Geum.ru

Серпантин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   74

Пипец-летописец


Подлинная история вашего сознания начинается с первой лжи

Бродский


Я честно пытаюсь вспомнить свою первую ложь. В нежном возрасте я соврал, по крайней мере, трижды. Какое вранье было из них первым, я не помню. В восьмилетнем возрасте у меня появилась клептомания – я вытаскивал из родительских карманов мелочь. Впрочем, не только из родительских. Я лез в карманы пальто и плащей всем гостям, посещавшим наш дом. Мне кажется, я делал это виртуозно, гильдия щипачей могла бы гордиться мной. Меня ни разу не поймали. Когда меня спрашивали, что это я делаю, отчего кручусь в прихожей, я отвечал, что учу наизусть русские народные сказки. Почему я так отвечал, не знаю. На меня смотрели странно, переглядывались и перешептывались – что-то о нервных детях и раннем развитии. Потом это прошло само собой, внезапно, как и появилось. Деньги я ни на что не тратил, мелочь так и копилась в ящике стола в моей комнате. В конце концов я отдал эту тусклую гору серебра и меди бабушке, сказав, что выкопал во дворе нашего дома клад, спрятанный там пиратами еще триста лет назад. Это, значит, был второй класс. Тогда же мой одноклассник Димка (который впоследствии работал в Центре управления полетами, потому что всегда мечтал стать космонавтом) подарил мне набор порнографических карт, старых, черно-белых, и мама обнаружила их у меня в столе, и учинила допрос с пристрастием, и я отбивался, чтобы не выдать Димку. Я неудачно соврал. Я сказал, что мне подарила их Мери Поппинс.

Третье вранье состоялось в том же втором классе. Мне сдается, что до восьми лет я вообще не врал, зато, перейдя во второй класс, принялся врать не переставая и со вкусом. Это был самый тяжелый класс, самый тяжелый возраст на моей памяти. Я искал градусники. Я искал их всюду, где только можно. Это было сложно, потому что их почти не было – то есть, я хочу сказать, их не было в продаже, они были дефицитом. Тогда, по-моему, всё было дефицитом. Когда я, при помощи разных уловок, все же добывал градусник, то клал его в кастрюльку и ставил на огонь в кухне. Ртуть поднималась до критической отметки, переваливала ее и разбивала стекло, и градусник лопался. Вылившуюся ртуть я бережно собирал в специальный декоративный металлический сундучок, который привез мне в подарок на день рождения капитан дальнего плавания дядя Петя, приятель моих родителей. Ртути в сундучке было мало, и я пошел с протянутой рукой по соседям, выпрашивая у них градусники. Я не мог сказать им, для чего мне нужны градусники, тем не менее, мне подавали. Видимо, я производил такое жалкое впечатление, что люди жалели меня. Я и сам до сих пор не могу объяснить себе, для чего мне потребовалось столько градусников. Единственное объяснение, говоря логически, может состоять в том, что именно тогда я прочел рассказ Ивана Ефремова "Озеро горных духов" – о природном озере ртути, обнаруженном во глубине сибирских руд, в глухой тайге, и возжелал такое же озеро для себя. Мне не приходило в голову, что, собрав даже все градусники и украв все заоконные термометры города Ленинграда, я все равно не скоплю себе ртути на целое озеро, да если бы и скопил, то все равно девать мне его было бы некуда. Все же я накопил достаточно ртути для того, чтобы перелить ее из сундучка в кастрюлю. Кастрюля была очень тяжелая. Я держал ее сперва под аквариумом, а потом, когда все гуппи, меченосцы и скалярии в одночасье сдохли – видимо, от ядовитых испарений из кастрюли – я спрятал ее под свою кровать. Ночью мне снились цветные сны. Мне нравилось погружать в ртуть руки и чувствовать упругое сопротивление жидкого металла. В конце концов, кастрюлю нашли, и бабушка чуть не упала в обморок. Она плакала и просила, чтобы я сказал правду, и клялась, что не расскажет об этом ни маме, ни папе. Я поверил ей и тут же соврал. Не знаю, отчего эти слова слетели у меня с языка, но я сказал, что копил ртуть потому, что собирался втридорога продать этот ценный материал врагам, чтобы они ею отравились. Накануне я смотрел фильм "Подвиг разведчика". Не помню уж точно, что в конце концов стало с этой кастрюлей... Нужно сказать, что в следующем учебном году я врал уже по-крупному. Опыт с ртутью мне пригодился тогда, когда я, желая прогулять школу и сказаться больным, нагревал градусник, прижимая его к лампочке под абажуром. Я делал постную мину, говорил, что совсем болен, и мама, озабоченно щупая мне лоб, садилась рядом и меряла мне температуру. Мама тогда, как теперь и я, пяти минут не могла просидеть спокойно без книжки. Сидя рядом, она углублялась в чтение и теряла всякую связь с окружающей действительностью, а я очень медленно и осторожно поднимал руку, в которой был зажат градусник, к лампочке. Меня поймали только перед самым окончанием второго класса, и я, схваченный за руку, немедленно соврал – сказал, что специально пропускал школу для того, чтобы диктовать дедушке его мемуары. Дедушка очень удивился, он отродясь не писал никаких мемуаров. На летние каникулы меня отвезли на Карельский перешеек, чтобы я честно отдохнул на природе от вранья и укрепил свою расшатанную нервную систему. Теперь все дети нервные, объяснял моей маме знаменитый психолог Владимир Леви, с которым они дружили, и они, кстати, вовсе не врут, а фантазируют, и это очень хорошо, ибо развивает мышление. Летом, в прекрасных сосновых лесах, я все время врал, то есть фантазировал – целыми днями я придумывал разные истории, а вечерами мы с деревенскими ребятами и ребятами-дачниками забирались в старый сарай, и я рассказывал о прочитанных книжках, к которым присобачивал придуманные мной вставки и окончания, меняя по ходу дела сюжет и ставя с ног на голову мораль произведения. Однажды я рассказал сущую правду о том, как собирал ртуть, но мне никто не поверил. Ко мне неплохо относились и дали почетную кличку Пипец-летописец, с ударением на последнем слоге. Побили меня деревенские только один раз, и не за сказки, а за то, что я – городской.