Geum.ru

Григорий Самуилович Фельдштейн: краткие заметки о его научном творчестве

Вид материалаДокументы

Содержание


2. Практики-составители руководств делопроизводства и преподаватели "законоискусства"
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   44

2. Практики-составители руководств делопроизводства и преподаватели "законоискусства"


Новый и полный всеобщий стряпчий. - Всеобщий стряпчий И. А. Моркова. - Полный всеобщий стряпчий С. Ушакова. - Юридическая грамматика Ф. Правикова. - И. Аничков. - З. А. Горюшкин - Н. Н. Сандунов. - С. А. Смирнов. - С. Г. Боголюбов. - Н. Т. Спасский. - А. К. Бабичев. - А. А. Федоров.

Руководства делопроизводства, рассчитанные на широкое пользование всех вообще имеющих надобность в знании закона для своих дел, составляют в начале XIX века излюбленный тип изданий тогдашних практиков. Выступая с более специальной задачей, чем практики-собиратели законов, авторы этих трудов посвящают свое внимание, по самому характеру преследуемых ими целей, распределению материала права в связи с разграничением круга ведомства различных органов судебной власти. Они полагают поэтому в основание своей системы, главным образом, момент подсудности. Общей чертой таких изданий является вместе с тем то, что вопросы уголовного права трактуются в более или менее тесной связи с проблемами уголовно-процессуальными. Мы постараемся иллюстрировать особенности этих трудов на нескольких наиболее распространенных руководствах делопроизводства.

Именно с такими чертами выступает "Новый и полный всеобщий стряпчий, или судебный обрядник"*(100). В основание его разделения положено не различение отдельных материально-правовых понятий, но органы, ведающие те или другие дела. Историческая часть представлена в "Новом и полном всеобщем стряпчем", хотя и под громким названием "Исторического обозрения российского законодательства от древних времен до ныне"*(101), но сводится, ввиду ближайшей задачи этого руководства, к перечислению должностей и чинов старой Руси с указанием важнейших законодательных актов. Существенной частью такой системы расположения материала выступает изображение "обрядов суда" и приведение форм деловых бумаг. В конце концов получается не только изложение, в котором процессуальный элемент выдвинут на первый план по сравнению с материально-правовым, но и изложение, приспособленное к тому, чтобы дать указания, куда обратиться для разрешения дела и где можно найти соответственные материально-правовые определения. В такой системе нужно видеть признание начала, что способ юридической защиты, как признак внешний, предпочитается по своей удобораспознаваемости другим существенным элементам права.

С той же системой, по существу, мы встречаемся в одном из самых распространенных изданий этого рода во "Всеобщем стряпчем или поверенном", составленном И. Морковым*(102) и выдержавшим с 1810 по 1821 год шесть изданий*(103). Вопросам уголовного права предоставлен в этом издании отдел, трактующий о "делах следственных".

Введением ко всему труду служит исторический очерк русского законодательства, являющийся перечнем существовавших в разное время на Руси учреждений и должностных лиц*(104). Догматическая часть, в свою очередь, представляет "обозрение: разных чинов и присутственных мест:"*(105), дополненное характеристикой способа разбирательства дел. Уголовно-правовые определения материального характера, в свою очередь, только дополняют часть, "содержащую в себе обряды следственных и апелляционных дел и также производимых в министерствах"*(106). Не воспроизводя дословно текста закона, И. Морков описывает, главным образом, разные процессуальные правила и практическую сторону процесса. К материально-правовой стороне он подходит со стороны процессуальной, выдвигая на первый план формальные способы защиты того или другого права и формальные гарантии раскрытия того или другого правонарушения. В такой системе изложения И. Морков видит лучший путь для ознакомления с действующим правом*(107).

Такой же характер носит и "Полный всеобщий стряпчий" С. Ушакова*(108). В основание системы и этого труда положено то же начало распределения дел по их подсудности тем или другим учреждениям. С. Ушаков дает, прежде всего, "описание всех присутственных, судебных и полицейских мест и ведений: с показанием заведываемых ими дел, дабы все занимающиеся хождением по делам и вообще всякого рода делопроизводствам, могли знать к какому месту или лицу принадлежит рассмотрение и решение сочиняемых ими бумаг". Вторая часть труда С. Ушакова дает в алфавитном порядке законы, касающиеся практического делопроизводства, а третья "общее обозрение производства судных: и апелляционных дел во всех инстанциях", на основании, главным образом, узаконений последнего времени, т. е. начала двадцатых годов*(109).

Руководства делопроизводств, не теряя своего характера трудов, описывающих отдельные учреждения, их компетенцию и порядок вершения в них дел, иногда принимают своеобразную форму "юридической грамматики". Мы видели уже, как в XVIII в. за отсутствием пригодной теоретической схемы, по которой могло бы быть изучено и систематизировано действующее право, наши юристы прибегали к расчленению материала, подсказанному простым приложением приемов грамматического разбора текста закона. С новой попыткой воспользоваться логическими категориями грамматики для лучшего описания отдельных учреждений и делопроизводства в них мы встречаемся в труде Ф. Правикова "Грамматика юридическая"*(110).

Обычная схема руководств делопроизводства с перечислением разного рода "присутственных мест", - описанием того, "какие дела отправляются в оных", каков в них "порядок судопроизводства"*(111) и проч., дан Ф. Правиковым в его "Грамматике" в другом построении. Вводя традиционный материал, автор, в видах более легкого усвоения его, пользуется грамматическими приемами и располагает свое изложение в форме вопросов и ответов, "предложений и решений". Ф. Правиков пишет: ":сочинил я сию книгу под заглавием Юридической грамматики, соразмерно прочих разных грамматик правилам"*(112). Такое применение грамматических приемов для подведения постановлений права под определенную категорию сближает опыт Ф. Правикова с трудами, образец которых мы видели в "Юриспруденции или правосудия производстве".

Популярно-юридическое течение привилось у нас не только в области литературы, но укоренилось, как результат одинаковых условий - непосильности научной разработки догмы уголовного права, - и в сфере академического преподавания. Мы можем видеть, как те же приемы ознакомления с догмой, при помощи изучения ее со стороны делопроизводства отдельных учреждений, переносятся на университетские кафедры.

Практическое делопроизводство, представленное в Московском университете "законоискусниками" И. Аничковым, З. Горюшкиным, Н. Сандуновым и С. Смирновым, в С.-Петербургском университете - С. Боголюбовым, в Казанском - А. Федоровым, в Харьковском - А. Бабичевым и Н. Спасским, является, по самому существу своему, не чем иным, как попыткой привить и в области академического преподавания "популярно-юридические" приемы. Тщательный анализ характера преподавания "законоискусства" только подтверждает это предположение. Правда, мы увидим ниже, что некоторые из "законоискусников" старались в своих литературных трудах возвыситься над чисто "популярными" приемами, но они долго не отказывались от них в преподавании, а большинство и в своих научных опытах.

Одним из первых преподавателей "законоискусства" в Московском университете был И. Аничков*(113). О курсе заменившего его З. Горюшкина*(114) (1786-1811) мы имеем довольно точные сведения от И. Тимковского*(115). Последний пишет о характере занятий З. Горюшкина: "двухлетний курс его преподавания имел четыре вида: 1-й по запискам в вопросах и ответах о правительстве, присутственных местах, чинах, должностях, и хронологически о законных книгах; 2-й по таким же запискам о порядке судопроизводства, о существе и формах записных книг, судебных и актовых бумаг и сообщений; 3-й экзегетическое чтение нужнейших глав из уложения, артикулов и уставов, с приведением новейших по ним законов:; 4-й практика производства дел на разные задачи, где раздавались роли истцов, ответчиков, судей, секретаря, а в следственных делах роли допросов свидетелей, очных ставок и проч:" В своем "Кратком рассуждении о нужде всеобщего знания российского законоискусства"*(116) З. Горюшкин, в свою очередь, говорит о важности выяснения при преподавании того, "как должно поступать при произвождении дел в действо; о правах и должностях мест, учрежденных для отправления всего нужного к благосостоянию государства, и особ к тому определенных", обряде "какой должно наблюдать при сочинении всяких писем, касающихся до оных дел", и порядке, по которому должно ":отправлять производство самых дел:". Эта область знания, по плану З. Горюшкина, относится к "Российскому (практическому) деятельному законоискусству"*(117). Последнее, не отличаясь по самому содержанию от теоретической части, является как бы другим путем, ведущим к познанию права. Характеристической особенностью последнего пути, намечаемого З. Горюшкиным в его "Описании судебных действий", служит изучение делопроизводства при посредстве исследования функций отдельных учреждений*(118).

На том же пути стоит И. Сандунов*(119), занявший в 1811 году кафедру З. Горюшкина и создавший школу в лице ряда учеников, преподававших "законоискусство" в русских университетах первой трети XIX ст.

Науку права Н. Сандунов понимает в качестве практической дисциплины, имеющей своей задачей научить применению права. "Существо дела, - пишет И. Сандунов, - вывод заключения и подтверждение их силою закона составляют все искусство опытного знания законоведения"*(120). Вся область законоведения, отождествляемого им с "законоискусством", распадается именно на те части, потребность в усвоении которых имеется у лица, желающего научиться праву. "Учащий законоискусству, - пишет Н. Сандунов, - должен знать состояние своего ученика: учит ли он его, как частного гражданина: или как готовящегося служить по определению от правительства и по выборам, или как желающего быть в свое время законоискусником; :в первом случае должен он показать ученику своему подчиненность его власти, круг состояния его: права в наследствах, сделках и обязательствах; во втором сверх вышеозначенных сведений должен дать знание об обязанности судьи:; в третьем случае: обязан он предуготовить: в знании истории законодательства Российского и древностей к оному относящихся, и потом уже отверсть обширный храм правосудия: :изъяснить: всю систему государственного правления... учрежденные правительственные: судебные, хозяйственные и исполнительные места, их обязанности, чины их занимающие и их должности:; затем уже ввести его в сие святилище закона, для усмотрения занятий по делам в нем производимым, разобрать дела сии по роду их, как-то: вотчинные, долговые, исковые, уголовные и следственные; изъяснить порядок производства их; сроки для подачи прошений:"*(121) и проч.

Полагая в основание разделение права не характер его по существу, но ведение его тем или другим учреждением и запросы лица, желающего приспособить свои знания для службы в этих учреждениях, Н. Сандунов являлся принципиальным отрицателем необходимости изучения права вне его применения на практике и расчленения его на такие отдельные категории, которые определяются разнообразными общими началами. Известный проф. Ф. Морошкин был на правильном пути, когда писал об этом выдающемся практике: ":метода Сандунова не подвигала науку вперед, а приготовляла для службы людей, секретарей и стряпчих. Он понимал науку, как законоискусство"*(122). В соответствии со своими воззрениями Н. Сандунов полагает, что полнота знания "законоискусства" дается изучением дел на опыте. Он требует, чтобы "желающий быть в свое время законоискусником" дал себе труд "черпать дела подлинные, сочинять из них выписки"*(123), брал "для производства, разбора и решения дела, взятые из хранилищ правительства, оконченные вышними судами и приведенные в исполнение"*(124).

Область уголовного законодательства представляется, в связи с этим, Н. Сандунову, как одна из разновидностей функций правительственных учреждений. Подобно тому, как существуют дела вотчинные, долговые, исковые и проч., возможна и категория дел "уголовных и следственных". И при изучении этой отрасли нужно знакомиться с соответственными определениями законодательства, с установленными формами делопроизводства и проч. Но не отличая "дел уголовных" от других, по началам, с точки зрения которых они обсуждаются и подлежат решению, Н. Сандунов подчеркивает только, что здесь больше, чем во всякой другой области, нужно заботиться о том, чтобы они отправлялись в строгом соответствии с законом. "Если уголовное производство, - пишет Н. Сандунов, - долженствующее по законам получить утверждение свое от чиновника к сему уполномоченного, будет рассматриваемо человеком к делам неприготовленным, в них неопытном, в законах не сведущим, приговор уголовный делается не возмездием виноватому законами определенным, но истязательною казнию для невинного страдальца"*(125). Можно полагать, что Н. Сандунов, отводивший столь важную роль строгой подзаконности в сфере уголовной, останавливался в своем преподавании на истолковании соответственных законодательных постановлений, прибегал, на случай неясности и спорности применения конкурирующих законов, к приему исторического толкования. Его указания на необходимость для "законоискусника" "знания истории законодательства Российского и древностей"*(126) могут только подтверждать это предположение.

Одновременно с Н. Сандуновым практическое делопроизводство преподавал в Московском университете С. Смирнов*(127). В основание его занятий*(128) было положено его руководство*(129), построенное на началах популярно-юридических приемов изложения*(130).

В "Легчайшем способе к познанию российских употребительнейших законов" С. Смирнов делает попытку создания самостоятельной системы расположения материала русского уголовного и гражданского права для целей юридической практики и обучения, но, по существу, не идет далее обычных приемов построения руководств делопроизводства, с которыми мы встречались выше.

"По общей методе Юриспрудентов, - читаем мы у С. Смирнова, - сперва надлежало бы предложить о лицах, потом о вещах, наконец, о обязательствах и о делопроизводстве; но я почел за нужное расположить совсем иначе, а именно: сперва дать краткое понятие о законах и их разделении, потом предложить об Истории Российского законодательства, о Присутственных местах по части гражданской и уголовной, :о звании и обязанностях лиц, места сии занимающих, потом о прошениях и жалобах и, наконец, о производстве дел гражданских и уголовных"*(131). Ошибочно было бы представить себе, что это руководство имело в виду исключительно процессуальное право. Оно считало последнее только путем, ведущим к уяснению содержания материального законодательства, и в этом его интерес.

Достигнув своего высшего развития в преподавании Н. Сандунова, "законоискусство", большей частью при посредстве учеников этого даровитого практика, переносится и в другие очаги просвещения. Петербургский университет приглашает для преподавания "законоискусства" ученика Н. Сандунова С. Г. Боголюбова, Харьковский - посылает на выучку московскому практику своего питомца Н. Т. Спасского. В том же духе ведут преподавание в Казани А. А. Федоров и в Харькове А. К. Бабичев.

В такую форму отливается в русской школе первой трети XIX ст. практическое преподавание правоведения, - то течение, которое имеет своим исходным пунктом приказную юриспруденцию, пережившую последовательно несколько фазисов своего развития и застывшую на приемах популярно-юридических конструкций.

Остановимся на некоторых подробностях перенесения приемов Н. Сандунова в другие русские университеты.

Профессор "законоискусства" в Петербургском университете С. Боголюбов*(132) вышел из московской школы Н. Сандунова. Преподавая с 1824 по 1832 г., он, по словам историка СПб. университета П. Плетнева, "не владея отлично даром слова и не получивши рано привычки к систематическому объему науки, :для слушателей заменял то и другое практическим их руководством"*(133). В строго практическом характере его курса убеждает и общее направление его работ. С. Боголюбов был одним из участников переработки "Памятника" Правиковых в 20-х годах XIX ст.*(134)

Из школы Н. Сандунова вышел и Н. Спасский*(135), преподававший до начала 30-х годов в Харьковском университете русское публичное и уголовное право. Будучи командирован в Московский университет для усовершенствования, он поручается Н. Сандунову*(136). Переписка, возникшая между последним и Харьковским университетом по поводу занятий Н. Спасского, представляет известный интерес, как бросающая свет на приемы преподавания Н. Сандуновым "законоискусства". Он писал по поводу занятий Н. Спасского: "Харьковский университет верно более двух трех лет не дает ему времени пробыть здесь. Время для теории довольное, а для практики очень малое: Российское правоведение обширно и ото дня на день беспрестанно распространяется"*(137). С одной стороны, Н. Спасский находит, что "способ преподавания Российского практического правоведения, принятый г-м профессором Сандуновым: есть самый лучший и удобнейший, какой только можно употребить к изъяснению и изучению сего предмета"*(138). Метод этот состоял в "беспрерывном управлении в практической части права во всей его обширности"*(139) без допущения, как мы уже выше видели, распределения материала по отдельным категориям и в изучении, главным образом, обычных форм делопроизводства применительно к практике наших старых учреждений.

Практическая сторона выдвигалась, по-видимому, на первый план и в преподавании в Харьковском университете - А. К. Бабичева и в Казанском - А. А. Федорова.

Первый читал в начале 30-х годов минувшего столетия русское публичное право и уголовное судопроизводство*(140). Лекции А. Бабичева*(141) носили своеобразный оттенок, свидетельствуя о полном отсутствии теоретической школы*(142). Поскольку можно судить по его последующей деятельности, А. Бабичев представлял собой чистого практика*(143).

Что касается практических приемов А. А. Федорова*(144), читавшего в период времени между 1822-1824 гг. русское уголовное право и судопроизводство в Казанском университете, то близость его преподавания к тому, что подносилось под видом "законоискусства", во всяком случае, весьма вероятна. В основание своих чтений он полагал, прежде всего, популярно-юридические руководства, бывшие в то время в обиходе*(145).


3. Практики-систематики


Руководство к познанию российского законоискусства З. А. Горюшкина. - Систематическое собрание С. Хапылева. - Систематическое руководство П. Соколова.

Труды практиков начала XIX в. не всегда пользуются одними внешними приемами для систематизации материала права. Наряду с хронологическими, многочисленными предметными собраниями и разного рода руководствами делопроизводства мы встречаемся и с более сложными схемами построения действующего права, свидетельствующими не только об известной глубине обобщения, но и о приемах, которые стоят как бы на границе между популярно-юридическими и научными. Схемы эти вырабатываются обыкновенно практиками по соображению с особенностями норм, подлежащих систематизации, и практическими запросами. Последнее условие, придающее всем этим попыткам своеобразный отпечаток, позволяет нам относиться к ним как к трудам, рассчитанным на практическое применение.

Одним из наиболее значительных практиков-систематиков заявил себя в начале XIX в. Захарий Аникеевич Горюшкин*(146). Он не прошел теоретической школы и значительную часть своей жизни посвятил практической деятельности*(147). Многолетняя служба дала ему кроме опытности в делопроизводстве обширные познания в области действующего права, позволившие ему пополнить несколько несовершенные собрания указов, бывшие в то время в ходу*(148). З. Горюшкина выделяет, однако, из ряда его предшественников не одно это. Он представляет интерес как автор "Руководства к познанию российского законоискусства", в котором делает попытку ввести материал законодательства в систематические рамки по своеобразной схеме. З. Горюшкин писал о своем труде, в котором ценил более всего его систематическое построение: "не льщу себя, чтоб: мои: наставления были такого совершенства, как прочие науки: над которыми: трудились во многие века ученейшие мужи; однако: для рождающейся в нашем отечестве науки они не недостойны внимания"*(149). Система расположения материала имеет, по З. Горюшкину, первенствующее значение. ":Порядочное и по правилам расположенное учение есть ближайший путь к познанию"*(150), - замечает он. Систематическое расположение русского права во всех его подробностях совпадает в глазах З. Горюшкина с разрешением задачи уяснения действующего законодательства. Путем сопоставления накопившихся в процессе нашего праворазвития законодательных актов З. Горюшкин думает обнаружить соотношение их и получить в результате то, что представляется определяющим то или другое отношение. "Отвергши многих заключение о том, - пишет З. Горюшкин, - что никак невозможно привести Российские законы в систему, стремительно опущался в глубину исторической древности нашего отечества и законов оного, и проводя их постепенно, собирал нужные к сему намерению правила"*(151). Путь, таким образом, которым З. Горюшкин пытается приблизиться к уяснению догмы, сводится к приему соответственного размещения новейшего законодательства в общей связи с его близким и отдаленным прошлым.

Систематическое расположение предполагает, конечно, прежде всего, классификацию, и З. Горюшкин действительно старается установить ее в соответствии с особенностями постепенного происхождения тех прав, которые образуют собой в совокупности здание правопорядка и должны, таким образом, найти отражение в "науке российских законов".

Историческая постепенность подсказывает З. Горюшкину порядок разделения действующего права "на разные части, роды и виды и их раздробления"*(152). Так как существует время, когда человек мыслится "один, без всякой взаимности его с другими", и только постепенно наступают состояния, когда человек "видится: в связи общественной или общежительной, как-то, семейной или домашней... соседской, сельской: уездной: городской, губернской, государственной и: народной:"*(153), то именно эти стадии и должны, по мнению З. Горюшкина, лечь в основание систематизации права действующего. Эти категории не исчерпывают, однако, всей области права. ":Человек, - продолжает З. Горюшкин, - сам себе и прочим вещам бытия дать не в состоянии, то по сему заключаем, что все оное произведено от Высочайшего Существа: Сие самое и обязывает человека относить к нему почитание: и делать все, что угодно святой Его воле"*(154). Эти условия создают необходимость существования наряду с "правом человеческим" "права Божественного". Но к этим двум категориям должна быть присоединена еще и третья: "о законах, касающихся до прочих животных"*(155).

В этом тройственном разделении права на божеское*(156), человеческое и право животных*(157) право человеческое выступает у З. Горюшкина центральным пунктом его "Руководства" и распадается на два "члена": "1-е на законы в рассуждении человека особенно от других, 2-е на законы, в рассуждении взаимности его с другими"*(158). Содержание первого "члена" и является тем, что З. Горюшкин квалифицирует как права того состояния, когда человек выступает "один без всякой взаимности его с другими", как право естественное. Содержание второго "члена" образует право "общественное или общежительное"*(159). Право, регулирующее деятельность единичного человека, считается, по З. Горюшкину, "с естеством человеческим" и разделяется на "составы": "О праве тела", "О праве жизни", "О праве разума". Все эти разновидности права, в общей сложности, должны быть изучены, поскольку они "положены в установлениях нашего отечества"*(160). При этом самое изложение З. Горюшкин считает необходимым вести "по точной силе и словам Российских прав, законов, учреждений"*(161). З. Горюшкин полагал, что этим путем ему удастся дать основные принципы русского законодательства в той их части, которая никогда не может существенно измениться*(162).

Такое изложение законодательства в его историческом развитии З. Горюшкин считает входящим в "теоретическую часть" "науки российских законов". Кроме "теоретической" существует, однако, по его взгляду, и "практическая" или "деятельная" часть, посвященная "отправлению дел касающихся до правосудия"*(163). Ошибочно будет представлять себе эту дисциплину, как посвященную судопроизводству. Элемент процессуальный входит и в "теоретическую часть". "Практическая", "деятельная наука российских законов" является как бы "догматической частью" системы З. Горюшкина, ведающей технику применения права в практике отдельных учреждений. Ввиду того в ней затрагиваются и вопросы права, рассмотренные уже в первой части, в качестве материала, с которым приходится оперировать отдельным учреждениям*(164). Последние, по своему существу, являются теми вехами, применяясь к которым приходится изучать ту или другую область права в процессе ее приложения к жизни. Что касается способа изложения этой "деятельной" части, то З. Горюшкин избирает для нее форму диалога. Влагая соответственные речи в уста отдельных лиц, занимающих должности в "присутственных местах", З. Горюшкин не только знакомит с движением процесса и формами делопроизводства, но изъясняет и отдельные вопросы положительного права.

Нам предстоит теперь перейти к основному для нас вопросу о том, какое место в системе З. Горюшкина было отведено постановлениям и расположению законов уголовных.

Расчленяя всю область законодательства как бы на отдельные концентрические круги, в которых проявляется действие права, З. Горюшкин должен был прийти к положению, что сфера интересов, защищаемых правом уголовным, представлена, в известной степени, в каждом из тех постепенно расширяющихся кругов, из которых слагается, в его глазах, организм права. Центром, около которого группируется самый тесный круг прав, отождествляемый З. Горюшкиным с правом естественным, представляются права единичного человека, разделяющиеся, как мы уже видели, на три "состава": "О праве тела", "О праве жизни", "О праве разума". Под этими рубриками сосредоточен ряд постановлений, имеющих отношение к праву уголовному. В отделе "О праве тела" З. Горюшкин говорит о случаях нанесения вреда своему телу, лишении себя членов и даже "притворении себя больным". Отсутствие соответственных постановлений в законодательстве побуждает его, не довольствуясь указами, уставами и проч., обращаться к местам из Священного писания*(165). В отделе "О праве жизни" Горюшкин переносит постановления "О самоубийстве", "О собственной обороне", о запрещении "снискивания нужного к жизни постыдными и законами запрещенными способами: прошением милостыни... непотребством... обманом: воровством и мошенничеством... насильством"*(166). В отдел "О праве разума" З. Горюшкин помещает постановления о запрещении сочинений и писаний, противных законам Божьим и гражданским, а равно законодательные определения о богохульстве, расколе, волшебстве. Сюда же приурочены постановления о ябедничестве, умышлении против особы государя и его фамилии.

Переходя от "законов в отношении человека особенно от других" к "законам взаимности человека с другими"*(167), З. Горюшкин последовательно затрагивает области права "домашнего", "соседского", "селений", "уездного", "городского", "губернского", "государственного" и "народного". Уголовно-правовые постановления в каждом из этих отделов играют как бы роль норм, охраняющих соответственные права от нарушения.

В отделе "права домашнего или семейного" мы встречаемся у З. Горюшкина с определениями закона "о насильственных браках"*(168), о запрещении убийства детей*(169), убийства рабов*(170), жены*(171), отцеубийства*(172), братоубийства*(173), кровосмешения*(174), о краже слугами у господ*(175), о разбойной нападении на дом*(176), о тайном похищении посторонними людьми*(177), "о правах малолетних относительно до уголовных преступлений"*(178) и проч. Все эти отдельные запреты по идее, положенной в основание труда З. Горюшкина, выступают в качестве охранительных постановлений к нормам о степенях родства, опеки и проч.

К отделу "права соседского" приурочены постановления "о ненарушимости границ"*(179), "о ненарушении соседского права чрез неосторожность" в смысле поджога*(180), о завладении насильственным путем*(181).

В общем уголовно-правовые постановления убывают в системе З. Горюшкина вместе с переходом к более обширным кругам. В отделе "О правах и обязанностях селений" мы находим чуть ли не единственное уголовно-правовое постановление "о созжении селений"*(182), которое тонет в массе законов о лесах, водах, землях церковных и проч. В отделе "О правах и обязанностях уездов" начинают встречаться постановления процессуального права*(183), в отделе "О правах и обязанностях городов" - постановления строительного устава, финансового управления и проч. с исчезновением уголовно-правового элемента*(184). В отделе "О праве государственном" З. Горюшкин под рубрикой "О сохранении в целости доброго порядка и тишины государства" различает преступления частные и общественные в смысле 138 ст. Наказа*(185), относя к первым преступления против веры или закона, оскорбление величества, похищение казенного или государственного дохода, нарушения, направленные против общей торговли, против общенародного здравия, благочиния, правосудия и пр.*(186), а ко вторым преступления против безопасности граждан (Нак., ст. 230), против прав, против тишины и спокойствия (Нак., ст. 71). З. Горюшкин ограничивается, притом, одним их перечислением, так как соответственные преступления были в большинстве случаев уже рассмотрены в других местах. К этому же отделу З. Горюшкин приурочивает упоминание о некоторых уголовно-правовых началах общего характера. Мы, напр., читаем у него: "словом вина обозначают часто всякие преступления, но здесь разумеются чрез оную преступления легкие...; вина есть обида, причиненная кому-нибудь без намерения"*(187). В отделе о правах верховной власти З. Горюшкин затрагивает, наконец, постановления об отдельных наказаниях*(188).

Оценка трудов З. Горюшкина в нашей юридической литературе весьма разнообразна. В то время как некоторые склонны признать за их автором значение незаурядного юриста, знатока права, другие относятся к нему безусловно отрицательно*(189).

Нам думается, что оценка значения З. Горюшкина в истории нашей науки права зависит, главным образом, от достоинств своеобразной системы, положенной им в основание своего "Руководства к познанию российского законоискуства". В значительной части труд этот является воспроизведением текста закона, и оригинальность его сказывается, прежде всего, в расположении материала.

Но этим мы вовсе не хотим сказать, что помимо своей системы расположения материала труд З. Горюшкина лишен всякого значения. Если русскому "законоискуснику" нельзя поставить в особую заслугу того, что абстрактные естественно-правовые учения замещены у него положительным законом, так как З. Горюшкин всегда, по существу, оставался практиком, исходящим из конкретного применения права, то не нужно забывать, что он выступил первым практиком, старавшимся теоретически обосновать изучение положительного права и объединить, таким образом, и практику, и теорию права. Обоснование своей точки зрения З. Горюшкин нашел отчасти в труде Д. Неттельбладта, сближавшего положительное и естественное право, и в том конструировании источника положительного закона, которое можно наблюдать у Беккариа. В теориях последнего З. Горюшкин видит подтверждение мысли, что под законом следует разуметь "действительное делам расположение по общей всех воле, чтоб быть им по сему, когда их в действо производить надлежит. Из чего заключается, что когда государь представляет весь народ: то и государева о законах воля вообще целого народа, или воля всех и каждого из его подданных"*(190).

Если мы можем, таким образом, объяснить то обстоятельство, почему З. Горюшкин, как практик, искал у писателей, могущих навести и на другие взгляды, оправдания изучения положительного закона по его сходству с законом естественным, то еще легче понять, каким путем З. Горюшкин должен был прийти к внесению в свой труд исторического материала нашего законодательства. На этот путь он был направлен совершенной недостаточностью новейших законов для подведения под них всего многообразия практической жизни. Понимание положительного права, из которого он исходил, заставляло при этом З. Горюшкина считать одинаково обязательными и законы неотмененные in expressis verbis.

В нашей литературе, насколько нам известно, совершенно не было объяснено происхождение той теоретической схемы, которую положил З. Горюшкин в основание своего расположения материала права. Если такие попытки и делались, то обыкновенно безуспешно. В 20-х годах прошлого столетия проф. А. Коровецкий писал о системе З. Горюшкина, что он подражает "немецким законоведцам"*(191), а в 50-х годах И. Беляев склонен был объяснять систему З. Горюшкина тем, что он "много читал и много слышал о разных системах законоведения, но ни одной из них не изучил надлежащим образом"*(192). Источник системы З. Горюшкина был, однако, на деле не так далек от окружавших его условий.

Система, положенная З. Горюшкиным в основание его "Руководства к познанию российского законоискусства", в самых существенных ее частях подсказана Генерал-прокурорским наказом при Комиссии о составлении проекта нового уложения. Основные рубрики схемы З. Горюшкина намечены вполне определенно в этом памятнике екатерининской эпохи. Категория "права Божественного" с ее подразделением на "право закона Божия или святыя веры" всецело взята из п. 1, ст. 3 Ген.-прок. наказа*(193). Категория "естественного права" заимствуется в качестве таковой также из этого источника и разнится только в расчленении на право тела, жизни и разума. Отдельные виды "общественного" права, придающие своеобразный характер труду З. Горюшкина, должны также быть возведены к Ген.-прок. нак. В последнем мы впервые находим рубрику "права домашнего"*(194), правда, без дальнейших дробных делений права "уездного", "городского" и проч., которые З. Горюшкин так настойчиво проводит и оставляет неосуществленным свой план только тогда, когда для некоторых делений истощается материал. Добавочным, по сравнению с Ген.-прок. наказом, является и раздел, посвященный у З. Горюшкина праву животных. В результате этих сопоставлений выступает довольно отчетливо та бедность конструктивной способности, которая проходит красной нитью через весь труд З. Горюшкина, изобилующий приемами классификации, покоящейся на чисто внешних признаках, не затрагивающей самой сущности понятий, а потому и не достигающей той непосредственной цели, для которой она была создана.

То, что может быть сказано относительно системы З. Горюшкина вообще, вполне применимо, в частности, к расположению материала уголовно-правового. Не говоря уже о том, что существенный момент различия между правом материальным и формальным, установленный и воспринятый к этому времени в некоторые русские работы, совершенно игнорируется З. Горюшкиным и ставится в зависимость от каких-то территориальных делений. Вообще система З. Горюшкина совершенно стирает всякое различие между самыми разнородными категориями права, если рассматривать последние по характеру интересов, ими ограждаемых, и способу их защиты. Все это, вместе взятое, не позволяет ставить сколько-нибудь высоко опыт систематизации, предпринятой З. Горюшкиным, и оправдывает в полной мере тот неуспех, который постиг его и у практиков, и у теоретиков начала XIX века.

Систематизацию законов, в смысле расположения их в таком порядке, который подсказан одной какой-нибудь идеей, могущей служить руководящей нитью при отыскании действующих законодательных определений, преследует наряду с З. Горюшкиным и С. Хапылев в своем "Систематическом собрании российских законов"*(195).

С. Хапылев*(196) - практик в том смысле, что стремится, прежде всего, к облегчению пользования законом для практических целей. К разрешению своей задачи он старается подойти путем систематизации законов на началах теоретических. С. Хапылев относится отрицательно к тем, которые "старались услужить соотечественникам собранием законов, помещая оные в своих книгах по годам и числам их издания". "Читатель, - пишет С. Хапылев, - приискав о каком либо нужнейшем ему предмете закон, не видит тех, которые изданы к нему в дополнение или некоторого в отмену: и остается также не сведущ, как и прежде:"*(197). Для устранения этого недостатка С. Хапылев старается расположить весь материал в определенной схеме, источником которой служит естественное движение спора за нарушенное право, и стремится дать в этом порядке сопоставление друг друга дополняющих законов. "В предлагаемой мной книге, - пишет он, - соединены пользы и для справок и для общего обозрения так, что читая перво помещенной руководствующий к начальному предмета познанию закон в тоже время прежде бывшие о сем и последующие в пополнение, подтверждение или некоторого в отмену законы, читать удобно под замечаниями к сему:"*(198). Последовательно идя по пути, им назначенному, С. Хапылев силой вещей должен был прийти к полному смешению материального и формального права и размещению отдельных постановлений в порядке возникновения вопросов при практическом делопроизводстве. Материал уголовно-правового характера С. Хапылев помещает, главным образом, в трех последних частях своего собрания. Начиная уголовно-правовую часть своей системы отделением "О обидах или оскорблениях"*(199), С. Хапылев останавливается одновременно на судебных формах защиты этого рода правонарушений. С. Хапылев дает не только законодательные постановления, но дополняет их "правилами и примерами из лучших законоучителей", причем у него фигурируют в большинстве случаев выписки из Наказа. Уголовно-правовые постановления распределены у С. Хапылева в системе, подсказанной группированием дел в современной ему практике. Наиболее часто встречающиеся случаи сосредоточены в одном месте и представляют известного рода историческую ценность, как верное отражение течения дел в нашей старой практике. По основному принципу распределения материала "Систематическое собрание" С. Хапылева уступает, таким образом, "Руководству" З. Горюшкина, но зато стоит несравненно выше его в смысле практической пригодности*(200).

С попыткой систематизации постановлений действующего русского права мы встречаемся и в "Систематическом руководстве" П. Соколова*(201). Объединяющее начало, внесенное последним в построение уголовно-правовых норм, сводится к признанию за последними значения постановлений, охраняющих все остальные законы. В общем, практический элемент перевешивает в "Систематическом руководстве" все остальные.

"Систематическое руководство" П. Соколова осталось неоконченным, но в появившейся в печати части намечена схема труда и очерчено положение уголовного законодательства. "Под уголовными (законами), - пишет П. Соколов, - разумеются такие, кои имеют предметом рассматривание преступлений подданных против законов гражданских и наказания за сии преступления"*(202). Термин "законы гражданские" обнимает собой и область права публичного, как, напр., "обязанности и должности в отношении к верховной власти" и проч.*(203) Рассматривая уголовные законы как разряд норм охранительного порядка, П. Соколов для того, чтобы ввести в свое "Руководство" преступления против веры, излагает их в дополнение к рубрике "Общие обязанности граждан: в отношении к святой вере"*(204). Преступления против особы государя и его фамилии П. Соколов излагает вслед за законами, определяющими характер верховной власти*(205). Постановления об убийстве, обмане, поединках, пристанодержательстве П. Соколов помещает под разделом: "Общие обязанности граждан: в отношении к другим", где цитирует Матфея, гл. 22, ст. 3.; Марка, гл. 12, ст. 3, 29; Лук., гл. 10, ст. 27 и др. вместе с Маниф. 21 апр. 1807 года, как определения, в которых предписывается любить ближнего и творить добро ненавидящим*(206). Под рубрикой обязанностей к самому себе П. Соколов упоминает об обязанности "любить самого себя", "беречь свое здоровье и усовершенствовать себя в науках и ремеслах, прощать обиды другим", как нормах, предписанных в Маниф. 21 апр. 1787, Указе 24 янв. 1712 г. и ряд других актов, а равно в Кормчей книге. В ряду законов, охраняющих эти нормы, упоминается о запрещении самоубийства, "притворять себя безумным" "снискивать пропитание: воровством: насильством: всякого рода обманом", о недозволенности пьянства и запрещении "быть в собственном деле судьею"*(207).