Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения

Вид материала

Документы

Содержание Мифы о борисе годунове и их современная оценка Зарубежные исследователи о женском образовании в россии

Подобный материал:

• Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения, 3853.43kb.
• П. П. Румянцева Издательство Томского университета, 5582.87kb.
• Программа учебной дисциплины история международных отношений часть III, 280.04kb.
• И. Г. Петровского Факультет истории и международных отношений Кафедра международных, 296.66kb.
• Программа подготовки аспирантов кафедры по специальности 07. 00. 15 История международных, 185.3kb.
• Факультета международных отношений ену им., 121.8kb.
• Магистерская программа факультет гуманитарных и социальных наук Кафедра теории и истории, 128.4kb.
• А м. горького факультет международных отношений кафедра теории и истории международных, 977.97kb.
• Программа учебной дисциплины история международных отношений часть, 150.92kb.
• А. М. Горького Исторический факультет Отделение архивоведения, документоведения и информационно-правового, 143kb.

Примечания

¹ См.: Абрамов А.И. Культурно-историческая концепция русской цивилизации К.Н. Леонтьева // Цивилизация: прошлое, настоящее и будущее человека. М., 1988. С. 49–61; Аринин А.Н., Михеев В.М. Самобытные идеи Н.Я. Данилевского. М., 1996; Балуев Б.П. Споры о судьбах России. Н.Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». М. 1999; Ерыгин А.Н. Восток. Запад. Россия (Становление цивилизационного подхода в исторических исследованиях). Ростов/на/Д., 1993; Киселев С.Г. Основной инстинкт цивилизаций и геополитические вызовы России. М., 2002; Можайскова И.В. Духовный образ русской цивилизации и судьба России (Опыт метаисторического исследования): в 4 ч. М., 2001; Панарин А.С. Реванш истории: Российская стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998; Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. М., 1998.

² Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 77.

³ Там же. С. 78.

⁴ Там же. С. 80.

⁵ Там же. С. 85.

⁶ Там же. С. 88.

⁷ Там же. С. 91.

⁸ Там же. С. 388.

⁹ Там же. С. 218–219.

¹⁰ Там же. С. 85.

¹¹ Хачатурян В.М. Данилевский Н.Я. и Соловьев В.С. о всемирно-историческом процессе и локальной цивилизации // Цивилизация. М., 1993. Вып. 2. С. 170.

¹² Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 74.

¹³ Там же. С. 87.

¹⁴ Там же. С. 109.

¹⁵ Там же. С. 124.

¹⁶ Там же. С. 104.


Е.А. Филипчик

МИФЫ О БОРИСЕ ГОДУНОВЕ И ИХ СОВРЕМЕННАЯ ОЦЕНКА


Борис Фёдорович Годунов является, пожалуй, одной из самых удивительных фигур периода русского Средневековья. Будучи выдающейся личностью и государственным деятелем одновременно, он в то же время считается одной из трагических ключевых фигур эпохи. Избрание на царство Бориса Годунова нарушило многовековую традицию престолонаследия и повлекло за собой трагическое Смутное время.

В связи с этим не удивительно и то, что вокруг этого политического лидера возникало множество мифов, развенчание которых является одной из важнейших задач историка.

Личность любого исторического деятеля, как правило, овеяна многочисленными легендами и мифами. На этом фоне более всех выделяется личность обыкновенного сына боярского, а затем и царя Бориса Фёдоровича Годунова. Это вполне прозаично объясняется его неординарностью, влиянием на историческое развитие Московского государства начала XVII в.

Мифы складываются вокруг различных аспектов жизнедеятельности правителя: родословной, легитимности власти, богатства правителя, его грамотности, характере правления, убийствах трёх царей (Ивана Грозного, малолетнего Дмитрия, Фёдора Ивановича). Все эти мифы формировались в разное время. Большинство из них зародились при жизни правителя и получили дальнейшее развитие уже после его смерти, но были и те, которые формировались через века различными писателями, которые в художественных произведениях не апеллировали к историческим данным. Именно поэтому плод их литературного воображения многие поколения считали (и продолжают считать) реальными историческими фактами. В этом ключе в первую очередь выделяется пушкинский «Борис Годунов». Большинство работ дореволюционных историков не отличается глубоким изучением источников, а потому многочисленные слухи и домыслы быстро перекочевывают в исторические работы.

Каковы же основные причины появления мифов вокруг личности правителя? Поскольку слухи в основном имеют негативный оттенок, они были направлены на дискредитацию личности Бориса Годунова. Как правило, сочиняли те, кому это было действительно надо. Высшие слои общества являлись генераторами слухов и их катализаторами, а уже дальнейшее развитие они получали в народных массах, не особо просвещённых в политике, государственных делах. Большинство из них были неграмотные, верившие всему и всем. Поднимаясь по социальной лестнице, бояре, более знатные, чем Годунов, всеми силами старались потеснить правителя, а когда у них это не получалось, им приходилось прибегать к такого рода средствам, которые ныне называются чёрным пиаром. Таков основной механизм возникновения мифов в это время.

Истоками трагедии можно считать специфически близкое отношение царя с западными странами, к сношениям с которыми в средневековой Руси относились настороженно. Годунов был действительно сказочно богат, а богатство традиционно осуждалось на Руси. Источники сильно расходятся в точной цифре его капитала, но уже из всех них ясно, что он располагал огромными средствами. Народу, плохо сведущему в отношениях при дворе, казалось, что Годунов приобрёл сильнейшее влияние на царя, сродни господству над любым государственным его решением.

К тому же можно с полным основанием говорить, что со временем правления Борису точно не повезло. Неурожайные годы повлекли за собой «великий голод», унёсший жизни 127 тыс. человек. И всё это случилось с человеком нецарских кровей.

Современники многое не смогли ему простить. Народ винил в своих бедах Бориса Годунова, олицетворявшего неправедную власть: «В настоящее время, писал Д. Флетчер в своих записках, – есть в Москве, кто ходит по улицам и восстанавливает всех против правительства, особенно же Годуновых, которые олицетворяют неправедную власть»¹.

Совершенно нелепые слухи доходили через многих лиц за границу. В конце 1588 г. ватиканский посол направил в Рим две сенсационные депеши. Первая гласила, что царь велел наказать в ссоре шурина палками, но Борис выхватил нож и нанёс царю две раны. Вторая депеша содержала вовсе недостоверные сведения о том, что Федор убит Годуновыми. Эти новости получили отражение в официальной переписке литовского канцлера Сапеги. Источником информации для него послужил рассказ шляхтича, который нёс пограничную службу и беседовал с русским стражем. Московиты сообщили знакомому литовцу, что «князь московский родил девочку. Но Годуновы тайком взяли новорождённого сына у жены стрельца и положили на место дочери царицы. За эти повинности своей жены государь приказал постричь её в монахини. Боясь, что и с ними поступят так же, Годуновы… покололи самого государя»².

Слухи были словно лакмусовой бумажкой отношения подданных к Годунову. В любом случае мы можем говорить, что дыма без огня не бывает и какие то мифы всё равно могут иметь под собой основания. Другое дело, что они могут иметь просто не те масштабы, о которых говорится в той или иной легенде. Клеветнические слухи не могли не подрывать престижа высокопоставленного лица.

Рассмотрим лишь некоторые из мифов.

Все мы помним слова А.С. Пушкина о Борисе Годунове «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач». В основе характеристики лежит легенда о происхождении рода от татарского мурзы Чета, прозванного при крещении Захарием и приехавшего на Русь при Иване Калите в 1330 г. О существовании его говорится в единственном источнике – «Сказании о Чете». Историк С.Б. Веселовский подверг критике легенду, поскольку столь ранних выездов татарских князей на русскую службу не было. К тому же вряд ли иноверец, согласно легенде, основал бы православный монастырь.

В действительности основателем рода считается некий Захарий, сын которого в 1304 г. был убит в Костроме во время городских волнений, а внук в 1330 г. отправился на службу к московскому князю. Таким образом, природные костромичи, они издавна служили боярами при московском дворе. Старшая ветвь рода, Сабуровы, процветала до времени Грозного, тогда как младшие ветви, Годуновы и Вельяминовы, пришли в упадок.

Иван Тимофеев в своей работе называет Бориса Годунова рабом³. Действительно, в Средневековье легче всего было принизить человека, указав ему на низость рода. Историк местничества А.И. Маркевич опровергает эту версию: «Годуновы – даже очень знатный род, что легко и видеть. Он дал до воцарения Бориса четырёх бояр»⁴. Многочисленные победы в местнических спорах не могли быть только плодом интриг будущего правителя.

Следующий миф менее известен, но более резок в своих нападках. Знаменитый дьяк Иван Тимофеев писал, что «Борис до смерти не проходил по стезе буквенного учения и первый такой царь не книгочий бысть»⁵. Иноземцы заявляли, что Борис не умел ни читать, ни писать. Так откуда же могла взяться подобная легенда? Вероятнее всего, данное обвинение в неграмотности основано на том, что Годунов был не начитан в Священном писании, что очень трудно было простить современникам.

В действительности Борис воспитывался в семье, не чуждой просвещению. Дядя дарил монастырям книги из собственной библиотеки. Сестра Бориса была грамотна и начитанна. Сам Годунов привил любовь к просвещению своему сыну. Для ликвидации неграмотности царь задумал открыть в стране различные учебные заведения. Он даже попытался выписать из соседних стран профессоров. Но этому воспротивилась церковь.

Конрад Буссов говорил, что никто не был способнее Бориса по уму и мудрости⁶. Хитрость Годунова и достижение власти в те нелёгкие времена уже указывают на неординарность личности правителя.

Теперь рассмотрим довольно распространённую легенду, связанную с тираническим правлением Бориса Годунова. Источники в один голос подтверждают это многочисленными данными репрессивных действий правителя. Истоки мифа о деспотическом характере правления этого государственного деятеля содержатся в переписке Стефана Батория с иезуитом Поссевино. Тот сообщал, что бояре, не желая терпеть «деспотизм» Годунова, ждут лишь польской помощи⁷. Это сообщение носило сугубо идеологический характер отношений межгосударственных. Но в действительности репрессивный аппарат Бориса нельзя назвать жестоким. Сам он не был человеком, склонным к кровопролитию. После многочисленных пыток, судилищ и кровавых казней при Иване IV репрессии Бориса можно даже назвать «либеральными» как по масштабу, так и по жестокости. Приём правления стал иным, и недаром правительство указывало, что «мужики заворовались, надеясь на государеву милость»⁸. Особенностью репрессий было то, что Годунов своим примером показывал, что негоже казнить знать наравне с простыми мужиками. Многие его гонения были вызваны вполне тривиальными причинами, которые выразил московский летописец: «Или бить, или быть побитым»⁹. Годунову ничего не оставалось делать, как в целях собственной безопасности расправляться с противниками.

В сознании народа деспотом назвали его с лёгкостью, поскольку Годунов оказывал невиданное до того влияние на законного богоизбранного царя. В действительности почти с самого детства будущий боярин и царевич Фёдор росли вместе, дружили, породнились семьями. Неудивительно, что дружеские отношения нередко переходили в государственные. При этом, если учитывать, что царь Федор не имел склонности к власти, не особо стремился пользоваться её плодами, имел слабое здоровье, становится ясным и даже закономерным, что он переложил решение важных государственных вопросов на Бориса.

Вокруг легитимности власти Бориса Годунова ходит также множество мифов. Вот как в негативных красках отзывается об этом его современник Иван Тимофеев: «Будучи рабом, он дерзко совершил захват высочайшей власти»¹⁰.

Царь Фёдор Иванович не оставил после себя завещания. Царь, как обычно, ссылался на волю Божью. Таким образом, после его смерти власть оказалась в руках царицы Ирины, патриарха Иова, Бориса Годунова и боярской Думы. Все с примерно одинаковой степенью могли претендовать на власть. В данном случае должен был победить сильнейший. Через неделю после кончины мужа царица Ирина, по наблюдению голландского писателя Исаака Массы, «вышла на Красное крыльцо и объявила о намерении отречься». В те уже наметившиеся «смутные времена» она предпочла отказаться от власти в пользу боярской Думы: «У вас есть князья и бояре. Пусть они начальствуют и правят вами»¹¹. Но самая большая трудность состояла в том, что «великие бояре» не могли преодолеть разногласия. Романовы и Шуйские не обладали достаточной изворотливостью и опытом, чтобы сплотить всех противников Бориса Годунова, а их было немало. Противоборствующие стороны использовали все методы. Из уст в уста передавали ложные слухи о том, что Годунов сам отравил благочестивого царя Федора, чтобы завладеть короной.

Народ на Земском соборе стал в оппозицию правящим боярам. Годунов практически не оказывал никакого давления на «избирателей», не вёл широкую агитацию против бояр, не распускал ложные слухи о соперниках, не осмеливался на открытые выступления, чем не пренебрегали представители высочайших боярских родов (Шуйские, Романовы). На стороне Бориса выступали меньшие бояре, стрельцы и почти вся чернь. Ещё В.О. Ключевский доказал, что Борис был избран «правильным» Земским собором, т.е. включавшим представителей дворянства, духовенства и посадского населения¹². Это мнение было поддержано С.Ф. Платоновым¹³.

Поддержка патриарха, безусловно, сыграла свою роль, но она была далеко не решающей. Иов действительно был предан царю Борису Фёдоровичу до конца своей жизни. Он отказался присягать на верность и Лжедмитрию, и Шуйскому.

Таким образом, легитимность (под ней мы понимаем правомерность захвата власти) в данном случае не могла в полной мере принадлежать никому, и обвинения в незаконности власти оправданны. Но сама жизнь показала, что только Борис Годунов обладал достаточным опытом и способностями, чтобы управлять государством в то нелёгкое время политического кризиса.

Многочисленные мифы вокруг личности Годунова сделали его легендой. С полным основанием можно говорить, что нам известно о нём достоверно меньше, чем следовало бы, чтобы составить подлинное и полное представление об его личности. Но уже сейчас нам точно известно, что реабилитация и очищение его от многочисленных слухов и домыслов просто необходима не только в силу их исторической несостоятельности, но и исторической справедливости. В связи с этим ещё Н.М. Карамзин восклицал над склепом Годунова в Троицкой лавре: «Холодный пепел мёртвых не имеет заступника, кроме нашей совести. Что, если мы клевещем на сей пепел, если несправедливо терзаем память человека, веря ложным мнениям, принятым в летописях бессмыслием или враждою?»¹⁴


Примечания

¹ Флетчер Дж. О государстве Русском. М., 1993. С. 124.

² Цит. по кн. Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 75.

³ Временник Ивана Тимофеева. СПб., 2004.

⁴ Маркевич А.И. О местничестве. М., 1983. С. 45.

⁵ Временник Ивана Тимофеева… С. 126.

⁶ Буссов К. Московская хроника, 1584–1613. М., 1984.

⁷ Исторические сочинения о России XVI в. А. Поссевино. СПб., 2003.

⁸ Цит. по кн. Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 84.

⁹ Там же. С. 90.

¹⁰ Временник Ивана Тимофеева…

¹¹ Масса И. Краткое известие о Московии начала XVII в. М., 2003. С. 55.

¹² Ключевский В.О. Русская история: избранные лекции. Ростов н/Д: Феникс, 2002.

¹³ Платонов С.Ф. Борис Годунов. М., 1999. С 68.

¹⁴ Цит. по кн.: Платонов С.Ф. Указ. соч.


А.М. Яринская

ЗАРУБЕЖНЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ О ЖЕНСКОМ ОБРАЗОВАНИИ В РОССИИ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII В.


Выбор данной темы вызван интересом к ситуации, которая сложилась в зарубежной историографии XIX–XX вв. вокруг изучения положения русских женщин XVIII столетия. Как заметила У. Росслин, русские женщины указанного периода не получили достаточного внимания со стороны зарубежных исследователей, «несмотря на то, что время 1700 –1825 гг. испытало появление социальных тенденций, которые привели к женскому освобождению»¹. Правда, в последние десятилетия, отмечает У. Росслин, ситуация изменилась: появилось большое количество работ, посвященных русским женщинам XVIII в.

В этих работах, наряду с вопросами об изменении внешнего облика россиянок, их положения в семье и обществе, нашел свое отражение и такой сюжет, как женское образование во второй половине XVIII в. Важно отметить, что в России в это время не существовало строгого разграничения между понятиями «образование» и «воспитание». По крайней мере до середины XIX в. выражение «домашнее образование» употреблялось в значении «домашнее воспитание» и предполагало взаимодействие процессов обучения, воспитания и развития².

В работах зарубежных исследователей, о которых пойдет речь, образование второй половины XVIII в. рассматривается в тесной связи с идеей создания «новой породы людей», получившей свое распространение в правление Екатерины II (1762–1796). Смысл идеи состоял в том, чтобы вырастить в европейском духе людей, полезных обществу и государству. Достичь этого предполагалось путем воспитания их в учебных заведениях, полностью изолированных от «дурных влияний семьи и общества»³.

В 1764 г. Екатерина II утвердила разработанный И.И. Бецким план «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества», в соответствии с которым были открыты воспитательные дома для подкидышей и «несчастнорожденных» младенцев в Москве (1764), Петербурге (1770), Общество двухсот благородных девиц в Петербурге (1764) с отделением для мещанских девиц (1765), Коммерческое училище (1772). Выпускники этих учреждений должны были составить сословие мастеров, художников, ученых и на протяжении всей жизни оставаться свободными людьми с тем, чтобы содействовать благосостоянию общества и государства⁴.

Признавая существенные заслуги Петра I в реформировании системы российского образования, зарубежные исследователи полагают, что основной прорыв в его распространении произошел именно при Екатерине II. В частности, с именем императрицы Д. Гриффитс, П. Дьюкс, Н. Рязановский связывают создание системы женского образования в России, начало которому было положено учреждением названного выше. Воспитательного общества для благородных девиц в Петербурге, известного также как Смольный институт⁵.

В той или иной степени авторы постарались отразить участие в образовании второй половины XVIII в. представительниц разных сословий, уделяя первостепенное внимание лицам дворянского происхождения.

Так, Б. Энджел полагает, что Екатерина II превратила в обязанность государства образование девочек преимущественно из дворянских семей⁶. Исследовательница выделяет два главных направления в дворянском образовании второй половины XVIII в.: содействие европеизации российских манер и нравственное развитие девочек как будущих матерей.

Европеизация женщин выразилась в следовании европейской моде на прически, одежду, танцы, в манерах поведения, повседневном употреблении иностранного (главным образом французского) языка⁷. В качестве доказательства Б. Энджел приводит воспоминания французской художницы Марии-Луизы-Элизабет Виже-Лебрен, которая так отзывалась о времени, проведенном ею в Москве и Петербурге в 1790-х годах: «Я каждый вечер выезжала в свет, и не только из-за весьма частых балов, концертов и театральных представлений, но и ради собственного удовольствия, поелику в каждодневных собраниях я неизменно встречала учтивое обращение и изящество, ничуть не уступающие тому, что мы видим в наших парижских салонах»⁸.

Г. Хамберг и Н. Рязановский в европеизации увидели, прежде всего, негативную сторону, что выразилось, на их взгляд, в чрезмерном подражании французам в одежде, манерах поведения и особенно – в поглощении русского языка французским⁹.

Нравственное воспитание девочек заключалось в обучении тому, как стать духовными наставницами своих будущих детей. По словам Н. Рязановского, Л. Хьюз, Б. Энджел, нравственное развитие русских женщин во второй половине XVIII столетия подкреплялось влиянием произведений западной литературы, в которых прославлялась святость материнства и в то же время давались советы по воспитанию детей¹⁰.

Забота о нравственном воспитании подданных женского пола проявлялась и в том, что в XVIII в. пытались взять под контроль непристойное поведение женщин, о чем довольно подробно пишет Б.А. Энджел. Речь идет об особой социальной категории – солдатках (женах солдат), возникшей в России после введения Петром I рекрутской повинности указом от 1699 г. и подтвержденной в 1705 г. Лишенные в связи со службой своих мужей доли от общинной земли, солдатки вместе со своими детьми вынуждены были покидать деревню и отправляться в город на поиски работы. Некоторые из женщин «брались за малодоходную торговлю», другие нанимались в домашние прислуги. Еще одним способом «заработать на жизнь» была проституция¹¹.

При Петре I женщин, признанных в распущенном поведении, отправляли в качестве работниц на мануфактуры; при Анне Иоанновне мощным средством наказания были кошки (плети). Павел I в 1800 г. приговорил к принудительному труду на сибирских заводах всех женщин, которые «обратились в пьянство, непристойность и распутную жизнь»¹².

С солдатками была связана и такая социальная проблема, как незаконнорожденность и убийство детей, затронутая в работах Д. Гриффитса и Б. Энджел. Исследователи отмечают, что в правление Петра I был основан ряд больниц, где матери могли укрыть своих незаконнорожденных детей. При Екатерине II создали еще ряд воспитательных учреждений с целью спасения жизни сиротам, незаконнорожденным, бездомным детям¹³.

В меньшей степени зарубежные исследователи рассматривают процесс обучения второй половины XVIII в. Это можно объяснить тем, что организованная по проекту И.И. Бецкого система учебно-воспитательных учреждений имела главной целью создание «новой породы людей», в связи с чем, отмечает И. де Мадариага, предпочтение отдавали не профессиональной подготовке детей, а нравственному наставлению¹⁴.

В центре внимания Д. Гриффитса и П. Дьюкса оказались воспитательные дома для сирот и незаконнорожденных детей, открытые в соответствии с проектом И. Бецкого¹⁵. Задача выпускников состояла в том, чтобы образовать в России третье сословие (третий, или средний, чин) и способствовать процветанию городского общества.

Образование в воспитательных домах было направлено как на умственное, так и нравственное развитие, а также включало обучение разного рода занятиям. К этому И. де Мадариага добавляет, что воспитанницам выделяли по 25 руб. на приданое при вступлении в брак, и всем по выходе из воспитательного дома выдавали по рублю на первое время¹⁶.

В качестве своеобразного источника для описания занятий, проводившихся в Смольном институте, Л. Хьюз использует созданные Д.Г. Левицким портреты «смольнянок»: «Изображенные на семи полотнах художника девочки «поют, танцуют, играют в школьном спектакле и, в одном случае, демонстрируют физические опыты»¹⁷.

И. де Мадариага расширяет учебную программу смольнянок чистописанием и катехизисом, а также обучением хорошим манерам и нравственному поведению, иностранным языкам, музыке и танцам¹⁸. Такое же образование, продолжает исследовательница, давали мещанским девицам, хотя опускали, например, изучение генеалогии¹⁹.

По Б.А. Энджел, в программу образования девочек во второй половине XVIII в. – как в домашних условиях, так и в специальных учебных учреждениях – входило обучение грамоте, танцам и французскому языку²⁰.

Помимо обязательных дисциплин, предусмотренных для девочек государственной педагогической программой, исследователи подчеркивают собственное стремление некоторых из них – уже будучи взрослых – самостоятельно развивать свои умственные способности. При этом если Б. Энджел и У. Росслин имеют в виду дворянок²¹, то Л. Хьюз пишет, что «все общественные группы имели доступ к рукописной литературе», представленной житиями святых, народными сказками, загадками, песнями²². Жены дворян и купцов, продолжает автор, также имели возможность наслаждаться чтением книг по гаданию и толкованию снов.

Социальную неоднородность читающей российской публики подтверждает и Д. Смит, используя в качестве источника воспоминания поэта И.И. Дмитриева («Взгляд на мою жизнь»), писавшего в 1789 г., что в России читают не только «просвещеннейшие из нашего дворянства», но и люди «всех состояний: купцы, солдаты, холопы и даже торгующие пряниками и калачами»²³.

Действительно, Екатерина II ставила своей целью дать знания всем, независимо от сословной принадлежности. И. де Мадариага подтверждает это фактом открытия в 1777 г. в Москве при храме Владимирской Богоматери училища Святой Екатерины, где обучались ученики и пансионеры всех свободных сословий, мальчики и девочки, как на платной, так и на бесплатной основе. В 1778 г. на тех же основаниях была открыта Александровская школа.

В начале 80-х годов XVIII в. в Петербурге, наряду с основанным на собственные средства императрицы учебным заведением при Исаакиевском соборе, под руководством приказа общественного призрения было организовано шесть школ, куда набирались ученики из детей купцов, офицеров, канцеляристов, солдат, дворянских слуг, придворных должностных лиц. Среди них к 1782 г. двенадцатую часть составляли девочки²⁴.

И. де Мадариага также затрагивает вопрос о степени вовлеченности крестьянства в процесс народного образования рассматриваемого периода. Ею отмечено, что об образовании представителей этого сословия, не говоря уже о крепостных, заботились меньше всего, правда, несколько дворян, один епископ и часть крестьянских депутатов предлагали открывать хотя бы на зиму приходские школы для крестьян²⁵.

В целом образование в правление Екатерины II носило всеобщий характер. Исследователи подтверждают это Уставом народным училищам 1786 г., который предусматривал создание двухступенчатой системы бесплатных, доступных всем свободным сословиям главных народных училищ в губернских городах и малых народных училищ в уездных городах – с совместным обучением мальчиков и девочек²⁶. В малых училищах было два класса, где давали элементарные знания (чтение, письмо, чистописание, арифметика и катехизис). Главные училища являлись четырехклассной школой, где к названным предметам добавлялись геометрия, архитектура, механика, физика, история, география, рисование.

Отдельное значение придавали обучению иностранного языка, «какой по соседству каждого наместничества, где главное училище находится, быть может полезнее, по употреблению его в общежитии»²⁷. Так, в южных российских губерниях учили греческий язык, на юго-востоке – татарский и арабский, в Иркутске и Колывани – китайский. Преподавание французского осталось в руках частных учителей, поскольку дворяне и так обучались ему дома, а прочим он был не нужен²⁸.

П. Дьюкс также отмечает, что наряду с возникшими в российских городах по Уставу 1786 г. главными и малыми училищами существовали столичные специальные и частные школы преимущественно для дворян. Однако главный вывод, к которому приходит исследователь, заключается в том, что к концу XVIII в. помимо дворян определенный тип образования получили представители других сословий – в школе, у домашнего учителя «или даже у прислуживающего при господских столах»²⁹.

Д. Смит сделал важное замечание, что возможность получить образование в России в XVIII в. «зависела в определенной степени от происхождения, но никак не являлась прерогативой дворянских детей, особенно в ту эпоху, когда система образовательных учреждений создавалась по всей стране, а дворянское сословие не обладало, в сущности, социальным единством»³⁰.

В зарубежных работах, о которых идет речь, нашел свое отражение и вопрос об итогах политики Екатерины II в сфере женского, преимущественно дворянского образования. Как пишет И. де Мадариага, в 1783 г. Комиссия по народным школам обнаружила, что в Смольном институте, например, преподавание в основном велось на французском, что обязательное расписание не составлено, а учителя плохо подготовлены³¹.

Одним из результатов образовательной политики Екатерины II, по мнению Б. Энджел, Л. Хьюз, У. Росслина, Д. Смита, стало растущее количество женщин, нашедших свое призвание в переводе с иностранных языков или писании прозы, но еще обычнее – поэзии. В качестве примеров они называют Екатерину II, Е. Дашкову, а также «менее знаменитых русских женщин»: писательницу А. Бунину, поэтессу Е.А. Княжнину, писательницу и переводчицу М.В. Храповицкую-Сушкову, актрису А.М. Дмитревскую³².

Другим результатом, по Б. Энджел и Д. Смиту, явилось то, что новый акцент на культуре и образовании (идея создания «новой породы людей») усилил различия между элитой и остальными слоями российского общества³³.

Подобной точки зрения придерживается Н. Рязановский: «философская мысль и культура, которую старалась Екатерина II привить всем своим подданным, стала достоянием лишь правителей и небольшой образованной группы россиян»³⁴, навсегда породив глубочайшую пропасть между ними и остальной массой населения.

Главным итогом образовательной политики Екатерины II стало то, что учебно-воспитательным учреждениям, открытым по плану И.И. Бецкого, не удалось осуществить центральную идею – создание «новой породы людей»³⁵. Причину неудачи П. Дьюкс объясняет осознанием императрицей в 1780-х годах недостаточности средств для реализации своего грандиозного проекта³⁶.

Д. Гриффитс среди причин, по которым не удалось реализовать проект И.И. Бецкого, называет его чрезмерную дороговизну и неэффективность; однако в чем конкретно проявилась последняя, исследователем не объясняется³⁷.

Таким образом, на основе работ зарубежных авторов можно заключить следующее. Во второй половине XVIII в. в России – под влиянием европейских идей Просвещения – изменилось само отношение к образованию, главной целью которого стало создание «новой породы людей», полезной государству и обществу. Созданные при Екатерине II учебные программы и учреждения были рассчитаны на обучение детей различных сословий, в том числе на сирот, незаконнорожденных детей.

При возникшей в рассматриваемую эпоху системе школьного образования сохранялась и роль домашнего обучения.

Исследователи признают, что именно в правление Екатерины II была создана система женского образования в России. Первостепенное значение в образовании девочек придавалось их нравственному развитию как будущих матерей.

В подходе к женскому образованию во второй половине XVIII в. преобладала и ориентация на европейские образцы поведения, которая, с одной стороны, способствовала активному участию русских женщин в культурной, интеллектуальной жизни общества, с другой – породила глубокую и культурную пропасть между элитой и остальной, большей, частью населения.