Geum.ru

Россия в истории мировой цивилизации

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 1 Европа в эпоху промышленной революции
Священной Римской империи германского народа
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   24
Раздел VI

XIX век.

на пути к индустриальному обществу

Глава 1

Европа в эпоху промышленной революции

Со времен неолита подавляющее большинство людей на Земле занималось непосредственным добыванием хлеба насущного - земледелием и скотоводством. Даже в “городской” Европе в середине XVIII века сельское хозяйство было основным источником средств к существованию более чем для трех четвертей населения. Способы обработки земли на протяжении столетий хоть и совершенствовались, но очень медленно, и крестьянское благосостояние зависело гораздо больше от погоды, чем от любых правительств или рыночных цен. Главным богатством была земля, и крупные землевладельцы-аристократы повсеместно господствовали в политической и общественной жизни.

Бурные события Реформации, религиозных войн, Просвещения касались в основном жизни духовной и политической - и лишь в конце XVIII века начался переворот, опрокинувший все устои повседневной, бытовой жизни основной массы населения, причем не только в Европе, но, со временем, и во всем мире.


индустриальное общество : новые проблемы


Промышленный переворот и его последствия. В середине XVIII века в Англии начался промышленный переворот, т.е. переход от ручного труда в промышленности к машинному. Путь от изобретения первой механической прялки до внедрения в производство прядильных машин, приводимых в движение паровыми двигателями, был проделан очень быстро - к двадцатым годам XIX века ручное прядение в Англии было полностью вытеснено машинным.

“Бум” в текстильной промышленности сопровождался быстрым ростом и усовершенствованием технологий в металлургии, резко выросший спрос на топливо подтолкнул к переходу с древесного угля на каменный, и т. д. - изобретения и усовершенствования следовали одно за другим, преображая старые и порождая новые промышленные отрасли.

Домашнее ремесло и труд сельских надомников были вытеснены фабричным производством. Фабрики, с изобретением парового двигателя больше не “привязанные” к рекам и ручьям, переместились в города - поближе к рынкам сбыта. За несколько десятилетий тихие немноголюдные городки вырастали в крупные промышленные центры138. В середине XIX века в городах уже жило больше англичан, чем в сельской местности, а общая протяженность железных дорог на небольшом острове превысила 10 тыс.км.

Такой рост городов был бы невозможен, если бы одновременно с промышленным переворотом не происходило быстрое увеличение производства продуктов питания и технических культур. В Англии сельское хозяйство оказалось подготовленным к рывку промышленности - уже в XVIII веке средневековое общинное землепользование и натуральное хозяйство практически сошло на нет, - вся земля перешла в частную собственность и стала использоваться гораздо рациональнее, чем прежде. Фермеры-арендаторы, в отличие от крестьян, работали на рынок и, в условиях жесткой конкуренции, старались постоянно усовершенствовать свое производство. Промышленный выпуск улучшенных сельскохозяйственных орудий давал им для этого новые возможности.

В результате промышленного переворота впервые в истории человечества разделение труда достигло такого уровня, когда практически все люди стали зависеть от рынка: теперь покупалось уже не просто нужное и приятное, но насущно необходимое. Список этого насущно необходимого для широких масс населения резко расширился: в каких бы тяжелых условиях ни жили рабочие на заре индустриальной цивилизации, они потребляли больше, чем крестьяне. Растущий спрос был необходимым условием быстрого развития промышленности.

Промышленная революция сопровождалась настоящим демографическим взрывом. Население Европы с 1800 до 1900 г. удвоилось - и это при том, что за это столетие из нее эмигрировали (в основном в США) десятки миллионов человек. Быстрее всего росло население тех стран, в которых были выше всего темпы роста промышленности; лидером была Англия - в XIX веке ее население выросло почти вчетверо.

Промышленная революция в разных странах развивалась далеко не одновременно. Лидерами ее в Европе были Англия и Бельгия; Францию и Германию она затронула позже, Австрию и Италию - еще позже; в скандинавских странах индустриализация развернулась только в начале XX века. Экономические различия между европейскими странами усилились, но Европа стала, несмотря на это, гораздо более единой, чем прежде. Этому способствовали быстрое развитие транспорта и средств связи, а также многократное увеличение объемов торговли между промышленными и сельскохозяйственными районами.


Распад традиционного общества. Индустриализация резко ускорила и довела до конца начавшийся за несколько веков до этого распад традиционного общества.

В традиционном обществе каждый человек жил в коллективе, в сложной системе личных отношений и связей. Эти отношения были в основном принудительными, человек не сам их строил, а получал при рождении. Почти так же, как невозможно выбрать родителей, он не мог выбирать и соседей, и работодателей (или работников). Вся жизнь его протекала на виду, каждый его шаг был под контролем, но зато он всегда мог рассчитывать на помощь “своих”.

В эпоху промышленной революции население Европы стало гораздо более подвижным, чем прежде. Миллионы людей добровольно или вынужденно срывались с насиженных мест и ехали в города, в другие страны и даже на другие континенты в поисках лучшей жизни - возможности стали гораздо шире, человек уже не чувствовал, что его место в жизни определено при рождении. Отрываясь от своих корней, от устоявшегося жизненного уклада, люди пускались в свободное и рискованное плавание по волнам капризной рыночной стихии, в котором можно было рассчитывать только на собственные силы.

Контроль и опека оставались позади, на смену личным связям приходили формальные, договорные; лишившись защиты и помощи “своих”, человек мог положиться только на закон и власть. Роль государства в его повседневной жизни возрастала многократно.

Поэтому XIX век стал временем, когда появился массовый интерес к политике, к разнообразным вариантам организации общества и государства. Идеи о разумном государственном устройстве, полученные в наследство от Просвещения, подверглись критическому переосмыслению и из отвлеченных теорий превратились в практические идеологии зарождавшихся политических партий.


Консерватизм: реакция на Просвещение. Французская революция ужаснула многих в Европе: зрелище завоеванной народом свободы, быстро переросшей в кровавый и бессмысленный террор, заставило усомниться в том, что человеческий разум способен заменить “старый хлам” чем-то лучшим. По сравнению с якобинской диктатурой, да и с наполеоновской империей, “старый порядок” во Франции выглядел не таким уж гнусным; его безоглядное разрушение обернулось непредвиденными бедствиями для всей Европы.

Этот опыт наводил на мысль (давно известную, но прочно забытую в век разума), что, какими бы неразумными, противоречащими здравому смыслу ни казались сложившиеся порядки и законы, к их изменению следует подходить с величайшей осторожностью и решаться на перемены лишь в том случае, если без этого уж совсем никак нельзя обойтись. Приверженцы этой идеи стали называться консерваторами, т.е. “охранителями”.

В разных европейских странах конкретные политические программы консерваторов были разными - настолько же, насколько были различны сложившиеся там государственные системы: английский консерватор в начале XIX века был приверженцем гражданских свобод и парламентской монархии, немецкий - сторонником абсолютизма и жесткой государственной дисциплины.

Отсутствие абстрактных политических и общественных идеалов было их принципиальной позицией: лишь “органичное”, естественно выросшее, подтвержденное практикой, а не придуманное беспокойным человеческим умом имеет право на существование.

Консерваторы призывали действовать “в духе национальных привычек и традиций”, а не “абстрактных принципов и общих доктрин”. Быстрый распад традиций в эпоху промышленного переворота вызывал их глубокую тревогу, а побеждающий в обществе “дух торгашества и рационализма” внушал отвращение.

Все консерваторы сходились на том, что высшей ценностью для государства должно быть сохранение порядка, и вся политика должна быть подчинена прежде всего этой цели. Поэтому политики консервативного направления призывали имущих не пренебрегать своей “традиционной ролью естественных покровителей бедняков”. Консервативные политики нередко были склонны прислушиваться к рабочим массам и законодательно ограничивать произвол предпринимателей, чтобы не доводить недовольство до “точки кипения”.


Социализм: конструирование “идеального общества”. Между тем в годы промышленного переворота массовое недовольство условиями жизни было очень велико - и не только среди наемных промышленных рабочих, но и среди мелких лавочников, ремесленников, крестьян. Резкое усиление конкуренции лишало их привычных, “своих” клиентов и покупателей, снижало цены, разоряло вполне добросовестных тружеников. Не удивительно, что жестокая и неуправляемая рыночная стихия в глазах многих была страшной напастью, от которой необходимо как можно скорее избавиться. Ведь в конкурентной борьбе побеждали только немногие сильнейшие, остальных же ждало разорение!

На волне этого негодования в первой половине XIX века выросли и стремительно распространились по Европе социалистические учения.

В своих книгах и статьях социалисты доказывали, что чудесный прогресс техники позволяет уже вскоре создать идеальное, счастливое общество - надо только избавиться от анархии, порождаемой конкуренцией частных собственников, и заменить ее разумной организацией производства, построенной на общности имуществ:


“Эта система общности... положит конец раздорам, порокам, преступлениям и установит самый совершенный общественный порядок, спокойствие и счастье для всех граждан... При общности не может быть ни воров, ни пьяниц, ни лентяев..., тяжбы и банкротства станут при ней неизвестны,... суды, наказания, тюрьмы, жандармы и прочее будут бесполезны” (Э.Кабе, один из первых коммунистов).


Социалисты думали, что человек по самой своей природе добр и хорош, и только дурная организация общества уродует и искажает его природные свойства. И самым страшным пороком общественного устройства является “неравенство, порождающее эгоизм и безразличие, зависть и ненависть”. Достаточно обеспечить всеобщее равенство, и “все пороки исчезли бы, уступив место братству, любви и самоотверженности”.

Что же касается путей к этому всеобщему равенству, то поначалу большинство социалистов предлагали начать организовывать общественные мастерские и сельскохозяйственные коммуны, в которых все имущество находилось бы в общей собственности работающих и все доходы распределялись бы поровну.

На возражения, что в таких коллективах у человека не будет никаких стимулов к труду, отвечали так:


“В общественных мастерских личный интерес ничем не ущемляется, поскольку каждый работник участвует в прибылях. Единственный ограничитель заключается в том, что доля отдельного работника не может увеличиться без соответственного увеличения доли всех остальных. Таким образом, дух соревновательности не подавляется, а становится чище, личный интерес из повода для вражды превращается в средство достижения согласия и подготовляет братство” (Луи Блан, известный французский социалист).


Ранние социалисты - Роберт Оуэн, Шарль Фурье, Этьен Кабе и др. - не призывали к революциям, они надеялись достичь воплощения своих идеалов силой убеждения - так же, как действовали первые христиане.

Их идеи действительно привлекали к себе многоисленных сторонников, в том числе и богатых, готовых жертвовать свои капиталы на организацию экспериментальных коммун139. Однако все эти опыты оканчивались полной неудачей - подобные предприятия не выдерживали конкуренции с частными и обычно могли существовать лишь на пожертвования энтузиастов. Как только поток пожертвований иссякал, коммуны разорялись - и это несмотря на то, что их организаторы, как правило, стремились набирать туда только достаточно трудолюбивых и квалифицированных работников. Первоначальная идея о том, что в коммунистической атмосфере общественных предприятий легко перевоспитаются самые порочные и ленивые, была быстро опровергнута самой жизнью.

Неудачи “социальных изобретателей” не убили саму социалистическую идею, но заставили новых ее приверженцев провозгласить, что переход к социализму возможен только в масштабах всего общества - а значит, социалисты должны завоевать политическую власть.

В вышедшем в 1848 г. “Коммунистическом манифесте” К.Маркс и Ф. Энгельс призвали пролетариев (т.е. неимущих) всех стран к социалистическому общественному перевороту.

Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма...

Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Из “Манифеста Коммунистической партии”


Так из мирного учения социализм стал революционной теорией.


Марксизм. Маркс был убежден, что ему удалось открыть законы, по которым развивается человечество с древнейших времен - такие же непреложные и общеобязательные, как законы физики. Согласно его теории, все народы, хотя и с разной скоростью, проходят в своем развитии одни и те же стадии - первобытно-общинный строй, рабовладельческий, феодализм, капитализм - и каждая из этих ступеней основывается на более совершенных орудиях труда, приносит людям больше богатства и свободы, чем предыдущая (крепостной свободнее, чем раб, наемный рабочий - чем крепостной). И в рабовладельческом, и в феодальном, и в капиталистическом обществе богатства, создаваемые трудом большинства населения, сосредоточены в руках абсолютного меньшинства. Но если до наступления капитализма такая концентрация богатств (еще относительно скудных) в руках немногих была необходима для развития общества, то капиталистический строй, многократно ускоряя экономический рост и технический прогресс, впервые создает условия для материального процветания всех людей - и лишь неуемная жадность собственников-капиталистов этому препятствует.

Маркс утверждал, что от капитализма остается всего лишь один шаг до "царства свободы", в котором люди забудут, что такое материальная нужда и будут трудиться не из-под палки (как раб и крепостной), но и не под страхом голодной смерти (как наемный рабочий) - а лишь ради реализации своих творческих способностей. Естественно, при этом отпадет надобность в государственном аппарате насилия - постепенно исчезнут тюрьмы, полиция, армия, свободные люди будут сами собой управлять. А путь к этому "царству свободы" - коммунизму - лежит через социалистическую революцию (точно так же, как переход от феодализма к более прогрессивному капитализму осуществлялся через буржуазные революции).

Осуществить такой общественный переворот, по мнению марксистов, способен только пролетариат - не имея никакой собственности, он борется не за свои только материальные выгоды, а за справедливое общество для всех: "Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, приобретет же он весь мир!".

Ради подготовки мировой пролетарской революции К.Маркс и Ф.Энгельс взялись за организацию международного социалистического движения и создали его руководящее ядро - Интернационал. К концу XIX века во многих европейских странах сформировались многочисленные и авторитетные марксистские партии (они называли себя социал-демократическими). По-настоящему влиятельной общественной силой социал-демократы стали, однако, лишь в следующем столетии.


Либерализм: идеология индустриального общества. И консерваторы, и социалисты первой половины XIX в. сходились в своем неприятии “дикого капитализма”. Защитниками строя, основанного на свободе и конкуренции, выступали только либералы.

Еще на заре промышленного переворота шотландский философ Адам Смит доказывал, что свободная, ничем не ограничиваемая и не направляемая частная инициатива способна лучше всего обеспечить рост общественного богатства. “Невидимая рука рынка” гораздо эффективнее заставляет эгоистические частные интересы служить обществу, чем любое государственное регулирование.

Следующие десятилетия блестяще подтвердили эти выводы - английская промышленная революция целиком и полностью создавалась и направлялась частными предпринимателями без малейших усилий и затрат со стороны государства. Свобода личности оказалась не только “неотчуждаемым естественным правом” человека, но и залогом прогресса всего общества.

Вслед за Адамом Смитом либеральные писатели, экономисты и политики XIX века140 доказывали, что общество свободных людей, как и конкурентный рынок, способно к саморегуляции и само решает свои проблемы гораздо лучше, чем это может сделать любое правительство. Некоторые из них (как, например, Герберт Спенсер) были убеждены, что любое вмешательство государства, ограничивающее свободу личности (даже такое, как введение обязательного образования или страхования) приносит только вред, ибо притупляет чувство личной ответственности и ослабляет благотворную борьбу за существование141. Другие не доходили до таких крайностей, но все были согласны в том, что государство не должно играть роль опекуна своих граждан и препятствовать конкурентной борьбе.

Важной проблемой для либералов первой половины XIX в. был вопрос о демократии.

Мыслители Просвещения под демократией понимали правление большинства народа. Однако опыт французской революции показал, что такое правление на практике ущемляет права и свободы граждан гораздо более жестоко, чем абсолютизм; идея демократии оказалась скомпрометирована. Консерваторы объявили ее “опасным мифом”, социалисты - бесполезной. Отношение либералов к демократии было более сложным.

Либеральные мыслителей признавали, что общественные дела должны решаться в соответствии с волей большинства и что право участвовать в управлении государством входит в число неотъемлемых прав человека. Однако они подчеркивали, что даже власть большинства (как и любая другая) не имеет права вторгаться в частную жизнь человека.

Бенжамен Констан первым высказал мысль, что “современная свобода” - это прежде всего свобода человека от государства, что право игнорировать государство не менее и даже более важно, чем право участвовать в управлении им. Даже весь народ должен быть признан “мятежником” и “узурпатором”, если он стесняет свободу одного-единственного гражданина.

Либерализм в XIX веке широко распространился по всей Европе и за ее пределами; лозунги свободы и демократии повсеместно подрывали устои старых политических режимов. Лишь немногие европейские страны прошли через XIX век без кровавых политических потрясений.


битвы за свободу

Становление либеральной демократии. Наиболее яркий пример стабильности и мирного разрешения общественных проблем представляла собой Англия.

Несмотря на свое господство на мировом промышленном рынке и самый высокий в Европе средний уровень жизни, Англия раннеиндустриальной эпохи вовсе не была страной всеобщего процветания: все “болезни”, сопровождавшие распад традиционного общества, проявились здесь раньше и острее, чем в других странах.

Путешественников из более “отсталых” стран поражала нищета перенаселенных городских трущоб, кошмарные условия детского и женского труда на фабриках и шахтах, грязь и копоть индустриальных центров, бессердечие фабрикантов по отношению к рабочим142.

Однако при всем при том таких вспышек насилия, как страны континентальной Европы, Англия не знала.

Страна вошла в индустриальную эпоху с почти такой же архаичной политической системой, как и остальные - в начале XIX века правом голоса обладали только землевладельцы; выборы проводились по избирательным округам, соответствующим средневековому административному делению страны, открытым голосованием с многочисленными злоупотреблениями вроде подкупа и угроз. Политика оставалась “спортом для аристократии”.

Но в то же время гражданские права (свобода слова, неприкосновенность личности и собственности) были в Англии защищены лучше, чем где бы то ни было. Несовершенства правительства ощущались не так болезненно, поскольку его возможности влиять на частную жизнь граждан были эффективно ограничены законом.

Кроме того, работоспособность английского парламентаризма во многом определялась рано сложившейся здесь устойчивой двухпартийной системой. Победившая на выборах партия (консерваторы или либералы) формировала правительство, которому при такой системе была обеспечена поддержка парламента до следующих выборов: конфликт между законодательной и исполнительной властями был исключен, обе ветви власти несли равную ответственность за проводимую политику. И либералы, и консерваторы были профессиональными политиками и по мере расширения избирательного права стремились привлечь к себе новые слои избирателей, выражая их интересы - поэтому принципиальных различий между партиями постепенно становилось все меньше; консервативные правительства проводили не менее важные реформы, чем либеральные.

В реформах нуждался прежде всего новый и быстро растущий класс английского общества - наемные промышленные рабочие143.

Еще на заре индустриализации, в конце XVIII века английские промышленные рабочие стали объединяться в союзы (тред-юнионы) для совместной борьбы за улучшение условий труда. Тогда правительство запретило их, но в 1820-х гг. отменило этот запрет и даже, хотя и со многими ограничениями, разрешило забастовки. (Окончательно и безоговорочно тред-юнионы получили право на забастовку через 50 лет - раньше всех в Европе).

Начиная с 30-х гг. XIX в. английский парламент начал заниматься рабочим законодательством - первым был принят закон, ограничивающий эксплуатацию детского труда. В 1838 году ассоциация рабочих собрала более миллиона подписей под “Народной хартией”, содержащей требования всеобщего избирательного права для мужчин, тайного голосования и оплаты труда депутатов парламента. Хартия предъявлялась парламенту трижды (в последний раз, в 1848 г. под ней стояло уже более 6 млн. подписей) - и хотя парламент трижды ее отклонял, но не считаться со столь массовым и организованным движением депутаты не могли.

Постепенно была проведена серия избирательных реформ, предоставивших большинству рабочих право голоса; в 1872 г. открытое голосование было заменено тайным. Параллельно с расширением избирательного права проводились реформы системы образования; всеобщее обязательное начальное образование было введено в 1870 году. К началу XX века практически все взрослые мужчины в Англии обладали политическими правами.

В том же направлении, но гораздо менее мирно развивались и все остальные европейские страны.


Век революций. На Венском конгрессе 1814-15 гг., завершившем эпоху наполеоновских войн, лидеры победивших держав торжественно восстановили “законный порядок” в Европе, вновь посадив на троны представителей свергнутых династий. Заключив “Священный союз”, монархи России, Австрии, Пруссии, Англии договорились совместно поддерживать этот “законный порядок” и не допускать более его насильственных изменений.

Однако с таким же успехом можно было организовать “священный союз” против смены времен года: Европа вступала в самый бурный век своей политической истории, и установленный порядок начал рушиться уже через пять лет после Венского конгресса.

В 1820 г. подготовленные тайными обществами революции в Испании, Португалии и Италии вынудили монархов согласиться на восстановление конституций, в свое время данных этим странам Наполеоном. “Священный союз” помог подавить эти революции и восстановить на юге Европы абсолютизм, но придать ему прочность в той обстановке, которая складывалась в Европе, не могли никакие силы.

В июле 1830 года восстание парижан заставило бежать из Франции последнего короля “законной” династии Бурбонов - Карла X. Но и сменившего его на троне Луи Филиппа Орлеанского через 18 лет постигла та же судьба. В 1848 году Франция во второй раз в своей истории была провозглашена демократической республикой, и опять отвоеванное народом всеобщее избирательное право вскоре привело к установлению диктатуры. На состоявшихся в 1848 году президентских выборах с триумфом (75% голосов) победил племянник Наполеона Бонапарта Луи Наполеон, обещавший своим избирателям восстановление порядка и сильную власть. В 1851 г. он при почти всенародном одобрении разогнал Национальное собрание (парламент) и вскоре провозгласил себя императором Наполеоном III. Вторая республика во Франции, таким образом, не прожила и четырех лет.

Революционные потрясения во Франции каждый раз отзывались эхом по всей Европе.

Революционная борьба в первой половине XIX века была окружена романтическим ореолом; ее герои-мученики пользовались общеевропейской популярностью, служили образцом для подражания молодежи всех стран; антимонархические, республиканские идеи распространялись все шире. В тщетных попытках воспрепятствовать проникновению этой “революционной заразы” монархи ограничивали свободу слова, запрещали радикальные политические организации, распускали парламенты, и этим только подогревали революционные настроения.

Эпоха абсолютизма кончилась, власть монархов повсюду ограничивалась конституциями и парламентами. Однако и это не приносило политической стабильности: революционное воодушевление масс быстро уступало место разочарованию в парламентской “говорильне” и стремлению к сильной власти. В некоторых европейских странах абсолютистские режимы сменялись конституционными, монархии - республиками и обратно по нескольку раз. (Франция окончательно стала республикой лишь с третьей попытки, в 1870 году.)

К началу XX века абсолютных монархий в Западной Европе не осталось, но и либеральная демократия утвердилась лишь в немногих странах144.


Национализм. Борьба за свободу в XIX веке нередко переплеталась с борьбой за национальное единство и независимость.

В начале XIX века границы государств на карте Европы имели мало общего с границами расселения народов. Национальные государства занимали меньшую часть европейской территории; большинство народов жили в тех государствах, которые определила им столетия назад их историческая судьба.

Единственным славянским народом, имевшим собственное независимое государство, были русские. Остальные славяне входили в состав Австрийской, Османской (турецкой) и Российской империй.

Немцы и итальянцы, напротив, имели “слишком много” собственных государств - осколков средневековой Священной Римской империи германского народа. Эта империя в свои лучшие времена объединяла (хотя только “на бумаге”) чуть ли не всю Европу. То, что осталось от ее наследства к ХIХ веку, сохраняла империя Габсбургов - Австрия, в которой австрийские немцы составляли абсолютное меньшинство населения, удерживая под своей властью венгров, чехов, словаков, хорватов, словенцев и др.

Самым крупным из собственно германских государств была Пруссия; остальные немцы жили в мелких и мельчайших независимых королевствах, княжествах, герцогствах, курфюршествах и т.п. Итальянских государств на карте Европы было восемь, причем два из них - Венеция и Ломбардия - находились под властью Австрии.

Настоящий “этнический кошмар” представляла собой Османская империя, объединявшая под властью турок греков, румын, болгар, сербов, албанцев, македонцев (“наследство” Византийской империи) и целый ряд арабских государств.

Для современного человека такое положение кажется заведомо противоестественным и взрывоопасным, однако еще в ХVIII веке в этом не видели ничего ненормального. Само понятие “нация” относительно новое. На протяжении многих веков люди осознавали себя жителями определенной местности, подданными своего государя, но не представителями нации. Когда в средние века тот или иной монарх предъявлял свои права на какие-то земли, он доказывал их не тем, что там живут люди, говорящие на одном с ним языке, а тем, что эти земли когда-то принадлежали его предкам. На Венском конгрессе в 1815 году границы европейских государств определялись еще “по-старому”, без учета наций: каждый монарх получал то, что имел до наполеоновских войн.

В ХIХ веке ситуация резко изменилась; именно принадлежность к нации стала определять самосознание европейца.

Нация в сознании людей стала представляться как некая “сверхличность”, наделенная собственным сознанием, разумом и волей.

Появилась идея суверенитета нации, т.е. ее права самостоятельно определять свою судьбу. Отсутствие суверенитета, как и раздробленность нации, начали ощущаться как кровоточащая рана, требующая срочного “лечения”: стремления к национальной независимости, национальному единству резко усилились.

Возобладало мнение, что каждая нация должна иметь свою государственность, а каждое государство должно строиться на национальной основе

Национализм стал основным источником военных конфликтов ХIХ века. Все войны, которые велись в Европе за столетие между Венским конгрессом 1815 года и I Мировой войной, были так или иначе связаны с процессом национального “размежевания”. И обретение независимости, и объединение раздробленных наций требовали вооруженной борьбы.

Объединение Италии и Германии. Подъем национальных чувств в политически раздробленных Германии и Италии начался в эпоху наполеоновских войн. На протяжении нескольких десятилетий либеральные националисты-романтики пытались добиться объединения своих государств революционным путем, через головы многочисленных монархов.

В 1848-49 гг., когда революционная волна прокатилась по всей Европе, депутаты от многочисленных германских государств пытались договориться о добровольном объединении, но так и не смогли примирить разнообразные амбиции. Итальянские патриоты также подняли в эти годы восстания почти на всем Аппенинском полуострове, но безуспешно. Лозунг “через свободу к единству” осуществить не удалось.

Во второй половине XIX века дело объединения перешло от революционеров к политикам и в конце концов увенчалось успехом. В объединении Италии ведущую роль сыграл либеральный премьер-министр одного из итальянских королевств (Пьемонта) Камилло Кавур, Германии - “железный канцлер” Пруссии Отто фон Бисмарк.


“Не речами и постановлениями большинства решаются великие вопросы современности - это было большой ошибкой 1848 и 1849 годов, - а железом и кровью” (Бисмарк)


Пруссия, победив свою немецкую соперницу Австрию, сумела объединить в конце 60-х гг. Х1Х века множество германских княжеств в единое государство, в 1870 г. разгромила попытавшуюся противодействовать этому Францию и отняла у нее две богатые углем и железной рудой провинции (Эльзас и Лотарингию). В 1871 г. прусский король Вильгельм был торжественно провозглашен императором объединенной Германской империи. В Европе возникло новое могущественное государство.

Чуть позже после нескольких войн завершился и процесс объединения Италии.


Национализм разрушает “старые” империи. Под властью Габсбургов в старейшей в Европе Австрийской империи многие века бок о бок с австрийскими немцами жили венгры, чехи, словаки, словенцы, хорваты и другие народы. Это сосуществование не всегда было мирным и идиллическим, однако государство в целом было достаточно сильным и устойчивым. В XV - XVII вв. оно успешно отражало натиск на Европу турок-османов, которому объединенные империей народы не могли бы противостоять поодиночке.

К Х1Х веку турецкая Османская империя уже не могла представлять угрозы для европейских государств, а главным врагом империи Габсбургов стал набирающий силу национализм этнических меньшинств, в сумме составлявших большинство ее населения.

В 1848 году, когда революционная волна прокатилась почти по всей Европе, чехи и венгры восстали и потребовали национальной независимости. Чешское восстание Габсбургам удалось подавить самостоятельно, а против венгров пришлось просить военной помощи у русского царя Николая I.

В 1867 году империя была преобразована в двуединую монархию Австро-Венгрию, но полученное венграми равноправие подхлестнуло национальные чувства славянских народов империи - чехи и галицийские поляки потребовали от Австрии предоставить им такие же права; хорваты добились автономии от Венгрии. Сохранение целостности государства требовало от Габсбургов все больших усилий.

Еще сложнее было положение в турецкой Османской империи. В ее состав входили настолько разные народы, что удержать их под одной “крышей” в эпоху национального пробуждения было бы чрезвычайно трудно даже сильному и могущественному государству. Могущество же Османской империи осталось в прошлом; после двух проигранных войн с Россией в конце XVIII в. она сохраняла большую часть своих территорий только благодаря взаимной “ревности” соседних европейских держав.

На протяжении XIX-начала XX вв. независимости от Турции добились Греция, Румыния, Сербия, Черногория, Болгария.

По мере достижения национального суверенитета националистические чувства не только не ослабевали, но зачастую еще усиливались. Во второй половине XIX столетия национальные интересы, национальное могущество (или наоборот, национальное унижение) стали занимать огромное место в сознании миллионов европейцев.

Национализм повсеместно вырождался в шовинизм - убежденность в превосходстве своей нации над всеми остальными; игра на национальных чувствах стала самым надежным и дешевым способом обретения популярности для политиков.


“Политические партии распустились в национальные - это не только шаг за революцию, но шаг за христианство. Общечеловеческие стремления католицизма и революций уступили место языческому патриотизму, и честь знамени осталась единственной неприкосновенной честью народов” (А.Герцен, 1862).


Разрушая старые империи, национализм способствовал быстрому росту новых - колониальных империй.


Империализм: “второе дыхание”. В XIX веке Европу охватила настоящая лихорадка территориальных захватов по всему миру. Проникновение европейских торговцев во все уголки мира постепенно шло еще со времен великих географических открытий, однако в XIX веке речь шла уже не просто о выгодной торговле. Бурно растущая промышленность нуждалась в новых источниках сырья, дешевой рабочей силе и рынках сбыта готовой продукции. Степень вмешательства европейцев во внутренние дела других народов резко усилилась: ведь теперь они нуждались не просто в торговых связях, но в надежных гарантиях безопасности предпринимательства, а значит, в соответствующей администрации и законах. Поэтому “освоение” мира, лежащего за пределами Европы, стало делом государственным и постепенно превратилось в главное содержание внешней политики всех промышленно развитых держав.

В то время как в Европе пробудившееся национальное самосознание народов разрушало “старые” империи и препятствовало экспансии любой, даже самой могущественной державы, остальной мир еще предоставлял огромные возможности для такой экспансии. В феодальных государствах Востока европейцам противостояли не сплоченные нации, а слабые в военном отношении, остро нуждающиеся в деньгах, часто враждующие друг с другом и не пользующиеся поддержкой собственного населения правители. Подчинить их своему влиянию, а потом и полному контролю не составляло большого труда.

Технологическое (прежде всего, военное) преимущество европейцев делало некогда великие цивилизации Востока беззащитными. Даже небольшие западные страны сумели установить свой контроль над обширными территориями (например, Бельгия объявила своей добычей бассейн реки Конго в Африке, а Голландия - огромный архипелаг Индонезию).

Время, когда на земном шаре могли независимо друг от друга существовать совершенно разные цивилизации, кончилось. Фактически все неевропейские страны оказались перед дилеммой: либо покориться европейскому владычеству (так случилось с Индией, Индокитаем, народами черной Африки145) - либо самостоятельно начать модернизацию, перестройку на европейский лад экономики, политической и культурной жизни (этим путем начиная с 1867 года решительно двинулась Япония).

Даже в тех случаях, когда народ и правительство страны оказывали яростное сопротивление, технологическое и военное преимущество европейцев решало дело в их пользу. Ярчайшим примером такого рода является Китай.


Китай: гибель Срединной империи под натиском новых “варваров”. До середины XIX века правительство Китая строго придерживалось политики самоизоляции. Однако после сокрушительных поражений в т.н. “опиумных войнах” от относительно малочисленных сухопутных и морских сил англичан и вынужденного открытия страны для европейских торговцев сохранять наивную уверенность в собственном превосходстве над “варварами” стало для китайских правителей трудно. Управлявшая страной с 1861 года императрица Цы Си признала, что Китай нуждается в “самоусилении” путем заимствования технических и, прежде всего, военных достижений европейцев. Предполагалось, что такое заимствование возможно без каких-либо реформ в политической и культурной жизни Китая.

В Китае начали создаваться инженерные, военные, медицинские учебные заведения западного образца; высокопоставленные сановники заводили судоверфи и заводы, производящие вооружения; началось строительство железных дорог. Но вся политическая система Китая при этом оставалась в неприкосновенности; претенденты на чиновничьи должности сдавали те же экзамены, что и столетия назад, никакого “разрушения традиций” и “преклонения перед Западом” не допускалось.

Насколько мало результативен был “курс на самоусиление”, показала японо-китайская война 1894-95 гг., окончившаяся сокрушительным поражением Китая. После этого император Гуансюй попытался начать более серьезные преобразования в стране, но не получил поддержки и был отстранен Цы Си от власти. Реформаторские попытки Гуансюя вызвали очередной подъем антиевропейских настроений в Китае. Началось массовое движение против “заморских дьяволов”, сопровождавшееся разрушением всего иностранного - железных дорог, машин, оружия... Императрица Цы Си поддержала это движение и в 1900 г. позволила многотысячным толпам восставших разгромить посольский квартал в Пекине, одновременно объявив войну восьми державам - Англии, Франции, Германии, России, США, Японии, Австро-Венгрии и Италии. Кончилось это для Китая плачевно - окончательной потерей суверенитета. Вскоре после смерти Цы Си сторонники модернизации Китая подняли революцию и отстранили от власти последнего малолетнего императора Пу И; в стране началась затяжная гражданская война, продлившаяся до 1949 года.


В XIX столетии подавляющее большинство европейцев не понимали, насколько драматичен тот конфликт цивилизаций, который вызывала их экспансия во всем мире. Строя в “диких” странах заводы, железные дороги, прокладывая телеграфные линии, заводя школы, Европа гордилась своей цивилизаторской миссией и отказывалась понимать протесты “цивилизуемых”. Постепенно в колониальных странах вырастали тонкие прослойки европейски образованных людей, но они не стали прочной опорой колонизаторов - наоборот, именно эти европеизированные элиты и возглавили в следующем столетии движения за независимость. Начатому в XIX веке процессу объединения человечества в единую всемирную цивилизацию предстоял долгий и трудный путь.

вопросы и задания
  1. Что такое промышленная революция?
  2. Чем отличается индустриальная цивилизация от аграрной?
  3. Чем отличается фермер от крестьянина?
  4. Как по-вашему, от каких условий прежде всего зависела скорость промышленного развития страны в XIX веке?
  5. Почему в XIX веке в Европе широко распространились социалистические теории?
  6. Было ли что-то общее в настроениях социалистов и консерваторов? В чем их взгляды были противоположны друг другу?

  8. Почему именно либерализм стал идеологией индустриального общества?
  9. Что такое либеральная демократия?
  10. Как система либеральной демократии устанавливалась в Англии?
  11. Почему в XIX веке в Европе стал развиваться национализм?
  12. Почему Герцен назвал национализм “шагом за христианство”?
  13. К каким результатам приводило проникновение европейской цивилизации в традиционные общества?
  14. Объясните, что такое: индустриализация, абсолютизм, рационализм, анархия, коммуна, пролетарий, эксплуататор, гражданские права, политические права, экспансия, дилемма, элита, миссия.