не каждую крестьянскую семью в отдельности, а передало ее в общее распоряжение всей деревне - общине. Община была ответственна за своевременную и полную выплату всех податей и налогов каждым ее членом, и, если какая-то семья оказывалась не в состоянии уплатить за себя, то за нее это обязаны были сделать в складчину односельчане (круговая порука). Каждая семья работала отдельно и на себя, но земля была общим достоянием - общинный сход делил ее между дворами пропорционально количеству мужчин в каждом из них, и делил максимально справедливо - не одним участком, а "полосками": один кусочек - на пригорке, другой в низине, да чтобы на одной полоске почва была с песочком, а на другой - с глиной и т. д., и т. д. (чересполосица). В связи с изменениями в составе семей, с появлением новых дворов периодически устраивались переделы общинной земли.

Казалось бы, правительственные реформаторы 60-хх гг. нашли "золотую середину", сумели удовлетворить всех: крестьянство, освобожденное от крепостной неволи, получило в целом земли достаточно, чтобы прокормиться и выплачивать налоги; помещики - главная опора трона - сохранили свои имения, да еще получили огромную сумму выкупа за крестьянские земли.

Такое относительное равновесие в пореформенной российской деревне могло сохраняться и в дальнейшем, но лишь при двух условиях, - если, во-первых, не будет расти численность крестьянского населения, а, во-вторых, помещики научатся вести хозяйство без дарового крепостного труда.


Местное самоуправление, судебная и военная реформы. Около 90% населения России - крестьяне, стали такими же лично свободными людьми, как и остальные сословия, и эта новая ситуация в стране потребовала соответствующих перемен во многих других сферах.

Раньше забота о местном здравоохранении, начальном образовании, ветеринарии, о состоянии дорог лежала на местных “господах” - помещиках. Теперь же к участию в местных делах получили возможность приобщиться и крестьяне. В Европейской России были созданы новые - выборные - органы местного самоуправления - земства. В них впервые за одним столом начали обсуждать местные нужды бывшие баре и их бывшие крепостные. Вначале это было непривычно, и те и другие чувствовали себя явно “не в своей тарелке”, но со временем земства прочно вошли в жизнь российской провинции151. По образцу сельских земств выборное самоуправление было введено и в большинстве городов (городские думы).

Все слои населения стали приобщаться к гражданской жизни и в новых судах. Судебная реформа была разработана на основе лучших образцов европейской юридической науки. Суд, бывший дотоле делом чисто чиновничьим, решавший судьбы людей за закрытыми дверями, превратился в открытую арену состязания между обвинением и защитой перед лицом присяжных заседателей (они - местные жители, неюристы - должны были, выслушав все аргументы прокурора и адвоката, решить, виновен подсудимый или нет, “по совести”, в соответствии со своим пониманием справедливости). Больше половины из числа присяжных составляли по стране крестьяне.

Коренным образом изменилась и армия.

Раньше мужчина шел в армию по рекрутскому набору (один из определенного количества годных к службе), если вытягивал “несчастливый” билет на общей жеребьевке; шел в солдатчину фактически на всю жизнь (25 лет); если ветеран дотягивал до конца срока службы, бывший крепостной считался лично свободным, но возвращаться свободным в родную деревню ему было воспрещено. Армия, таким образом, была отделена от общества, являлась послушным инструментом в руках государства, но она была одна - в случае ее военного разгрома взять другую было негде152.

Военная реформа Александра II ввела в стране вместо рекрутчины всеобщую воинскую повинность - срок службы был уменьшен до нескольких лет и резко сокращался в зависимости от уровня образования призывников. Возвращавшиеся на родину солдаты были обученными резервистами, всегда готовыми пополнить армию в случае военной необходимости. Возрастала при этом связь армии с населением, что затрудняло ее использование государством во внутренних конфликтах.


“Народники” и террор. В первые годы своего правления Александр II несколько ослабил государственное давление на общество. И тут выяснилось, что николаевский “пресс” сумел задавить только внешние проявления общественной жизни. Ее центры переместились из дворцов и тайных обществ в университеты. В них выросло новое поколение образованных людей, которых можно было встретить не только в столицах, но и в самых отдаленных провинциях Империи.

Наибольшим авторитетом пользовалась либеральная часть университетской профессуры. В учено-либеральной среде сформировались наиболее талантливые специалисты самых разных направлений - юристы, экономисты, историки, финансисты, статистики, философы, управленцы, публицисты и т. д. Именно они были привлечены в пору крутых реформ к делам государственного управления.

Но десятилетия николаевского царствования не прошли даром, - в сознании образованной части общества прочно и надолго укрепилась принципиальная оппозиционность по отношению к власти. К концу 60-х гг. это настроение еще усилилось: период сотрудничества либералов с государством оказался весьма кратковременным, - специалисты, подготовившие и начинавшие практически проводить реформы, быстро и неожиданно удалялись из государственного аппарата. Неприятие существующей власти, отказ от сотрудничества с ней, взгляд на монархию только как на злейшего врага стали теми “дрожжами”, на которых взошло радикальное движение молодежи 60 - 70 гг.

Поколения, входившие в эти годы в жизнь из гимназий, семинарий, университетов, ни в грош не ставили те труды и достижения, которыми так гордились их учителя. Реформы, основанные на компромиссах, на учете интересов всех слоев общества, сохраняющие стабильность государства и внутренний мир в стране, обещающие плоды через годы и годы - такой путь молодых радикалов не устраивал, они восторженно мечтали о революции - низвержении всех основ современного общества (не только российского, но и европейского). Их идеалом была уже не демократия и свобода, а социализм, справедливость и равенство.

Эти революционные демократы вслед за Герценом верили, что Россия ближе к социализму, чем любая страна Запада - ведь общинная жизнь не дает развиться частнособственническим инстинктам у крестьян, делает их “прирожденными социалистами”. Нужно только избавить крестьянскую Россию от паразитов-дворян, развалить помещичье самодержавное государство - и по законам общинного социализма заживет вся страна.

Не желая, как их учителя, потратить жизнь на теории и “болтовню”, новое поколение перешло от слов к делу. Группа столичных литераторов, ставших кумирами учащейся молодежи, в нелегальных листовках призвала “Русь к топору”.

Они вполне отдавали себе отчет в том, что провоцируемая ими гражданская война, “пугачевщина”, обернется кровавой резней, физическим истреблением нескольких миллионов человек “высших” (но одновременно и образованных) классов. Цена эта ради установления в стране справедливости и равенства признавалась ими приемлемой, более того - необходимой.

Что будет потом, - об этом у участников начинавшегося движения представления были весьма разноречивые и смутные. Они полагали, что победивший и вырезавший своих угнетателей народ сумеет сам обустроить в России справедливое “мужицкое царство”.

Главную свою задачу революционные демократы видели в том, чтобы поднять народ на бунт. Но скоро выяснилось, что нарисованный их пылким воображением “мужик-социалист” сильно отличается от реального российского крестьянина. Дважды организованные массовые “хождения в народ” окончились полным провалом: беседы пропагандистов в деревнях заканчивались на удивление однообразно - крестьяне звали полицию.

Осознав отдаленность желанной революции, многие повзрослевшие “пропагаторы” доучивались нужным профессиям, оседали в провинции и всю жизнь свою посвящали настоящему народу, работая врачами, учителями, лесниками, агрономами, земцами...

Меньшая же, наиболее нетерпеливая часть “народников” решила свалить самодержавие самостоятельно, “врукопашную” - террором. Их глубоко законспирированная организация “Народная воля” начала охоту за высшими сановниками государства и за самим Александром II. Царь стал живой мишенью, чудом сумев уцелеть после семи покушений стрелков и “динамитчиков”. Власть отвечала казнями попавших в ее руки народовольцев. К началу 1881 года погибли или были арестованы почти все руководители террористического подполья. В распоряжении оставшейся на свободе Софьи Перовской оставалась лишь маленькая группа совсем “зеленой” молодежи...


Между тем общественная и закулисная борьба вокруг продолжения начатых реформ шла своим чередом. Пока на троне был царь-освободитель, у либералов была надежда, что реформирование страны и государства может дойти до своего логического завершения - выборов представительных органов, которые контролировали бы действия монарха и государственного аппарата и сами участвовали бы в управлении страной. В конце 70-х гг. слова “конституция”, “конституционная монархия” в России стали выговаривать без былого священного ужаса.

Первый шаг на этом пути должен был сделать сам монарх. И Александр II сделал этот шаг - небольшой, осторожный, опасливый, но вполне реальный: в начале 1881 года он согласился на то, чтобы план дальнейших реформ был бы подготовлен специальным органом, в котором вместе с государственными сановниками его обсуждали бы делегаты, избранные от земств и городских дум. Проект созыва этого первого представительного органа должен был быть окончательно утвержден советом министров 4 марта.

Но 1 марта 1881 года обескровленная арестами “Народная воля” сумела последним неимоверным усилием провести свой последний террористический акт, - восьмое покушение на царя достигло цели. “Бомбисты” сумели взорвать его карету, Александр II с раздробленными динамитом ногами истек кровью.


Александр III. Новый этап реформ оборвался в самом своем начале. Сын погибшего императора, Александр III, слушал уже других советников, объявлявших реформы его отца “преступной ошибкой”. Громко раздавались голоса, призывавшие пересмотреть не только последние двадцать лет жизни страны, но и предыдущие два ее века:

“...В Москву, в Москву призывает своего царя вся Россия... Пора домой! Пора покончить с петербургским периодом русской истории...”, - писал в газетной статье славянофил И.С.Аксаков)153.

Новый царь во всеуслышанье объявил, что главным принципом российской государственности останется самодержавие. В правительство были назначены сановники, широко известные своей ненавистью к преобразованиям предыдущего царствования, после чего либеральные деятели один за другим ушли со своих постов. Был возрожден плотный контроль политической полиции за общественной жизнью, - “охранные” жандармские отделения получили фактически неограниченные права, они были поставлены выше закона. На привыкшую уже к некоторой свободе прессу вновь была натравлена цензура - эпоха гласности закончилась. Началась “чистка” публичных библиотек, - из них изымались десятки книг, ранее допущенные цензурой, но ныне признанные “недопустимыми к обращению”. Ограничены были в своих правах органы местного самоуправления, суды.

Вернуть страну в дореформенное состояние, конечно же, было невозможно. Но при Александре III были “заморожены” те дальнейшие изменения в российском обществе, которые предусматривались авторами Великих реформ: постепенное упразднение общины и превращение крестьянина в полноправного хозяина своей жизни, привитие населению навыков самоуправления через расширение деятельности земств и городских дум, поэтапный переход к участию выборных органов к управлению делами государства и т. д.

Отказавшись поделиться с кем-либо хоть частичкой самодержавной власти, Александр III взял на себя и всю полноту ответственности за руководство Империей. Властный, неторопливый, здравомыслящий, он не боялся ставить на высшие посты людей талантливых, профессионалов своего дела (среди них выделялся министр финансов С.Ю.Витте)154. Успеху его царствования способствовало и то, что к концу века в полной мере сказался эффект Великих реформ.


Плоды реформ. При Александре II Россия сумела включиться в бурно развивавшуюся индустриальную цивилизацию. За полвека после начала реформ промышленное производство в России выросло в 7 раз; темпы экономического роста были одни из самых высоких в мире.

Особенно бурно промышленность и торговля стала развиваться с 90-х гг. Развернулось грандиозное железнодорожное строительство: правительство вложило огромные деньги в строительство государственных железных дорог, всячески поощряло к этому делу частные компании, - ежегодно прокладывалось 3, а то и 4 тыс. км рельсовых путей!155

Резко повысился спрос на уголь, нефть, металл, паровозы, вагоны, средства связи и т. д. При этом высокими таможенными пошлинами был ограничен ввоз этих материалов и изделий из-за границы, и это сделало российское промышленное производство еще более выгодным. Кроме того, правительство, затруднив проникновение в страну иностранных товаров, всячески привлекало иностранные капиталы, - германские, английские, французские, бельгийские фирмы построили в России множество своих предприятий.

С созданием разветвленной сети сравнительно дешевого железнодорожного транспорта оживилось производство, торговля, да и сам строй жизни во всех уголках обширной империи. Россия на мировом рынке стала самым крупным экспортером продовольствия. Надежной, устойчивой удалось сделать финансовую систему страны - рубль свободно обменивался на золото.

Однако это бурное развитие порождало новые проблемы и противоречия, каких Россия раньше не знала.

Бурное развитие промышленности, как и в Западной Европе, вызвало к жизни “рабочий вопрос”.

Законом было установлено, что рабочий день не должен превышать 11,5 часов, на деле же он был, как правило, больше, потому что без сверхурочных заработков прожить было трудно. За брак и нарушения трудовой дисциплины на рабочих налагались денежные штрафы, - ежемесячно штрафовалось более 80% рабочих, и это "съедало" до трети их зарплаты.

Половина городских рабочих имела возможность снимать комнаты в частных домах, а вокруг крупных предприятий стояли рабочие казармы, где в комнатках на 12 кв. метрах ютилось по две семьи с детьми, а в 25-тиметровых помещениях жило по четыре бездетные пары. Детская смертность в рабочих семьях была выше, чем в крестьянских. На социальные нужды рабочих (жилье, лечение, пособия, образование и т. д.) предприниматели тратили примерно пол-процента из общей суммы расходов на производство.

Все промышленно развитые страны проходили через такой период "первоначального накопления капитала" за счет сверхэксплуатации рабочих, и лишь в результате упорной забастовочной борьбы пролетариат добивался улучшения условий жизни. И Россия не была исключением - к началу века стачки с экономическими требованиями стали охватывать не только отдельные предприятия, но и крупные промышленные центры.

Забастовки были действенным оружием, когда бастовали крупные предприятия, особенно в столицах - а доля именно таких предприятий в России была выше, чем в любой тогдашней европейской стране. Поэтому относительно малочисленный (около 2% населения к началу XX века) слой фабрично-заводских рабочих мог заметно влиять на общий политический климат в стране.

Однако гораздо сильнее на нем отражалось самочувствие громадного большинства российского общества - крестьянства.


“Аграрный вопрос”. За 40 пореформенных лет в освобожденной деревне произошел настоящий демографический “взрыв” - численность сельскохозяйственного населения возросла почти вдвое. Разросшемуся крестьянству стало катастрофически не хватать земли. К началу ХХ века уже половина крестьян не могла прокормиться с общинных наделов, численность "лишнего", избыточного сельского населения оценивалась в 20 млн. чел. (аграрное перенаселение). Землю (сверх общинного надела) можно было прикупить или арендовать у помещика, однако под силу это оказалось лишь пятой части крестьянских дворов.

В большинстве крестьянских семей, как правило, хлеб старого урожая кончался, когда до нового было еще далеко, и часто единственным выходом было брать его в долг у соседа-помещика, а за неимением денег отдавать долг работой на его полях. Так что, по сути, крестьянин каждой весной брал в долг у помещика часть того самого хлеба, который сам же вырастил на отработках за прошлые долги. Огромная масса крестьянства попала в заколдованный круг малоземелья и долговой кабалы.

Однако, в каком бы тяжелом положении ни находился крестьянин, разориться окончательно (т.е. лишиться своего земельного надела) он не мог - продажа за долги общинных земель была запрещена законом. Российское государство к началу XX века продолжало играть роль опекуна крестьян, ограждая 80% российского населения от суровых законов рынка. Но тем самым правительство брало на себя ответственность за их материальное благополучие и должно было как-то решать становившуюся все острее проблему малоземелья.

А рядом почти с каждой жаждущей земли деревней лежало обширное поместье ее бывшего барина... Впрочем, положение помещиков, лишившихся дарового крепостного труда, тоже было незавидным. Они в подавляющем своем большинстве так и не сумели превратить свои имения в эффективные, доходные хозяйства.

Именно поэтому в глазах крестьян не было никакого разумного или морального оправдания существованию крупных имений - они видели, что помещик живет не за счет своего труда хозяина, а попросту использует свое право собственника земли, и воспринимали его как паразита, присосавшегося к вечному труженику-земледельцу, как главного виновника крестьянского малоземелья. Постепенно в мужицких умах все крепче становилось убеждение, что пекущийся о них “царь-батюшка” должен отобрать земли у дворян и отдать их крестьянам.

Царское правительство, естественно, не могло так грубо растоптать право землевладельцев на их частную собственность - но при этом не желало и дать “лишнему” деревенскому населению свободно разоряться и уходить в города (так, как это происходило на Западе). Александр III пытался помочь крестьянам, “для их же блага” еще более ограничивая их свободу - затрудняя отделение взрослых сыновей от родителей (чтобы не дробились крупные крепкие хозяйства). Результатов эти отеческо-полицейские меры дать не могли.


После 13 лет царствования Александр III ушел из жизни (1894 г.) с чувством исполненного долга перед Россией, и мало кто мог предположить тогда, какие потрясения ждут державу в самом недалеком будущем.

Отброшенное от государственных дел образованное общество продолжало набирать силы, пополнялось людьми из нового - предпринимательского - класса. Оно мирилось с самодержавным образом правления лишь до тех пор, пока сильный монарх с помощью своего чиновничьего аппарата справлялся с внутренними и внешними проблемами страны. Но волевого и авторитетного отца сменил его сын, государственными способностями не блиставший - однако получивший “в наследство” все те проблемы, к решению которых так и не подступился Александр III.


расколотая страна

Первые десять лет своего царствования Николай II стремился во всем следовать политике своего отца, однако удержать страну в том же “подмороженном” состоянии ему не удалось.

Николай II. Вступивший на престол в 1894 г. самодержец вполне сознавал, какая тяжкая ноша легла на его плечи в 26 лет. Он не был властолюбцем, но был убежден, что только наследственная самодержавная власть русских царей способна обеспечить спокойствие и целостность страны, и поэтому считал своим долгом перед Богом и народом сохранить эту самодержавную власть в неприкосновенности и в свой час передать ее своему наследнику такой же, какой он сам получил ее от предков.

В первой же своей речи перед представителями земств он назвал "бессмысленными мечтаниями" любые проекты ограничения царской власти и привлечения к управлению страной выборных представителей от населения. Однако такое ответственное и сложное дело, как единоличное управление огромной неспокойной империей, вряд ли было по плечу новому самодержцу. Он старался проявлять в своих решениях непоколебимую твердость (подражая отцу), но эта показная "твердость" неуверенного в себе человека никого не могла обмануть, тем более что в критических ситуациях Николай мог менять свои решения по нескольку раз. Слабость последнего российского самодержца приводила к тому, что в государственную политику стали активно вмешиваться многочисленные и безответственные царские родственники и даже втершиеся в доверие к царской семье разного рода шарлатаны, а на важнейшие посты все чаще назначались умевшие угождать царю ловкие карьеристы.

Зарождение партий. Несмотря на то, что любая политическая деятельность в первые 10 лет царствования Николая II оставалась под запретом и преследовалась полицией, в начале XX века в России появились политические партии. Они были гораздо организованнее, многочисленнее и устойчивее, чем непрочные объединения революционной молодежи прошлого века, и сил полиции для их искоренения было уже недостаточно. Дабы избежать ареста, лидеры партий в основном жили за границей, там же проводились съезды, печатались партийные журналы, газеты, брошюры и листовки для распространения в России.

В 1901 г. из разрозненных кружков образовалась партия социалистов-революционеров (эсеров). Они считали себя защитниками крестьянских интересов, и их политическая программа продолжала старые традиции «русского социализма». Но прославилась партия не этим, а своей «боевой организацией», которая в первое пятилетие ХХ века развернула настоящую террористическую «охоту» на высших государственных чиновников. В 1903 и 1904 гг. один за другим были убиты два министра внутренних дел, и цель террористов - дестабилизация обстановки в стране - в целом была достигнута.

В 1903 г. приняла свой устав и программу и еще одна социалистическая и революционная партия - партия социал-демократов. От эсеров их отличало то, что они считали себя последователями Карла Маркса и выразителями интересов пролетариата, крестьянство считали отжившим классом, индивидуальный террор презирали и собирались «строго научно» готовиться к социалистической революции. Социал-демократическая партия практически сразу, не успев образоваться, раскололась на два течения, тогда же получившие названия «меньшевиков» и «большевиков». Меньшевики напоминали европейских социал-демократов и, строго придерживаясь марксистской теории, полагали, что в России до социалистической революции дело дойдет не скоро - сначала ей предстоит капиталистическое развитие. Большевики же, руководимые почти никому тогда неизвестным В.И. Ульяновым (Лениным) создали партию, подобных которой в тогдашней Европе не было.

Этой партии «нового типа» предстояло в будущем сыграть огромную роль в истории России, но до 1917 года она не пользовалась широкой известностью и влиянием в стране. Ее лидер и не стремился привлечь в партию как можно больше новых членов - его цель заключалась в создании строго законспирированной, спаянной железной дисциплиной организации революционеров. «Говорильне», бесконечным теоретическим спорам тут места не было; все члены партии должны были подчиняться решениям руководства и вести жизнь «профессиональных революционеров», готовясь в подходящий момент захватить государственную власть. У Ленина не было сомнений, что, если такой момент представится, будет величайшей глупостью отказаться от власти только на том основании, что Россия «не созрела для социализма». «Марксизм не догма, а руководство к действию,» - заявлял он, отвергая все обвинения в искажении теории со стороны меньшевиков.


Очень тревожным симптомом для властей был тот факт, что нелегальной политической деятельностью занялись уже не только радикально настроенные студенты, но и вполне респектабельные либеральные профессора, свято чтившие законность и не желавшие революционных потрясений.

Либералы не призывали народ к оружию - насильственное свержение царской власти казалось им худшим из возможных путей развития страны. Поэтому они настойчиво, используя любые возможности, пытались убедить самодержавную власть пойти на добровольные уступки, что сделало бы переход к демократии хоть и более долгим, но зато мирным.

Однако у правительства был, как правило, один ответ на их увещевания - увольнения со службы, ссылки, тюремные заключения, настоятельные требования "не лезть не в свое дело" и не думать о политике. Вполне "добропорядочных" граждан - адвокатов, профессоров, инженеров, врачей, земских деятелей - фактически ставили на одну доску с профессиональными революционерами-заговорщиками156. Поэтому к началу ХХ века либеральное движение сильно "полевело". Лишь меньшинство (в основном земские деятели) сохранило твердое убеждение в недопустимости насильственного переворота ни при каких обстоятельствах - а значит, не видело иного пути, кроме компромиссов с исторически сложившейся властью. Большинство же (прежде всего, городская интеллигенция, да и многие земцы) сочло революцию меньшим из зол и все больше сочувствовало "друзьям слева" - социалистам, отказываясь осуждать даже террор, раз он направлен против ненавистной власти.


Первая русская революция В 1904 г. Николай II совершил роковую ошибку во внешней политике, приведшую к катастрофическим последствиям, - по неосмотрительности и самоуверенности он вверг Империю в войну с ее соперницей на Дальнем Востоке Японией. Война была унизительно и с огромными потерями проиграна.

Когда стали известны масштабы неудач и осознана слабость Империи, общество с возмущением забурлило. В конце 1904 года либералы организовали всероссийскую акцию протеста “образованных классов” с главным требованием - поставить монарха под контроль общества. 9 января 1905 г. рабочие столицы многотысячными колоннами пошли к царской резиденции фактически с теми же требованиями157. И тут власть совершила вторую - грубую, непоправимую и трагическую - ошибку: мирное шествие петербургских рабочих было в упор расстреляно войсками.

Эта зверская расправа произошла не где-то в окраинном "медвежьем углу", а в самой столице Империи, с ведома и согласия самого царя. Страна была потрясена. Взрыв всеобщего негодования январской бойней дал народную поддержку оппозиционным партиям, именно после 9 января в России во всех слоях населения стала исчезать привычка покорности, безропотного подчинения властям. Самодержавное государство начало терять контроль над ситуацией, страна становилась неуправляемой - Россия вступила в революцию.

Политические забастовки, как степной пожар, охватывали все новые и новые города. Массовые митинги становились все более агрессивными, начались схватки демонстрантов с полицией. Осторожные верноподданые прошения и петиции о “даровании” стране народного представительства превратились в резкий и решительный уличный лозунг: "Долой самодержавие!", который стал поднимать на открытую борьбу сотни тысяч людей.

Забастовочная волна встретила полное сочувствие и поддержку либеральной общественности (и даже многих владельцев бастующих предприятий). Чувство, что так дальше жить нельзя, превращалось во всеобщее убеждение. Либералы все больше "левели", отказываясь от любых компромиссов с самодержавием, и, хоть и обращались к рабочим с просьбами "не бить стекла", но с готовностью оправдывали любое насилие, направленное против властей.

Случаи неповиновения приказам, бунты, восстания начались в армии - заколебалась незыблемая дотоле опора трона.

Объединенные либералами профсоюзы, взаимодействуя со множеством легальных обществ и подпольными партиями, организовали в октябре 1905 г. всеобщую политическую стачку. С требованиями созыва Учредительного собрания, гражданских прав, 8-часового рабочего дня забастовало свыше двух миллионов человек. Жизнь российских городов была парализована: встали поезда, отключилась связь, закрылись магазины. Газеты окончательно перестали обращать внимание на цензурные запреты - выход их зависел только от желания типографских рабочих. Владельцы частных предприятий оплачивали рабочим забастовочные дни. Повсеместно проходили демонстрации и митинги, уже открыто собирались деньги на оружие, улицы городов вместо разбегавшейся полиции начинали патрулировать добровольные дружины.

Страна окончательно вышла из повиновения, наотрез отказываясь подчиняться самодержавной власти - и власть сдалась.

17 октября 1905 г. был опубликован подписанный царем знаменитый Манифест, в котором провозглашались свобода совести, слова, собраний и союзов, было объявлено о созыве всенародно избираемой Государственной Думы, без одобрения которой не сможет вступить в силу ни один закон. Фактически речь шла о превращении России в конституционную монархию

Полномочия российского парламента, правда, ограничивались только законодательством и утверждением бюджета. Никакого контроля над исполнительной властью он не получал: премьер-министр назначался императором и нес ответственность только перед ним. Такое разделение властей могло успешно работать только в том случае, когда и у царя, и у депутатов было обоюдное стремление к сотрудничеству и взаимным уступкам.

Сразу после выхода царского манифеста волна антиправительственных выступлений стала спадать. На улицах городов царило ликование. Попытки социалистических партий направить события по пути насилия, организовав вооруженные восстания в ряде городов, были, хотя и с трудом, пресечены верными правительству войсками.

Между тем в деревне постепенно разгоралась настоящая гражданская война. Видя ослабление власти, крестьяне пытались захватывать помещичьи земли, повсеместно грабили и жгли усадьбы. Вся ненависть бывших крепостных к "барам", вся крестьянская жажда земли проявилась в этом беспощадном аграрном терроре. В бунтующие уезды посылались карательные экспедиции, и воинские команды "наводили порядок" с неменьшей ответной жестокостью.

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, правительство отменило выкупные платежи на надельную землю, но для "умиротворения" крестьян этого оказалось недостаточно. Помещичьи семьи в панике бежали из своих имений в города.

В такой обстановке первому российскому парламенту предстояло срочно решать «аграрный вопрос».

Начало российского парламентаризма. Весной 1906 г. состоялись первые в российской истории всенародные выборы в Государственную Думу, без одобрения которой отныне не мог быть принят ни один закон. В выборах приняли участие наконец-то узаконенные политические партии. Большинство мест в I Думе досталось лево-либеральной партии конституционных демократов (кадетов), включившей в свою предвыборную программу требование принудительного выкупа помещичьих земель и передачи их крестьянам. Это и обеспечило успех партии на выборах -по утвержденному царем избирательному закону около половины депутатов Думы избиралось крестьянами. Однако правительство твердо заявило депутатам, что оно не допустит никакого покушения на частную собственность землевладельцев. Дума, в свою очередь, объявила о своем недоверии к этому правительству.

Управление страной было парализовано: Дума не могла добиться утверждения своих законов царем, а царь и правительство не могли провести через депутатов свои решения. Николай II воспользовался своим правом и через два месяца бесплодных споров распустил I Думу, назначив новые выборы по действующему избирательному закону. Но избранная II Государственная Дума оказалась еще более неуступчивой. Стало ясно, что крестьянство через своих думских депутатов упорно будет стоять на своем, добиваясь помещичьей земли.

3 июня 1907 года царь распустил и эту Думу и объявил, что следующие выборы пройдут уже по новому избирательному закону, по которому крестьяне могли послать в Думу гораздо меньшее число депутатов. Единолично издать такой закон без согласия Думы царь права не имел, но правительство, возглавляемое премьер-министром П.А.Столыпиным, рассчитывало, что "все обойдется". И действительно: выборы в III Думу прошли спокойно - страна устала от революционных порывов. Новые депутаты в основном поддерживали правительство.

Царская власть, таким образом, получила возможность беспрепятственно провести такие реформы, которые, ослабив напряжение внутри страны, оставили бы в неприкосновенности или даже укрепили российскую монархию.


Столыпинские реформы Революционная пора привела к власти людей, которые понимали неизбежность хотя бы частичного переустройства жизни основной массы населения. Тяжкую ношу российского реформатора взвалил на себя премьер-министр Петр Столыпин. Заручившись полным доверием царя, он определил целый комплекс реформ, которые, по его мысли, должны были со временем во многом изменить облик России.

В пепелищах, разоренные крестьянами лежало более 2 тыс. помещичьих имений. За аграрную реформу нужно было браться незамедлительно. Решение именно “крестьянского вопроса” Столыпин вместе со своими единомышленниками поставил в центр своей политики.

Реформаторы исходили из того, что главная причина крестьянской бедности не в недостатке земли, а в плохом отношении к той земле, которой крестьяне пользуются.

Помещичья земля, по планам правительства, должна была остаться в неприкосновенности. Защитники крупного частного землевладения утверждали, что эти имения выгодны государству тем, что почти весь выращенный в них урожай идет на продажу - в города и на экспорт. А если передать помещичьи земли в распоряжение крестьян, то они по-прежнему будут вести на них традиционное, натуральное хозяйство, довольствуясь лишь тем, что земля кормит их самих - неизбежно уменьшение хлебного экспорта, снижение валютных доходов и, следовательно, замедление развития промышленности и страны в целом. С другой стороны, утверждали они, передача крестьянам крупных имений все равно не сможет насытить их “земельного голода”: пройдет немного времени, и подрастающие крестьянские дети, обзаводясь своим хозяйством, раздробят отцовские наделы, и земли на всех опять будет не хватать. Крестьяне относятся к земле только как к собственной кормилице, и, если дать им в пользование весь земной шар, то в конце концов будет мало и его. В России этот процесс нужно остановить на границе помещичьих имений. Земли разоряющихся помещиков должны доставаться не крестьянам средневекового образца, а земледельцам-фермерам. Задача, следовательно, заключалась в том, чтобы изменить самого крестьянина и его отношение к земле.

Столыпин был убежден, что необходимо завершить дело, начатое Великой реформой 1861 года, и полностью уравнять крестьян в правах с остальным населением. Из временного держателя общинного надела, которым он мог лишь пользоваться, но не распоряжаться, крестьянин должен был стать полноправным собственником своей земли. Только тогда ему будет выгодно не просто выжимать из земли то, что она может дать сама, но улучшать почву, не допускать ее истощения, повышать урожайность.

Те крестьяне, которые не смогут наладить эффективного производства и потеряют надежду выбиться из нужды в деревне, свою землю смогут продать Крестьянскому банку и перебраться в город, имея на руках первоначальный капитал для новой жизни. Если такие крестьяне, страдающие от малоземелья в перенаселенных центральных губерниях, захотят остаться земледельцами, то им должна быть предоставлена возможность переселиться (с помощью государства) туда, где земли много, а населения мало - в восточные области империи.

Главным препятствием на пути к новой системе хозяйствования была община, распоряжавшаяся крестьянской землей. Поэтому первые меры правительства были направлены на то, чтобы освободить готовых к самостоятельности хозяев от власти деревенского “мира”.

В начале 1906 г. все выкупные платежи за полученную крестьянством в 1861 году землю были отменены, и свободная от долгов земля стала окончательно собственностью сельских общин. В ноябре того же года постановление правительства провозгласило право любого домохозяина выйти из общины, и при этом ту часть общинной земли, которой он в это время пользовался (надел), закрепить за собой полностью - в частную собственность - и навсегда - с правом завещать ее своим наследникам. Окончательно закрепить за собой надел крестьянин мог и без согласия односельчан, с помощью государственных землемеров.


Ход аграрной реформы. Год крестьяне присматривались к своим новым правам. Затем в 1908 году полмиллиона хозяев вышли из общин, а в следующем году их число увеличилось еще больше. Половина из них тут же продавала свою землю Крестьянскому банку и уходила из деревни.

Но - “гладко было на бумаге, да забыли про овраги ...”. Хоть земля у вышедшего из общины крестьянина превращалась в его собственность, но от этого больше ее не становилось. Ни удобрения, ни высокоурожайные сорта, ни плуг вместо деревянной сохи не могли появиться вдруг - хозяйствовать приходилось пока по-старому, и земли не хватало по-прежнему. Разбогатеть на “приватизированном” клочке было трудно, а попытка прикупить земли через банк для многих кончалась плачевно: каждый пятый хозяин, купивший землю в рассрочку, не смог выплатить кредита и был согнан с земли.

Жить одиночкой в деревне, и, тем более, на хуторе, было нелегко, а порой и невозможно - за общиной оставались общественные пастбища (куда скотину “единоличников” уже не пускали), хуторянам надо было рыть собственные колодцы, далеко становилось от базара, лавки, от фельдшера, от школы для детей. А кроме того, требовалось охранять свои новые владения, занимая иногда буквально “круговую оборону” от общинников, которые к своим отколовшимся бывшим соседям относились недоброжелательно. Хуторянин для деревни становился чужаком, отступником от “мира”, и уже не считалось большим грехом потравить скотиной его посевы или исподтишка покалечить его корову или овцу. Нередки были избиения новых “частников”, поджоги их домов.

За десять лет проведения аграрной реформы из общины выделилось чуть больше 20% хозяев (причем половина из них, распродав землю и имущество, покинула деревню). Даже многие богатые крестьянские семьи предпочитали оставаться в общине, прикупая дополнительно к своим наделам “частные” куски в ближайших окрестностях. Подавляющее большиство крестьян продолжали упорно держаться общины, надеясь в конце концов всем “миром” завладеть помещичьей землей. Число желающих выйти из общины и стать полностью самостоятельными хозяевами, довольно большое в первые годы реформы, все более и более сокращалось, пока и вовсе к 1916 году почти не сошло на нет.


Проекты других реформ. Столыпин добивался того, чтобы обещания царского Манифеста 17 октября превратилсь в действующие законы. Его правительство подготовило целый ряд законопроектов, которые должны были на деле обеспечить свободу совести и отменить притеснения людей, не принадлежащих к официальной православной церкви; предполагалось ввести всеобщее начальное образование через широкую сеть светских (нецерковных) школ; намечалось значительно усилить роль и влияние “новых” крестьян-землевладельцев в решении всех местных дел в земствах и т.д. Столыпин попытался облегчить положение городских наемных работников: заставить раскошелиться предпринимателей на лечение заболевших или получивших производственные травмы рабочих, сократить рабочий день, узаконить право рабочих частных предприятий на забастовку.

Все эти законопроекты проходили и через Думу, и через все многочисленные обсуждения и согласования с огромным трудом. Так же трудно и очень медленно они претворялись в жизнь. У реформаторов оставалась только одна надежда - время. “Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России”, - заклинал премьер-министр. Однако времени на мирную, но столь медленную эволюцию история России не отпустила...

Оказалось, что сочтены дни жизни и самого Столыпина. В стране установилось относительное спокойствие, и у Николая II крепло убеждение, что 1905 год был несчастной случайностью и более не повторится, а потому в продолжении реформ особой надобности нет. Был у него и личный мотив - последний русский царь с трудом терпел рядом с собой людей умных, с сильным и независимым характером. И хоть Столыпин прилагал все усилия для укрепления монархии, он скоро стал неугоден царю и его ближайшему дворцовому окружению. Убийство главы правительства террористом в 1911 г. произошло в предверии его неизбежной отставки и было воспринято царской семьей с едва скрываемым облегчением158.


Последние мирные годы.. После убийства Столыпина временное политическое затишье в стране закончилось. Вновь поползли вверх кривые забастовок и крестьянских волнений; стали обостряться отношения между царскими министрами и Думой. В непримиримую оппозицию к правительству оказалась отброшена даже самая умеренная либеральная партия «Союз 17 октября» («октябристы»), безусловной поддержкой которой пользовался Столыпин. Николай II не разгонял Думу лишь из опасения испортить свою репутацию за границей.

Между тем экономика страны переживала бурный рост. Невиданные урожаи 1909–1910 годов и рекордный экспорт зерна при повышении именно в это время мировых цен на продовольствие влили в российскую экономику массу валютных доходов. Усилился и приток иностранных кредитов и инвестиций. Темпы промышленного роста страны в годы, предшествующие I мировой войне, были самыми высокими в мире. Цены на акции предприятий росли так быстро, что на биржах начался настоящий ажиотаж. Современник (один из великих князей) так описывал атмосферу последних предвоенных лет:

«Во время переписи населения Петербурга, устроенной в 1913 году, около 40 000 жителей обоего пола были зарегистрированы в качестве биржевых маклеров. Адвокаты, врачи, педагоги, журналисты и инженеры были недовольны своими профессиями. Казалось позором трудиться, чтобы зарабатывать копейки, когда открывалась полная возможность зарабатывать десятки тысяч рублей посредством покупки двухсот акций Никополь-Мариупольского металлургического общества... Офицеры гвардии, не могшие отличить до сих пор акций от облигаций, стали с увлечением обсуждать неминуемое поднятие цен на сталь. Светские денди приводили в полное недоумение книгопродавцев, покупая у них книги, посвященные сокровенным тайнам экономической науки... Отцы церкви подписывались на акции, и обитые бархатом кареты архиепископов виднелись вблизи бирж.

Но деревенская жизнь менялась гораздо медленнее, чем городская, и чем быстрее развивалась страна, тем глубже становилась ужасавшая еще славянофилов культурная пропасть между городским «образованным меньшинством» и народными «низами». Для абсолютного большинства крестьян лозунги политической свободы и прав человека ничего не значили, а думские оппозиционеры – равно и либералы, и социал-демократы, и эсеры – были не менее (если не более) чужды, чем царь и его чиновники. Это знали и понимали все, но лишь немногие готовы были сделать из этого факта практические выводы:

«Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». (О.Гершензон. Из сборника «Вехи», 1908 г.)

С негодованием отвергнув этот «реакционный» призыв, большинство интеллигенции продолжало непримиримо бороться против самодержавия, методично добивая авторитет царя в глазах крестьян. Крестьяне же, крепко держась общины, надеялись при удобном случае избавиться от любых «господ» и завладеть помещичьей землей.


“Что же, теперь умней будем. Зря соваться не станем. Ждем войны. Война беспременно будет, тогда конец вам... . Потому что воевать мы не пойдем, воюйте сами. Сложим ружья в козлы, и шабаш. Которые дымократы, мужички, значит, начнем бить белократов - вас, господ... . Всю землю начисто отберем и платить ничего не будем.” (из разговора “по душам” помещика с крестьянином после I революции)

вопросы и задания
  1. Почему в России в XIX веке реформы давались самодержцам гораздо труднее, чем в предыдущем столетии?
  2. Почему из поражения в Крымской войне правительством был сделан вывод о необходимости срочной отмены крепостного права?
  3. В чем был общий смысл всех реформ, проведенных в царствование Александра II? Можно ли назвать их либеральными и почему?
  4. Почему после реформ Александра II промышленность в России стала развиваться гораздо быстрее?
  5. Почему России, в отличие от стран Западной Европы, удалось избежать в XIX веке серьезных внутренних потрясений и революций?
  6. Почему в начале ХХ века этой стабильности пришел конец?
  7. Можно ли сказать, что Столыпин завершил дело, начатое Александром II?