Григорий Самуилович Фельдштейн: краткие заметки о его научном творчестве
| Вид материала | Документы |
- И. М. Гельфанда удк 591 гельфандовский семинар, 646.69kb.
- Красный маршал Григорий Котовский, 100.46kb.
- Р. В. Щипина Святитель Григорий Нисский, 3701.1kb.
- Тесты по общему языкознанию для студентов Vкурса 25 заметки. Размышления. Очерки, 2225.85kb.
- Тема Содержание, 64.24kb.
- План урока «Тема природы в творчестве М. Ю. Лермонтова», 450.77kb.
- Омерзительная Америка Заметки украинского эмигранта, 329.64kb.
- Конкурс исследовательских работ Тема Родины в творчестве карельских писателей, 80.57kb.
- В. И. Ленин о диалектике отрицания и некоторые вопросы теории сатиры // Методологические, 22.01kb.
- Своеобразие раскрытия военной темы в творчестве Б. Окуджавы, 46.84kb.
II. Главные течения в разработке русского положительного уголовного законодательства
А. Комиссия составления законов и связанные с ней догматические работы
В. Популярно-юридические труды и их роль в литературе и академическом
преподавании
С. Научно-догматическая разработка русского положительного уголовного
законодательства
D. Опыты историко-догматического исследования в русской уголовной
юриспруденции
А. Комиссия составления законов и связанные с ней догматические работы
Основания уголовного права. - Проект Уголовного уложения 1813 г. - Anmerkungen ьber die bestehenden Russischen Criminalgesetze проф. Л. Г. Якоба.
Первое тридцатилетие XIX в. выгодно отличается от предыдущей эпохи богатством попыток разработки положительного уголовного законодательства. Русские криминалисты этого времени подходят к разрешению очередной задачи самыми разнообразными путями. Значительную лепту в это дело вносят труды, связанные с кодификационными работами, усилия и представителей академической науки, и практических юристов. Труды последних, выразившиеся в развитии популярно-юридической литературы, играют, в общем, довольно значительную роль. Нам предстоит в дальнейшем остановиться подробно на каждом из этих течений со всеми их разветвлениями.
Подготовка материала уголовного законодательства для целей кодификации далеко не бедна в этот период разного рода попытками научного характера. На почве их вырос не только ряд редакций Проекта Уголовного уложения, но и некоторое количество трудов по уголовному праву догматического характера, вроде работы проф. Л. Г. Якоба, с которой мы ознакомимся ниже. К трудам Комиссии составления законов примыкает самым тесным образом и весьма ценная попытка изложения действующего уголовного права, сделанная О. Гореглядом. Последняя работа, использовавшая отчасти теоретические конструкции Наказа, послужила непосредственным началом научно-догматических трудов по русскому уголовному праву, сделавшие возможным появление труда Г. Солнцева. К сожалению, приходится констатировать, что самая история кодификации уголовных законов в Комиссии составления законов только слегка затронута в нашей литературе и ждет еще своих исследователей*(31).
Общее направление работ Комиссии составления законов при Александре I характеризуется до известной степени уже тем рескриптом, который был дан в 1801 г. графу Завадовскому, поставленному во главе управления ею*(32). Здесь подчеркивалась необходимость предварительного составления общего руководящего плана работ по различным отраслям законодательства и выбор в члены Комиссии людей, вполне способных и подготовленных*(33).
При таком понимании задачи можно было ждать, что отдельные области законодательства будут выделены. Это, как видно, и случилось по отношению к уголовному праву. Доклад Министерства юстиции о преобразовании Комиссии составления законов, утв. 28 февр. 1804 г.*(34), раскрывает перед нами план выработки уголовного кодекса, предполагающего сложную предварительную научную работу. Имеется в виду выработать не только уголовное уложение*(35), но и дать изложение общих начал права уголовного.
Что касается начал, положенных в основание распределения содержания уголовного уложения, то они должны быть, с одной стороны, охарактеризованы как разрыв с системой Уложения царя Алексея Михайловича, а с другой, как распределение преступлений в зависимости от тяжести наказания. К этому сделана еще попытка выделить из уложения самостоятельную общую часть. Наметкой такого плана деятели Комиссии составления законов вступали, в сущности, на путь построения нового уложения, которое не является синтетическим построением действующего права, но воплощением в реальные формы теоретических конструкций, унаследованных от эпохи господства естественно-правовых учений. Нет ничего удивительного, если в некоторых частях задуманного деятелями Комиссии составления законов плана чувствуется влияние Наказа. Таково, напр., основное деление преступлений на посягательства против благосостояния государства и против благосостояния частного лица. Влияние Наказа может быть прослежено и в делении преступлений "против благосостояния частного лица" на "общеопасные" и нарушения "без возмущения общей тишины". По существу, однако, весь план, развитый в Докладе 1804 г., представляется, как всякий оторванный от реальных отношений, неосуществимым. Преступления государственные и религиозные поглотили главное внимание составителей, остальные нарушения не только отодвинулись на задний план, но разделены были на отдельные, различные по наказуемости группы, не только без достаточного основания, но и без приведения каких бы то ни было объяснений. Совершенно непонятно, напр., почему "ночное воровство" является преступлением общеопасным, а "насильствование", "бой и увечье" нарушениями "без возмущения общей тишины", равно как "лишение собственности плутовством и коварством". В некоторой степени, далее, неясна разница между последним нарушением и "мошенничеством", отнесенным в отдельную группу. Но помимо этих сторон, по самому существу своему, план, предусмотренный в Докладе 1804 г., представлялся попыткой конструировать отдельные преступления в соответствии с заветами Наказа и некоторыми чертами западно-европейских кодексов.
Развития основных положений имеющего быть созданным уложения можно было ждать от изложения "общих начал" права уголовного, которые стремились формулировать деятели Комиссии. В самом изложении "общих оснований права" (principia juris) авторы Доклада 1804 г. видели выполнение существенной части предстоявшей работы, связанной с созданием уложения. "Изложив, - писали они, - в систематическом порядке и в надлежащей полноте основания права, без всякого затруднения к оным применять можно все случаи, в общежитии встречающиеся: ибо каждое из сих начал по существу своему должно показывать пределы своего очертания или сферы, а по сему и не трудно будет решить, какие случаи могут входить в сферу одного или другого начала"*(36). "Основаниям права" придавалось, таким образом, чисто практическое значение. В "Главном расположении книги законов"*(37) Комиссией указывалось, что "вторая часть содержит в себе Основания права (principia juris), на коих утверждаются законы гражданские, уголовные и судебные обряды. Они будут изложены в таком же порядке, как и законы общие". К составлению такого рода "оснований права" было приступлено*(38), и они появились не только в применении и сфере уголовно-правовой*(39), но и гражданской*(40).
"Основания уголовного права" рисовались деятелям Комиссии составления законов, как ":первые простые чистейшие истины, утвержденные на здравых заключениях человеческого разума, на долговременных опытах и наблюдениях строго исследованных"*(41), а на самом деле оказались укоренившимися в литературе естественного права общими понятиями, с которыми мы встречались в изобилии в предыдущую эпоху преподающимися с академической кафедры и которые не имели прямого отношения к действовавшему русскому законодательству*(42). Разница заключалась только в том, что эти принципы уголовного законодательства были выделены в самостоятельную область и что часть "оснований уголовного права", в которой шла речь о наказаниях, старалась предусматривать меры не идеального характера, а такие, которые казались пригодными для карательной системы России*(43).
Увлечение возможностью конструировать принципы уголовного права на почве общих учений естественного права было вспышкой угасающих и потерявших кредит учений, почти не отразившейся на созданных Комиссией составления законов редакциях Проекта Уголовного уложения. Некоторые из этих редакций, задолго еще до начала суммирования Комиссией действовавшего в разное время уголовного законодательства в форме "Свода существующих законов о уголовном праве"*(44), отразили на себе внимательное изучение постановлений действующего права.
То, что мы видим в Проекте 1813 года, во всяком случае, не так далеко от русской действительности, как предположения Доклада 28 февр. 1804 года. Распределение отделов, формулировка статей и весь дух Проекта свидетельствуют, что он опирается на положительную почву*(45). Это же заставляет предполагать, что труду по изготовлению Проекта предшествовали работы, носящие характер догматической сводки. Предположения эти вполне подтверждаются тем, что мы узнаем от одного из непосредственных участников трудов Комиссии составления законов в эпоху, непосредственно предшествовавшую появлению проекта 1813 года.
В трудах проф. Якоба мы находим весьма достоверную картину работ по подготовке Проекта 1813 года.
Мы узнаем от него, что в период времени до 1810 г. Комиссия не старалась опереться на положительный материал западноевропейского законодательства. Хотя она и запаслась, пишет проф. Якоб, немецким трудом ф. Глобига, представлявшим собой "ein ganzes tabellarisch abgefasstes System der Civil- , Criminal und Policey-Gesetzgebung"*(46) и Проектом баварского уголовного уложения Фейербаха, но оставляла их неиспользованными. Комиссия располагала в то же время, по словам проф. Якоба, довольно полным собранием указов и обширным извлечением из них, приведенным в порядок по рубрикам, установленным Комиссией*(47). На основании этого материала была составлена уже ко времени приглашения проф. Якоба общая часть уголовного кодекса и обширная объяснительная к ней записка, по-видимому, каким-то немецким сотрудником Комиссии*(48).
Из этих материалов, бывших в руках Комиссии, наибольший интерес для нас может представлять извлечение из Уложения и указов, расположенное по рубрикам, как проявление попытки систематизировать уголовно-правовые постановления и уяснить догму действующего права. Как видно из отзыва проф. Якоба, эти материалы были, однако, обычными канцелярскими сводками однопредметных указов, с которыми мы встречались в конце XVIII в., может быть, только несколько подновленными и приспособленными для целей Комиссии частями Свода юстицкого и других подобных памятников*(49). Вряд ли может подлежать сомнению, что Комиссия пользовалась и такими трудами, как "Указатель" Л. Максимовича.
Так или иначе, на основании этого материала был выработан проект уголовного кодекса, который повлиял в большей или меньшей степени на Проект 1813 г., представлявший переработку проекта проф. Якоба*(50).
Оставляя в стороне самый ход кодификационных работ, как вопрос выходящий из рамок настоящего труда, и останавливаясь на нем, поскольку положенные в основание его работы носят научный характер, нам предстоит отметит, что проф. Якоба для успешного разрешения его задачи интересовали главным образом положительные основы русского уголовного права. Найдя недостаточными извлечения из законов, находившиеся в распоряжении Комиссии, он задался целью самостоятельно обработать материал русского уголовного права и написать, как он выражается, "eine Art von Russischen Institutionen und Pandecten auf das Criminalrecht"*(51). В результате этих усилий явился проект проф. Якоба и его "Anmerkungen ьber die bestehenden Russischen Criminalgesetze", которые имеют в общей сложности некоторое значение, как попытка систематического изложения русского уголовного законодательства. Мы не остановимся при этом на самом проекте*(52), выработанном им, так как он является памятником, отразившим не одну только догму русского уголовного, но сосредоточим наше внимание, главным образом, на "Anmerkungen" проф. Якоба, как попытке изложения догмы русского уголовного права.
"Anmerkungen ьber dir bestehenden Russischen Criminalgesetze" проф. Якоба составлены им на основании обозрения имевшихся в его распоряжении указателей, т. наз. "памятников из законов" и подлинных актов. Эти источники не могли, конечно, отличаться ни исчерпывающей полнотой, ни совершенной точностью*(53), и все это неминуемо должно было отразиться на составленных по ним "Anmerkungen".
Последние расположены в виде добавлений к отдельным статьям проекта и под видом кратких формул стремятся выразить сущность уголовно-правовых постановлений нашего старого законодательства. Слабым пунктом их было, прежде всего, то, что они представляли собой смесь истории и догмы действующего права, ввиду трудности для проф. Якоба разобраться в характере норм, с которыми приходилось ему иметь дело. В известной степени лишены, далее, значения его попытки формулировать общие начала об умысле, покушении и соучастии*(54). Они представляли собой, в сущности, произвольное обобщение порядка, преподанного в одном каком-нибудь законодательном памятнике. В отделе наказаний проф. Якоб приводит подробные исторические сведения о разных карательных мерах, касаясь истории смертной казни*(55), тюремного заключения, ссылки*(56), телесных наказаний*(57). Сведения, сообщаемые им, носят на себе в то же время следы непосредственного изучения источников.
По вопросу о преступлениях государственных мы находим у проф. Якоба изложение действующей догмы не только на основании соответственных постановлений памятников нашего законодательства, но и судебной практики*(58). Относительно краток и неполон отдел, посвященный религиозным преступлениям*(59). Это явление легко находит свое объяснение в том, что проф. Якобу трудно было разобраться в вопросах духовной и светской подсудности. По целому ряду преступлений, как, напр., подделке монеты и проч., мы не находим у проф. Якоба никаких замечаний*(60). Трудно в то же время полагать, что определения, введенные им в проекте, являлись в его представлении тождественными с догмой действовавшего права. Это объяснение тем более вероятно, что в его "Anmerkungen" отсутствуют постановления об убийстве по русскому праву*(61) и приведены только краткие замечания о наказании самоубийства по русскому праву*(62). К тому же убеждению приводит и отсутствие изложения у проф. Якоба действующего права по вопросу о преступлении кражи и, вообще, посягательствах имущественных. Относительно преступлений против чести проф. Якоб ограничивается замечаниями преимущественно историко-догматического характера*(63).
Вообще нельзя не сознаться, что попытка догматической обработки русского уголовного права, которую делает проф. Якоб, полна пробелов, находящих свое объяснение в недостаточности тех данных, с которыми ему приходится оперировать.
Работы Комиссии составления законов представляются, как мы уже заметили, недостаточно еще выясненными в нашей научной литературе, и в особенности в отношении кодификации уголовного законодательства. Поскольку, однако, о них можно судить по сведениям, имеющимся в нашем распоряжении, относительно более поздних моментов существования Комиссии можно полагать, что она стремилась не терять связи с положительными основами уголовного законодательства, не уклонялась от догматизации его, и одним из остатков ее работ, может быть, наименее ценным, является труд проф. Якоба, о котором мы говорили выше. Из того же источника вышла несравненно более значительная обработка нашего уголовного права - труд О. Горегляда, но по его общему характеру он будет рассмотрен нами в ряду работ, с которыми имеет более сродства.
В. Популярно-юридические труды и их роль в литературе и академическом преподавании уголовного права
1. Практики-собиратели законов
2. Практики-составители руководств делопроизводства и преподаватели
"законоискусства"
3. Практики-систематики
Возникновение в конце XVIII в. популярно-юридической литературы и ее дальнейший рост. Характер этой ветви юридической литературы. - 1. Практики-собиратели законов. - 2. Практики-составители руководств делопроизводства и преподаватели "законоискусства". - 3. Практики-систематики.
Разработка положительного уголовного права, предпринятая в России конца XVIII и начала XIX в. в видах кодификации, часто ограничивалась использованием частных и полуофициальных, иногда для этой цели специально созданных, сводок действующего права. Стремясь объединить последнее не почве сборников в форме экстрактов, исторических сводов и проч., кодификаторы пользовались материалом, который был введен в обиход юристами, не имевшими теоретических знаний и систематизировавшими материал права только по внешним признакам.
Уже в конце XVIII в. те же приемы переносятся в доступную для массы литературу, а в начале XIX в. такие труды в форме разного рода сборников, словарей, "памятников" и других сходных произведений разрастаются в богатую ветвь юридической литературы. С аналогичным явлением мы встречаемся и на Западе в образе популярно-юридической литературы, рассчитанной на широкий круг лиц, совершенно не подготовленных для занятия правом*(64).
Популярно-юридическая литература возникла на Западе под влиянием сложных причин, коренившихся отчасти в ходе праворазвития, но роль непосредственного фактора ее появления не могла не играть потребность создания наряду с непонятным массам римским правом более доступного изложения законодательных определений, регулировавших правовую жизнь страны. Обращая главное внимание на удобство приискания соответственных законодательных постановлений, представители популярно-юридической литературы избирали исходным моментом внешние черты юридических институтов, не изучая их со стороны их сущности и очерчивая их легко уловимыми для всякого признаками. При помощи таких приемов, как распределение материала права в алфавитном порядке, в системе отдельных делопроизводственных инстанций, при помощи всякого рода практических указаний, касающихся внешней формальной стороны, практики, представители этой ветви юридической литературы, старались ввести непосвященных в тайны действующего права*(65).
В трудах наших практиков-собирателей законов, издателей хронологических и сводных собраний указов, алфавитно-предметных указателей, составителей руководств делопроизводства, "законоискусства" и проч., мы также имеем дело с проявлением популярно-юридической литературы. И у нас все эти труды рассчитаны на лиц, лишенных специальной научно-юридической подготовки; и у нас они прибегают иногда к чисто механическому расчленению юридического материала. В то же время укоренение и развитие популярно-юридической литературы в России начала XIX в. далеко не является простой случайностью. Оно находит себе глубокое основание и в существующих потребностях, и в невозможности удовлетворить их другим путем. Теории права в смысле синтеза действующего законодательства у нас в это время не существовало. Потребность же в ознакомлении с действующим правом была во все времена велика. Единственным выходом из такого положения было расположение и систематизация права, приурочивавшаяся к внешним чертам и признакам. Если на Западе в результате сознания, что труды ученых-юристов не могут в достаточной степени обслуживать потребности практики, возникла ветвь популярно-юридической литературы, оставившая заметный след и на судьбах ученой юриспруденции, то тем более это должно было иметь место при русских условиях. Приемы популярно-юридических работ были перенесены у нас и в область академического преподавания, получив целый ряд представителей на университетских кафедрах. Популярно-юридические приемы прочно укоренились в общем в нашей юриспруденции, и можно без преувеличения сказать, что наша научная догма развилась под непосредственным воздействием представителей популярно-юридического течения.
Для того, чтобы обнять русскую популярно-юридическую литературу по предмету права уголовного, по возможности во всех ее разнообразных проявлениях, мы считаем целесообразным остановиться на отдельных трудах этого рода в порядке возрастающей сложности признаков, полагавшихся авторами их в основании систематизации действующего права. На этом пути мы начнем с несложных форм популярно-юридической литературы, как, напр., простого собирания законодательных памятников в порядке хронологическом и алфавитном, и будем постепенно переходить к более сложным ее проявлениям. Мы коснемся трудов составителей руководств делопроизводства, т. наз. "законоискусников", и, наконец, усилий практиков-систематиков, как такой стороны проявления популярно-юридического течения, которая стоит на границе теоретического трактования вопросов уголовного права.
1. Практики-собиратели законов
Хронологические и сводные собрания законов: Л. Максимович, П. и Т. Хавские. - Алфавитно-предметные указатели уголовных законов: Памятник Ф. и А. Правиковых и А. Фиалковского; Сокращенный памятник, Указатель И. Орлова, Ключ А. Щербакова.
При состоянии уголовного законодательства, которое характеризует начало XIX ст., усилия практиков выразились, прежде всего, в содействии собиранию законов, сведению воедино разных, друг друга оттеняющих и изменяющих законодательных определений, а равно в стремлении к некоторой систематизации законодательных постановлений. Практикам пришлось исполнить при самых неблагоприятных условиях работу, которая без надежды на полный успех, ввиду разбросанности материала, была тем не менее неизбежной. Постепенно совершенствуясь, по сравнению с опытами конца XVIII в., труды практиков в изданиях Л. Максимовича, П. и Т. Хавских, Ф. и А. Правиковых. А. Фиалковского и др. начинают приближаться к полноте и достоверности. Хронологический порядок восполняется в этого рода изданиях алфавитной и предметной системой, оставаясь в общем чисто внешней классификацией материала.
Одну из более значительных попыток группирования законодательных постановлений русского права в хронологическом порядке их появления, с устранением законов недействующих, за период времени по 1803 год дал в начале XIX в. Максимович*(66). Высокие достоинства его "Указателя" засвидетельствованы и творцом Свода законов М. Сперанским*(67).
Обнимая собой 14 книг, "Указатель" Л. Максимовича далеко не исчерпывает предмета. Еще П. Хавский, один из лучших знатоков права начала XIX в., отметил этот недостаток задолго до появления Полного собрания законов*(68). Труд Л. Максимовича не безупречен и в смысле верности текста и допускает неточности в хронологии отдельных законодательных актов*(69). Еще составители Свода засвидетельствовали, что у Л. Максимовича "в разных томах помещены, под именем указов, выписки из оных, или просто оглавления"*(70). Но если с этими недостатками приходилось считаться, как с чем-то неизбежным при первом серьезном опыте, то в "Указателе" попадаются промахи и другого характера. Многие тексты напечатаны вдвойне в полной и неполной редакциях*(71), многие определения не являются по существу законодательными актами и проч.*(72) Все эти промахи в "Указателе" были тем печальнее, что им суждено было стать хроническими недостатками подобного рода изданий. Авторы разных собраний часто перепечатывали друг у друга текст законов, не стараясь о точном установлении его*(73).
Если "Указатель" Л. Максимовича преследовал, прежде всего, цели хронологического распределения содержания законов и уяснения права действующего, поскольку это может быть достигнуто устранением законодательных постановлений недействующих, то в более поздних изданиях подобного рода мы встречаемся с попытками сосредоточить главное внимание на сопоставлении однопредметных определений законов и указов, не отступая в то же время от хронологического порядка. Эти приемы интересны, как последовательные этапы на пути к уяснению догмы права.
На такой ступени по отношению к догматизации уголовного права стоят П. и Т. Хавские*(74). Они ставят себе задачей "законы о преступлениях уголовных вообще собрать в хронологическом порядке: ибо разделение преступлений на роды их составляло бы уже сочинение о законах, а не собрание их"*(75). Хронологическое собрание П. и Т. Хавских, по сравнению с трудом Л. Максимовича, является более систематизованным уже потому, что издатели не смешивают в одну массу самых разнообразных законодательных постановлений и располагают материал хронологически "по предметам". Таким образом, в их "Собрании", наряду с отделом "Уголовное уложение", группируются законы "О наследстве", "О дворянах" и проч.*(76) Распределяя законодательный материал в хронологическом порядке по предметам, П. и Т. Хавские не упускают из виду и целей свода. К последним они подходят путем отметки при отдельных законодательных актах параллельных, соответственных по предмету, мест из других актов, дополняющих их*(77). Этим как бы глоссированием нашего законодательства П. и Т. Хавские оказали большую услугу делу сведения однопредметных мест уголовного законодательства. Но это, однако, далеко еще не равносильно было созданию ими, по их выражению, "уголовного уложения". Они писали о своем "Собрании": "законы, определяющие преступления всех родов, подлежащих суду уголовному, составляют Уголовное уложение"*(78). Нужно, притом, не упускать из виду, что П. и Т. Хавские воспроизводили текст законов по Л. Максимовичу и, таким образом, впадали в те же ошибки, что и он*(79). В общем, однако, нельзя отрицать того, что по сравнению со своим первоисточником они создали собрание более полное*(80).
В лице П. и Т. Хавских русская юридическая литература имеет юристов-практиков, которые своим глоссированием законодательных определений, разбитых по отдельным областям, расположенных в хронологическом порядке и систематизированных по отдельным вопросам, заложили солидное основание для научной обработки догмы.
Наряду с собраниями законов в порядке хронологическом и предметном к догматизации права уголовного стремятся и при помощи изданий того типа, которые входят в употребление уже в конце XVIII в., благодаря попыткам Ф. Ланганса и М. Чулкова.
Одним из самых распространенных трудов этого рода был "Памятник из законов" Ф. Правикова*(81), не представляющийся, однако, чистым типом предметного юридического словаря, ввиду того, что раз принятая в нем система не строго выдержана*(82).
Начало этого издания восходит еще к самому к концу XVIII в., но заканчивается оно в начале XIX в., после целого ряда изданий отдельных частей*(83).
Типичным для "Памятника" Ф. Правикова являлось размещение материала действующего права в алфавитно-предметном порядке. В этой схеме автор давал изложение указов, местами - словами закона, местами - в свободной передаче. Проф. А. Коровецкий справедливо отмечает в своем "Историческом обозрении российского гражданского и уголовного права"*(84), у что Ф. Правикова "заглавия: часто не соответствуют содержанию самых предметов". Алфавитный порядок соблюден в "Памятнике" Ф. Правикова только в первых четырех частях, относящихся "до внутреннего обряда канцелярского управления" и "внешних узаконений", "обязывающих без изъятия всякого верноподданного: в Российской империи обитающего". В остальных частях, составленных А. Правиковым, наблюдается переход к сокращенному изложению актов законодательства в порядке хронологическом*(85). "Памятник" Ф. и А. Правиковых был переработан в духе первоначального плана Ф. Правикова А. Фиалковским*(86). Последний ведет изложение по азбучному порядку и придает всему труду законченный вид, располагая его в девяти частях с обширными дополнениями*(87).
Труд А. Фиалковского был, по признанию наших практиков, выполнен с большей точностью и полнотой и оказался видным подспорьем, для деятелей начала XIX в. К. П(обедоносцев) видит в нем ":лучшее руководство для познания законов, к практическому судопроизводству служащих, нежели все прочие частные труды по собранию законов"*(88).
Если обширные труды Ф. и А. Правиковых и А. Фиалковского преследовали, главным образом, цели практические, то не было недостатка и в менее подробных изданиях, стремившихся дать при помощи алфавитно-предметной системы общую картину русского законодательства по эпохам.
С таким трудом мы встречаемся в "Сокращенном памятнике российского законодательства Н. И. Х."*(89). В нем каждому веку русского законодательства посвящена отдельная глава, в пределах которой располагаются все постановления закона в свободном изложении по алфавитно-предметной системе. Уголовному праву отведено в ряду прочих отраслей прав видное место, причем последовательно отделяются процессуальные постановления от материально-правовых*(90). "Сокращенный памятник" преследовал, по-видимому, прежде всего цели популяризации определений уголовного права в их историческом наслоении. Издатель этого "Памятника" Олин писал в своем введении: "я с тем большим усердием поспешил напечатать сию ручную книгу, что почитаю оную подарком самым полезным и занимательным для читателей. Каждый обязан иметь понятие о законодательстве своего государства: и в сем то именно отношении книжка сия может служить для всех с пользою, преимущественно по части исторической"*(91).
Со специальным выделением уголовно-правовых определений и с изложением их в предметно-алфавитном порядке мы встречаемся в труде И. Орлова*(92).
Обособление уголовно-правовых постановлений закона является главной целью И. Орлова. "Доныне, - пишет он, - не было еще такой книги, в которой бы отдельно собраны были все законы к сему предмету относящиеся"*(93). Эти слова И. Орлова справедливы, поскольку им впервые дается алфавитно-предметный указатель материала уголовного права в издании, обнимающем специально уголовно-правовые постановления. Труд И. Орлова отличается от попытки П. и Т. Хавских "Уголовное уложение", главным образом, системой расположения материала. "Нередко, - пишет И. Орлов, - встречается немалое затруднение в скором приискании какого-либо приличного по содержанию дела закона; ибо хотя в Памятнике из законов и находятся некоторые, но в разных по материям книгах:; в других же книгах расположены таковые по годам их совокупно с гражданскими, и потому неудобно в них приискать скоро потребного закона"*(94). И. Орлов преследовал, кроме того, довольно успешно и цель пополнения прежних "памятников" и "собраний"*(95).
Как бы общим сводом всех вышедших до 1821 года трудов этого рода является "Ключ на книги законов" А. Щербакова*(96), бывший простым алфавитным указателем предметов со ссылкой на общераспространенные сборники М. Чулкова, Ф. и А. Правиковых и др., а равно и вышедшие к этому времени части "Систематического свода законов", издававшегося Комиссией составления законов.
"Убеждаясь, - пишет А. Щербаков, - не удобством и затруднением в приискании законов по книгам до ныне вышедшим, изобрел я весьма четкий способ, показывающий по алфавиту каждое порознь название в разных книгах законов явствуемое"*(97). "С нынешнего времени, - гордо заявлял А. Щербаков, - по оному способу постигнуть можно все, что только в обряде, заведении и законном порядке существует"*(98). При составлении своего "Ключа" А. Щербаков, по-видимому, усиленно пользовался алфавитным указателем Юридического словаря М. Чулкова.
В качестве справочного труда "Ключ" А. Щербакова представляет известную ценность и для нашего времени. Нельзя в то же время не признать, что он как бы соединил в себе все те ошибки и промахи отдельных изданий, на основании которых составлен*(99).